31 мая 1890 г. Канск.
Пишу сие из Канска. Есть еще Каинск, но тот до Томска, а этот просто Канск, без и. Оба, вместе взятые, составят один Звенигород. Серое утро. Сейчас будем есть борщ. У одного из спутников офицеров болят зубы. Дорога становится лучше, но все-таки подвигаемся медленно. Буду вам писать из Иркутска, до которого осталось еще 800 верст. Ах! как опостылело ехать! Как противно становится глядеть на пиджак в пуху, на сапоги в грязи, на пальто в сене; в карманах пыль от табаку, крошек и сена, в чемодане пыль, во рту, кажется, тоже пыль. Принесли борщ…
Я жив, здоров, всё цело. Даже кувшинниковская бутылка с коньяком еще не разбилась. Ну, будьте здоровехоньки.
Ваш Antoine.
На обороте:
г. Сумы (Харьковской губ.)
Марии Павловне Чеховой.
4 июня 1890 г. Под Иркутском.
Подъезжаю к Иркутску. До такой степени жарко, что снимаем в дороге сюртуки и сапоги. Из Иркутска буду писать длинно. Жив и здоров, а благодаря хорошей, жаркой погоде и изобилию зелени самочувствие великолепное. Поклон всем, всем! Я уже соскучился. Где Семашко? Иваненко?
Ваш А. Чехов.
Послал за квасом, который здесь очень хорош.
На обороте:
г. Сумы (Харьковской губ.)
Марии Павловне Чеховой.
5 июня 1890 г. Иркутск.
5 июнь 90, Иркутск.
Здравствуйте, добрейший Николай Александрович! Шлю Вам душевный привет из Иркутска, из недр сибирских. Приехал я в Иркутск вчера ночью и очень рад, что приехал, так как замучился в дороге и соскучился по родным и знакомым, которым давно уже не писал. Ну-с, о чем же интересном написать Вам? Начну с того, что дорога необыкновенно длинна. От Тюмени до Иркутска я сделал на лошадях более трех тысяч верст. От Тюмени до Томска воевал с холодом и с разливами рек; холода были ужасные, на Вознесенье стоял мороз и шел снег, так что полушубок и валенки пришлось снять только в Томске в гостинице. Что же касается разливов, то это казнь египетская. Реки выступали из берегов и на десятки верст заливали луга, а с ними и дороги; то и дело приходилось менять экипаж на лодку, лодки же не давались даром - каждая обходилась пуда крови, так как нужно было по целым суткам сидеть на берегу под дождем и холодным ветром и ждать, ждать… От Томска до Красноярска отчаянная война с невылазною грязью. Боже мой, даже вспоминать жутко! Сколько раз приходилось починять свою повозку, шагать пешком, ругаться, вылезать из повозки, опять влезать и т. д.; случалось, что от станции до станции ехал я 6 — 10 часов, а на починку повозки требовалось 10 — 15 часов каждый раз. От Красноярска до Иркутска страшнейшая жара и пыль. Ко всему этому прибавьте голодуху, пыль в носу, слипающиеся от бессонницы глаза, вечный страх, что у повозки (она у меня собственная) сломается что-нибудь, и скуку… Но тем не менее все-таки я доволен и благодарю бога, что он дал мне_силу и возможность пуститься в это путешествие… Многое я видел и многое пережил, и всё чрезвычайно интересно и ново для меня не как для литератора, а просто как для человека. Енисей, тайга, станции, ямщики, дикая природа, дичь, физические мучительства, причиняемые дорожными неудобствами, наслаждения, получаемые от отдыха, — всё, вместе взятое, так хорошо, что и описать не могу. Уж одно то, что я больше месяца день и ночь был на чистом воздухе - любопытно и здорово; целый месяц ежедневно я видел восход солнца от начала до конца.
Отсюда еду на Байкал, потом в Читу, Сретенское, где меняю лошадей на пароход, и плыву по Амуру до своей цели. Не спешу, ибо желаю быть на Сахалине не раньше 1-го июля.
Если бы вздумали написать мне, то вот Вам мой адрес: Александровский пост на о. Сахалине. Почта на Сахалин идет через Сибирь ежедневно.
Вы спрашивали меня в последнем письме, почему за деньгами ("Пестрые рассказы") я обратился к Голике, а не к Вам. Помилуйте, сударь мой, ведь Вы раньше писали и говорили мне, чтобы я обращался за деньгами именно к Голике, а не к Вам. Впрочем, это всё равно. Будьте здоровы, счастливы, покойны… Какова-то у Вас погода?
Почтение Прасковье Никифоровне и Феде. До свиданья.
Ваш Homo Sachaliensis
А. Чехов.
Дорога через Сибирь вполне безопасна. Грабежей не бывает.
5 июня 1890 г. Иркутск.
Иркутск, 5 июня.
Здравствуйте, милый мой Жан! Шлю Вам дружеский привет из недр сибирских, из града Иркутска, куда я приехал вчера вечером.
Давно, давно уже собирался я написать Вам, милейший из всех капитанов. Хотел написать длинно перед выездом из Москвы, но грусть и тяжелое чувство при расставании с родными парализовали мою пишущую длань; в дороге нельзя было писать, да и останавливала мысль, что мне неизвестен Ваш адрес. Теперь же, отдыхаючи, не утерпел и пишу.
Путешествие мое длинно; всё до такой степени длинно и широко, что писать положительно не о чем. Скажу только, что ехать было тяжко, временами несносно и даже мучительно; разливы рек, холод, питание исключительно чаем, грязная одежа, тяжелые сапоги, невылазная грязь - всё это имело для меня подавляющее значение и отодвигало природу и сибирского человека на второй и третий планы. Да и кстати сказать, здешние природа и человек мало чем отличаются от российских. Оригинальны только река Енисей и тайга, но о них можно только рассказать, а не писать, ибо письмо слишком не просторно для этого. В декабре при свидании я выложу перед Вами всё мое сибирское богатство.
Отсюда еду на Байкал, затем подамся к Амуру, на котором поплыву до Сахалина. Обо всем расскажу Вам, друже, если останусь жив и если у Вас будет охота слушать такого неумелого рассказчика, как я.
Где Вы? Что? Как? Каково у Вас лето? Холодно или жарко? Пишете ли? Ах, голубчик, не скучайте бога ради и не хандрите. Вы хороший человек.
Поклонитесь Вашей жене непременно.
Господь Вас благословит. Будьте здоровы и счастливы и не забывайте меня. Мне скучно без людей.
Ваш. А. Чехов.
Какой Ваш адрес? Вот задача-то!
5 июня 1890 г. Иркутск.
5 июнь. Иркутск.
Тысячу раз здравствуйте, дорогой Алексей Николаевич! Наконец поборол самые трудные 3000 верст, сижу в приличном номере и могу писать. Оделся я нарочно во всё новое и возможно щеголеватее, ибо Вы не можете себе представить, до какой степени мне надоели грязные большие сапоги, полушубок, пахнущий дегтем, или пальто в сене, пыль и крошки в карманах и необычайно грязное белье. В дороге одет я был таким сукиным сыном, что даже бродяги косо на меня посматривали, а тут еще, точно нарочно, от холодных ветров и дождей рожа моя потрескалась и покрылась рыбьей чешуей. Теперь наконец я опять европеец, что и чувствую всем моим существом.
Ну-с, о чем же Вам написать? Всё так длинно и широко, что не знаешь, с чего начать и что выбрать. Всё сибирское, мною пережитое, я делю на три эпохи: 1) от Тюмени до Томска, 1500 верст, страшенный холодище днем и ночью, полушубок, валенки, холодные дожди, ветры и отчаянная (не на жизнь, а на смерть) война с разливами рек; реки заливали луга и дороги, а я то и дело менял экипаж на ладью и плавал, как венецианец на гондоле; лодки, их ожидание у берега, плавание и проч.- всё это отнимало так много времени, что в последние два дня до Томска я при всех моих усилиях сумел сделать только 70 верст вместо 400 — 500; бывали к тому же еще весьма жуткие, неприятные минуты, особенно в ту пору, когда вдруг поднимался ветер и начинал бить по лодке. 2) От Томска до Красноярска 500 верст, невылазная грязь; моя повозка и я грузли в грязи, как мухи в густом варенье; сколько раз я ломал повозку (она у меня собственная), сколько верст прошел пешком, сколько клякс было на моей физиономии и на платье!.. Я не ехал, а полоскался в грязи. Зато и ругался же я! Мозг мой не мыслил, а только ругался. Замучился я до изнеможения и был очень рад, попав на Красноярскую почтовую станцию. 3) От Красноярска до Иркутска 1566 верст, жара, дым от лесных пожаров и пыль; пыль во рту, в носу, в карманах; поглядишь на себя в зеркало, и кажется, что загримировался. Когда по приезде в Иркутск я мылся в бане, то с головы моей текла мыльная пена не белого, а пепельно-гнедого цвета, точно я лошадь мыл.
Когда приеду, расскажу Вам про Енисей и тайгу - весьма интересно и любопытно, ибо представляет новизну для европейца, всё же остальное обыкновенно и однообразно. Вообще говоря, сибирская природа мало отличается (наружно) от российской; есть различие, но оно мало заметно для глаза. Дорога вполне безопасна. Грабежи, нападения, злодеи - всё это вздор и сказки. Револьвер совершенно не нужен, и ночью в лесу так же безопасно, как днем на Невском. Для пешего - другое дело.
Целую Вас и обнимаю, а Вашим шлю привет и пожелания всего хорошего. Не хворайте, голубчик, и не скучайте. Дай Вам бог и здоровья и денег. Не забывайте Вашего почитателя и искреннего доброжелателя.
А. Чехов.
5 июня 1890 г. Иркутск.
5 июнь. Иркутск.
Европейский брат!
Конечно, неприятно жить в Сибири; но лучше быть в Сибири и чувствовать себя благородным человеком, чем жить в Петербурге и слыть за пьяницу и негодяя. Я не говорю о присутствующих.
Уезжая из России, о брат, я писал тебе, что ты получишь от меня много поручений. Перед отъездом я не собрался написать тебе, в дороге было не до писем, теперь же, поразмыслив, я вижу, что у меня есть к тебе не много поручений, а только одно, которое и прошу исполнить под страхом лишения наследства. Поручение состоит вот в чем: когда получишь письмо от сестры насчет денег, то надень штаны и сходи в книжный магазин "Нового времени": тут получи деньги за мои книги и вышли их сестре полностью. Вот и всё.
Сибирь есть страна холодная и длинная. Еду, еду и конца не видать. Интересного и нового вижу мало, зато чувствую и переживаю много. Воевал с разливами рек, с холодом, с невылазною грязью, с голодухой, с желанием спать… Такие ощущения, которые в Москве и за миллион не испытаешь. Тебе бы надо в Сибирь! Попроси прокуроров, чтобы тебя сюда выслали.
Из всех сибирских городов самый лучший Иркутск. Томск гроша медного не стоит, а все уездные не лучше той Крепкой, в которой ты имел неосторожность родиться. Обиднее всего, что в уездных городишках есть нечего, а это в дороге ух как чувствуется! Подъезжаешь к городу и надеешься съесть целую гору, а въехал - трах! ни колбасы, ни сыру, ни мяса, ниже селёдки, а те же пресные яйца и молоко, что и в деревнях.
В общем я своею поездкой доволен и не жалею, что поехал. Тяжко ехать, но зато отдых чуден. Отдыхаю с наслаждением.
Из Иркутска двинусь к Байкалу, который переплыву на пароходе; от Байкала тысяча верст до Амура, а там на пароходе до Великого океана, где первым делом выкупаюсь и поем устриц.
Сюда приехал я вчера и первым делом отправился в баню, потом лег спать. Ах, как спал! Только теперь я понимаю, что значит сон.
Ну, будь здоров. Наталье Александровне, немотствующему Куке и тезке моему нижайший поклон и пожелание всех благ. Мой адрес: Александровский пост на Сахалине. Опиши, как идут твои дела и нет ли чего новенького. Пиши нашим почаще, ибо им скучно.
Благословляю тебя обеими руками.
Твой азиатский брат А. Чехов.
6 июня 1890 г. Иркутск.
Иркутск, 6 июня.
Здравствуйте, милая мама, Иван, Маша и Миша и все, я же с вами…
В последнем большом письме я писал вам, что горы около Красноярска похожи на Донецкий кряж, но это неправда; когда я взглянул на них с улицы, то увидел, что они, как высокие стены, окружают город, и мне живо вспомнился Кавказ. А когда перед вечером, уезжая из города, я переплывал Енисей, то видел на другом берегу совсем уж Кавказские горы, такие же дымчатые, мечтательные… Енисей широкая, быстрая, гибкая река; красавец, лучше Волги. И паром через него замечательный, хитро устроенный, плывущий против течения; об устройстве сей штуки расскажу дома. Итак, горы и Енисей - это первое оригинальное и новое, встреченное мною в Сибири. И горы и Енисей подарили меня такими ощущениями, которые сторицею вознаградили меня за все пережитые кувырколлегии и которые заставили меня обругать Левитана болваном за то, что он имел глупость не поехать со мной.
От Красноярска до Иркутска всплошную тянется тайга. Лес не крупнее Сокольничьего, но зато ни один ямщик не знает, где он кончается. Конца краю не видать. Тянется на сотни верст. Что и кто в тайге, неизвестно никому, и только зимою случается, что приезжают через тайгу из далекого севера за хлебом какие-то люди на оленях. Когда въедешь на гору и глянешь вперед и вниз, то видишь впереди гору, за ней еще гору, потом еще гору, с боков тоже горы - и всё это густо покрыто лесом. Даже жутко делается. Это второе оригинальное и новое…
От Красноярска начались жарища и пыль. Жара страшная. Полушубок и шапка лежат под спудом. Пыль во рту, в носу, за шеей - тьфу! Подъезжаем к Иркутску - надо переплывать через Ангару на плашкоте (т. е. пароме). Как нарочно, точно на смех, поднимается сильнейший ветер… Я и мои военные спутники, 10 дней мечтавшие о бане, обеде и сне, стоим на берегу и бледнеем от мысли, что нам придется переночевать не в Иркутске, а в деревне. Плашкот никак не может подойти… Стоим час-другой, и-о небо!- плашкот делает усилие и подходит к берегу. Браво, мы в бане, мы ужинаем и спим! Ах, как сладко париться, есть и спать!
Иркутск превосходный город. Совсем интеллигентный. Театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы… Нет уродливых заборов, нелепых вывесок и пустырей с надписями о том, что нельзя останавливаться. Есть трактир "Таганрог". Сахар 24 коп., кедровые орехи 6 коп. за фунт.
К великому моему огорчению, я не нашел письма от вас. Всё написанное вами до 6 мая я получил бы в Иркутске, если бы вы написали. Послал Суворину телеграмму - ответа нет.
Теперь об источниках для добычи презренного металла. Когда понадобятся деньги, то напишите Александру (или телеграфируйте), чтобы он сходил в книжный магазин "Нового времени" и взял бы мой книжный гонорар. Это во-первых. Во-вторых, пошлите прилагаемое письмо, предварительно прочитав его; письмо пошлите в августе и счет сохраните.
Александру я писал.
Не прозевайте моего выигрышного билета. Писал ли я Мише, что я, кажется, вернусь домой через Америку? Пусть не спешит в Японию.
Я жив и здоров. Деньги целы. Кофе припрятал для Сахалина. Пью великолепный чай, после которого чувствую приятное возбуждение. Видаю китайцев. Добродушный и неглупый народ. В Сибирском банке мне выдали деньги тотчас же, приняли любезно, угощали папиросами и пригласили на дачу. Есть великолепная кондитерская, но всё адски дорого. Тротуары деревянные.
Вчера ночью совершал с офицерами экскурсию по городу. Слышал, как кто-то шесть раз протяжно крикнул "караул". Должно быть, душили кого-нибудь. Поехали искать, но никого не нашли.
17-го июня отслужите обедню, а 29-ое отпразднуйте возможно торжественнее; буду мысленно присутствовать с вами, а вы выпейте за мое здоровье. Поклон папаше, Линтваревым, Жамэ, Семашечке, Иваненке и Марьюшке. Ну, оставайтесь здоровы, да хранит вас бог. Постарайтесь не забыть вашего скучающего домочадца
А. Чехова.
Всё у меня мнется, грязно, рвется! Похож на жулика.
Мехов, вероятно, не привезу. Не знаю, где их продают, а спросить лень.
В Иркутске рессорные пролетки. Он лучше Екатеринбурга и Томска. Совсем Европа.
В дорогу надо брать не меньше двух больших подушек и непременно в темных наволочках.
Что делает Иван? Куда он ездил? Был ли на юге?
Из Иркутска я еду к Байкалу. Спутники мои готовятся рвать.
Большие сапоги обносились и стали просторнее. Пятки уже не болят.
Заказал на завтра гречневую кашу. В дороге вспомнил о твороге и стал есть его на станциях с молоком.
Получали ли из мелких городов мои открытые письма? Берегите их: по ним буду судить о скорости почты. А почта здешняя не спешит.
7 июня 1890 г. Иркутск.
Сделайте складчину. Телеграфируйте подробнее Иркутск Амурское подворие. Скучаю. Здоров.
На бланке:
Сумы. Чеховой.
7 июня 1890 г. Иркутск.
Иркутск, 7 июнь.
Получил сейчас от Суворина такую телеграмму: "Не хвались до стенли далеко приветствует золотая и медные бедные дом прекрасный жалеем что Вас нет хмурые люди второе издание всем на зависть вы бедный хороший мы вас любим студента Казанцева ныне скучно когда вас принесет обратно. Суворин".
Мудрый Эдип, разреши! Во всяком разе, если "Хмурые люди" выходят вторым изданием, то вам придется получить рублей 600 — 700, которые тратьте по надобности; если что сбережете, то пригодится; быть может, я попрошу перевести из Москвы во Владивосток. Сибирский банк обещает мне устроить такой перевод. За "Сумерки" и "Рассказы" тоже получите малую толику. Поехала ли Маша в Крым? Хорошо бы и на Кавказ по Военно-Грузинской дороге; в дилижансе эта дорога только 12 руб. стоит. Пусть бы с Иваном ехала! Владикавказ, Тифлис, Батум, Феодосия, Севастополь, Сумы - таков маршрут.
Жарко. Сегодня в "Интендантском саду" музыка и гулянье.
Пароход из Сретенска идет 20 июня. Православные, что я буду делать до 20? Куда деваться? Езда до Сретенска требует только 5 — 6 дней.
Я сильно изменил свой маршрут. Из Хабаровки (зри карту) я поеду не в Николаевск, а по Уссури во Владивосток, а оттуда уже на Сахалин. Нельзя не посмотреть Уссурийского края. Во Владивостоке буду купаться в море и есть устриц.
До Канска было холодно; начиная от Канска (зри карту) стали спускаться к югу. Зелень такая же густая, как и у вас, даже дубы распустились. Береза здесь темнее, чем в России, зелень ее не так сентиментальна. Масса черемухи, которая заменяет здесь и сирень и вишню. Говорят, что из черемухи отличное варенье. Ел ее маринованную: ничего себе.
Едут со мною два поручика и военный доктор. Они получили тройные прогоны, но всё прожили, хотя и едут в одном экипаже. Сидят без гроша, ожидая, когда интендантство даст им денег. Милые люди. Получили прогонов по 1500 — 2000 р., а дорога каждому из них (исключая, конечно, остановки) обойдется дешевле грибов. Занимаются тем, что распекают всех в гостиницах и на станциях, так что с них страшно деньги брать. Около них и я плачу меньше, чем обыкновенно.
Счет из книжного магазина лучше всего потребовать в августе, этак числа 10 — 20; тогда же и письмо Кондратьеву послать.
Ездили Линтваревы в Крым? Нет? Так и знал. Если приедут на Луку Смагины, то поклонитесь им. Особенно низкий поклон Елене Ивановне.
Сегодня первый раз в жизни видел сибирского кота. Шерсть длинная, мягкая, нрав кроткий.
Я соскучился и послал вам сегодня телеграмму, причем просил вас сделать складчину и ответить мне подлиннее. Ничего бы вам всем, обитающим на Луке, не стоило разориться рублей на пять.
Как дела насчет шпаков и психического воздействия? В кого Мишка влюблен, какой счастливице Иваненко рассказывает про дядюшку? А Вата? Я, должно быть, влюблен в Жамэ, так как она мне вчера снилась. В сравнении с Парашами-сибирячками, со всеми этими рылами, не умеющими одеваться, петь и смеяться, наши Жамэ, Дришки и Гундасихи просто королевы. Сибирские барышни и женщины - это замороженная рыба. Надо быть моржом или тюленем, чтобы разводить с ними шпаков.
Мои спутники мне надоели. Одному ехать гораздо лучше. В дороге я больше всего люблю молчание, а мои спутники говорят и поют без умолку, и говорят только о женщинах. Взяли у меня до завтра 136 рублей и уж истратили. Бездонные бочки.
Мама, как Ваши ноги? Исполняете ли Вы советы Кузьмина, который взял с Вас пять рублей? А как поживает тетя с Алешей? Напишите им поклон.
Было бы желательно повидаться с проф. Тимофеевым и выпить с ним за здоровье Натальи Михайловны, но увы! Я в Сибири, он у колбасников… Жив ли Шаповалов? А мой друг Коптев, сей сумской сукин сын? Не пошатнулись ли дела в шоколатной фабрике Артеменко? Если графиня Лида на Луке, то ей поклон.
По Сибирскому тракту есть свои Боромли. Попадаются станции в 30 — 35 верст. Едешь ночью, едешь, едешь… балдеешь, чумеешь и всё едешь, а рискнешь спросить ямщика, сколько верст осталось до станции, он непременно скажет не меньше 17. Это особенно мучительно, когда приходится ехать шагом по грязной ухабистой дороге и когда хочется пить. Я научился не спать; совершенно бываю равнодушен, когда меня будят. Обыкновенно не спишь день, ночь, потом к обеду другого дня начинаешь чувствовать напряжение в веках, вечером и ночью, особенно перед рассветом и утром третьего дня, дремлешь в повозке и, случается, уснешь, сидя, на минутку; в обед и после обеда на каждой станции, пока запрягают лошадей, валяешься на диванах, и только вечером начинается инквизиция. Вечером, после того как выпьешь стаканов пять чаю, начинает гореть лицо и всё тело вдруг изнемогает и хочет гнуться назад; глаза слипаются, ноги в больших сапогах зудят, в мозгу путаница… Если позволишь себе остаться ночевать, то тотчас же засыпаешь, как убитый; если же хватает воли ехать дальше, то засыпаешь в повозке, как бы сильна ни была тряска; на станциях ямщики будят, так как нужно вылезать из повозки и платить прогоны; будят они не столько голосом и дерганьем за рукава, сколько чесночною вонью, исходящею из их уст; воняет от них луком и чесноком до тошноты. Я научился спать в повозке только после Красноярска. До Иркутска я однажды проспал 58 верст, причем был только раз разбужен. Но спанье в повозке не укрепляет. Это не сон, а какое-то бессознательное состояние, после которого и в голове мутно и во рту скверно.
Китайцы похожи на тех дохлых старцев, которых любил изображать покойный Николай. Попадаются с великолепными косами.
В Томске у меня была полиция. В 11-м часу вечера лакей вдруг докладывает мне, что меня желает видеть помощник полициймейстера. Что такое?! Уж не политика ли? Не заподозрили ли во мне волтерианца? Говорю лакею: проси. Входит мужчина с длинными усами и рекомендуется. Оказывается, что это любитель литературы, сам пишет и пришел ко мне в номер, как в Мекку к Магомету, дабы поклониться. Вспомнил я о нем вот почему. Позднею осенью он едет в Петербург, и я навязал ему свой чемодан, который просил доставить в редакцию "Нов времени". Имейте сие в виду на случай, если кто-нибудь из наших или знакомых поедет в Питер. Фамилия полиции - Аршаулов.
Вы бы, между прочим, поискали хутор. По возвращении в Россию я пять лет буду отдыхать, т. е. сидеть на одном месте и переливать из пустого в порожнее. Хутор был бы очень кстати. Деньги же, думаю, найдутся, ибо дела мои неплохи. Если я отработаю аванс (половину уже отработал), то весною непременно возьму 2 — 3 тысячи аванса с рассрочкою на пять лет. Это не будет против совести, так как книжному магазину "Нов времени" я дал уже заработать своими книжками больше, чем 2 — 3 тысячи, и дам еще больше. Думаю до 35 лет не приниматься ни за что серьезное, хочется попробовать личной жизни, которая у меня была, но которой я не замечал по разным обстоятельствам.
Сегодня смазал кожаное пальто салом. Дивное пальто. Оно спасло меня от простуды. Полушубок тоже молодчина: служит и шубой и матрацем. В нем тепло, как на печке. Без подушек совсем плохо. Сено не заменяет их; оно через 5 — 6 станций от трения дает много пыли, которая щекочет лицо и мешает дремать. Простыни ни одной. Тоже скверно. Надо было бы также взять побольше брюк. Чем больше багажа, тем лучше - меньше тряски и больше удобств.
Однако будьте здоровы. Писать уж больше не о чем. Кланяюсь всем.
Ваш А. Чехов.
13 июня 1890 г. Лиственичная.
13 июнь, ст. Лиственичная, на берегу Байкала.
Я переживаю дурацкие дни. 11-го июня, т. е. позавчера, вечером мы выехали из Иркутска в чаянии попасть к байкальскому пароходу, который отходил в 4 часа утра. От Иркутска до Байкала только три станции. На первой станции нам заявили, что все лошади в разгоне, что ехать поэтому никак невозможно. Пришлось остаться ночевать. Вчера утром выехали из этой станции и к полудню прибыли к Байкалу. Пошли на пристань и на наш вопрос получили ответ, что пароход пойдет не раньше пятницы 15-го июня. Значит, до пятницы нужно сидеть на берегу, глядеть на воду и ждать. Так как не бывает ничего такого, что бы не кончалось, то я ничего не имею против ожиданий и ожидаю всегда терпеливо, но дело в том, что 20-го из Сретенска идет пароход вниз по Амуру; если мы не попадем на него, то придется ждать следующего парохода, который пойдет 30-го. Господа милосердные, когда же я, попаду на Сахалин?
Ехали мы к Байкалу по берегу Ангары, которая берет начало из Байкала и впадает в Енисей. Зрите карту. Берега живописные. Горы и горы, на горах всплошную леса. Погода была чудная, тихая, солнечная, теплая; я ехал и чувствовал почему-то, что я необыкновенно здоров; мне было так хорошо, что и описать нельзя. Это, вероятно, после сиденья в Иркутске и оттого, что берег Ангары на Швейцарию похож. Что-то новое и оригинальное. Ехали по берегу, доехали до устья и повернули влево; тут уже берег Байкала, который в Сибири называется морем. Зеркало. Другого берега, конечно, не видно: 90 верст. Берега высокие, крутые, каменистые, лесистые; направо и налево видны мысы, которые вдаются в море вроде Аю-Дага или феодосийского Тохтабеля. Похоже на Крым. Станция Лиственичная расположена у самой воды и поразительно похожа на Ялту; будь дома белые, совсем была бы Ялта. Только на горах нет построек, так как горы слишком отвесны и строиться на них нельзя.
Заняли мы квартиру-сарайчик, напоминающий любую из Красковских дач. У окон, аршина на 2 — 3 от фундамента, начинается Байкал. Платим рубль в сутки. Горы, леса, зеркальность Байкала - всё отравляется мыслью, что нам придется сидеть здесь до пятницы. Что мы будем здесь делать? Вдобавок еще не знаем, что нам есть. Население питается одной только черемшой. Нет ни мяса, ни рыбы; молока нам не дали, а только обещали. За маленький белый хлебец содрали 16 коп. Купил я гречневой крупы и кусочек копченой свинины, велел сварить размазню; невкусно, но делать нечего, надо есть. Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т. п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, каком угодно. А между тем, казалось бы, достать мясо и рыбу гораздо легче, чем водку, которая и дороже и везти ее труднее… Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот.
В полночь пришел пароходишко; ходили смотреть его и кстати спросить, нет ли чего поесть. Нам сказали, что завтра можно будет получить обед, но теперь ночь, кухня не топится и проч. Мы поблагодарили за "завтра"- все-таки надежда! Но увы! вошел капитан в сказал, что в 4 часа утра пароходишко уходит в Култук. Благодарим! В буфете, где повернуться нельзя - так он мал, выпили мы бутылку кислого пива (35 коп.) и видели на тарелке янтарный бисер - это омулёвая икра. Вернулись домой - и спать. Опротивело мне спать. Каждый день постилаешь себе на полу полушубок шерстью вверх, в головы кладешь скомканное пальто и подушечку, спишь на этих буграх в брюках и в жилетке… Цивилизация, где ты?
Сегодня идет дождь и Байкал утонул в тумане. "Занимательно!" - сказал бы Семашко. Скучно. Надо бы сесть писать, да в дурную погоду не работается. Скука предвидится немилосердная; будь я один, это бы еще ничего, но со мною поручики и военный доктор, любящие поговорить и поспорить. Понимают мало, во говорят обо всем. Один из поручиков к тому же еще немножко Хлестаков и хвастун. В дороге надо быть непременно одному. Сидеть в повозке или в комнате со своими мыслями гораздо интереснее, чем с людьми. Кроме военных, с нами едет еще ученик Иркутского технического училища Иннокентий Алексеевич, мальчик, похожий на того Неаполитанского, который говорил дйцэм, но умнее и добрее. Взяли мы его, чтобы довезти до Читы.
Поздравьте: свой собственный экипаж я продал в Иркутске. Сколько я взял пользы, не скажу, иначе мамаша в обморок упадет и пять ночей не будет спать.
Это письмо вы получите, должно быть, 20 — 25 июля, а то и позже. Одно-два письма буду еще адресовать в Сумы, а потом начну посылать в Москву. Но по какому адресу? Надо будет придумать что-нибудь. Свой московский адрес вы непременно пришлете мне по телеграфу. Куда? Вам будет известно.
Я очень рад, Маша, что ты побывала в Крыму. Я послал тебе в Ялту телеграмму на имя магазина Асмолова и сидящего в нем караима Синани. Получила ли? Там был ответ Городецкому, который угостил меня длиннейшей телеграммой. Едва ли Городецкий сварит кашу. Во-первых, он писать не умеет и вообще бездарен, как все крещеные шмули, а во-вторых, путешествие Вышнеградского в Азию не так уж интересно, чтобы стоило "командировать" (т. е. давать прогонные, суточные и проч.) корреспондента.
Будьте здоровехоньки и не скучайте. Где Иван? Ему поклон. Иваненко и Семашке тоже, Жамэ тоже. Линтваревым кланяюсь в ножки за телеграмму.
Туман рассеялся. Вижу облака на горах. Ах, волк те заешь! Кавказ, подумаешь…
До свиданья.
Ваш Homo Sachaliensis *
А. Чехов.
* сахалинец (лат.).
13 июня 1890 г. Лиственичная.
13 июнь.
Вы никогда не получали писем с берегов Байкала. Так вот Вам. Пишу сие, сидя на берегу Байкала и ожидая, когда пароход смилостивится и повезет мою особу дальше. Приехал я сюда во вторник, а пароход пойдет в пятницу; идет дождь, на озере туман, есть ничего не дают; тараканов и клопов сколько угодно. Вообще не жизнь, а оперетка. И скучно и смешно. До свиданья, дядя!
Ваш А. Чехов.
Почтение Наталии Тимофеевне.
Надоело ехать.
На обороте:
Москва,
Петровское шоссе, собственный дом Францу Осиповичу Шехтель.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
