Отечественная война 1812 г. Злоключения французских инженеров в России

Любопытный отзвук войны 1812 г. докатился до Иркутска в лице французских инженеров. Этот факт не отмечен в иркутских летописях и вообще мало знаком иркутянам. Тем не менее, он имел место. Но обо всем по порядку.

В 1808 г. в Эрфурте встретились Александр I и Наполеон. Помимо важных вопросов устроения миропорядка в Европе, два императора обсуждали возможность содействия со стороны Франции делу создания в России на европейский лад учебного и производственного центров путей сообщения.

Отсутствие в России должного уровня путей сообщения, а также отсталость в образовательной системе подготовки кадров для решения этой задачи были для страны крайне насущными проблемами. Передовые отечественные деятели – Н.П. Румянцев, Ф.П. Деволан и другие – отчетливо понимали это и старались повлиять на императора. Но особенная заслуга в этом принадлежала М.М. Сперанскому. Как отмечали еще дореволюционные исследователи, имеются все основания предполагать, что мысль об учреждении особого ведомства для заведывания путями сообщения и специального института для образования инженеров для нужд этого ведомства принадлежит Михаилу Михайловичу Сперанскому. Сперанский, по образному выражению барона М. Корфа, был в 1809 г. «как бы зажигательной точкой, в которой сходились все лучи государственного управления». «Все публичные акты тех годов, – отмечал тот же Корф, – все манифесты, важнейшие именные указы, даже такие положения, которые, принадлежа непосредственно к разным частям управления, долженствовали, казалось бы, истекать прямо от их ведомств, – все это было не только написано Сперанским, но большею частью им же и задумано»^[1]. Получается, что совпавшее как раз с этим временем учреждение ведомства путей сообщения и его института было всецело делом рук Михаила Михайловича. Ф.Ф. Вигель, служивший с 1816 г. под начальством А. Бетанкура, в своих записках утверждает, что «Сперанский состряпал новое министерство под именем путей сообщения»^[2].

Вероятно, поэтому Александр I не погнушался пригласить иностранцев для налаживания коммуникаций в России и подготовки современных специалистов высшей квалификации – инженеров-строителей, путейцев. Более того, такой шаг императора делал ему честь, поскольку он обратился за помощью к своему противнику – Наполеону.

В мире уже был известен специалист европейского уровня такого направления, как Августин Августинович Бетанкур – организатор Мадридской Школы инженерных дорог, каналов и мостов, генеральный инспектор дорог и каналов в Испании, а позже – комиссар этого Ведомства путей сообщения. Его хорошо знали и русские посланники при мадридском дворе И.М. Муравьев-Апостол (в 1802–1805 гг.) и Г.А. Строганов (1805–1807 гг.), а также главный директор путей сообщения Н.П. Румянцев, живший несколько лет за границей.

Испания была завоевана Наполеоном, и Бетанкур уже проживал в Париже. Наполеон мог позволить себе широкий жест в отношении Александра как победитель Аустерлица, захвативший почти все европейские государства. Бонапарт не возражал против переезда Бетанкура в Россию. Предварительное соглашение по этому вопросу состоялось на встрече глав России и Франции в г. Тильзите на Немане летом 1807 г. и уже как подтверждение – на второй встрече Наполеона и Александра I в Эрфурте, в 1808 г. Оба раза А. Бетанкур находился в свите Наполеона и был представлен русскому царю. Тогда же была достигнута договоренность и о посылке в нашу страну молодых ученых для налаживания транспортно-строительного инженерного образования.

А.А. Бетанкур приехал в Россию в середине ноября 1807 г., практически сразу был принят на русскую военную службу с чином генерал-майора и назначен в свиту государя «для особых поручений Государя Императора». 30 августа 1809 г. он был произведен в генерал-лейтенанты и затем, по указу от 15 сентября 1809 г., назначен начальником вновь учреждаемого института инженеров со званием инспектора. Как указывает П.И. Андреев, проект организации института был составлен Бетанкуром^[3].

Институт инженеров путей сообщения был учрежден Высочайшим Манифестом 20 ноября (2 декабря) 1809 г. как Институт Корпуса инженеров путей сообщения, торжественно открыт 1(13) ноября 1810 г. Целью создания института была подготовка специалистов для строительства на огромных территориях России разветвленных систем сухопутных и водных путей сообщения.

В соответствии с Указом Александра I, институт получил в штат семь профессоров: двух – по чистой математике, двух – по прикладной и строительной математике, одного – по гидрографии рек и статике и двух – по рисованию и архитектуре.

А.А. Бетанкур рекомендовал пригласить из Франции закончивших Политехническую школу и Школу дорог и мостов в Париже Фарба, Дестрема, Базена и Потье.

Этим вопросом занимался посол в Париже А.Б. Куракин. Он вел в Париже переговоры с Наполеоном о посылке четырех французских инженеров путей сообщения в Россию. В письме от 2/14 ноября 1809 г. из Парижа кн. Куракин сообщал императору Александру: «Я улучил минуту, чтобы подойти к императору (Наполеону) и поблагодарить его за данное им разрешение на заключение нами займа во Франции и на поступление на нашу службу четырех инженеров из департамента путей сообщения»^[4].

Вследствие этого разрешения граф Моле, директор мостов и дорог Франции, прислал в марте 1810 г. кн. Куракину со своими рекомендательными письмами Базена и Фабра, ординарных инженеров мостов и дорог (звание, соответствующее русскому званию «инженера 1-го класса»), и Потье и Дестрема, учеников 1-го класса императорской школы мостов и дорог (звание соответствовало русскому «инженер 2-го класса»), которые согласились перейти на русскую службу на предложенное им жалованье – вдвое большее того, что они получали во Франции (Фабр и Базен – по 3 300 франков, а Дестрем и Потье – по 1 600 франков; в России же им было назначено: первым двум – по 5 454 р. 66 к. в год, вторым – по 2 644 р. 76 к.). Летом 1810 г. они выехали в Россию.

Лесаж, директор Парижской школы мостов и дорог, в письме к Бетанкуру от 18 апреля 1810 г. так отозвался о Фабре и Потье: «Фабр – отличный инженер, проектировал и вел интересные работы в департаменте Nіèvrе»; «Базен – достойный человек и хороший геометр»^[5].

Из автобиографий, представленных Базеном, Фабром, Дестремом и Потье князю Куракину, узнаем о них следующее.

Базен (Pierre Dominique Bazaine, впоследствии в России – Петр Петрович) – сын довольно известного математика, родился в Sеу в 1783 г. Будучи в Есole polytechniq в Париже, по рекомендации Лакруа давал уроки математики. По окончании Есole polytechniqe поступил в Есole des ponts et chaussées, являлся репетитором в этой школе по механике и анализу и в тоже время продолжал в ней учение; был репетитором в политехнической школе, составил много проектов, между прочим проект моста через р. Serivia, и произвел значительное количество работ, в том числе построил мост на Iséгe. Специально изучал вопрос о регулировании рек.

Фабр (Jâques Аlèхаndrе Fabre – Александр Яковлевич), сын врача, родился 16 ноября 1782 г. в Tourreter prés Fayeтсe. Пройдя два курса в Есole polytechniqe, в 1803 г. был принят в Есole des ponts et chausses, в том же году был на работах по постройке дороги от Ниццы к Женеве, в 1804 г. вел работы самостоятельно, в 1805 г. окончил курс школы мостов и дорог с отличием и званием аспиранта; 6 января 1807 г. произведен в инженеры 2-го класса.

Потье (Charies Michel Potier – Карл Иванович) родился в Париже в 1785 г., был в Lісée Napoléon, Есole polytechniqe и затем в Есole des ponts et chausses, так же, как и Дестрем (Antoine Maurice Destrem), построил мост в Певере на Луаре.

Русская служба была посчитана Фабру с 1 марта 1810 г., Базену – с 15 февраля. Потье и Дестрему – с 1 апреля 1810 г. Приказом главного директора путей сообщения от 22 июля 1810 г. «инженер-подполковник Фабр и инженер 2-го класса Потье были определены в институт в распоряжение Бетанкура» и стали профессорами во вновь образованном путейском вузе, а «инженер-подполковник Базен и инженер 2-го класса Дестрем» откомандированы в распоряжение Херсонского генерал-губернатора герцога Ришелье для составления проекта Евпаторийского порта и производства работ в Одесском порту. Затем они так же были приняты профессорами механики училища путей сообщения.

Любопытные воспоминания об институте можно прочитать у Ф.Ф. Вигеля: «Образование института было довольно странное. Воспитанники носили шляпу с пером и офицерский мундир с шитьем, только без эполетов; а произведенные в офицеры, прапорщики, подпоручики, надев эполеты, продолжали оставаться в институте до поручичьего чина. В нем сперва было четыре только профессора или преподавателя наук. Ими ссудил нас Наполеон, прислав Александру четырех лучших учеников Политехнической школы: Базена, Потье, Фабра и Дестрема.

Это было, как изволите видеть, совершенно французское училище. Самые первые ученики, коими оно наполнилось, были все молодые графы да князья, также и сыновья французских, немецких и английских ремесленников, садовников, машинистов, портных и тому подобных; одним словом, все то, что управляющим пришельцам казалось цветом петербургского юношества»^[6].

12 июня 1812 г. французская армия приступила к переправе через пограничную реку Неман, началась война двух империй.

Иностранные инженеры оказались в сложной ситуации. Даже по приезде в Россию они продолжали числиться на французской службе, получая там чины и считаясь только откомандированными в Россию. При начале военных действий им пришло письмо от французского посла при русском дворе Лористона с предписанием вернуться в распоряжение своего правительства. Это письмо они представили через Бетанкура по начальству вместе со своими прошениями об увольнении с русской службы. В ответ на это они были по приказанию главного директора путей сообщений принца Георгия Ольденбургского отправлены в июне 1812 г. в Ярославль, а оттуда пересланы в маленький городок Пошехонье, под надзор полиции. Здесь местным городничим «усмотрено было, что они часто для неизвестной причины отлучаются за город по ночам, нося с собою оружия, делая закупку пороха. В преграду того, согласно предписанию бывшего гражданского губернатора 14 августа 1812 г., те оружия, как то: одно охотничье ружье и семь пистолетов были от них отобраны». Ввиду такого подозрительного поведения, принц Георг приказал французских инженеров, лишив добавочного жалованья, сослать в… Сибирь! Приказано – выполнено. Французов поспешно отправили в Иркутск, изъяв у них почти все личное имущество.

С инженерами не церемонились. Распоряжение о выдаче им в Иркутске оставленного (не двойного, а положенного по чину) жалованья своевременно сделано не было, и жили они в нашем городе в крайней нужде. Генерал С.К. Вязмитинов, министр полиции, писал Бетанкуру 18 апреля 1813 г.: «Иркутский гражданский губернатор доносит, что 4 сии офицера (Фабр, Базен, Потье и Дестрем), издержав последнее на свое пропитание, находятся в крайности»^[7].

Но все эти события развивались в европейской части России, а в это время в Иркутске происходило следующее.  

Еще в 1731 г. Сенатским указом был намечен к строительству тракт от Москвы до Иркутска. Знаменитый Московский тракт. Сколько ветров, снежных бурь пронеслось над ним, сколько лошадиных копыт и человеческих ног топтали его версты. Слышал он и звон кандалов, и звон почтового колокольчика. Везли товары купцы, ехали на службу чиновники, а с началом добычи в Сибири золота потекли в Европейскую Россию и «золотые караваны». Движение по нему во все времена года шло беспрерывно.

Тракт подходил к столице Восточной Сибири на левом берегу Ангары, и утомленные путники, воспользовавшись плашкоутной переправой, прибывали в Иркутск. По заведенному порядку, здесь, на городской заставе, приезжавшие предъявляли документы и проходили регистрацию, после чего могли двигаться дальше. Обычно на городских заставах имелись шлагбаум и помещение для караула. В 1811 г. московский (по названию тракта) въезд было решено украсить воротами. В соответствии с действующим законодательством, на любое строительство в России, а тем более по тому поводу, по которому ворота возводились в Иркутске, нужно было получить разрешение в Комитете министров, а затем у самого императора. Так было и в этом случае.

31 мая 1811 г. на заседании Комитета министров рассматривалось представление сибирского генерал-губернатора Пестеля о том, что «члены Иркутского городового магистрата Месников (так в тексте, правильно фамилия читается Мясников. – А.Г.), Баженов и прочая представили гражданскому губернатору  5 300 р. на сооружение каменных ворот при въезде с Московской дороги в память вожделеннейшего дня восшествия на престол его Императорского Величества… Генерал-губ. просит довести пожертвование… до высочайшего сведения и исходатайствовать купцу Месникову золотую медаль на алой ленте… а прочим монаршее Благоволение».

Комитет принял решение: «… предоставить исполнение онаго собственной означенных лиц доброй воле»^[8].

Из текста закладной доски, положенной в основание одного из пилонов ворот, можно узнать и о других инициаторах строительства: «Сии градские ворота воздвигнуты иждивением магистратских членов бургомистров: Алексея Мясникова и Ивана Баженова, ратманов: Гаврилы Белоголового, Александра Сибирякова, Александра Лычагова, Михайлы Мягкоступова и иркутского купца Лаврентия Зубова. План прожектирован губернским архитектором коллежским асессором Кругликовым, под руководством которого производили строение коллежский асессор Канарский, губернский секретарь Третьяков и коллежский регистратор Карпушенков». А за всеми  этими лицами проглядывается фигура еще одного человека – иркутского губернатора Н.И. Трескина. Мог губернатор, да еще такой, как Трескин, настоятельно «предложить» иркутским купцам построить ворота при въезде в город. Отказать в просьбе, не опасаясь тяжелых последствий, было крайне сложно. Для самого же Трескина это была возможность таким актом выразить всеподданнейшие чувства и тем самым лишний раз заявить о себе, сделав приятное и сибирскому генерал-губернатору И.Б. Пестелю. Об этом свидетельствует текст второй закладной доски, из которой мы узнаем, в честь какого события были построены эти ворота и в чье правление: «Сии градские ворота воздвигнуты в 1811 г. магистратскими членами по случаю всерадостнейшего дня восшествия на высочайший престол Государя Императора Александра I-го, торжественно празднуемого 12-го марта, в ознаменование всеобщего верноподданнического благоговения и признательности к благополучному царствованию. В управление сибирского генерал-губернатора Пестеля и иркутского губернатора Трескина»^[9].

Торжественная закладка каменных триумфальных ворот, которую освящал сам епископ Иркутский и Нерчинский Вениамин, производилась «при громе орудий» 9 июля 1811 г.^[10]

Как видно из закладной доски, проект сооружения принадлежал губернскому архитектору Кругликову, под руководством которого эти ворота и строились. Но это официальная версия. А вот небольшая ремарка, которая вносит некоторые коррективы в историю строительства Московских ворот. В. Сироткин в своей книге «Наполеон и Россия» вскользь упоминает, что «здесь (в Иркутске. – А.Г.) один из сосланных, а именно Дестрем, “как инженер принимал участие в сооружении триумфальной арки-ворот у въезда в Иркутск по Московскому тракту”»^[11]. Автор не указывает источник информации, приводя цитату. Но такое утверждение мы считаем вполне отвечающим правде. Вряд ли не имевший специального архитекторского, да и инженерного образования, но занимавший должность губернского архитектора за неимением других Кругликов мог грамотно составить проект и вести строительство. Нам не известны проекты каких-либо построек, выполненных этим чиновником. До настоящего времени проект ворот ни в местном, ни в центральных архивах исследователями также не обнаружен. Хотя, по требованиям того времени, он должен был предварительно быть утвержден, тем более что разрешение на воплощение идеи было дано на уровне Комитета министров. Проект, конечно, был, и составлял его, вероятно, Кругликов, но вот возведение явно не обошлось без профессионала, который мог вносить коррективы в уже готовый документ. По вполне понятным причинам имя французского инженера как представителя «вражеской нации» нигде не афишировалось (нет упоминаний в Летописях).

Через два года после закладки при въезде в город уже красовалось величественное сооружение. 15 сентября 1813 г. в честь этого события магистратские чины давали торжественный обед в доме генерал-губернатора. Вечером ворота были ярко иллюминированы, а для губернатора Н.И. Трескина и епископа  Вениамина был устроен прием в помещении самих ворот.

Московские ворота представляли внушительное сооружение. Они имели четыре каменных яруса, высота их достигала 19 метров при ширине 7,1 и длине 16,3. Ширина проезда между пилонами составляла 5,4, а высота до центра сводчатого верха – 10,9 метра^[12]. Сложены они были из кирпича на растворе и снаружи оштукатурены. Крыша – из листового железа. Все сооружение первоначально было окрашено в желтый цвет, а детали отделки – в белый. Выглядели ворота следующим образом. Два мощных пилона перекрывал аттик сложной формы, включавший два фронтона. По бокам пилонов поднимались восьмиметровые полуколонны. В отделке фасадов были использованы разнообразные лепные украшения. На нижнем фронтоне помещались два рога изобилия. Картинно изогнувшись, они рассыпали по всему полю цветы и плоды. В метопах фриза попеременно располагались то голова быка, увенчанная венком, то поставленный на бок готический щит, в поле которого помещались и жезл Меркурия, и зубчатый верх крепостной стены, знамя, алебарда и другое оружие. В нишах, обведенных рамками, была вписана дата: «12 марта 1811 года» (день восшествия на престол Государя Императора Александра I-го). Лепные рельефы имели свой определенный смысл. Вот как их «прочитывали» в прошлом: «…переведенный на слова символический язык характерных для того времени эмблем гласит о мощи города (стенная корона), основанной на торговле (жезл Меркурия) продуктами культуры страны (символы земледелия и скотоводства: цветы, плоды, голова быка) и обеспеченной надлежащею властью (оружие и знамя). Таким образом, эти барельефы являются не пустым украшением, но выражением того высокого сочувствия и самосознания тогдашних граждан, о котором в свою очередь уже сами по себе свидетельствуют тяжелые грандиозные формы самих ворот»^[13]. В каждом из пилонов и на каждом ярусе располагались помещения для перевозчиков и караула. В завершающем объеме был даже устроен небольшой зал для церемоний встреч и проводов. Все помещения соединялись внутренними лестницами; в зал вели два лестничных всхода. Зимой комнаты отапливались. Для их освещения с трех сторон были прорезаны окна: на первом ярусе маленькие квадратные (метр на метр), на втором и третьем – прямоугольные (метр на два), зал освещался двумя полуциркульными окнами.

Исследователь русской архитектуры Г.К. Лукомский, упоминая об иркутских Московских воротах в своих «Памятниках старинной архитектуры», говорит, что они полны характерных «провинциализмов», и за их небывалый двухъярусный фронтон называет их даже «курьезным сооружением». Как отмечал В.С. Манассеин, «Есть сведения, что проект ворот составлялся кем-то из петербургских зодчих, но несомненно, что при постройке их были допущены некоторые грубые ошибки, исказившие проект»^[14]. В 1925 г. ворота были разобраны и воссозданы в 2011 г. в честь 350-летия образования Иркутска.

В связи с пребыванием в Иркутске французских инженеров, выскажем одно предположение относительно создания проекта набережной Ангары в районе современной Спасской церкви. Напротив этого места в Ангару впадает Иркут, чье сильное течение подмывало противоположный берег Ангары, что требовало его укрепления. Первоначальная постройка береговых укреплений производилась в 1747–1749 гг. и называлась обрубом. К началу 1790-х гг. этот обруб большей частью разрушился. В 1792 г. по Высочайшему повелению было начато укрепление берега деревянным обрубом на сваях, в длину 350 саж., высотой от поверхности воды до трех саженей. Работы были окончены в 1795 г. Укреплений было сделано на протяжении 170 саж. На эту работу отпущено из казны 22 367 р. 10 к., из коих издержано только 15 691 р. 92,5 к., а остальные 6 675 р. 17, 5 к., по Именному Высочайшему указу от 20 января 1793 г., последовавшему на имя бывшего иркутского и колыванского генерал-губернатора Ивана Алферьевича Пиля, велено не причислять их к общим государственным доходам, а отдавать заимообразно под % желающим, под верные залоги или поручительство, на которые и содержать в исправности помянутый берег, не требуя уже более на поправку и починку его ассигнований новых сумм, что и продолжалось до 1815 г.^[15]

Но подмывание берега продолжалось. Тогда иркутский гражданский губернатор Трескин задумал изменить место впадения Иркута в Ангару, перенеся устье Иркута против устья Ушаковки, чтобы этим путем устранить саму причину подмыва правого берега Ангары. В 1810 г. по его распоряжению поперек устья Иркута были затоплены пять судов для преграждения течения воды в этом направлении, и она направилась по имеющейся здесь высохшей протоке в желательном для Трескина направлении. Но весною 1811 г. четыре из числа затопленных судов были изломаны льдом и унесены течением, и Иркут вернулся в свое прежнее русло^[16]. А теперь самое важное. 13 марта 1815 г. Комитет министров по представлению иркутского местного начальства рассматривал вопрос о построении на том же месте, где была старая набережная Ангары, – новой, с условием отпуска из государственного казначейства в течение трех лет 200 тыс. р.: в 1815 г. – 100 тыс., а в 1816 и 1817 гг. – по 50 тыс. Но деньги выделены не были. В 1813 г. предлагался и вариант построения каменной набережной, который по затратам составлял 1 204 375 р. 87,5 к.^[17] Французские инженеры в начале 1813 г. были уже в Иркутске, они как профессионалы вполне могли были быть привлечены к составлению проектов деревянной и каменной набережных, ведь других специалистов в городе не имелось.

К концу 1813 г. жизнь в России, после изгнания армии Наполеона, стала постепенно входить в обычное русло. Тогда же вспомнили и об «иркутских» французах. Еще в 1813 г., по ходатайству Бетанкура, им опять стали выдавать их полное жалование.

1 января 1814 г. русские войска перешли Рейн и вступили в пределы Франции, а 19 марта была подписана капитуляция.

Осенью 1814 г. император Александр, по докладу главного директора путей сообщения Ф-П.П. Деволана, повелел вернуть инженеров из сибирской ссылки, о чем главнокомандующий в Петербурге и управляющий министерством полиции генерал С.К. Вязмитинов уведомил иркутского гражданского губернатора Трескина только в декабре. Со своей стороны Деволан 23 декабря 1814 г. также просил иркутского губернатора отправить инженеров и снабдить их прогонами, а министр финансов ходатайствовал о прогонах на счет штатной суммы 10-го инженерного округа «и сколь можно поспешить». И только 8 февраля 1815 г. французы отправились из Иркутска в Петербург, куда они прибыли 7 (15?) апреля. Но тут на инженеров свалилась новая напасть: стремительно изменилась политическая обстановка в Европе из-за возвращения Наполеона с острова Эльбы во Францию. В связи с этим Фабр, Базен, Дестрем и Потье как подданные Франции вновь попали под подозрение. Вязмитинов писал Деволану: «Офицеры сии теперь сюда прибыли. А как не безызвестно вам, Милостивый государь мой, причины, по которым они отсюда удалены были, и как нынешняя политическая обстановка требуют особенной со стороны полиции осторожности, то и одолжаюсь с покорнейшей моей просьбою обратиться к Вашему Высокопревосходительству уведомить меня, какое угодно будет вам дать назначение сим офицерам, и где именно определите их местопребывание, присовокупя к тому, что буде вы способностям их назначите занятия под начальством Вашим, то и поведение их будет лежать на совершенной ответственности Вашего Высокопревосходительства»^[18]. Перед французами вновь маячила ссылка. Деволан поступил следующим образом. Он вызвал их к себе и переговорил с ними об изменившемся политическом положении и планах на будущее. Офицеры попросили дать им день на раздумье, после чего заявили директору путей сообщения, что желают окончательно перейти на русскую службу, оставив навсегда службу во Франции, о чем дали 13 апреля следующую подписку: «Мы, нижеподписавшиеся, объявляем сим, что совершенно и единственно вступаем в службу Его Императорского Величества Государя Императора Всероссийского, отказываясь от всякой иностранной службы, и что, полагаясь на милости Его Величества, мы готовы возобновить присягу в верность нашу Государю Императору Александру Павловичу и доказывать снова преданность нашу Высочайшей Его Особе. Что ж касается до денежного содержания, мы надеемся получить оное на том же самом основании, как и прежде, т. е. точно так, как производили его в продолжение службы нашей до сего времени»^[19].

О возвращении Фабра, Базена, Дестрема и Потье из Иркутска и переходе их в русскую службу Деволан представил 2 июня 1815 г. подробный доклад императору. В докладе директор путей сообщения отмечал, что «…они (французы. – А.Г.) принесут пользу не только по части путей сообщения, но вообще по инженерно службе… они могут без всякого препятствия быть по-прежнему в корпусе инженеров путей сообщения, в котором они мною и оставлены». Далее Деволан предлагал отправить подполковника Фабра и майора Дестрема на юг для окончания проекта и производства строений Таганрогского порта и для изыскании по рекам Кубани и Риону, чтобы привести их в судоходное положение, а также для составления проекта новой военной дороги из Тифлиса в Имеретию и такого же проекта Военно-Грузинской дороги. А подполковника Базена и майора Потье предлагалось оставить в институте в распоряжении Бетанкура, для обучения воспитанников. 14 июня государь положил на этот доклад резолюцию: «Быть по сему»^[20]. И служба французских инженеров в России продолжилась, но вот вещи, оставленные в Пошехонье, им вернули далеко не все.

P.S.

Через сто лет после установки ворот жители города уже забыли, в честь какого события это сооружение возводилось. В народе гуляли различные легенды: ворота построены при Трескине в память окончания Московского тракта^[21]; в честь завершения эпидемии сибирской язвы^[22], и даже такая: ворота поставлены в 1812 г. для встречи Наполеона или Александра I – в зависимости от того, кто из них будет царствовать по окончании Отечественной войны 1812 г.

Строение постепенно ветшало, а у городских властей не было ни средств, а главное, ни особого желания сохранить ворота, которые за время своего существования уже стали неотъемлемой частью панорамы Иркутска и долгие годы служили его своеобразным символом. Их ценность отметила еще в 1911 г. Императорская Археологическая комиссия и высказалась за сохранение ворот, считая их редким и ценным для сибирской архитектуры. Представляли они ценность и как исторический памятник города. Ворота фиксировали местоположение главного городского въезда, существовавшего в течение почти ста лет.

Советская власть решила вопрос радикально. В 1925 г. ворота были разобраны. В газете «Власть труда» в июле этого года отмечалось, что отдел местного хозяйства приступил к разборке Московских ворот, которая была согласована с научным музеем. Музей согласился на разборку с условием сохранения некоторых архитектурных украшений. Была произведена фотосъемка (сделано 4 снимка), зарисовка, обмер. Все это было передано научному музею^[23].

Готовясь к 300-летнему юбилею присвоения Иркутску статуса города в 1984 г., Иркутский горисполком принял решение о восстановлении Московских триумфальных ворот. Архитектором А.П. Бельским был разработан проект воссоздания памятника. Но дальше продвинуться не получилось. Отстроить заново ворота удалось только в следующий юбилей города, в 2011 г., когда отмечалось 350-летие со дня основания столицы Восточной Сибири.

Ворота возведены не на том месте, где они находились в XIX в. – ближе к берегу Ангары. Во время археологических раскопок в 2010 г. там, где первоначально располагались ворота, удалось выявить старые фундаменты строения, которые сегодня законсервированы.

Примечания