Новости

Иркутская школа летописания

Вы здесь

Версия для печатиSend by emailСохранить в PDF

Оглавление

Читатель! Если ты сын России, то не лишним для тебя будет знать дела земляков твоих в Сибири; если ты природный сибиряк, то тебе на­добно знать еще более, потому что ты родился на той земле, где предки твои, первые русские люди, покори­ли, очистили и прирастили Сибирь к России, развеяли в ней мрак неве­жества и внесли христианство. Если ты бурят, тунгус, якут или камчадал, то знаешь ли, что ты прежде был?..

П. Пежемский. Панорама Иркутской губернии

Летописи по праву считаются одним из важнейших историчес­ких источников и самых значительных памятников общественной мысли и культуры Древней Руси. Именно в них ученые находят ос­новной фактический материал для исторического построения. Вся повествовательная часть исследований по истории русских земель и княжеств X-XVII веков почерпнута из летописей и — в большей или меньшей степени — является их переложением.

Традиционно летописями в широком смысле слова называют исторические сочинения, в которых изложение событий ведется строго по годам и сопровождается годовыми, часто календарными, иногда и часовыми датами. В узком смысле слова летопись — ре­ально дошедшие до нас летописные тексты, сохранившиеся в од­ном или нескольких сходных между собой списках. Каждый спи­сок по-своему передает предшествующий текст, так или иначе изменяя его (искажая или, наоборот, исправляя). В исследованиях под летописью имеют в виду комплекс списков, объединенных в одну редакцию. При этом считается, что в их основе лежит общий  предполагаемый исходный источник — протограф, иногда может быть несколько протографов. В этих случаях следует говорить не о редакции свода, а о редакции летописи. Историки и литературо­веды пришли к обоснованному выводу, что часто существующие списки представляют собой не просто своды, а своды предшест­вующих летописных сводов. В то же время каждый летописный свод принято рассматривать как самостоятельное, цельное лите­ратурное произведение, имеющее свой замысел, свою структуру, идейную направленность.

Летописание на Руси велось с XI по XVII век. Оно получило большое развитие в Киеве, Владимире, Суздале, Ростове, Переяславле, Пскове, Новгороде, Твери, Москве. В меньшей степени ле­тописание было развито в Белоруссии и Украине, входивших тогда в состав Великого княжества Литовского. Оно развивалось также в Смоленске и Полоцке, в Молдавии и Башкирии, в Сибири.

В XVII веке появились местные и частные летописи. Внешне они напоминали летописи предшествующего периода, но, к сожа­лению, не давали и не могли дать общей картины истории страны. Среди местных летописей наиболее интересны сибирские. В них особенно ярко проявилось творчество самих сибиряков. Развивая традиции древнерусского летописания, они претерпели известную эволюцию и уже в XVII веке представляли собой своеобразные исторические повести «о взятии Сибири». Сибирские летописи XVII—XVIII веков — основной источник ранней истории русской Сибири. Их количество составляет более 40.

Главным центром летописания в Сибири с начала XVII века стал Тобольск – «стольный град», как воспринимали его сибиря­ки. Тобольские воеводы были старшими среди всех воевод Сибири, все пути на восток шли через Тобольск, здесь находились основной русский гарнизон и управление всей Сибирью. В 1621 году он стал центром Сибирской и Тобольской епархии. И не удивительно, что в первую очередь именно здесь стало развиваться летописание.

Возникновение летописания в Сибири связано с именем зем­лепроходца, воина, сибирского героя Ермака. Оценив его популяр­ность среди русских людей и аборигенов, известный церковный деятель, первый сибирский и тобольский архиепископ Киприан (1621-1624) приказал воздавать Ермаку и его сподвижникам, пав­шим в сибирском походе, «вечную память» как пострадавшим за православную веру. Для составления синодика погибшим он обра­тился к участникам похода Ермака, жившим в Тобольске. В 1621 году они составили «Написание, како приидоша в Сибирь...». Оно стало одним из самых ранних памятников сибирской историогра­фии. Основная его особенность — краткие исторические справки об обстоятельствах гибели тех или иных поминаемых лиц похода Ермака. Академик Д.С. Лихачев писал, что синодик «сам по себе представлял краткую летопись — сжатый конспект похода Ерма­ка»[1]. На основании составленного казаками «Написания...» и си­нодика очень книжный, судя по его произведению, человек — ар­хиерейский дьяк Савва Есипов создал наиболее известную и самую популярную, особенно в Сибири, летопись. Академик Г.Ф. Мил­лер, который работал в научной экспедиции 30-40-х годов XVIII века, писал, что списки «с летописей находят повсюду в Сибири»[2]. Летопись получила название по фамилии автора — Есиповская. Это летопись авторская. Ее отличают стройность и четкость кон­цепции. Савва Есипов, повествуя об истории присоединения Си­бири к России, представляет отряд Ермака орудием Бога в борьбе с неверными и заканчивает летопись рассказом о смерти гордого царя Кучума и благодарением Богу[3].

Предположительно в 30-е годы XVII века придворный лето­писец уральских купцов и промышленников Строгановых в Соли Вычегодской составил другую летопись — «О взятии Сибирской земли» (Строгановская летопись). Новые разыскания и исследова­ния все более подтверждают гипотезу известного ученого, автора традиционной схемы развития сибирского летописания СВ. Бах­рушина о самостоятельном, независимом друг от друга происхож­дении двух основных сибирских летописей — Есиповской и Стро­гановской. Они являются главным источником сведений о Ермаке и его экспедиции в Сибирь. В автографе летописи неизвестны и дошли до нас в позднейших списках. В частности, известно бо­лее 50 списков основной и распространенной редакций летописи Саввы Есипова. Строгановская летопись сохранилась в 16 списках трех редакций — основной, распространенной, краткой. Списки составлялись в XVII-XIX веках. Тексты их различаются дополне­ниями и изменениями, нередко принципиального характера[4].

На основе труда Саввы Есипова во второй половине XVII века создается сибирский летописный свод. Его составитель включил в текст найденные им рассказы о разбойничестве Ермака на Волге, хотя они противоречат главной авторской идее, и дополнил лето­пись официальными сведениями о дальнейшей истории Сибири.

В конце 1680-х годов летописная работа переносится из ар­хиерейского дома, главного центра литературной деятельности в Тобольске, в воеводскую избу. В ней принимали участие воеводы, дьяки, подьячие. Потомственный приказный деятель Сибири конца XVII - начала XVIII века Максим Григорьевич Романов составляет продолжение сибирского летописного свода[5]. Под влиянием дьяков из него постепенно стали исчезать традиционные летописные рас­сказы, и он превратился в свод официальных сведений (о назначе­ниях и передвижениях воевод, дьяков, подьячих и т. д.).

В это же время в Тобольске создавалась «История Сибирская», или Ремезовская летопись, выдающегося деятеля русской культуры конца XVII - начала XVIII века сына боярского Семена Ульяновича Ремезова. Она занимает особое место в его творческом наследии. С. Ремезов писал ее не по официальному заказу, а как собственное произведение. Эта летопись отличается от предыдущих летопис­ных повестей элементами научного подхода автора к историческим событиям и привлечением новых письменных, устных русских и туземных источников последней четверти XVII - начала XVIII ве­ка, собранных им на Урале и в Сибири. Это самое высокохудожест­венное историческое повествование XVII века о походе Ермака. Не случайно именно Ремезовскую летопись как важнейший истори­ческий источник используют писатели, работающие над истори­ческими произведениями о Ермаке и его времени.

В XVIII веке летописание в Сибири получило продолжение в летописном труде И. Черепанова «Новая сибирская летопись». Это наиболее крупный памятник века. Он представляет собой ог­ромный компилятивный свод материалов по истории Сибири до 1760 года, а в некоторых списках — по 1782 год включительно.

К XVIII веку относится появление и городовых, «домовых» ле­тописей. Городовые летописи составлялись в Тобольске, Иркутске и ряде других мест лицами, фиксировавшими наиболее важные, с их точки зрения, местные и частично общесибирские и общегосу­дарственные события в их хронологической последовательности.

Летописная традиция в Сибири, сложившаяся в первой поло­вине XVII века, нашла своих продолжателей и в XIX веке. В ряду поздних сибирских летописей большой интерес представляют ле­тописи бурят, единственного народа Сибири, имеющего эти само­бытные памятники культуры Сибири.

Сибирские летописи неоднократно издавались. Лучшее их издание до революции осуществила Археографическая комиссия Российской академии наук[6]. В 1987 году вышел первый том нового издания Сибирских летописей[7]. В него вошли почти все памятники официального летописания Сибири (Есиповская летопись, Си­бирский летописный свод и др.). Во втором томе предполагалось опубликовать прежде всего летописи демократического происхож­дения, к числу которых относятся и иркутские летописи XVIII ве­ка. Полный свод всего летописания, созданного в Сибири, должен был выйти после второго тома. К сожалению, сведений об этом у нас нет.

Как важные исторические источники и значительные памятни­ки общественной мысли и культуры Сибири сибирские летописи вызывали интерес к малоизвестному, почти неведомому краю. По мнению литературоведа и фольклориста М.К. Азадовского, в них впервые в русской литературе Сибирь получила подлинные очер­тания и как бы приобщилась к общекультурному движению[8]. Не случайно литературоведы раздвинули границы литературы Сиби­ри и начинают ее с сибирских летописей XVII века. Вместе с тем их изучение позволяет воссоздать цельную картину сибирского летописания и историю развития общественного самосознания в Сибири.

Среди сибирских городов Иркутск по-настоящему достоин на­зываться летописным городом. Если не считать небольшой хроно­логической канвы событий Тобольска и Енисейска[9], он является единственным городом Сибири, история которого была написана летописцами. Даже подумать страшно о том, сколько дат, собы­тий, фактов, людей ушло бы из нашей исторической памяти, не будь тех, кто считал, что «наполнять отечественную историю все­ми подробностями, <...> в каждой ее губернии, <...> есть дело не только полезное, но и нужное для каждого сына России»[10]. Когда в 1986 году началась работа по подготовке к изданию рукописи ле­тописи Иркутска Н. Романова, мы располагали сведениями лишь о шести списках летописей и совершенно ничего не знали о самих авторах. Сегодня известно 39 списков и летописных сводов Иркут­ска XVIII-XX веков. Из них 15 издано, одной летописи напечатано два фрагмента, восемь хранятся в архивах, библиотеках, музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля, Костромы, Тобольска, Ир­кутска; судьба других, о которых имеются достоверные сведения, что они были, неизвестна[11]. Думается, что этот список не является окончательным. Он свидетельствует о существовании в Иркутске давней и широко распространенной летописной традиции, которая сохраняется вплоть до наших дней.

Пожалуй, нигде в России нет свода, в котором события из ис­тории города были бы зафиксированы почти за 340 лет — с 1652 по 1991 год! «Яко трудолюбивая пчела с разумнаго раю собирах духовную сладость», так наши предки по летам и дням записыва­ли, собирали факты, события, происшествия, сведения о «родном граде Иркуцке».

Возникает вопрос: когда же у иркутян возник интерес к позна­нию прошлого? Есть основания предположить, что появление пер­вых постоянных записей летописного характера — о замерзании и вскрытии Ангары — относится к началу 20-х годов XVIII века[12]. В официальных документах того времени такие сведения вряд ли фиксировались. Учитывая своеобразие зимнего режима Ангары и повышенный интерес к нему иркутян ввиду зимних наводнений, их мог сделать только летописец.

Чем можно объяснить такой живой интерес к летописанию в Иркутске в течение столь продолжительного времени, и кто были его летописцы? Как в административном, торговом центре Восточ­ной Сибири здесь получила наиболее сильное выражение острая и непримиримая социальная борьба, проходившая в сибирском горо­де между двумя партиями — купеческой, отстаивающей свое поло­жение в обществе, и бюрократической, сдерживающей растущую мощь местной буржуазии. В общем борьба купечества выходила за рамки своекорыстного столкновения, перерастала первоначальный смысл и становилась общественной — борьбой против деспотизма и произвола местной администрации. Объективно она содейство­вала активизации общественной жизни в городе и формированию мнения городского общества. В ней росло и крепло чувство повы­шенного классового самосознания иркутского купечества[13].

В отличие от памятников официального летописания Сибири, иркутские летописи были написаны по частной инициативе того или иного лица и поэтому в наибольшей степени отразили собс­твенную местную инициативу, в которой огромная роль принадле­жит купечеству. Вот почему начиная с первых летописей братьев Сибиряковых в них получила отражение борьба купцов с городскими правителями, приведено много характеристик представителей местной администрации, рассказов об их злоупотреблениях и т. д. Выясняя причины, побудившие многих иркутян писать «памяти», «мемории», летописи, вести дневники, необходимо сказать об их огромном интересе к истории Иркутска, Сибири, желании познать ее, что позволяет, в определенной степени, почувствовать духовную жизнь Иркутска[14]. Составление летописей в Иркутске говорит так­же о любви сибиряков к своему краю, их высоком гражданском сознании.

Установление личности самого летописца, его взглядов (поли­тических, религиозных и пр.), симпатий и антипатий, пристрастий и неприятий — одно из необходимых условий изучения летописей. Согласно выводу академика А. Шахматова, положенному в основу исследования древнерусского летописания, «рукой летописца во­дили не отвлеченные представления об истине, а мирские страсти и политические интересы»[15].

До недавнего времени иркутские летописи в основном были анонимными. Сегодня мы можем говорить и об их авторах. В со­ставлении летописей Иркутска принимали участие представители разных сословий городского общества: купцы, чиновники, свя­щеннослужители, учителя, библиотекари. Каждый из них внес раз­новеликую, но посильную лепту в создание летописной истории города. Без них мы многого не знали бы о собственном прошлом, и за это им земной поклон[16].

К сожалению, время беспощадно уничтожило многие летопи­си, воспоминания, записки, дневники иркутян (наряду с летопис­ной в Иркутске довольно широко была распространена и мемуар­ная традиция). И тем ценнее те, которые дошли до нас, в том числе в отрывках.

Источники летописного и мемуарного характера — один из важных, интересных и малоизученных вопросов в историогра­фии Иркутска. Это поистине живой родник для историков и всех любителей сибирской старины. Их выявление, изучение и изда­ние — большая и трудная работа, но она крайне необходима для расширения источниковедческой базы в целях объективного и всестороннего изучения различных периодов истории Иркутска. Это и наш долг перед предками, оставившими богатое духовное наследие для того, чтобы мы могли полнее представить себе судьбу нашего города, людей, строивших его, создававших и сохранявших традиции.

Первым иркутским летописцем считают посадского Василия Афанасьевича Сибирякова, представителя знаменитой иркутской купеческой династии по долголетию ее промышленной, торговой и общественной деятельности. Его летопись продолжили каждый самостоятельно сыновья Михаил и Николай.

Из сохранившихся ранних списков летописей Иркутска XVIII века огромную ценность имеют две. Первая из них — [Летопись г. Иркутска 1652—1763 гг.]. Это уникальная летопись конца XVIII века неизвестного автора, один из самых ранних списков летопи­сей Иркутска, исторический и литературный памятник Сибири. Он хранится в фонде научной библиотеки Иркутского областного кра­еведческого музея (далее — ИОКР ). В отличие от других городо­вых летописей Иркутска данная летопись имеет нетрадиционное название «Начало». Вероятно, этот список летописи Иркутска был известен кроме П. Пежемского и авторам более ранних летописей. Вторая — «Летописец о достопамятствах, бывших в губерн­ском городе Иркутске с 1652-го по 1778 год. Пере[писан] в 1791 году». По содержанию летописец в общем сходен с летописью П. Пежемского, напечатанной в «Иркутских губернских ведомос­тях» (1858-1861). Но некоторые события в нем изложены подроб­нее, чем у П. Пежемского, или их нет у него[17].

Иркутские летописи XIX века существенно отличаются от ранних летописей XVIII века. Продолжая и развивая традиции древнерусских летописей, они претерпели известную эволюцию, и в первой половине XIX века некоторые из них представляли со­бой оригинальные и самостоятельные труды по истории Сибири, Иркутской губернии и Иркутска. Большой интерес к прошлому, летописная традиция, достигшая наибольшего развития к тому времени, наличие источников, в том числе архивных, отсутствие достаточного числа специальных работ по истории края, города побудили отдельных авторов приступить к их созданию. По сви­детельству краеведа-летописца П. Пежемского, попытки обобщить городовые летописи, использовать другие материалы и написать собственное сочинение предпринимались летописцами и раньше, но были неудачными. Построенные в традициях летописного жан­ра, они не являются летописью в традиционном понимании слова. Эта их особенность объясняется влиянием на летописание в Ир­кутске историографии нового времени. И чем позднее работа была написана, тем более оно сказывалось[18].

К ним относится первое интересное и ценное историческое со­чинение о Сибири XVII-XVIII веков «Обозрение разных происшествий, до истории и древностей касающихся, в Иркутской губернии и в сопредельных оной странах бывших...» (Иркутск, 1812). Оно принадлежит перу Антона Ивановича Лосева (1765-1829), иркутс­кого губернского архитектора и землемера, геодезиста и картогра­фа, экономиста и статистика, выдающегося краеведа. Вся жизнь его была связана с Иркутском и изучением Восточной Сибири.

В качестве источников А. Лосев использовал имевшийся в его распоряжении список летописи Иркутска (какой именно, он не ука­зывает), устные предания старожилов, материалы исследований различных регионов Восточной Сибири, в том числе собственных наблюдений, а также документы губернского архива. Некоторые из них он цитирует полностью, в ряде случаев как настоящий иссле­дователь делает ссылки на архивные источники.

Лосевский трактат написан в летописном жанре, повествова­ние в нем ведется в хронологическом порядке, по годам. Но хро­нологические и территориальные рамки охвата текста, широкий круг материалов источниковедческого характера, использованных Лосевым, исследовательский подход к работе с ними отличают «Обозрение разных происшествий...» от летописи как таковой. Это дает основание заключить, что в историографии Восточной Сиби­ри работа А. Лосева — «первое историческое сочинение», однако написанное в традиционной для Иркутска летописной форме[19].

Вторым, кто предпринял по пытку создать собственный труд по истории края, был Петр Ильич Пежемский. Он являлся предста­вителем известной купеческой династии XIX века, киренских и иркутских торговцев. Свой род Пежемские ведут от служилых людей Илимска XVII века. В XVIII веке представители этой фамилии встречаются среди ка­заков и боярских детей Илимска и Иркутска[20].

Перед нами очень ветхая книга, но ценное и незаменимое пособие для многих специалис­тов и всех любителей сибирской старины, интересное и захватывающее «домашнее чтиво» — «Иркутская летопись (Летописи П.И. Пежемского и В.А. Кротова)» (Иркутск, 1911). Судьба авторов
давным-давно стала историей, а сама книга — библиографической редкостью (тираж издания составил всего 1000 экземпляров).

Имя одного из этих ле­тописцев — купца, краеведа, художника-любителя П.И. Пе­жемского и его летопись из­вестны в краеведческой лите­ратуре. Но основной труд его жизни — «Панорама Иркутс­кой губернии...», в котором во всей полноте проявились пат­риотизм, неуемное стремле­ние к познанию родного края, гордость за его прошлое, раз­носторонность интересов, незаурядная трудоспособность и бескорыстность автора, ос­тался почти неизвестен по­томкам и исторической науке.

К сожалению, мы знаем о П.И. Пежемском пока немно­го. Он родился в купеческой семье, по одним сведениям, в 1808 году, по другим — в 1809 или 1810 году, в Киренске (место рождения также требует уточнения)[21]. Вначале маль­чик учился грамоте у деда, Андрея Григорьевича Пежемского, а затем — в Киренском уездном училище, открывшемся в 1814 году. «Потом уже не до науки, — писал он, — нужно было заняться де­лом, к которому я был призван по званию моему». А ночами он «наусяд» «читал первую попавшуюся в руки книгу или выпрошен­ную на срок»[22].

Летом 1834 года семья Пежемских переехала в Иркутск. Через два года Петр Ильич женился на Дарье Андреевне Литвинцевой, сестре известного иркутского купца, мецената Василия Андрееви­ча Литвинцева, на средства которого в нашем городе был построен Князе-Владимирский храм. В Иркутске П. Пежемский занимался торговлей (имел лавку на базаре), служил конторщиком, городским нотариусом. В 1856 году избирался гласным Иркутской городской думы в качестве доверенного лица купца Я.В. Лебедева, получая 700 рублей серебром в год. Он также был членом квартирной ко­миссии городской думы от иркутского купечества[23]. П. Пежемский умер 2 сентября 1861 года. Его прах покоился на Иерусалимском кладбище, но могила летописца, как и многих других замечатель­ных людей Иркутска, не сохранилась.

Увлечение П. Пежемского с детских лет чтением, «историчес­кой былью старины» со временем переросло в непреодолимое же­лание «собирать записки о своей родине» и писать. Он в течение многих лет упорно и кропотливо собирал иркутские летописи, ма­териалы из научных, периодических, справочных изданий, записы­вал «рассказы стариков и лиц, пользовавшихся общим доверием», «часто ездил на места исторических событий и тщательно осмат­ривал их». Из-за малограмотности Пежемский долго не решался взяться за перо, но все же отважился.

Как сибиряк-патриот, краевед, член-сотрудник Сибирского отдела Императорского Русского географического общества он начиная с 1848 года знакомил русского читателя с необъятной и малоизвестной Сибирью. Пежемский опубликовал в «Журнале Министерства народного просвещения», «Вестнике Император­ского Русского географического общества», журнале «Москвитя­нин», еженедельном издании «Иллюстрация» интересные статьи: «Якуты», «Сельский деревянный календарь», «Замечания и наблю­дения в Иркутске», «Рыбная производительность озера Байкала». Материалы неутомимого краеведа появлялись и на страницах «Ир­кутских губернских ведомостей»[24].

А в 1849 году П. Пежемский закончил работу над оригиналь­ным и значительным трудом по истории не только Иркутска, Иркутской губернии, но и Восточной Сибири. Он назвал его по-старинному пространно и обстоятельно: «Панорама Иркутской губернии, заключающая в себе историческое описание завоевания Сибири Ермаком; взгляд на построение городов сибирских; гео­графический, гидрографический и исторический очерк губернии, с краткою хронологиею за 150 лет; с присовокуплением Летописи города Иркутска за 190 лет». В историографии Иркутской губер­нии это было одно из первых на то время исторических сочинений о ней. По сути, П. Пежемским вторым после краеведа-летописца А. Лосева была предпринята попытка обобщения разнообразных источников, систематизации обширнейшего материала и написа­ния самобытной и интересной работы[25].

О его источниковедческой базе мы можем судить по данному в предисловии далеко не полному перечню использованных работ, а также, что важно подчеркнуть, по ссылкам на источники информа­ции. Работа П. Пежемского сочетает в себе черты старой иркутс­кой летописной традиции и исторической науки нового времени. С одной стороны, автор использовал летописи Иркутска (по словам историографа В. Мирзоева, продолжавшееся летописание, состав­ление городских хроник было «своеобразной чертой сибирских источников в XVIII и первой половине XIX в.»[26]), устные преда­ния, личные наблюдения и данные, собранные им во время частых поездок по местам исторических событий. С другой стороны, он включил в сочинение материалы из работ по истории Сибири вто­рой половины XVIII - первой половины XIX века, которые сохра­няют для нас ценность первоисточника.

Это: «Описание Сибир­ского царства» Г. Миллера (СПб., 1750), целиком основанное на первоисточниках, оно стало первоисточником для последующих поколений ученых; «Сибирская история» И. Фишера (СПб., 1774); фундаментальный труд П.А. Словцова «Историческое обозрение Сибири» (1838-1844), который, по словам историка В.И. Семевского, должен быть «настольного книгою всякого будущего исследо­вателя прошлого Сибири»[27]; акты по истории Сибири из «Полного собрания законов Российской империи»; документальные публи­кации из журналов «Сибирский вестник» и «Азиатский вестник», издаваемых с 1818 по 1827 год известным сибирским источниковедом, этнографом, археологом и историком Г.И. Спасским. Масш­табы деятельности П.И. Пежемского по сбору информации до сих пор не оценены по достоинству.

В сочинение П. Пежемского вошли также этнографические све­дения о коренных жителях Чукотки, Камчатки, Сахалина, бывших в составе Иркутской губернии, почерпнутые из «Описания земли Камчатки» С.П. Крашенинникова (СПб., 1755), из записок участ­ников первой русской кругосветной экспедиции И.Ф. Крузенштер­на («Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях "Надежда" и "Нева"») и Ю.Ф. Лисянского («Путешествие вокруг света на корабле "Нева" в 1803-1806 годах»), руководителя экспедиции на северо-восток Сибири (1820-1821) Ф.П. Врангеля («Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю»)[28]. Судя по наличию большого фактического материала по истории церквей, монастырей, о священнослужителях Иркутской епархии, летописец использовал известные работы Мордовского (Лаврентия) «Историческое описание Киренского Свято-Троиц­кого монастыря» (М., 1806), архимандрита Никодима «Описание Иркутского Вознесенского первоклассного мужеского монастыря, составленное на основании монастырских актов» (СПб., 1840) и др., а также собственные данные.

При таком количестве и разнообразии источников, ставших основой труда П. Пежемского, в нем отчетливо прослеживается авторское начало: в использовании личных материалов и наблю­дений, критическом отборе фактов из источников, их обобщении, систематизации, творческом подходе к ним (например, составле­ние «Хронологии Иркутской губернии»).

Читатель с первых же строк «Панорамы Иркутской губер­нии...» чувствует автора— истинного патриота Сибири — и об­ращает внимание на его несомненные литературные способности. От страниц о красоте родной природы, написанных с пафосом, о ее удивительных богатствах, от живых, поразительных картин бы­та коренных жителей края он переходит к сухому, академичному изложению событий из истории Сибири и рассуждает о России и величии русского народа. По мнению М. Азадовского, отдельные произведения краеведческой литературы того времени — «это не только опыты изучения и познания края, но и пропаганда его, стремление заставить отрешиться от привычных воззрений на край или даже Сибирь в целом, заставить отказаться от взглядов на Сибирь как "царство мрака и хлада"»[29]. Эту оценку с полным основанием следует отнести и к сочинению П. Пежемского.

Впервые отдельные главы «Панорамы Иркутской губернии...» П. Пежемского, в том числе «Летопись города Иркутска» (первый краткий ее вариант) увидели свет в некрасовском «Современнике» в 1850 году[30]. Редакция журнала по достоинству оценила «обшир­ный и в высшей степени добросовестный труд» автора, назвав его «самым богатым собранием новых и важных материалов, как для географии, так и для статистики Сибирского края»[31]. Прошло пол­тора века, и современный читатель познакомился с ним на стра­ницах журнала «Сибирь». Опубликованный в сокращенном виде текст «Панорамы Иркутской губернии...» П. Пежемского вместе с предисловием и комментарием публикатора, как к напечатанным, так и к опущенным ее главам, дали возможность читателю получить полное представление о структуре, содержании и значимости работы краеведа-летописца[32]. И конечно, увидеть личность авто­ра — сибиряка-патриота, оставившего на земле частицу своего «я» и добрую память о себе.

Природа одарила П. Пежемского не только умом, но и способ­ностями художника. В 1902 году родственники летописца переда­ли в музей Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества (далее — ВСОИРГО) 13 его акварелей, по оценке Ивана Иннокентьевича Серебренникова (1882 - ок. 1940), статистика, историка, правителя дел общества, «почти фотографи­чески воспроизводящих Иркутск первой половины XIX-го столе­тия»[33]. В ноябре того же года иркутяне впервые познакомились с ними на специально устроенной выставке. Второй раз акварели художника экспонировались в декабре 1913 - январе 1914 года в числе более чем 1500 работ на выставке «Виды и типы Восточной Сибири», организованной в музее отдела Географического обще­ства Н.С. Романовым и И.И. Серебренниковым[34].

К сожалению, несмотря на проявляемый к рисункам П. Пежем­ского интерес, искусствоведы, историки серьезно и всесторонне не изучали их до сих пор. Согласно сведениям о передаче акварелей в музей отдела Географического общества, их автором считается П. Пежемский. Но имеющиеся на них подписи — «Р.П. Пежемс­кий», «Р.П.П.», «.П.П.», «К. Пежимского» «К. Пежемской и Р.П. Пе­жемский» — поставили под сомнение авторство Петра Ильича. В ходе изучения этого вопроса нами было высказано мнение, что литера «Р» расшифровывается как «рисунок», «рисовал». Основа­нием для него послужило наличие рисунков в работах П. Пежем­ского.

В «Панораме Иркутской губернии...» на заглавных листах второй и третьей частей читаем: «Панорама Иркутской губернии с рисунками» (л. 92, 193). Возникает вопрос: о каких рисунках идет речь и где они? На их отсутствие, судя по почерку, обратил внима­ние и Н. Романов. Не акварели ли Пежемского, переданные в музей отдела Географического общества, предназначались для иллюстра­ции «Панорамы Иркутской губернии...»? Здесь же (Ч. 3. Гл. 2: Ле­топись города Иркутска за 190 лет) есть четыре рисунка П. Пежем­ского, выполненных черными чернилами (л. 273, 281, 282 об., 288), с изображением, соответственно, расположения планет (1 марта 1806 г.), видов кометы (6 августа 1811 г.) и Луны (24 ноября 1813 г. и 28 ноября 1818 г.). Знакомясь со статьей летописца-краеведа «Рыбная производительность озера Байкала», мы находим девять рисунков рыболовных снастей, приложенных автором, что особо отметил в отзыве на статью правитель дел отдела Географического общества И. Сельский[35]. Наличие рисунков в работах П. Пежемского подтверждает слова И. Серебренникова о том, что тот был «не только летописец, но, вообще писатель и, отчасти, художник-иллюстратор»[36]. В свою очередь, эта оценка служит весомым аргу­ментом в пользу мнения об акварелях П. Пежемского, специально написанных им к «Панораме Иркутской губернии...».

Почерковедческая экспертиза, сделанная в Иркутской научно-исследовательской лаборатории судебной экспертизы Министерс­тва юстиции Российской Федерации, подтвердила ранее высказан­ное нами мнение. При исследовании подписи «Р.П. Пежемский» на акварели «Вид Крестовоздвиженской церкви в Иркутске» (фонд ИОКМ) и рукописного текста «Панорамы Иркутской губернии...» (рук. № 260. Ф. НБ ИГУ) были выявлены «устойчивые и сущест­венные совпадающие признаки, которые образуют индивидуаль­ную совокупность, достаточную для вывода о том, что представ­ленные образцы выполнены одним лицом»[37]. Итак, нет никаких оснований сомневаться в достоверности подрисуночных надписей П.И. Пежемского: литера «Р» читается как «рисовал», «рисунок».

В свое время научным сотрудником ИОКМ Е.А. Добрыниной были выявлены в его фондах 45 рисунков, выполненных П. Пежемским. На некоторых из них имеются его подписи, но на многих они отсутствуют. Среди этих рисунков исключительный интерес представляют акварели с панорамами губернского города Иркутс­ка, изображениями его главной Тихвинской площади, большинство зданий которой сгорели в пожаре 1879 года, Тихвинской (Воскре­сенской) и Крестовоздвиженской церквей, с видом на Знаменское предместье. Оценивая их, историк-краевед B.C. Манассеин писал: «Иркутский летописец П.И. Пежемский на своих ценнейших аква­релях запечатлел многое из иркутских каменных зданий. <...> Эти акварели дают прекрасное представление о каменной архитектуре Иркутска 40-50 годов [XIX века]»[38]. Художник-сибиряк оставил нам и виды отдельных селений Иркутской губернии (Качуг, Витим, Покровск, Якутский острог и др.), выполнив их с натуры черной и цветной акварелью. Он проявлял большой интерес к храмовой архитектуре, о чем свидетельствуют карандашные рисунки церк­вей Приленья и Забайкалья. На них автор изобразил деревянные храмы, построенные в XVIII - начале XIX века. Это уникальные графические материалы, донесшие до нас облик утраченных цер­квей. В завершение исследования вопроса о П. Пежемском худож­нике-любителе необходимо сказать, что свои акварели и рисунки он предназначал для иллюстрирования «Панорамы Иркутской губернии...». Культурно-историческое значение графического на­следия П. Пежемского неоценимо. Его акварели — практически единственные изображения города середины XIX века и в силу своей документальности бесценные источники.

Не исключено, что в династии Пежемских был еще один рисо­вальщик. Это Константин Николаевич Пежемский, автор хроники «Хронологические даты по истории города Иркутска и из личной жизни Пежемского». На двух акварелях из собрания Иркутского областного краеведческого музея — «Церковь Тихвинской Богома­тери в Иркутске» и «Знаменское предместье в Иркутске» — читаем: «Зарисовка (в другом случае — «Зарисовки». — Н. К.) б[ывшего] летописца К. Пежимскаго. 40-50-е гг. XIX столетия»[39].

После публикации в «Современнике» «Панорамы Иркутской губернии...» П. Пежемский продолжил работу над летописью Ир­кутска и дважды исправлял и дополнял ее по другим источникам. Во второй, расширенной, редакции она увидела свет под названием «Летопись города Иркутска с 1652 года до наших времен» в «Ир­кутских губернских ведомостях» в 1858—1861 годах (там же была перепечатана в 1892-1893 гг.). В ней нашли отражение события из истории города с 1652 по февраль 1807 года. На этом публикация летописи была прекращена, скорее всего, из-за смерти П. Пежемского.

Третий список — «Летопись города Иркутска за 190 лет» — составная часть «Панорамы Иркутской губернии...», так и остался в рукописи.

Завершением опубликованной в «Иркутских губернских ве­домостях» летописи П. Пежемского явилась часть летописи его современника, иркутского купца, летописца Василия Алексееви­ча Кротова. Изложение событий в ней ограничивается рамками 1807 — август 1856 года. Она была напечатана там же в 1894—1895, 1897 1998 годы.

Газетные публикации летописей двух иркутских Пименов бы­ли неполными (в особенности В. Кротова), с пропусками записей в них, ошибками, неточностями. Работать с большой подшивкой ветхих газет было трудно и не всем доступно. Подготовкой отдель­ного издания их занимался Иван Иннокентьевич Серебренников. В 1911 году они вышли в одном из томов Трудов отдела Русско­го географического общества. К сожалению, летописи печатались не по спискам авторов, хотя публикатор их имел. Тексты летописи П. Пежемского и В. Кротова были перепечатаны из «Иркутских гу­бернских ведомостей» со всеми недочетами. В конце книги И. Се­ребренников дополнил их: первую — многими записями из летопи­си В. Кротова, вторую — сведениями из рукописи П. Пежемского (их было значительно меньше) и обе — из ранее опубликованной Баснинской летописи. Дополнения к летописям П. Пежемского и В. Кротова и примечания к ним И. Серебренникова о разночтениях в трех иркутских летописях, расположенные в хронологическом порядке, составили, по его словам, «как бы третью дополнитель­ную летопись». Сличение этих добавлений со списками авторов показало, что публикатору удалось избежать пропусков и неточ­ностей. Полный текст летописи В.А. Кротова, так же как и третий список летописи П.И. Пежемского, остался неопубликованным.

...С большим трепетом берем в руки большой, пахнущий ста­риной рукописный том! Словно на ладони легла земля Иркутская с величавым Байкалом, событиями давно минувших дней. На об­ложке рукописи читаем: «Летопись города Иркутска, списанная купцом Василием Алексеевичем Кротовым с другой, имевшейся у него, и дополненная его записями. Подарена им отцу протоиерею Алексею Шергину в 1857 году». Владельческая запись протоиерея Иркутской Чудотворской (Прокопьевской) церкви Григория Шергина на авантитуле рукописи уточняет, что летопись была «списа­на г-м Кротовым для отца протоиерея Иркутской Прокопиевской церкви Алексея Ивановича Шергина приблизительно в 1857 году». Здесь же Г. Шергин приводит скудные известия о самом летопис­це: «Василий Алексеевич Кротов, писавший сию летопись собс­твенноручно, скончался в г. Иркутске 1863 года декабря 21 дня, 63 лет от рода. Погребен причтом Иркутской Преображенской цер­кви того же декабря 23 дня». Был «любителем церковных древнос­тей», — отметил кто-то на первом листе рукописи[40].

А родился Василий Алексеевич Кротов 24 января 1799 года в старинном русском городе Великий Устюг Вологодской губернии в семье Алексея Кузьмича и Анны Александровны Кротовых[41]. В 1804 году у них родилась дочь Ольга, сестра Василия Алексееви­ча, при крещении которой он был восприемником[42]. Дед В.А. Кротова Кузьма Петрович Кротов и отец летописца были купцами[43]. В последние годы жизни Алексей Кузьмич Кротов оставил торговлю, скорее всего, по состоянию здоровья: в метрической книге Варлаамовской церкви города Великий Устюг указано, что «устюжский» мещанин Алексей Кузьмич Кротов умер 7 ноября 1826 года от ча­хотки в возрасте 64 лет[44].

Торговлей еще в юности стал заниматься и будущий летопи­сец. Купечество Вологодской губернии уже в XVIII веке проло­жило дорогу в Иркутск. При организации кяхтинского торга было создано восемь компаний для торговли с Китаем. Среди них была и Вологодская компания.

Первые следы пребывания В.А. Кротова в Иркутске, обнару­женные в Государственном архиве Иркутской области (далее — ГАИО), относятся к 1818 году. В донесении гостинодворского ста­росты от 24 апреля 1818 года говорится о том, что Василий Кротов «торговал в гостином дворе от иркутского купца Максима Дехтева (Дегтева)»[45]. Иркутский купец 3-й гильдии Максим Иванович Дехтев (Дегтев) владел в Иркутске двумя домами, в том числе одним «постоялым домом». Часто отлучался из города на ярмарки в дру­гие сибирские, а также в европейские города России[46]. Можно пред­положить, что где-то на ярмарке они и познакомились с В.А. Кро­товым. Именно М.И. Дехтев мог привести молодого Кротова в Иркутск. То, что они познакомились раньше, не вызывает сомне­ний: едва ли купец доверил бы свои товары для продажи совер­шенно незнакомому человеку. Их сотрудничество было недолгим. В списке, «учиненном старостой гостиного двора в Градскую думу от 17 марта 1821 года о купцах и мещанах торгующих в гостином дворе», значится «вологодский мещанин Василий Кротов», торгу­ющий уже от имени купца Михаила Тиунцова[47]. Далее уточняется, что Василий Кротов является доверенным лицом купца Михаила Тиунцова[48]. Михаил Андреевич Тиунцов — иркутский купец 3-й гильдии, имел в гостином дворе лавку[49].

Следующее документальное свидетельство пребывания В.А. Кротова в Иркутске мы обнаруживаем в 1826 году: 20 дека­бря 1826 года по решению городской думы приказчику иркутского купца 3-й гильдии Сидора Шелихова великоустюжскому мещани­ну Василию Алексеевичу Кротову выписано свидетельство при­казчика 1-го класса за № 1452, разрешающее ему вести торговлю в Иркутске в 1827 году[50]. О Сидоре Андреевиче Шелихове сле­дует сказать поподробнее не потому, что он носит эту фамилию, а потому, что до конца дней его будут связывать доверительные, даже дружеские отношения с летописцем. Сидор Андреевич Шелихов — уроженец города Рыльска, родственник основателя Рос­сийско Американской компании Григория Ивановича Шелихова. Какое-то время находился при нем в Америке, впоследствии не­сколько лет управлял его делами в Охотске. После смерти Г.И. Ше­лихова выехал в Иркутск, где и остался жить. Занимался торговлей как иркутский купец 3-й гильдии. В 1820 году в иркутском гости­ном дворе от его имени торговали два человека. В 1825 году Сидор Андреевич получал билет на лавку. Построил два деревянных до­ма. Это был хорошо известный в Иркутске, уважаемый человек. В 1832—1834 годах он занимал общественную должность судьи горо­дового суда. В течение десяти лет был старостой Троицкой церкви (улица 5-й Армии, 8). Умер Сидор Андреевич 14 августа 1840 года на 75-м году жизни.

В 1828 году С.А. Шелихов тоже получал разрешение на торгов­лю, но о В.А. Кротове речь не шла. Вновь приказчиком С.А. Шели­хова, по материалам ГАИО, он назван только в феврале 1834 года. Эта запись очень интересна потому, что свидетельствует о попытке объединения усилий иркутского почетного гражданина, купца 1 -й гильдии Прокопия Медведникова и Сидора Шелихова. П. Медведников доверял вести торговлю своему сыну, Гавриле Медведникову, а С. Шелихов назвал приказчиками 2-го класса иркутского цехового Александра Несытова и устюжского мещанина Василия Кротова с правом вести торговлю до 1 января 1835 года[51]. А в де­кабре этого же года Кротов был объявлен его приказчиком на 1836 год[52]. Пребывание В.А. Кротова в Иркутске с 1828 по 1834 год не установлено, да и свидетельств торговли С.А. Шелихова в эти годы также не обнаружено. Скорее всего, в это время В.А. Кротов нахо­дился на родине. В Иркутск он мог приходить с обозами, но сам не торговал. Конечно, торговали и без официального разрешения, но С.А. Шелихов и В.А. Кротов, судя по всему, были добропорядочными, законопослушными людьми и едва ли нарушали сущес­твующие правила. Двадцать лет (с 1818 по 1838 г.) Василий Алек­сеевич Кротов жил на два города! И все-таки выбор был сделан в пользу Иркутска.

В октябре 1839 года он женился на Иунии (Юлии), дочери умершего цехового Ивана Мичурина. Удостоверение о «желании великоустюжского мещанина Василия Алексеева Кротова со­четаться законным браком» подписали иркутский купец Сидор Шелихов, «иркутская купецкая жена вдова Катерина Мироновна [фамилия написана неразборчиво], дядя ее родной по матери, за себя и за мать ее родную умершего цехового Ивана Мичурина же­ну Параскеву Петрову дочь Мичурину Троицкой Петропавловской церкви заштатный священник Иоанн Шергин»[53]. Эта короткая за­пись важна тем, что удостоверяет великоустюжское происхожде­ние В.А. Кротова, что он еще мещанин, а не купец, и, что еще бо­лее интересно и важно для последующего развития событий, в ней впервые переплелись фамилии Кротова и Шергина.

Анализ этого текста и некролога по случаю смерти Г.А. Шер­гина[54] позволяет сделать следующие выводы. Иван Петрович Шер­гин в 20—30-х годах XIX столетия священствовал при иркутской Троицкой церкви. Он является родным братом Параскевы Пет­ровны Мичуриной и родным дядей невесты Василия Алексеевича Кротова — Иунии Мичуриной. После смерти ее отца Иван Петро­вич взял на себя ответственность и за сестру, которая была младше его на восемь лет, и за племянницу. С ним, судя по всему, Василия Алексеевича Кротова также связывали добрые и не только родс­твенные отношения. В летописи он отметил, что 22 февраля 1839 года И.П. Шергин по его просьбе «был уволен на покой» и стал считаться заштатным священником Троицкой церкви. Умер Иван Петрович 5 августа 1840 года на 67-м году от рождения.

В 1838 году в Троицкую церковь поступил вторым священни­ком Петр Степанович Литвинцев, который стал духовным отцом Василия Алексеевича Кротова, исповедовал его перед Пасхой, и 4 октября 1839 года подтвердил этот факт перед женитьбой послед­него[55]. 7 мая 1840 года П.С. Литвинцев оставил службу в Иркутске и отправился по собственному желанию на остров Кадьяк. Дума­ется, что желание поработать в Америке возникло у него после бе­сед с С.А. Шелиховым. И.П. Шергин, С.А. Шелихов, П.С. Литвин­цев — всё это люди, сыгравшие в жизни летописца заметную роль на первом этапе его жизни в Иркутске.

Сын Ивана Петровича Алексей Иванович Шергин с 1831 года являлся настоятелем Прокопьевской (Чудотворской) церкви. Это тоже был хорошо известный, уважаемый в городе человек. Родился А.И. Шергин в 1802 году. В 1822 году окончил Иркутскую духов­ную семинарию. Учительствовал, в том числе преподавал гречес­кий язык, служил секретарем духовной семинарии, в губернском и окружном судах, приводил в порядок дела консистории и т. д. В 1827 году рукоположен в дьяконы, а затем и в священники Иркут­ской Прокопьевской церкви[56]. Его честное, ревностное служение церкви было замечено и отмечено многочисленными благодарнос­тями и благословениями. Кроме того, в 1836 году Алексей Ивано­вич был награжден набедренником (четырехугольный плат с изоб­ражением креста, носится на правом бедре). В 1837 году Шергин был произведен в протоиереи Прокопьевской церкви и награжден серебряной медалью для ношения в петлице на Владимирской лен­те. В 1840 году архиепископом Иркутским Нилом определен бла­гочинным (т. е. священником, возглавляющим благочиние /часть епархии/ и являющимся помощником правящего епископа) над некоторыми церквами Иркутска и одной сельской. В этом же го­ду пожалован бархатной скуфьей (повседневный головной убор православных духовных лиц). Он принимал участие в освящении храмов, освящал престол в церкви, в которой служил, встречал по­четных гостей, входил в состав комиссий по разбору спорных дел. В 1843 году за отличную деятельность его, как члена консистории, благочинного и особенно за деятельность в ревизионном комите­те, пожаловали бархатной фиолетовой камилавкой (головной убор священника). 3 февраля 1853 года «за 12-летнее отлично усердное исправление должности благочинного и за многолетние безвозмез­дные труды по другим должностям, особенно по части счетной» А.И. Шергин был удостоен Синодом ордена св. Анны 3-й степе­ни[57]. С ним жила его сестра Ираида, оставшаяся после смерти Ива­на Петровича Шергина сиротой.

Алексей Иванович, как и многие другие священнослужители Иркутска, проявлял живой интерес к городовым летописям и имел непосредственное отношение к ним. Так, П.И. Пежемский пишет, что дополнил составленную им летопись Иркутска «сказаниями иркутских старичков», в том числе протоиерея Прокопьевской (Чудотворской) церкви А.И. Шергина. Именно ему в 1857 году В.А. Кротов и подарил рукопись своей летописи. Скорее всего, это был подарок на юбилей: в этом году Алексею Ивановичу исполни­лось 55 лет. А юбилеи и тогда отмечали.

Алексей Иванович Шергин приходился Иунии Мичуриной (в замужестве — Кротовой) двоюродным братом. Это очень высокая степень родства. В семье Шергиных летопись В. Кротова бережно хранилась с 1857 по 1926 год. К счастью, она уцелела в огне опус­тошительного пожара 1879 года.

В 1861 году А.И. Шергин умер, оставив без средств к сущес­твованию «жену-старушку, невестку вдову с детьми и сестру на попечение сына, Григория, который к тому времени был инспекто­ром и учителем Иркутского духовного училища»[58]. Реально оценив создавшееся положение, Григорий Алексеевич оставил должность инспектора, женился, принял священство и занял место отца при Прокопьевской церкви, где и служил до конца своих дней. Григо­рий Алексеевич Шергин — достойный сын своего отца, и даже превзошел его: он ревностно служил не только церкви, но и городу Иркутску.

Епархиальное начальство отмечало ум, знания и трудоспособ­ность молодого священника, которые со всей силой проявились после пожара 1879 года, когда Прокопьевская церковь сгорела вместе с приходом. Г.А. Шергин сам собирал пожертвования на восстановление храма, сам составил проект фасада и добился того, чтобы храм восстанавливался по его проекту. За восстановлением храма последовало и восстановление прихода: рассеянные после пожара по всему Иркутску прихожане стали возвращаться на свои места. Природный талант строителя у Г.А. Шергина был замечен, и с тех пор он постоянно входил в различные комитеты при пост­ройке школ, духовных училищ, был членом комитета при сооруже­нии памятника Александру III в Иркутске.

Автор некролога отмечал, что отец протоиерей «был человек очень начитанный, многознающий, развитой, интересующийся современностью, в разговорах находчивый и остроумный. Отчасти он занимался и литературными трудами. В местных Еп. Ведомос­тях напечатано до десяти его проповедей и речей, есть и мелкие статьи. Давал ценные указания как очевидец о том, на какую вы­соту поднималась Ангара при самых больших наводнениях. Этими указаниями между прочим пользовались при постройке памятника императору Александру III. Он имел у себя подлинную рукопись "Летопись г. Иркутска" В.А. Кротова, которую в 1898г. предоста­вил редакции Губернских Ведомостей для напечатания. (Вероятно, тогда и была сделана им владельческая запись на титульном лис­те летописи.) Был хлебосол, столяр и музыкант. Сам устроил себе "гусли" и довольно хорошо играл на них»[59]. Николай Шергин, тоже священник, передавший в 1926 году летопись В.А. Кротова Н.С. Романову, - сын Григория Алексеевича и внук Ивана Петровича Шергиных.

В течение многих лет потомственные священники Шергины собирали старинные книги (сохранились лишь отдельные экземп­ляры), рукописи, письма, различные бумаги и хранили их в особо устроенной комнате в амбаре. Там же находилась и одна из релик­вий города — «Летопись г. Иркутска» В.А. Кротова[60]. Вероятно, Шергины имели один из списков летописи Иркутска. Алексей Иванович мог передать его заинтересовавшемуся историей Иркут­ска Кротову, чтобы он переписал его и дополнил. Почерк Алексея Шергина, даже на хорошо сохранившихся документах архива, про­читать невозможно.

Учитывая то обстоятельство, что В.А. Кротов был иногород­ним, а значит, родственников по своей линии в Иркутске не имел, можно с большой долей достоверности говорить о том, что об­щение Кротовых и Шергиных было постоянным. После смерти С.А. Шелихова и И.П. Шергина Алексей Иванович Шергин, почти ровесник Василия Алексеевича Кротова (разница в возрасте всего три года), стал, вероятно, последнему особенно близок. Именно он мог познакомить Василия Алексеевича с Прокопием Громовым, Петром Пежемским и другими «иркутскими старичками», люби­телями церковных древностей. Но их связывали не только родс­твенные узы, но и интерес к истории Иркутска и любовь к этому городу, ставшему второй родиной для В.А. Кротова. Летописи Ир­кутска не лежали мертвым грузом. Их читали, обсуждали, переска­зывали, как и многое другое из прошлых и настоящих событий. То ли это общение, то ли склонность В.А. Кротова к истории, то ли магия Иркутска сделали его иркутским летописцем.

В 1840 году В.А. Кротов занялся официальным оформлением своего пребывания в Иркутске. Он подает прошение на имя им­ператора Николая Павловича «о перечислении мещанина Кротова из Великоустюжского мещанского общества в иркутское». Разре­шение было получено, и с начала 1841 года он стал полноправ­ным иркутянином в мещанском сословии[61]. В этом же году он на­чинает хлопотать о переходе в купеческое сословие. В очередном прошении на имя императора он пишет: «Занимаясь промыслом, мещанскому состоянию предоставленным и трудами своими при­обрел капитал до 8 000 ассигнациями, почему с наступлением бу­дущего 1842 года имею желание заняться промыслами купцу 3-й гильдии предоставленными...». Собрание иркутского мещанского общества согласилось его отпустить, городская дума поддержала его прошение, и указом императора от 10 декабря 1841 года Васи­лий Алексеевич Кротов стал иркутским купцом 3-й гильдии. Жил он тогда «во 2-й части города в собственном доме вместе с женой и сыном Александром»[62]. Впоследствии у них родились еще два сына: Михаил и Василий. Жили они в непосредственной близости от Преображенской церкви, что находится ныне на улице Тими­рязева, 58. Это вторая важная церковь в жизни Василия Алексее­вича Кротова. Это церковь его семьи. Здесь Кротовы венчались, крестили детей, исповедовались, притчем этой церкви, как уже от­мечалось, Василий Алексеевич был похоронен в 1863 году. Судя по исповедным росписям за 1847—1849 годы, до конца своих дней дожила с ними и его теща[63].

Поиски сведений о В. Кротове, его потомках пока не дали отве­тов на многие вопросы, однако оказались небезуспешными и под­сказали, в каком направлении следует работать далее. Как известно из воспоминаний Анны Михайловны Кротовой (в замужестве Мазовой)[64], ее отец, сын летописца, иркутский мещанин Михаил Ва­сильевич Кротов в 1875 году женился на Екатерине Борисовне Ан­дреевой, дочери иркутского купца 2-й гильдии Бориса Андреевича Андреева, сына декабриста Андрея Николаевича Андреева. У них были дети: сын, Алексей Михайлович, и дочь, Анна Михайловна, Кротовы. По словам последней, «дед, Василий Алексеевич Кротов, вместе с Пежемским, Саламатовым, Шергиным писали историю Иркутска»[65]. Эти сведения подтверждает и П. Пежемский: рабо­тая с летописью Иркутска, он дополнил ее «сказаниями иркутских старичков» — купцов П.Н. Саламатова, Е.Х. Чернова, В.А. Крото­ва, протоиерея Иркутской Прокопьевской (Чудотворской) церкви А.В. Шергина и иных иркутян[66].

К сожалению, семейный архив Кротовых не сохранился. Вот что сообщила Анна Михайловна: «В трудное время старшего бра­та... вызывали и все спрашивали про родство со знатью, купцами... Был у него ящик, где он хранил все бумаги и портрет (декабрис­та А. Андреева), и он все пожег. Почти все...»[67]. Остались только пожелтевшие выписки из церковных метрических книг со сведе­ниями о рождении и браке отца, матери, самой А.Мазовой. Эти документы возводят их родство по мужской линии к летописцу В.А. Кротову, а по женской — к декабристу А.Н. Андрееву[68].

По рассказам, передаваемым в семье Кротовых, жена А.Н. Ан­дреева (имени Анна Михайловна не знала) была фрейлиной при дворе. После увольнения она отправилась с сыном к мужу в Си­бирь, по дороге заболела и умерла в Красноярске. Мальчика при­везли в Иркутск, где он воспитывался в семье купца Родионова. Позже Б.А. Андреев жил в Преображенском приходе, недалеко от дома Волконских и имел двух сыновей (Василий, Иннокентий) и дочь (Екатерина)[69].

А теперь обратимся к документам, воспоминаниям о декабрис­те Андрее Николаевиче Андрееве (1803 или 1804 - 28.09.1831)[70].

К сожалению, сведений о нем сохранилось мало. По происхожде­нию дворянин, подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, член Северного общества (принят в последние дни перед восста­нием на Сенатской площади). По приговору Верховного уголовно­го суда был лишен чинов, дворянства и сослан в Сибирь на вечное поселение, вскоре срок ссылки был сокращен до 20 лет. Декабриста отправили в Жиганск, затем перевели в Олекминск. Согласно вы­сочайшему повелению от 6 мая 1831 года, А. Андреева переводят в Верхнеудинск. По дороге он остановился в селе Верхоленское у декабриста Н.П. Репина. Ночью дом, где они спали, загорелся, и оба товарища погибли. По одной версии, он вспыхнул от свечи, которую друзья забыли погасить, по другой - был подожжен[71]. По преданию, бытовавшему с давних пор на Лене, и воспоминаниям А. Мазовой[72], трагедия произошла в Манзурке. Как пишет дека­брист И. Горбачевский, начальство стремилось замять эту исто­рию[73]. Могила А.Н. Андреева не сохранилась.

Сведения А. Мазовой интересны, правдоподобны, но... вызы­вают много вопросов, оставляют сомнения. Например: декабрист А. Андреев был очень молод и, чтобы иметь сына, должен был же­ниться в возрасте не старше 21 года, что для офицера гвардии по тем временам было нетипично. А почему не быть исключению? Но в биографических сведениях об А. Андрееве до ареста мы не на­ходим подтверждения словам А. Мазовой о его женитьбе и сыне[74]. Его нет и в работе историка, правнучки (по матери) декабриста Н.О.Мозгалевского, М.М. Богдановой «Жены декабристов сиби­рячки»[75], в которой впервые в литературе были выявлены поименно женщины-сибирячки, ставшие подругами жизни декабристов. Од­нако сохранился достоверный источник биографических данных – выписки из церковных метрических книг. И не брать их, а также факты, сообщенные А. Мазовой, во внимание тоже нельзя — нет аргументов. Все, о чем мы узнали из ее рассказа, что было написа­но об этом, требует проверки и документального подтверждения.

Для юбилейной выставки ВСОИРГО в 1926 году Н.С. Романов взял у священника Николая Шергина рукопись «Летопись г. Иркут­ска» Кротова, а у Г.А. Сахарова, внука Петра Ильича, летопись Пежемского. Просматривая их, он установил, что некоторые записи из рукописных летописей при выборке к печати были выброшены, а некоторые прошли в книгу с ошибками и пропусками. Он сделал проверку текстов и записал то, чего в опубликованной летописи нет. Летопись В.А. Кротова так и осталась у Н.С. Романова, а после была передана в дар Научной библиотеке Иркутского университе­та, где она и хранится доныне.

Рукопись большого формата (35 х 21 см), объемом в 301 лист. Переплет бумажный, корешок матерчатый. Она хорошо сохрани­лась за исключением первого листа, от которого есть лишь неболь­шой обрывок с отдельными словами. Текст написан на плотной, немного пожелтевшей, белой бумаге хорошим почерком (буквы круглые) с обеих сторон листа черными выцветшими чернилами. К сожалению, многие записи угасают, а записи, пометы каран­дашом почти не читаемы. Год указан перед записями и на полях напротив первого сообщения летописца, однако не везде. С 1652 до 1710 года есть места,- не заполненные автором. После текста летописи и приложения «Построение святых церквей в городе Иркутске» оставлены чистые листы (соответственно 8 и 4,5 л.). Безусловно, В. Кротов имел намерение продолжить работу над летописью. В тексте встречаются записи, подчеркивания, в под­строчниках — единичные примечания. На полях рукописи также имеются записи, пометы. Они сделаны чернилами и карандашом разными почерками, в том числе Г. Шергина, Н. Романова. В руко­писи летописи есть карандашные рисунки с изображением Луны, какой она была видима 24 ноября 1813 года и 28 ноября 1818 года (л. 92 об., 99 об.).

Что же представляет собой летописный свод, который имеет замысел, структуру и является самостоятельным цельным сочи­нением? Считывание его с сохранившимися летописями, в том числе с неизданным третьим списком «Летописи города Иркутска за 190 лет» П. Пежемского, дает основание считать его одним из полных, ценных и интересных летописных сводов Иркутска. Ле­топись В. Кротова отражает события из истории Иркутска более чем за 200 лет (1652-1856)[76]. Кроме текста в ней есть шесть при­ложений: «Построение святых церквей в городе Иркутске»; «[Из истории Иркутска]»; «Образование присутственных мест города Иркутска», «Архиереи Иркутской епархии»; «Вознесенский муж­ской монастырь в Иркутске»; «Список приказчикам, воеводам, вице-губернаторам, [губернаторам] и генерал-губернаторам Ир­кутской губернии с начала основания Иркутска». Примечательно, что из доступных сегодня списков и летописных сводов кроме ле­тописи В. Кротова приложения встречаются только в двух ранних летописях: «Летописец о достопамятствах, бывших в губернском городе Иркутске с 1652-го по 1778 год» и «Летописец губернского города Иркутска с 1652 по 1790 год. Часть первая» (1828). Давая им общую оценку, подчеркнем, что в летописи В. Кротова прило­жения по содержанию разнообразнее и значимее. По содержанию она полнее, чем летописи П. Пежемского (рукописная и печатная) и значительно дополняет их и все известные сегодня иркутские летописи. Она включает самую полную гидрологическую инфор­мацию (наряду с указанием сроков замерзания и вскрытия Ангары отмечается продолжительность ледостава), обширный материал по истории иркутских церквей, а также сообщает новые сведения из истории Иркутска, Сибири.

Название рукописи на обложке, написанное Г. Шергиным, рас­крывает «методику» работы В. Кротова. Он переписал летопись неизвестного автора и дополнил ее своими сведениями. Возникает вопрос: какую летопись и чью? Внимательное сличение текстов рукописей В. Кротова и П. Пежемского позволяет сделать вывод об использовании ими одного и того же списка: первым - для на­писания летописи, вторым - для ее редакции. Немало сведений, событий есть только у В. Кротова или в рукописях этих летописцев (наиболее важные отмечены в комментариях публикатора) и от­сутствуют в других летописях (В. и А. Сибиряковых, Баснинской, Одинцовской, А. Лосева, П. Пежемского /печатной/). Лишь у них встречаются и рисунки с видами Луны. В рукописи П. Пежемского в тексте, на полях, в подстрочниках сделано много исправлений, дополнений, часть записей вычеркнута, имеется немало вопросов летописца, ответов на них. Некоторые листы настолько заполне­ны дополнениями, что очень трудно определить, к какой записи относится то или иное дополнение и на каком листе оно написа­но. Из сравнения текстов также следует, что список был поздний и неизвестный (может быть, недоступный) другим летописцам. На нем более, чем на других иркутских летописях, сказалось влияние историографии нового времени.

Думается, что летопись В.А. Кротова была завершением пред­принимаемых летописцами попыток обобщить материал городо­вых летописей, включить в него сведения из новых источников, события, очевидцем которых он был, и написать историю города в летописной форме. Наконец, подвижнический труд многих (или поколений) иркутских летописцев увенчался успехом. «Летопись г. Иркутска» Василия Алексеевича Кротова — историческое сочи­нение огромной ценности, которое объективно повествует о пер­вых двух веках истории нашего города.

Особенность иркутских, как и сибирских, летописей в том и заключается, что они основывались на различных источниках, но писались в традиционной летописной форме, идущей от первых русских летописцев.

Ни В. Кротов, ни П. Пежемский в «Иркутской летописи» и в предисловии к «Панораме Иркутской губернии...» не называют имени летописца, рукопись которого у них была, хотя последний обязательно давал ссылки на источник. Нельзя не привести одну запись Петра Ильича в подстрочнике: «Эти стихи (речь идет о по­эме поэта-декабриста К.Ф. Рылеева "Смерть Ермака", ставшей на­родной песней. -Н. К.) взяты мною из рукописной моей тетрадки, в которую я еще в детстве вписывал любопытное, а подписи сочи­нителя их не выставлено, почему извиняюсь пред г. Автором этих стихов, что я поместил их с уважением в мою книгу»[77].

В третьем списке его летописи мы встречаем в тексте и в при­мечании на полях фамилии неизвестных летописцев Журавлева и Свет[лова] (последняя требует уточнения)[78]. Кто они и кто из них, а может быть, кто-то другой (П.Пежемский имел не один список) был автором этой летописи, сказать трудно. Не исключено, что это учитель иркутской гимназии А. Журавлев, который сумел не только передать знаменитые «Письма из Сибири» декабриста М.С. Луни­на знакомым иркутским интеллигентам, но и отправил их в Кяхту и Троицкосавск. Возможно, один из них и был тот «достопочтен­нейший любитель старины и любитель наук, который в настоящее время сам есть живая история Иркутска, знает его с 1810 года», о котором с признательностью за помощь писал П. Пежемский[79]. Не перестаешь поражаться столь большому и живому интересу к прошлому города, края. Список иркутских летописцев пополнился сразу двумя именами!

Впереди поиски... и новые загадки...

Исследование летописи В. Кротова ставит перед нами еще один важный и сложный вопрос — о его вкладе как летописца. Не будь В. Кротова, возможно, до нас не дошел бы один из интересных списков летописей Иркутска. Но, не имея подлинника, переписан­ного им, трудно сказать, какие именно дополнения были сделаны к нему. О них можно судить лишь на основании сопоставления ле­тописи В. Кротова с «Панорамой Иркутской губернии...» П. Пе­жемского, работавших с этим списком, и имеющихся сведений о них и об авторах. Скорее всего, В. Кротов написал о событиях из истории Иркутска за 1836-1856 годы, современником которых он был. Во-первых, об этом свидетельствует хронологический ох­ват событий летописцами. У первого их изложение заканчивается 1856 годом, у второго — 1853-м, но фактически — 1845-м, так как далее имеется всего несколько записей нелетописного характера. Во-вторых, летопись В. Кротова отличается полнотой материала за указанные годы. П. Пежемский начиная с 1836 года сделал очень мало записей, за некоторые годы одну-две, или оставил место для них. Как «любитель церковных древностей» В. Кротов дополнил основной список и своими сведениями из истории иркутских цер­квей, о некоторых священнослужителях. Их нет в «Панораме Ир­кутской губернии...». Высказанное мнение подтверждает наличие в рукописи В. Кротова свободных листов. Они были оставлены им после текста летописи и приложения «Построение святых церквей в городе Иркутске» не случайно. Вероятнее всего, он предполагал продолжить работу над ними. Дальнейшее изучение летописей, может быть, позволит дать точный и полный ответ на этот и другие вопросы.

Судьбы книг, рукописей полны приключений, событий, со­бытий трагических и комических. Словно реки, они растекаются по дальним уголкам земли, словно люди, становятся очевидцами разных событий, словно деятели своего времени, попадают в ми­лость и опалу, сгорают в огне и гибнут под ножом, возвращаются к жизни в руках доброго друга. Судьбы летописей Иркутска, в том числе В.А. Кротова, не исключение. Одна часть его летописи стала завершением летописи П. Пежемского («Иркутские губернские ве­домости», 1894-1895, 1897-1898 гг.), потом — книги «Иркутская летопись...» П. Пежемского и В. Кротова (1911 г.). Неизвестная часть труда этого летописца за 1652-1806 годы и приложения к ней были напечатаны в журнале «Сибирь» накануне 200-летия со дня его рождения. Наконец, в год 150-летия со дня кончины Василия Алексеевича Кротова, его летопись выходит отдельной книгой с его авторским «я».

Текст летописи печатается по подлиннику и, по возможности, приближен к нему (сохранены особенности текста и некоторые особенности орфографии). Немногочисленные нарушения в хро­нологии записи летописца не исправлены. Записи, пометы, сделан­ные в рукописи другими лицами, даны в комментариях публика­тора. Вставки пропущенных или расшифровки сокращенных слов сделаны в исключительных случаях и взяты в квадратные скобки. Фонетические варианты в написании собственных имен, названий церквей не унифицированы. Знаки препинания расставлены при­менительно к современному правописанию, но с учетом особен­ностей текста.

Издание летописи В.А. Кротова стало возможным благодаря тем многим иркутянам, кто понимает ценность сделанного лето­писцем во славу Иркутска, кто сохраняет чувство привязанности к городу, Сибири, обеспокоен судьбами их и России. Всем вам низкий поклон. Особая признательность Валентину Григорьевичу Распутину, Станиславу Борисовичу Китайскому, Василию Василь­евичу Козлову, а также ныне покойным Юрию Ивановичу Бурыкину, Семену Федоровичу Ковалю, помогавшим делать первые шаги, вниманием и участием поддерживавшим в многотрудной работе с наследием иркутских летописцев.

Примечания

 

[1] Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое зна­чение. М.; Л, 1947. С. 394.

[2] Миллер Г.Ф. История Сибири. Л., 1941. Т. 2. С. 68.

[3] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему: Иркутск: Сиб. Книга (ИП Лаптев А.К.), 2012. С. 175.

[4] Сибирские летописи / Сиб. отд-ние РАН, Ин-т истории, филологии и философии. М., 1987. Ч. 1: Группа Есиповской летописи. С. 3-4.

[5] Дворецкая Н.А. Сибирский летописный свод (вторая половина XVII в.). Новосибирск, 1984. С. 89.

[6] Сибирские летописи / Имп. археогр. комиссия. СПб., 1907. 397 с.

[7] Сибирские летописи / Сиб. отд-ние РАН, Ин-т истории, филоло­гии и философии. Ч. 1.

[8] Азадовский М. Очерки литературы и культуры Сибири. Иркутск, 1947. С. 140.

[9] Сибирский летописец. Летопись конца XVII и начала XVIII сто­летий, веденная в Тобольске. Тобольск, 1892; Кытманов А.И. Крат­кая летопись Енисейского и Туруханского края Енисейской губернии (1594-1893 гг.). Енисейск, 1925.

[10] Лосев А. Обозрение разных происшествий, до истории и древ­ностей касающихся, в Иркутской губернии и в сопредельных оной странах бывших.../ публ. В.П. Шахерова // Летопись города Иркутска XVII- XIX вв. / сост. и науч. ред. Н.В. Куликаускене. Иркутск, 1996. С. 113.

[11] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 177.

[12] Там же. С. 178-179.

[13] Там же. С. 179.

[14] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 179.

[15] Шахматов А.А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. Примеч. С. 16.

[16] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 180-181.

[17] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 185.

[18] Там же.

[19] Там же.

[20] Пежемские // Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Новосибирск, 1996. Т. 3, кн. 2. С. 113-116.

[21] Подробнее см.: Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 195.

[22] Пежемский П. Панорама Иркутской губернии... // Сибирь.  2000. № 2. От сочинителя к благосклонному читателю. С. 189.

[23] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 196-197.

[24] Там же. С. 198.

[25] Там же. С. 198.

[26] Мирзоев В.Г. Историография Сибири: (Домарксистский период). М., 1970. С. 137.

[27] Цит. По: Мирзоев В.Г. Историография Сибири: (Домарксистский период). С. 137.

[28] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 206.

[29] Азадовский М.К. Сибирские страницы: Статьи, рецензии, пись­ма. Иркутск, 1988. С. 84.

[30] Пежемский П. Панорама Иркутской губернии //Современник. 1850. Т. 21. Отд. 2. С. 97-144; Т. 22. Отд. 2. С. 1-38, 115-158.

[31] Обозрение русской литературы за 1850 год // Современник. 1851.
Т. 26. Отд. 3. Критика. С. 79.

[32] Пежемский П. Панорама Иркутской губернии / публ., подгот. тек­ста, предисл., коммент. Н.В. Куликаускене // Сибирь. 2000. № 2. С. 181-205; № 3. С. 184-196; № 6. С. 136-212; 2001. № 1. С. 191-212

[33] Серебренников И.И. Иркутский летописец П.И. Пежемский // Изв. Вост.-Сиб. отд. Имп. Рус. геогр. о-ва. 1910. Т. 41. С. 1-9.

[34] Романов Н.С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. / сост., предисл. и примеч. Н.В. Куликаускене. Иркутск, 1994. С. 187.

[35] Пежемский П. Рыбная производительность озера Байкала // Вес­тник Имп. Рус. геогр. о-ва. 1853. Т. 8. Кн. 4. Отд. 4. Стат. материалы. С. 9-34; Сельский И. Примечания к статье г-на Пежемского // Там же. С. 35-42.

[36] Серебренников И.И. Иркутский летописец П.И. Пежемский. С. 9.

[37] Справка специалиста № 225-01. Сост. 27 февр. 2001 г. С. 3. (М-во юстиции РФ. Иркутская науч.-исслед. лаборатория судебной экспертизы). Личный архив публикатора.

[38] Манассеин В. Иркутск в первой половине XIX столетия / публ. А. Гаращенко // Земля Иркутская. 1999. № 11. С. 97.

[39] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 204.

[40] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 189.

[41] Государственный архив Вологодской области. Ф. 496. Оп. 7. Д. 38. Л. 72 об.

[42] Государственный архив Вологодской области. Д. 44. Л. 92.

[43] Там же. Оп. 19. Д. 64. Л. 160 об.

[44] Там же. Оп. 7. Д. 65. Тетр. 19. Л. 12.

[45] ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 857. Л. 2, 2 об.

[46] Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Си­бири. Новосибирск, 1994. Т. 1, кн. 2. С. 123-124.

[47] ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1039. Л. 56.

[48] Там же. Л. 65 об.

[49] Там же. Л. 76.

[50] Там же. Л. 7 об.

[51] Там же. Л. 335.

[52] Там же. Л. 267.

[53] ГАИО. Л. 335.

[54] Там же. Л. 267.

[55] Там же. Ф. 266. Оп. 2. Д. 20. Л. 122.

[56] ГАИО. Ф. 486. Оп. 1. Д. 16. Л. 2.

[57] Там же. Л. 3-9.

[58] Иркутские епархиальные ведомости. 1909. № 1 (1 янв.). Прибавл. С.17.

[59] Там же. № 2 (15 янв.). Прибавл. С. 63.

[60] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 35.

[61] ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2969. Л. 54.

[62] ГАИО.Л. 55, 68, 71,87.

[63] Там же. Ф. 266. Оп. 2. Д. 25. Л. 201 об.; Д. 28. Л. 326.

[64]Козлов И. Загадка декабриста // В гостях у декабристов. Иркутск,
1975. С. 60-66.

[65] Там же. С. 63.

[66] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 211.

[67] Козлов И. Загадка декабриста. С. 64.

[68] Там же. С. 65.

[69] Там же. С. 64.

[70] Декабристы: Биогр. справочник / подгот. СВ. Мироненко; под ред. М.В. Нечкиной. М., 1988. С. 7-8, 156, 218.

[71] Козлов И. Загадка декабриста. С. 62.

[72] Там же. С. 64.

[73] Горбачевский И.И. Записки и письма. М., 1963. С. 179-180.

[74] Декабристы: Биогр. Справочник. С. 7-8, 156, 218.

[75] Богданова М.М. Жены декабристов сибирячки // В сердцах Отечества сынов. Иркутск, 1975. С. 242, 262.

[76] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 190-191.

[77] Цит. по: Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 206.

[78] Там же. С. 211.

[79]Иркутская летопись (Летописи П.И. Пежемского и В.А. Кротова). Иркутск, 1911. С. 86.

 

Выходные данные материала:

Жанр материала: Научная работа | Автор(ы): Куликаускене Н. В | Источник(и): Летопись города Иркутска. 1652-1856 гг. / вступ. ст. публ. подгот. текста коммент. Н.В. Куликаускене. —Иркутск: Сибирская книга (ИП Лаптев А.К.) 2013 | Дата публикации оригинала (хрестоматии): 2014 | Дата последней редакции в Иркипедии: 30 августа 2021

Примечание: "Авторский коллектив" означает совокупность всех сотрудников и нештатных авторов Иркипедии, которые создавали статью и вносили в неё правки и дополнения по мере необходимости.

Материал размещен в рубриках:

Тематический указатель: Иркутская область | Библиотека по теме "История"