Оглавление
- 1. Примечания
Читатель! Если ты сын России, то не лишним для тебя будет знать дела земляков твоих в Сибири; если ты природный сибиряк, то тебе надобно знать еще более, потому что ты родился на той земле, где предки твои, первые русские люди, покорили, очистили и прирастили Сибирь к России, развеяли в ней мрак невежества и внесли христианство. Если ты бурят, тунгус, якут или камчадал, то знаешь ли, что ты прежде был?..
П. Пежемский. Панорама Иркутской губернии
Летописи по праву считаются одним из важнейших исторических источников и самых значительных памятников общественной мысли и культуры Древней Руси. Именно в них ученые находят основной фактический материал для исторического построения. Вся повествовательная часть исследований по истории русских земель и княжеств X-XVII веков почерпнута из летописей и — в большей или меньшей степени — является их переложением.
Традиционно летописями в широком смысле слова называют исторические сочинения, в которых изложение событий ведется строго по годам и сопровождается годовыми, часто календарными, иногда и часовыми датами. В узком смысле слова летопись — реально дошедшие до нас летописные тексты, сохранившиеся в одном или нескольких сходных между собой списках. Каждый список по-своему передает предшествующий текст, так или иначе изменяя его (искажая или, наоборот, исправляя). В исследованиях под летописью имеют в виду комплекс списков, объединенных в одну редакцию. При этом считается, что в их основе лежит общий предполагаемый исходный источник — протограф, иногда может быть несколько протографов. В этих случаях следует говорить не о редакции свода, а о редакции летописи. Историки и литературоведы пришли к обоснованному выводу, что часто существующие списки представляют собой не просто своды, а своды предшествующих летописных сводов. В то же время каждый летописный свод принято рассматривать как самостоятельное, цельное литературное произведение, имеющее свой замысел, свою структуру, идейную направленность.
Летописание на Руси велось с XI по XVII век. Оно получило большое развитие в Киеве, Владимире, Суздале, Ростове, Переяславле, Пскове, Новгороде, Твери, Москве. В меньшей степени летописание было развито в Белоруссии и Украине, входивших тогда в состав Великого княжества Литовского. Оно развивалось также в Смоленске и Полоцке, в Молдавии и Башкирии, в Сибири.
В XVII веке появились местные и частные летописи. Внешне они напоминали летописи предшествующего периода, но, к сожалению, не давали и не могли дать общей картины истории страны. Среди местных летописей наиболее интересны сибирские. В них особенно ярко проявилось творчество самих сибиряков. Развивая традиции древнерусского летописания, они претерпели известную эволюцию и уже в XVII веке представляли собой своеобразные исторические повести «о взятии Сибири». Сибирские летописи XVII—XVIII веков — основной источник ранней истории русской Сибири. Их количество составляет более 40.
Главным центром летописания в Сибири с начала XVII века стал Тобольск – «стольный град», как воспринимали его сибиряки. Тобольские воеводы были старшими среди всех воевод Сибири, все пути на восток шли через Тобольск, здесь находились основной русский гарнизон и управление всей Сибирью. В 1621 году он стал центром Сибирской и Тобольской епархии. И не удивительно, что в первую очередь именно здесь стало развиваться летописание.
Возникновение летописания в Сибири связано с именем землепроходца, воина, сибирского героя Ермака. Оценив его популярность среди русских людей и аборигенов, известный церковный деятель, первый сибирский и тобольский архиепископ Киприан (1621-1624) приказал воздавать Ермаку и его сподвижникам, павшим в сибирском походе, «вечную память» как пострадавшим за православную веру. Для составления синодика погибшим он обратился к участникам похода Ермака, жившим в Тобольске. В 1621 году они составили «Написание, како приидоша в Сибирь...». Оно стало одним из самых ранних памятников сибирской историографии. Основная его особенность — краткие исторические справки об обстоятельствах гибели тех или иных поминаемых лиц похода Ермака. Академик Д.С. Лихачев писал, что синодик «сам по себе представлял краткую летопись — сжатый конспект похода Ермака»[1]. На основании составленного казаками «Написания...» и синодика очень книжный, судя по его произведению, человек — архиерейский дьяк Савва Есипов создал наиболее известную и самую популярную, особенно в Сибири, летопись. Академик Г.Ф. Миллер, который работал в научной экспедиции 30-40-х годов XVIII века, писал, что списки «с летописей находят повсюду в Сибири»[2]. Летопись получила название по фамилии автора — Есиповская. Это летопись авторская. Ее отличают стройность и четкость концепции. Савва Есипов, повествуя об истории присоединения Сибири к России, представляет отряд Ермака орудием Бога в борьбе с неверными и заканчивает летопись рассказом о смерти гордого царя Кучума и благодарением Богу[3].
Предположительно в 30-е годы XVII века придворный летописец уральских купцов и промышленников Строгановых в Соли Вычегодской составил другую летопись — «О взятии Сибирской земли» (Строгановская летопись). Новые разыскания и исследования все более подтверждают гипотезу известного ученого, автора традиционной схемы развития сибирского летописания СВ. Бахрушина о самостоятельном, независимом друг от друга происхождении двух основных сибирских летописей — Есиповской и Строгановской. Они являются главным источником сведений о Ермаке и его экспедиции в Сибирь. В автографе летописи неизвестны и дошли до нас в позднейших списках. В частности, известно более 50 списков основной и распространенной редакций летописи Саввы Есипова. Строгановская летопись сохранилась в 16 списках трех редакций — основной, распространенной, краткой. Списки составлялись в XVII-XIX веках. Тексты их различаются дополнениями и изменениями, нередко принципиального характера[4].
На основе труда Саввы Есипова во второй половине XVII века создается сибирский летописный свод. Его составитель включил в текст найденные им рассказы о разбойничестве Ермака на Волге, хотя они противоречат главной авторской идее, и дополнил летопись официальными сведениями о дальнейшей истории Сибири.
В конце 1680-х годов летописная работа переносится из архиерейского дома, главного центра литературной деятельности в Тобольске, в воеводскую избу. В ней принимали участие воеводы, дьяки, подьячие. Потомственный приказный деятель Сибири конца XVII - начала XVIII века Максим Григорьевич Романов составляет продолжение сибирского летописного свода[5]. Под влиянием дьяков из него постепенно стали исчезать традиционные летописные рассказы, и он превратился в свод официальных сведений (о назначениях и передвижениях воевод, дьяков, подьячих и т. д.).
В это же время в Тобольске создавалась «История Сибирская», или Ремезовская летопись, выдающегося деятеля русской культуры конца XVII - начала XVIII века сына боярского Семена Ульяновича Ремезова. Она занимает особое место в его творческом наследии. С. Ремезов писал ее не по официальному заказу, а как собственное произведение. Эта летопись отличается от предыдущих летописных повестей элементами научного подхода автора к историческим событиям и привлечением новых письменных, устных русских и туземных источников последней четверти XVII - начала XVIII века, собранных им на Урале и в Сибири. Это самое высокохудожественное историческое повествование XVII века о походе Ермака. Не случайно именно Ремезовскую летопись как важнейший исторический источник используют писатели, работающие над историческими произведениями о Ермаке и его времени.
В XVIII веке летописание в Сибири получило продолжение в летописном труде И. Черепанова «Новая сибирская летопись». Это наиболее крупный памятник века. Он представляет собой огромный компилятивный свод материалов по истории Сибири до 1760 года, а в некоторых списках — по 1782 год включительно.
К XVIII веку относится появление и городовых, «домовых» летописей. Городовые летописи составлялись в Тобольске, Иркутске и ряде других мест лицами, фиксировавшими наиболее важные, с их точки зрения, местные и частично общесибирские и общегосударственные события в их хронологической последовательности.
Летописная традиция в Сибири, сложившаяся в первой половине XVII века, нашла своих продолжателей и в XIX веке. В ряду поздних сибирских летописей большой интерес представляют летописи бурят, единственного народа Сибири, имеющего эти самобытные памятники культуры Сибири.
Сибирские летописи неоднократно издавались. Лучшее их издание до революции осуществила Археографическая комиссия Российской академии наук[6]. В 1987 году вышел первый том нового издания Сибирских летописей[7]. В него вошли почти все памятники официального летописания Сибири (Есиповская летопись, Сибирский летописный свод и др.). Во втором томе предполагалось опубликовать прежде всего летописи демократического происхождения, к числу которых относятся и иркутские летописи XVIII века. Полный свод всего летописания, созданного в Сибири, должен был выйти после второго тома. К сожалению, сведений об этом у нас нет.
Как важные исторические источники и значительные памятники общественной мысли и культуры Сибири сибирские летописи вызывали интерес к малоизвестному, почти неведомому краю. По мнению литературоведа и фольклориста М.К. Азадовского, в них впервые в русской литературе Сибирь получила подлинные очертания и как бы приобщилась к общекультурному движению[8]. Не случайно литературоведы раздвинули границы литературы Сибири и начинают ее с сибирских летописей XVII века. Вместе с тем их изучение позволяет воссоздать цельную картину сибирского летописания и историю развития общественного самосознания в Сибири.
Среди сибирских городов Иркутск по-настоящему достоин называться летописным городом. Если не считать небольшой хронологической канвы событий Тобольска и Енисейска[9], он является единственным городом Сибири, история которого была написана летописцами. Даже подумать страшно о том, сколько дат, событий, фактов, людей ушло бы из нашей исторической памяти, не будь тех, кто считал, что «наполнять отечественную историю всеми подробностями, <...> в каждой ее губернии, <...> есть дело не только полезное, но и нужное для каждого сына России»[10]. Когда в 1986 году началась работа по подготовке к изданию рукописи летописи Иркутска Н. Романова, мы располагали сведениями лишь о шести списках летописей и совершенно ничего не знали о самих авторах. Сегодня известно 39 списков и летописных сводов Иркутска XVIII-XX веков. Из них 15 издано, одной летописи напечатано два фрагмента, восемь хранятся в архивах, библиотеках, музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля, Костромы, Тобольска, Иркутска; судьба других, о которых имеются достоверные сведения, что они были, неизвестна[11]. Думается, что этот список не является окончательным. Он свидетельствует о существовании в Иркутске давней и широко распространенной летописной традиции, которая сохраняется вплоть до наших дней.
Пожалуй, нигде в России нет свода, в котором события из истории города были бы зафиксированы почти за 340 лет — с 1652 по 1991 год! «Яко трудолюбивая пчела с разумнаго раю собирах духовную сладость», так наши предки по летам и дням записывали, собирали факты, события, происшествия, сведения о «родном граде Иркуцке».
Возникает вопрос: когда же у иркутян возник интерес к познанию прошлого? Есть основания предположить, что появление первых постоянных записей летописного характера — о замерзании и вскрытии Ангары — относится к началу 20-х годов XVIII века[12]. В официальных документах того времени такие сведения вряд ли фиксировались. Учитывая своеобразие зимнего режима Ангары и повышенный интерес к нему иркутян ввиду зимних наводнений, их мог сделать только летописец.
Чем можно объяснить такой живой интерес к летописанию в Иркутске в течение столь продолжительного времени, и кто были его летописцы? Как в административном, торговом центре Восточной Сибири здесь получила наиболее сильное выражение острая и непримиримая социальная борьба, проходившая в сибирском городе между двумя партиями — купеческой, отстаивающей свое положение в обществе, и бюрократической, сдерживающей растущую мощь местной буржуазии. В общем борьба купечества выходила за рамки своекорыстного столкновения, перерастала первоначальный смысл и становилась общественной — борьбой против деспотизма и произвола местной администрации. Объективно она содействовала активизации общественной жизни в городе и формированию мнения городского общества. В ней росло и крепло чувство повышенного классового самосознания иркутского купечества[13].
В отличие от памятников официального летописания Сибири, иркутские летописи были написаны по частной инициативе того или иного лица и поэтому в наибольшей степени отразили собственную местную инициативу, в которой огромная роль принадлежит купечеству. Вот почему начиная с первых летописей братьев Сибиряковых в них получила отражение борьба купцов с городскими правителями, приведено много характеристик представителей местной администрации, рассказов об их злоупотреблениях и т. д. Выясняя причины, побудившие многих иркутян писать «памяти», «мемории», летописи, вести дневники, необходимо сказать об их огромном интересе к истории Иркутска, Сибири, желании познать ее, что позволяет, в определенной степени, почувствовать духовную жизнь Иркутска[14]. Составление летописей в Иркутске говорит также о любви сибиряков к своему краю, их высоком гражданском сознании.
Установление личности самого летописца, его взглядов (политических, религиозных и пр.), симпатий и антипатий, пристрастий и неприятий — одно из необходимых условий изучения летописей. Согласно выводу академика А. Шахматова, положенному в основу исследования древнерусского летописания, «рукой летописца водили не отвлеченные представления об истине, а мирские страсти и политические интересы»[15].
До недавнего времени иркутские летописи в основном были анонимными. Сегодня мы можем говорить и об их авторах. В составлении летописей Иркутска принимали участие представители разных сословий городского общества: купцы, чиновники, священнослужители, учителя, библиотекари. Каждый из них внес разновеликую, но посильную лепту в создание летописной истории города. Без них мы многого не знали бы о собственном прошлом, и за это им земной поклон[16].
К сожалению, время беспощадно уничтожило многие летописи, воспоминания, записки, дневники иркутян (наряду с летописной в Иркутске довольно широко была распространена и мемуарная традиция). И тем ценнее те, которые дошли до нас, в том числе в отрывках.
Источники летописного и мемуарного характера — один из важных, интересных и малоизученных вопросов в историографии Иркутска. Это поистине живой родник для историков и всех любителей сибирской старины. Их выявление, изучение и издание — большая и трудная работа, но она крайне необходима для расширения источниковедческой базы в целях объективного и всестороннего изучения различных периодов истории Иркутска. Это и наш долг перед предками, оставившими богатое духовное наследие для того, чтобы мы могли полнее представить себе судьбу нашего города, людей, строивших его, создававших и сохранявших традиции.
Первым иркутским летописцем считают посадского Василия Афанасьевича Сибирякова, представителя знаменитой иркутской купеческой династии по долголетию ее промышленной, торговой и общественной деятельности. Его летопись продолжили каждый самостоятельно сыновья Михаил и Николай.
Из сохранившихся ранних списков летописей Иркутска XVIII века огромную ценность имеют две. Первая из них — [Летопись г. Иркутска 1652—1763 гг.]. Это уникальная летопись конца XVIII века неизвестного автора, один из самых ранних списков летописей Иркутска, исторический и литературный памятник Сибири. Он хранится в фонде научной библиотеки Иркутского областного краеведческого музея (далее — ИОКР ). В отличие от других городовых летописей Иркутска данная летопись имеет нетрадиционное название «Начало». Вероятно, этот список летописи Иркутска был известен кроме П. Пежемского и авторам более ранних летописей. Вторая — «Летописец о достопамятствах, бывших в губернском городе Иркутске с 1652-го по 1778 год. Пере[писан] в 1791 году». По содержанию летописец в общем сходен с летописью П. Пежемского, напечатанной в «Иркутских губернских ведомостях» (1858-1861). Но некоторые события в нем изложены подробнее, чем у П. Пежемского, или их нет у него[17].
Иркутские летописи XIX века существенно отличаются от ранних летописей XVIII века. Продолжая и развивая традиции древнерусских летописей, они претерпели известную эволюцию, и в первой половине XIX века некоторые из них представляли собой оригинальные и самостоятельные труды по истории Сибири, Иркутской губернии и Иркутска. Большой интерес к прошлому, летописная традиция, достигшая наибольшего развития к тому времени, наличие источников, в том числе архивных, отсутствие достаточного числа специальных работ по истории края, города побудили отдельных авторов приступить к их созданию. По свидетельству краеведа-летописца П. Пежемского, попытки обобщить городовые летописи, использовать другие материалы и написать собственное сочинение предпринимались летописцами и раньше, но были неудачными. Построенные в традициях летописного жанра, они не являются летописью в традиционном понимании слова. Эта их особенность объясняется влиянием на летописание в Иркутске историографии нового времени. И чем позднее работа была написана, тем более оно сказывалось[18].
К ним относится первое интересное и ценное историческое сочинение о Сибири XVII-XVIII веков «Обозрение разных происшествий, до истории и древностей касающихся, в Иркутской губернии и в сопредельных оной странах бывших...» (Иркутск, 1812). Оно принадлежит перу Антона Ивановича Лосева (1765-1829), иркутского губернского архитектора и землемера, геодезиста и картографа, экономиста и статистика, выдающегося краеведа. Вся жизнь его была связана с Иркутском и изучением Восточной Сибири.
В качестве источников А. Лосев использовал имевшийся в его распоряжении список летописи Иркутска (какой именно, он не указывает), устные предания старожилов, материалы исследований различных регионов Восточной Сибири, в том числе собственных наблюдений, а также документы губернского архива. Некоторые из них он цитирует полностью, в ряде случаев как настоящий исследователь делает ссылки на архивные источники.
Лосевский трактат написан в летописном жанре, повествование в нем ведется в хронологическом порядке, по годам. Но хронологические и территориальные рамки охвата текста, широкий круг материалов источниковедческого характера, использованных Лосевым, исследовательский подход к работе с ними отличают «Обозрение разных происшествий...» от летописи как таковой. Это дает основание заключить, что в историографии Восточной Сибири работа А. Лосева — «первое историческое сочинение», однако написанное в традиционной для Иркутска летописной форме[19].
Вторым, кто предпринял по пытку создать собственный труд по истории края, был Петр Ильич Пежемский. Он являлся представителем известной купеческой династии XIX века, киренских и иркутских торговцев. Свой род Пежемские ведут от служилых людей Илимска XVII века. В XVIII веке представители этой фамилии встречаются среди казаков и боярских детей Илимска и Иркутска[20].
Перед нами очень ветхая книга, но ценное и незаменимое пособие для многих специалистов и всех любителей сибирской старины, интересное и захватывающее «домашнее чтиво» — «Иркутская летопись (Летописи П.И. Пежемского и В.А. Кротова)» (Иркутск, 1911). Судьба авторов
давным-давно стала историей, а сама книга — библиографической редкостью (тираж издания составил всего 1000 экземпляров).
Имя одного из этих летописцев — купца, краеведа, художника-любителя П.И. Пежемского и его летопись известны в краеведческой литературе. Но основной труд его жизни — «Панорама Иркутской губернии...», в котором во всей полноте проявились патриотизм, неуемное стремление к познанию родного края, гордость за его прошлое, разносторонность интересов, незаурядная трудоспособность и бескорыстность автора, остался почти неизвестен потомкам и исторической науке.
К сожалению, мы знаем о П.И. Пежемском пока немного. Он родился в купеческой семье, по одним сведениям, в 1808 году, по другим — в 1809 или 1810 году, в Киренске (место рождения также требует уточнения)[21]. Вначале мальчик учился грамоте у деда, Андрея Григорьевича Пежемского, а затем — в Киренском уездном училище, открывшемся в 1814 году. «Потом уже не до науки, — писал он, — нужно было заняться делом, к которому я был призван по званию моему». А ночами он «наусяд» «читал первую попавшуюся в руки книгу или выпрошенную на срок»[22].
Летом 1834 года семья Пежемских переехала в Иркутск. Через два года Петр Ильич женился на Дарье Андреевне Литвинцевой, сестре известного иркутского купца, мецената Василия Андреевича Литвинцева, на средства которого в нашем городе был построен Князе-Владимирский храм. В Иркутске П. Пежемский занимался торговлей (имел лавку на базаре), служил конторщиком, городским нотариусом. В 1856 году избирался гласным Иркутской городской думы в качестве доверенного лица купца Я.В. Лебедева, получая 700 рублей серебром в год. Он также был членом квартирной комиссии городской думы от иркутского купечества[23]. П. Пежемский умер 2 сентября 1861 года. Его прах покоился на Иерусалимском кладбище, но могила летописца, как и многих других замечательных людей Иркутска, не сохранилась.
Увлечение П. Пежемского с детских лет чтением, «исторической былью старины» со временем переросло в непреодолимое желание «собирать записки о своей родине» и писать. Он в течение многих лет упорно и кропотливо собирал иркутские летописи, материалы из научных, периодических, справочных изданий, записывал «рассказы стариков и лиц, пользовавшихся общим доверием», «часто ездил на места исторических событий и тщательно осматривал их». Из-за малограмотности Пежемский долго не решался взяться за перо, но все же отважился.
Как сибиряк-патриот, краевед, член-сотрудник Сибирского отдела Императорского Русского географического общества он начиная с 1848 года знакомил русского читателя с необъятной и малоизвестной Сибирью. Пежемский опубликовал в «Журнале Министерства народного просвещения», «Вестнике Императорского Русского географического общества», журнале «Москвитянин», еженедельном издании «Иллюстрация» интересные статьи: «Якуты», «Сельский деревянный календарь», «Замечания и наблюдения в Иркутске», «Рыбная производительность озера Байкала». Материалы неутомимого краеведа появлялись и на страницах «Иркутских губернских ведомостей»[24].
А в 1849 году П. Пежемский закончил работу над оригинальным и значительным трудом по истории не только Иркутска, Иркутской губернии, но и Восточной Сибири. Он назвал его по-старинному пространно и обстоятельно: «Панорама Иркутской губернии, заключающая в себе историческое описание завоевания Сибири Ермаком; взгляд на построение городов сибирских; географический, гидрографический и исторический очерк губернии, с краткою хронологиею за 150 лет; с присовокуплением Летописи города Иркутска за 190 лет». В историографии Иркутской губернии это было одно из первых на то время исторических сочинений о ней. По сути, П. Пежемским вторым после краеведа-летописца А. Лосева была предпринята попытка обобщения разнообразных источников, систематизации обширнейшего материала и написания самобытной и интересной работы[25].
О его источниковедческой базе мы можем судить по данному в предисловии далеко не полному перечню использованных работ, а также, что важно подчеркнуть, по ссылкам на источники информации. Работа П. Пежемского сочетает в себе черты старой иркутской летописной традиции и исторической науки нового времени. С одной стороны, автор использовал летописи Иркутска (по словам историографа В. Мирзоева, продолжавшееся летописание, составление городских хроник было «своеобразной чертой сибирских источников в XVIII и первой половине XIX в.»[26]), устные предания, личные наблюдения и данные, собранные им во время частых поездок по местам исторических событий. С другой стороны, он включил в сочинение материалы из работ по истории Сибири второй половины XVIII - первой половины XIX века, которые сохраняют для нас ценность первоисточника.
Это: «Описание Сибирского царства» Г. Миллера (СПб., 1750), целиком основанное на первоисточниках, оно стало первоисточником для последующих поколений ученых; «Сибирская история» И. Фишера (СПб., 1774); фундаментальный труд П.А. Словцова «Историческое обозрение Сибири» (1838-1844), который, по словам историка В.И. Семевского, должен быть «настольного книгою всякого будущего исследователя прошлого Сибири»[27]; акты по истории Сибири из «Полного собрания законов Российской империи»; документальные публикации из журналов «Сибирский вестник» и «Азиатский вестник», издаваемых с 1818 по 1827 год известным сибирским источниковедом, этнографом, археологом и историком Г.И. Спасским. Масштабы деятельности П.И. Пежемского по сбору информации до сих пор не оценены по достоинству.
В сочинение П. Пежемского вошли также этнографические сведения о коренных жителях Чукотки, Камчатки, Сахалина, бывших в составе Иркутской губернии, почерпнутые из «Описания земли Камчатки» С.П. Крашенинникова (СПб., 1755), из записок участников первой русской кругосветной экспедиции И.Ф. Крузенштерна («Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях "Надежда" и "Нева"») и Ю.Ф. Лисянского («Путешествие вокруг света на корабле "Нева" в 1803-1806 годах»), руководителя экспедиции на северо-восток Сибири (1820-1821) Ф.П. Врангеля («Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю»)[28]. Судя по наличию большого фактического материала по истории церквей, монастырей, о священнослужителях Иркутской епархии, летописец использовал известные работы Мордовского (Лаврентия) «Историческое описание Киренского Свято-Троицкого монастыря» (М., 1806), архимандрита Никодима «Описание Иркутского Вознесенского первоклассного мужеского монастыря, составленное на основании монастырских актов» (СПб., 1840) и др., а также собственные данные.
При таком количестве и разнообразии источников, ставших основой труда П. Пежемского, в нем отчетливо прослеживается авторское начало: в использовании личных материалов и наблюдений, критическом отборе фактов из источников, их обобщении, систематизации, творческом подходе к ним (например, составление «Хронологии Иркутской губернии»).
Читатель с первых же строк «Панорамы Иркутской губернии...» чувствует автора— истинного патриота Сибири — и обращает внимание на его несомненные литературные способности. От страниц о красоте родной природы, написанных с пафосом, о ее удивительных богатствах, от живых, поразительных картин быта коренных жителей края он переходит к сухому, академичному изложению событий из истории Сибири и рассуждает о России и величии русского народа. По мнению М. Азадовского, отдельные произведения краеведческой литературы того времени — «это не только опыты изучения и познания края, но и пропаганда его, стремление заставить отрешиться от привычных воззрений на край или даже Сибирь в целом, заставить отказаться от взглядов на Сибирь как "царство мрака и хлада"»[29]. Эту оценку с полным основанием следует отнести и к сочинению П. Пежемского.
Впервые отдельные главы «Панорамы Иркутской губернии...» П. Пежемского, в том числе «Летопись города Иркутска» (первый краткий ее вариант) увидели свет в некрасовском «Современнике» в 1850 году[30]. Редакция журнала по достоинству оценила «обширный и в высшей степени добросовестный труд» автора, назвав его «самым богатым собранием новых и важных материалов, как для географии, так и для статистики Сибирского края»[31]. Прошло полтора века, и современный читатель познакомился с ним на страницах журнала «Сибирь». Опубликованный в сокращенном виде текст «Панорамы Иркутской губернии...» П. Пежемского вместе с предисловием и комментарием публикатора, как к напечатанным, так и к опущенным ее главам, дали возможность читателю получить полное представление о структуре, содержании и значимости работы краеведа-летописца[32]. И конечно, увидеть личность автора — сибиряка-патриота, оставившего на земле частицу своего «я» и добрую память о себе.
Природа одарила П. Пежемского не только умом, но и способностями художника. В 1902 году родственники летописца передали в музей Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества (далее — ВСОИРГО) 13 его акварелей, по оценке Ивана Иннокентьевича Серебренникова (1882 - ок. 1940), статистика, историка, правителя дел общества, «почти фотографически воспроизводящих Иркутск первой половины XIX-го столетия»[33]. В ноябре того же года иркутяне впервые познакомились с ними на специально устроенной выставке. Второй раз акварели художника экспонировались в декабре 1913 - январе 1914 года в числе более чем 1500 работ на выставке «Виды и типы Восточной Сибири», организованной в музее отдела Географического общества Н.С. Романовым и И.И. Серебренниковым[34].
К сожалению, несмотря на проявляемый к рисункам П. Пежемского интерес, искусствоведы, историки серьезно и всесторонне не изучали их до сих пор. Согласно сведениям о передаче акварелей в музей отдела Географического общества, их автором считается П. Пежемский. Но имеющиеся на них подписи — «Р.П. Пежемский», «Р.П.П.», «.П.П.», «К. Пежимского» «К. Пежемской и Р.П. Пежемский» — поставили под сомнение авторство Петра Ильича. В ходе изучения этого вопроса нами было высказано мнение, что литера «Р» расшифровывается как «рисунок», «рисовал». Основанием для него послужило наличие рисунков в работах П. Пежемского.
В «Панораме Иркутской губернии...» на заглавных листах второй и третьей частей читаем: «Панорама Иркутской губернии с рисунками» (л. 92, 193). Возникает вопрос: о каких рисунках идет речь и где они? На их отсутствие, судя по почерку, обратил внимание и Н. Романов. Не акварели ли Пежемского, переданные в музей отдела Географического общества, предназначались для иллюстрации «Панорамы Иркутской губернии...»? Здесь же (Ч. 3. Гл. 2: Летопись города Иркутска за 190 лет) есть четыре рисунка П. Пежемского, выполненных черными чернилами (л. 273, 281, 282 об., 288), с изображением, соответственно, расположения планет (1 марта 1806 г.), видов кометы (6 августа 1811 г.) и Луны (24 ноября 1813 г. и 28 ноября 1818 г.). Знакомясь со статьей летописца-краеведа «Рыбная производительность озера Байкала», мы находим девять рисунков рыболовных снастей, приложенных автором, что особо отметил в отзыве на статью правитель дел отдела Географического общества И. Сельский[35]. Наличие рисунков в работах П. Пежемского подтверждает слова И. Серебренникова о том, что тот был «не только летописец, но, вообще писатель и, отчасти, художник-иллюстратор»[36]. В свою очередь, эта оценка служит весомым аргументом в пользу мнения об акварелях П. Пежемского, специально написанных им к «Панораме Иркутской губернии...».
Почерковедческая экспертиза, сделанная в Иркутской научно-исследовательской лаборатории судебной экспертизы Министерства юстиции Российской Федерации, подтвердила ранее высказанное нами мнение. При исследовании подписи «Р.П. Пежемский» на акварели «Вид Крестовоздвиженской церкви в Иркутске» (фонд ИОКМ) и рукописного текста «Панорамы Иркутской губернии...» (рук. № 260. Ф. НБ ИГУ) были выявлены «устойчивые и существенные совпадающие признаки, которые образуют индивидуальную совокупность, достаточную для вывода о том, что представленные образцы выполнены одним лицом»[37]. Итак, нет никаких оснований сомневаться в достоверности подрисуночных надписей П.И. Пежемского: литера «Р» читается как «рисовал», «рисунок».
В свое время научным сотрудником ИОКМ Е.А. Добрыниной были выявлены в его фондах 45 рисунков, выполненных П. Пежемским. На некоторых из них имеются его подписи, но на многих они отсутствуют. Среди этих рисунков исключительный интерес представляют акварели с панорамами губернского города Иркутска, изображениями его главной Тихвинской площади, большинство зданий которой сгорели в пожаре 1879 года, Тихвинской (Воскресенской) и Крестовоздвиженской церквей, с видом на Знаменское предместье. Оценивая их, историк-краевед B.C. Манассеин писал: «Иркутский летописец П.И. Пежемский на своих ценнейших акварелях запечатлел многое из иркутских каменных зданий. <...> Эти акварели дают прекрасное представление о каменной архитектуре Иркутска 40-50 годов [XIX века]»[38]. Художник-сибиряк оставил нам и виды отдельных селений Иркутской губернии (Качуг, Витим, Покровск, Якутский острог и др.), выполнив их с натуры черной и цветной акварелью. Он проявлял большой интерес к храмовой архитектуре, о чем свидетельствуют карандашные рисунки церквей Приленья и Забайкалья. На них автор изобразил деревянные храмы, построенные в XVIII - начале XIX века. Это уникальные графические материалы, донесшие до нас облик утраченных церквей. В завершение исследования вопроса о П. Пежемском художнике-любителе необходимо сказать, что свои акварели и рисунки он предназначал для иллюстрирования «Панорамы Иркутской губернии...». Культурно-историческое значение графического наследия П. Пежемского неоценимо. Его акварели — практически единственные изображения города середины XIX века и в силу своей документальности бесценные источники.
Не исключено, что в династии Пежемских был еще один рисовальщик. Это Константин Николаевич Пежемский, автор хроники «Хронологические даты по истории города Иркутска и из личной жизни Пежемского». На двух акварелях из собрания Иркутского областного краеведческого музея — «Церковь Тихвинской Богоматери в Иркутске» и «Знаменское предместье в Иркутске» — читаем: «Зарисовка (в другом случае — «Зарисовки». — Н. К.) б[ывшего] летописца К. Пежимскаго. 40-50-е гг. XIX столетия»[39].
После публикации в «Современнике» «Панорамы Иркутской губернии...» П. Пежемский продолжил работу над летописью Иркутска и дважды исправлял и дополнял ее по другим источникам. Во второй, расширенной, редакции она увидела свет под названием «Летопись города Иркутска с 1652 года до наших времен» в «Иркутских губернских ведомостях» в 1858—1861 годах (там же была перепечатана в 1892-1893 гг.). В ней нашли отражение события из истории города с 1652 по февраль 1807 года. На этом публикация летописи была прекращена, скорее всего, из-за смерти П. Пежемского.
Третий список — «Летопись города Иркутска за 190 лет» — составная часть «Панорамы Иркутской губернии...», так и остался в рукописи.
Завершением опубликованной в «Иркутских губернских ведомостях» летописи П. Пежемского явилась часть летописи его современника, иркутского купца, летописца Василия Алексеевича Кротова. Изложение событий в ней ограничивается рамками 1807 — август 1856 года. Она была напечатана там же в 1894—1895, 1897 1998 годы.
Газетные публикации летописей двух иркутских Пименов были неполными (в особенности В. Кротова), с пропусками записей в них, ошибками, неточностями. Работать с большой подшивкой ветхих газет было трудно и не всем доступно. Подготовкой отдельного издания их занимался Иван Иннокентьевич Серебренников. В 1911 году они вышли в одном из томов Трудов отдела Русского географического общества. К сожалению, летописи печатались не по спискам авторов, хотя публикатор их имел. Тексты летописи П. Пежемского и В. Кротова были перепечатаны из «Иркутских губернских ведомостей» со всеми недочетами. В конце книги И. Серебренников дополнил их: первую — многими записями из летописи В. Кротова, вторую — сведениями из рукописи П. Пежемского (их было значительно меньше) и обе — из ранее опубликованной Баснинской летописи. Дополнения к летописям П. Пежемского и В. Кротова и примечания к ним И. Серебренникова о разночтениях в трех иркутских летописях, расположенные в хронологическом порядке, составили, по его словам, «как бы третью дополнительную летопись». Сличение этих добавлений со списками авторов показало, что публикатору удалось избежать пропусков и неточностей. Полный текст летописи В.А. Кротова, так же как и третий список летописи П.И. Пежемского, остался неопубликованным.
...С большим трепетом берем в руки большой, пахнущий стариной рукописный том! Словно на ладони легла земля Иркутская с величавым Байкалом, событиями давно минувших дней. На обложке рукописи читаем: «Летопись города Иркутска, списанная купцом Василием Алексеевичем Кротовым с другой, имевшейся у него, и дополненная его записями. Подарена им отцу протоиерею Алексею Шергину в 1857 году». Владельческая запись протоиерея Иркутской Чудотворской (Прокопьевской) церкви Григория Шергина на авантитуле рукописи уточняет, что летопись была «списана г-м Кротовым для отца протоиерея Иркутской Прокопиевской церкви Алексея Ивановича Шергина приблизительно в 1857 году». Здесь же Г. Шергин приводит скудные известия о самом летописце: «Василий Алексеевич Кротов, писавший сию летопись собственноручно, скончался в г. Иркутске 1863 года декабря 21 дня, 63 лет от рода. Погребен причтом Иркутской Преображенской церкви того же декабря 23 дня». Был «любителем церковных древностей», — отметил кто-то на первом листе рукописи[40].
А родился Василий Алексеевич Кротов 24 января 1799 года в старинном русском городе Великий Устюг Вологодской губернии в семье Алексея Кузьмича и Анны Александровны Кротовых[41]. В 1804 году у них родилась дочь Ольга, сестра Василия Алексеевича, при крещении которой он был восприемником[42]. Дед В.А. Кротова Кузьма Петрович Кротов и отец летописца были купцами[43]. В последние годы жизни Алексей Кузьмич Кротов оставил торговлю, скорее всего, по состоянию здоровья: в метрической книге Варлаамовской церкви города Великий Устюг указано, что «устюжский» мещанин Алексей Кузьмич Кротов умер 7 ноября 1826 года от чахотки в возрасте 64 лет[44].
Торговлей еще в юности стал заниматься и будущий летописец. Купечество Вологодской губернии уже в XVIII веке проложило дорогу в Иркутск. При организации кяхтинского торга было создано восемь компаний для торговли с Китаем. Среди них была и Вологодская компания.
Первые следы пребывания В.А. Кротова в Иркутске, обнаруженные в Государственном архиве Иркутской области (далее — ГАИО), относятся к 1818 году. В донесении гостинодворского старосты от 24 апреля 1818 года говорится о том, что Василий Кротов «торговал в гостином дворе от иркутского купца Максима Дехтева (Дегтева)»[45]. Иркутский купец 3-й гильдии Максим Иванович Дехтев (Дегтев) владел в Иркутске двумя домами, в том числе одним «постоялым домом». Часто отлучался из города на ярмарки в другие сибирские, а также в европейские города России[46]. Можно предположить, что где-то на ярмарке они и познакомились с В.А. Кротовым. Именно М.И. Дехтев мог привести молодого Кротова в Иркутск. То, что они познакомились раньше, не вызывает сомнений: едва ли купец доверил бы свои товары для продажи совершенно незнакомому человеку. Их сотрудничество было недолгим. В списке, «учиненном старостой гостиного двора в Градскую думу от 17 марта 1821 года о купцах и мещанах торгующих в гостином дворе», значится «вологодский мещанин Василий Кротов», торгующий уже от имени купца Михаила Тиунцова[47]. Далее уточняется, что Василий Кротов является доверенным лицом купца Михаила Тиунцова[48]. Михаил Андреевич Тиунцов — иркутский купец 3-й гильдии, имел в гостином дворе лавку[49].
Следующее документальное свидетельство пребывания В.А. Кротова в Иркутске мы обнаруживаем в 1826 году: 20 декабря 1826 года по решению городской думы приказчику иркутского купца 3-й гильдии Сидора Шелихова великоустюжскому мещанину Василию Алексеевичу Кротову выписано свидетельство приказчика 1-го класса за № 1452, разрешающее ему вести торговлю в Иркутске в 1827 году[50]. О Сидоре Андреевиче Шелихове следует сказать поподробнее не потому, что он носит эту фамилию, а потому, что до конца дней его будут связывать доверительные, даже дружеские отношения с летописцем. Сидор Андреевич Шелихов — уроженец города Рыльска, родственник основателя Российско Американской компании Григория Ивановича Шелихова. Какое-то время находился при нем в Америке, впоследствии несколько лет управлял его делами в Охотске. После смерти Г.И. Шелихова выехал в Иркутск, где и остался жить. Занимался торговлей как иркутский купец 3-й гильдии. В 1820 году в иркутском гостином дворе от его имени торговали два человека. В 1825 году Сидор Андреевич получал билет на лавку. Построил два деревянных дома. Это был хорошо известный в Иркутске, уважаемый человек. В 1832—1834 годах он занимал общественную должность судьи городового суда. В течение десяти лет был старостой Троицкой церкви (улица 5-й Армии, 8). Умер Сидор Андреевич 14 августа 1840 года на 75-м году жизни.
В 1828 году С.А. Шелихов тоже получал разрешение на торговлю, но о В.А. Кротове речь не шла. Вновь приказчиком С.А. Шелихова, по материалам ГАИО, он назван только в феврале 1834 года. Эта запись очень интересна потому, что свидетельствует о попытке объединения усилий иркутского почетного гражданина, купца 1 -й гильдии Прокопия Медведникова и Сидора Шелихова. П. Медведников доверял вести торговлю своему сыну, Гавриле Медведникову, а С. Шелихов назвал приказчиками 2-го класса иркутского цехового Александра Несытова и устюжского мещанина Василия Кротова с правом вести торговлю до 1 января 1835 года[51]. А в декабре этого же года Кротов был объявлен его приказчиком на 1836 год[52]. Пребывание В.А. Кротова в Иркутске с 1828 по 1834 год не установлено, да и свидетельств торговли С.А. Шелихова в эти годы также не обнаружено. Скорее всего, в это время В.А. Кротов находился на родине. В Иркутск он мог приходить с обозами, но сам не торговал. Конечно, торговали и без официального разрешения, но С.А. Шелихов и В.А. Кротов, судя по всему, были добропорядочными, законопослушными людьми и едва ли нарушали существующие правила. Двадцать лет (с 1818 по 1838 г.) Василий Алексеевич Кротов жил на два города! И все-таки выбор был сделан в пользу Иркутска.
В октябре 1839 года он женился на Иунии (Юлии), дочери умершего цехового Ивана Мичурина. Удостоверение о «желании великоустюжского мещанина Василия Алексеева Кротова сочетаться законным браком» подписали иркутский купец Сидор Шелихов, «иркутская купецкая жена вдова Катерина Мироновна [фамилия написана неразборчиво], дядя ее родной по матери, за себя и за мать ее родную умершего цехового Ивана Мичурина жену Параскеву Петрову дочь Мичурину Троицкой Петропавловской церкви заштатный священник Иоанн Шергин»[53]. Эта короткая запись важна тем, что удостоверяет великоустюжское происхождение В.А. Кротова, что он еще мещанин, а не купец, и, что еще более интересно и важно для последующего развития событий, в ней впервые переплелись фамилии Кротова и Шергина.
Анализ этого текста и некролога по случаю смерти Г.А. Шергина[54] позволяет сделать следующие выводы. Иван Петрович Шергин в 20—30-х годах XIX столетия священствовал при иркутской Троицкой церкви. Он является родным братом Параскевы Петровны Мичуриной и родным дядей невесты Василия Алексеевича Кротова — Иунии Мичуриной. После смерти ее отца Иван Петрович взял на себя ответственность и за сестру, которая была младше его на восемь лет, и за племянницу. С ним, судя по всему, Василия Алексеевича Кротова также связывали добрые и не только родственные отношения. В летописи он отметил, что 22 февраля 1839 года И.П. Шергин по его просьбе «был уволен на покой» и стал считаться заштатным священником Троицкой церкви. Умер Иван Петрович 5 августа 1840 года на 67-м году от рождения.
В 1838 году в Троицкую церковь поступил вторым священником Петр Степанович Литвинцев, который стал духовным отцом Василия Алексеевича Кротова, исповедовал его перед Пасхой, и 4 октября 1839 года подтвердил этот факт перед женитьбой последнего[55]. 7 мая 1840 года П.С. Литвинцев оставил службу в Иркутске и отправился по собственному желанию на остров Кадьяк. Думается, что желание поработать в Америке возникло у него после бесед с С.А. Шелиховым. И.П. Шергин, С.А. Шелихов, П.С. Литвинцев — всё это люди, сыгравшие в жизни летописца заметную роль на первом этапе его жизни в Иркутске.
Сын Ивана Петровича Алексей Иванович Шергин с 1831 года являлся настоятелем Прокопьевской (Чудотворской) церкви. Это тоже был хорошо известный, уважаемый в городе человек. Родился А.И. Шергин в 1802 году. В 1822 году окончил Иркутскую духовную семинарию. Учительствовал, в том числе преподавал греческий язык, служил секретарем духовной семинарии, в губернском и окружном судах, приводил в порядок дела консистории и т. д. В 1827 году рукоположен в дьяконы, а затем и в священники Иркутской Прокопьевской церкви[56]. Его честное, ревностное служение церкви было замечено и отмечено многочисленными благодарностями и благословениями. Кроме того, в 1836 году Алексей Иванович был награжден набедренником (четырехугольный плат с изображением креста, носится на правом бедре). В 1837 году Шергин был произведен в протоиереи Прокопьевской церкви и награжден серебряной медалью для ношения в петлице на Владимирской ленте. В 1840 году архиепископом Иркутским Нилом определен благочинным (т. е. священником, возглавляющим благочиние /часть епархии/ и являющимся помощником правящего епископа) над некоторыми церквами Иркутска и одной сельской. В этом же году пожалован бархатной скуфьей (повседневный головной убор православных духовных лиц). Он принимал участие в освящении храмов, освящал престол в церкви, в которой служил, встречал почетных гостей, входил в состав комиссий по разбору спорных дел. В 1843 году за отличную деятельность его, как члена консистории, благочинного и особенно за деятельность в ревизионном комитете, пожаловали бархатной фиолетовой камилавкой (головной убор священника). 3 февраля 1853 года «за 12-летнее отлично усердное исправление должности благочинного и за многолетние безвозмездные труды по другим должностям, особенно по части счетной» А.И. Шергин был удостоен Синодом ордена св. Анны 3-й степени[57]. С ним жила его сестра Ираида, оставшаяся после смерти Ивана Петровича Шергина сиротой.
Алексей Иванович, как и многие другие священнослужители Иркутска, проявлял живой интерес к городовым летописям и имел непосредственное отношение к ним. Так, П.И. Пежемский пишет, что дополнил составленную им летопись Иркутска «сказаниями иркутских старичков», в том числе протоиерея Прокопьевской (Чудотворской) церкви А.И. Шергина. Именно ему в 1857 году В.А. Кротов и подарил рукопись своей летописи. Скорее всего, это был подарок на юбилей: в этом году Алексею Ивановичу исполнилось 55 лет. А юбилеи и тогда отмечали.
Алексей Иванович Шергин приходился Иунии Мичуриной (в замужестве — Кротовой) двоюродным братом. Это очень высокая степень родства. В семье Шергиных летопись В. Кротова бережно хранилась с 1857 по 1926 год. К счастью, она уцелела в огне опустошительного пожара 1879 года.
В 1861 году А.И. Шергин умер, оставив без средств к существованию «жену-старушку, невестку вдову с детьми и сестру на попечение сына, Григория, который к тому времени был инспектором и учителем Иркутского духовного училища»[58]. Реально оценив создавшееся положение, Григорий Алексеевич оставил должность инспектора, женился, принял священство и занял место отца при Прокопьевской церкви, где и служил до конца своих дней. Григорий Алексеевич Шергин — достойный сын своего отца, и даже превзошел его: он ревностно служил не только церкви, но и городу Иркутску.
Епархиальное начальство отмечало ум, знания и трудоспособность молодого священника, которые со всей силой проявились после пожара 1879 года, когда Прокопьевская церковь сгорела вместе с приходом. Г.А. Шергин сам собирал пожертвования на восстановление храма, сам составил проект фасада и добился того, чтобы храм восстанавливался по его проекту. За восстановлением храма последовало и восстановление прихода: рассеянные после пожара по всему Иркутску прихожане стали возвращаться на свои места. Природный талант строителя у Г.А. Шергина был замечен, и с тех пор он постоянно входил в различные комитеты при постройке школ, духовных училищ, был членом комитета при сооружении памятника Александру III в Иркутске.
Автор некролога отмечал, что отец протоиерей «был человек очень начитанный, многознающий, развитой, интересующийся современностью, в разговорах находчивый и остроумный. Отчасти он занимался и литературными трудами. В местных Еп. Ведомостях напечатано до десяти его проповедей и речей, есть и мелкие статьи. Давал ценные указания как очевидец о том, на какую высоту поднималась Ангара при самых больших наводнениях. Этими указаниями между прочим пользовались при постройке памятника императору Александру III. Он имел у себя подлинную рукопись "Летопись г. Иркутска" В.А. Кротова, которую в 1898г. предоставил редакции Губернских Ведомостей для напечатания. (Вероятно, тогда и была сделана им владельческая запись на титульном листе летописи.) Был хлебосол, столяр и музыкант. Сам устроил себе "гусли" и довольно хорошо играл на них»[59]. Николай Шергин, тоже священник, передавший в 1926 году летопись В.А. Кротова Н.С. Романову, - сын Григория Алексеевича и внук Ивана Петровича Шергиных.
В течение многих лет потомственные священники Шергины собирали старинные книги (сохранились лишь отдельные экземпляры), рукописи, письма, различные бумаги и хранили их в особо устроенной комнате в амбаре. Там же находилась и одна из реликвий города — «Летопись г. Иркутска» В.А. Кротова[60]. Вероятно, Шергины имели один из списков летописи Иркутска. Алексей Иванович мог передать его заинтересовавшемуся историей Иркутска Кротову, чтобы он переписал его и дополнил. Почерк Алексея Шергина, даже на хорошо сохранившихся документах архива, прочитать невозможно.
Учитывая то обстоятельство, что В.А. Кротов был иногородним, а значит, родственников по своей линии в Иркутске не имел, можно с большой долей достоверности говорить о том, что общение Кротовых и Шергиных было постоянным. После смерти С.А. Шелихова и И.П. Шергина Алексей Иванович Шергин, почти ровесник Василия Алексеевича Кротова (разница в возрасте всего три года), стал, вероятно, последнему особенно близок. Именно он мог познакомить Василия Алексеевича с Прокопием Громовым, Петром Пежемским и другими «иркутскими старичками», любителями церковных древностей. Но их связывали не только родственные узы, но и интерес к истории Иркутска и любовь к этому городу, ставшему второй родиной для В.А. Кротова. Летописи Иркутска не лежали мертвым грузом. Их читали, обсуждали, пересказывали, как и многое другое из прошлых и настоящих событий. То ли это общение, то ли склонность В.А. Кротова к истории, то ли магия Иркутска сделали его иркутским летописцем.
В 1840 году В.А. Кротов занялся официальным оформлением своего пребывания в Иркутске. Он подает прошение на имя императора Николая Павловича «о перечислении мещанина Кротова из Великоустюжского мещанского общества в иркутское». Разрешение было получено, и с начала 1841 года он стал полноправным иркутянином в мещанском сословии[61]. В этом же году он начинает хлопотать о переходе в купеческое сословие. В очередном прошении на имя императора он пишет: «Занимаясь промыслом, мещанскому состоянию предоставленным и трудами своими приобрел капитал до 8 000 ассигнациями, почему с наступлением будущего 1842 года имею желание заняться промыслами купцу 3-й гильдии предоставленными...». Собрание иркутского мещанского общества согласилось его отпустить, городская дума поддержала его прошение, и указом императора от 10 декабря 1841 года Василий Алексеевич Кротов стал иркутским купцом 3-й гильдии. Жил он тогда «во 2-й части города в собственном доме вместе с женой и сыном Александром»[62]. Впоследствии у них родились еще два сына: Михаил и Василий. Жили они в непосредственной близости от Преображенской церкви, что находится ныне на улице Тимирязева, 58. Это вторая важная церковь в жизни Василия Алексеевича Кротова. Это церковь его семьи. Здесь Кротовы венчались, крестили детей, исповедовались, притчем этой церкви, как уже отмечалось, Василий Алексеевич был похоронен в 1863 году. Судя по исповедным росписям за 1847—1849 годы, до конца своих дней дожила с ними и его теща[63].
Поиски сведений о В. Кротове, его потомках пока не дали ответов на многие вопросы, однако оказались небезуспешными и подсказали, в каком направлении следует работать далее. Как известно из воспоминаний Анны Михайловны Кротовой (в замужестве Мазовой)[64], ее отец, сын летописца, иркутский мещанин Михаил Васильевич Кротов в 1875 году женился на Екатерине Борисовне Андреевой, дочери иркутского купца 2-й гильдии Бориса Андреевича Андреева, сына декабриста Андрея Николаевича Андреева. У них были дети: сын, Алексей Михайлович, и дочь, Анна Михайловна, Кротовы. По словам последней, «дед, Василий Алексеевич Кротов, вместе с Пежемским, Саламатовым, Шергиным писали историю Иркутска»[65]. Эти сведения подтверждает и П. Пежемский: работая с летописью Иркутска, он дополнил ее «сказаниями иркутских старичков» — купцов П.Н. Саламатова, Е.Х. Чернова, В.А. Кротова, протоиерея Иркутской Прокопьевской (Чудотворской) церкви А.В. Шергина и иных иркутян[66].
К сожалению, семейный архив Кротовых не сохранился. Вот что сообщила Анна Михайловна: «В трудное время старшего брата... вызывали и все спрашивали про родство со знатью, купцами... Был у него ящик, где он хранил все бумаги и портрет (декабриста А. Андреева), и он все пожег. Почти все...»[67]. Остались только пожелтевшие выписки из церковных метрических книг со сведениями о рождении и браке отца, матери, самой А.Мазовой. Эти документы возводят их родство по мужской линии к летописцу В.А. Кротову, а по женской — к декабристу А.Н. Андрееву[68].
По рассказам, передаваемым в семье Кротовых, жена А.Н. Андреева (имени Анна Михайловна не знала) была фрейлиной при дворе. После увольнения она отправилась с сыном к мужу в Сибирь, по дороге заболела и умерла в Красноярске. Мальчика привезли в Иркутск, где он воспитывался в семье купца Родионова. Позже Б.А. Андреев жил в Преображенском приходе, недалеко от дома Волконских и имел двух сыновей (Василий, Иннокентий) и дочь (Екатерина)[69].
А теперь обратимся к документам, воспоминаниям о декабристе Андрее Николаевиче Андрееве (1803 или 1804 - 28.09.1831)[70].
К сожалению, сведений о нем сохранилось мало. По происхождению дворянин, подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, член Северного общества (принят в последние дни перед восстанием на Сенатской площади). По приговору Верховного уголовного суда был лишен чинов, дворянства и сослан в Сибирь на вечное поселение, вскоре срок ссылки был сокращен до 20 лет. Декабриста отправили в Жиганск, затем перевели в Олекминск. Согласно высочайшему повелению от 6 мая 1831 года, А. Андреева переводят в Верхнеудинск. По дороге он остановился в селе Верхоленское у декабриста Н.П. Репина. Ночью дом, где они спали, загорелся, и оба товарища погибли. По одной версии, он вспыхнул от свечи, которую друзья забыли погасить, по другой - был подожжен[71]. По преданию, бытовавшему с давних пор на Лене, и воспоминаниям А. Мазовой[72], трагедия произошла в Манзурке. Как пишет декабрист И. Горбачевский, начальство стремилось замять эту историю[73]. Могила А.Н. Андреева не сохранилась.
Сведения А. Мазовой интересны, правдоподобны, но... вызывают много вопросов, оставляют сомнения. Например: декабрист А. Андреев был очень молод и, чтобы иметь сына, должен был жениться в возрасте не старше 21 года, что для офицера гвардии по тем временам было нетипично. А почему не быть исключению? Но в биографических сведениях об А. Андрееве до ареста мы не находим подтверждения словам А. Мазовой о его женитьбе и сыне[74]. Его нет и в работе историка, правнучки (по матери) декабриста Н.О.Мозгалевского, М.М. Богдановой «Жены декабристов сибирячки»[75], в которой впервые в литературе были выявлены поименно женщины-сибирячки, ставшие подругами жизни декабристов. Однако сохранился достоверный источник биографических данных – выписки из церковных метрических книг. И не брать их, а также факты, сообщенные А. Мазовой, во внимание тоже нельзя — нет аргументов. Все, о чем мы узнали из ее рассказа, что было написано об этом, требует проверки и документального подтверждения.
Для юбилейной выставки ВСОИРГО в 1926 году Н.С. Романов взял у священника Николая Шергина рукопись «Летопись г. Иркутска» Кротова, а у Г.А. Сахарова, внука Петра Ильича, летопись Пежемского. Просматривая их, он установил, что некоторые записи из рукописных летописей при выборке к печати были выброшены, а некоторые прошли в книгу с ошибками и пропусками. Он сделал проверку текстов и записал то, чего в опубликованной летописи нет. Летопись В.А. Кротова так и осталась у Н.С. Романова, а после была передана в дар Научной библиотеке Иркутского университета, где она и хранится доныне.
Рукопись большого формата (35 х 21 см), объемом в 301 лист. Переплет бумажный, корешок матерчатый. Она хорошо сохранилась за исключением первого листа, от которого есть лишь небольшой обрывок с отдельными словами. Текст написан на плотной, немного пожелтевшей, белой бумаге хорошим почерком (буквы круглые) с обеих сторон листа черными выцветшими чернилами. К сожалению, многие записи угасают, а записи, пометы карандашом почти не читаемы. Год указан перед записями и на полях напротив первого сообщения летописца, однако не везде. С 1652 до 1710 года есть места,- не заполненные автором. После текста летописи и приложения «Построение святых церквей в городе Иркутске» оставлены чистые листы (соответственно 8 и 4,5 л.). Безусловно, В. Кротов имел намерение продолжить работу над летописью. В тексте встречаются записи, подчеркивания, в подстрочниках — единичные примечания. На полях рукописи также имеются записи, пометы. Они сделаны чернилами и карандашом разными почерками, в том числе Г. Шергина, Н. Романова. В рукописи летописи есть карандашные рисунки с изображением Луны, какой она была видима 24 ноября 1813 года и 28 ноября 1818 года (л. 92 об., 99 об.).
Что же представляет собой летописный свод, который имеет замысел, структуру и является самостоятельным цельным сочинением? Считывание его с сохранившимися летописями, в том числе с неизданным третьим списком «Летописи города Иркутска за 190 лет» П. Пежемского, дает основание считать его одним из полных, ценных и интересных летописных сводов Иркутска. Летопись В. Кротова отражает события из истории Иркутска более чем за 200 лет (1652-1856)[76]. Кроме текста в ней есть шесть приложений: «Построение святых церквей в городе Иркутске»; «[Из истории Иркутска]»; «Образование присутственных мест города Иркутска», «Архиереи Иркутской епархии»; «Вознесенский мужской монастырь в Иркутске»; «Список приказчикам, воеводам, вице-губернаторам, [губернаторам] и генерал-губернаторам Иркутской губернии с начала основания Иркутска». Примечательно, что из доступных сегодня списков и летописных сводов кроме летописи В. Кротова приложения встречаются только в двух ранних летописях: «Летописец о достопамятствах, бывших в губернском городе Иркутске с 1652-го по 1778 год» и «Летописец губернского города Иркутска с 1652 по 1790 год. Часть первая» (1828). Давая им общую оценку, подчеркнем, что в летописи В. Кротова приложения по содержанию разнообразнее и значимее. По содержанию она полнее, чем летописи П. Пежемского (рукописная и печатная) и значительно дополняет их и все известные сегодня иркутские летописи. Она включает самую полную гидрологическую информацию (наряду с указанием сроков замерзания и вскрытия Ангары отмечается продолжительность ледостава), обширный материал по истории иркутских церквей, а также сообщает новые сведения из истории Иркутска, Сибири.
Название рукописи на обложке, написанное Г. Шергиным, раскрывает «методику» работы В. Кротова. Он переписал летопись неизвестного автора и дополнил ее своими сведениями. Возникает вопрос: какую летопись и чью? Внимательное сличение текстов рукописей В. Кротова и П. Пежемского позволяет сделать вывод об использовании ими одного и того же списка: первым - для написания летописи, вторым - для ее редакции. Немало сведений, событий есть только у В. Кротова или в рукописях этих летописцев (наиболее важные отмечены в комментариях публикатора) и отсутствуют в других летописях (В. и А. Сибиряковых, Баснинской, Одинцовской, А. Лосева, П. Пежемского /печатной/). Лишь у них встречаются и рисунки с видами Луны. В рукописи П. Пежемского в тексте, на полях, в подстрочниках сделано много исправлений, дополнений, часть записей вычеркнута, имеется немало вопросов летописца, ответов на них. Некоторые листы настолько заполнены дополнениями, что очень трудно определить, к какой записи относится то или иное дополнение и на каком листе оно написано. Из сравнения текстов также следует, что список был поздний и неизвестный (может быть, недоступный) другим летописцам. На нем более, чем на других иркутских летописях, сказалось влияние историографии нового времени.
Думается, что летопись В.А. Кротова была завершением предпринимаемых летописцами попыток обобщить материал городовых летописей, включить в него сведения из новых источников, события, очевидцем которых он был, и написать историю города в летописной форме. Наконец, подвижнический труд многих (или поколений) иркутских летописцев увенчался успехом. «Летопись г. Иркутска» Василия Алексеевича Кротова — историческое сочинение огромной ценности, которое объективно повествует о первых двух веках истории нашего города.
Особенность иркутских, как и сибирских, летописей в том и заключается, что они основывались на различных источниках, но писались в традиционной летописной форме, идущей от первых русских летописцев.
Ни В. Кротов, ни П. Пежемский в «Иркутской летописи» и в предисловии к «Панораме Иркутской губернии...» не называют имени летописца, рукопись которого у них была, хотя последний обязательно давал ссылки на источник. Нельзя не привести одну запись Петра Ильича в подстрочнике: «Эти стихи (речь идет о поэме поэта-декабриста К.Ф. Рылеева "Смерть Ермака", ставшей народной песней. -Н. К.) взяты мною из рукописной моей тетрадки, в которую я еще в детстве вписывал любопытное, а подписи сочинителя их не выставлено, почему извиняюсь пред г. Автором этих стихов, что я поместил их с уважением в мою книгу»[77].
В третьем списке его летописи мы встречаем в тексте и в примечании на полях фамилии неизвестных летописцев Журавлева и Свет[лова] (последняя требует уточнения)[78]. Кто они и кто из них, а может быть, кто-то другой (П.Пежемский имел не один список) был автором этой летописи, сказать трудно. Не исключено, что это учитель иркутской гимназии А. Журавлев, который сумел не только передать знаменитые «Письма из Сибири» декабриста М.С. Лунина знакомым иркутским интеллигентам, но и отправил их в Кяхту и Троицкосавск. Возможно, один из них и был тот «достопочтеннейший любитель старины и любитель наук, который в настоящее время сам есть живая история Иркутска, знает его с 1810 года», о котором с признательностью за помощь писал П. Пежемский[79]. Не перестаешь поражаться столь большому и живому интересу к прошлому города, края. Список иркутских летописцев пополнился сразу двумя именами!
Впереди поиски... и новые загадки...
Исследование летописи В. Кротова ставит перед нами еще один важный и сложный вопрос — о его вкладе как летописца. Не будь В. Кротова, возможно, до нас не дошел бы один из интересных списков летописей Иркутска. Но, не имея подлинника, переписанного им, трудно сказать, какие именно дополнения были сделаны к нему. О них можно судить лишь на основании сопоставления летописи В. Кротова с «Панорамой Иркутской губернии...» П. Пежемского, работавших с этим списком, и имеющихся сведений о них и об авторах. Скорее всего, В. Кротов написал о событиях из истории Иркутска за 1836-1856 годы, современником которых он был. Во-первых, об этом свидетельствует хронологический охват событий летописцами. У первого их изложение заканчивается 1856 годом, у второго — 1853-м, но фактически — 1845-м, так как далее имеется всего несколько записей нелетописного характера. Во-вторых, летопись В. Кротова отличается полнотой материала за указанные годы. П. Пежемский начиная с 1836 года сделал очень мало записей, за некоторые годы одну-две, или оставил место для них. Как «любитель церковных древностей» В. Кротов дополнил основной список и своими сведениями из истории иркутских церквей, о некоторых священнослужителях. Их нет в «Панораме Иркутской губернии...». Высказанное мнение подтверждает наличие в рукописи В. Кротова свободных листов. Они были оставлены им после текста летописи и приложения «Построение святых церквей в городе Иркутске» не случайно. Вероятнее всего, он предполагал продолжить работу над ними. Дальнейшее изучение летописей, может быть, позволит дать точный и полный ответ на этот и другие вопросы.
Судьбы книг, рукописей полны приключений, событий, событий трагических и комических. Словно реки, они растекаются по дальним уголкам земли, словно люди, становятся очевидцами разных событий, словно деятели своего времени, попадают в милость и опалу, сгорают в огне и гибнут под ножом, возвращаются к жизни в руках доброго друга. Судьбы летописей Иркутска, в том числе В.А. Кротова, не исключение. Одна часть его летописи стала завершением летописи П. Пежемского («Иркутские губернские ведомости», 1894-1895, 1897-1898 гг.), потом — книги «Иркутская летопись...» П. Пежемского и В. Кротова (1911 г.). Неизвестная часть труда этого летописца за 1652-1806 годы и приложения к ней были напечатаны в журнале «Сибирь» накануне 200-летия со дня его рождения. Наконец, в год 150-летия со дня кончины Василия Алексеевича Кротова, его летопись выходит отдельной книгой с его авторским «я».
Текст летописи печатается по подлиннику и, по возможности, приближен к нему (сохранены особенности текста и некоторые особенности орфографии). Немногочисленные нарушения в хронологии записи летописца не исправлены. Записи, пометы, сделанные в рукописи другими лицами, даны в комментариях публикатора. Вставки пропущенных или расшифровки сокращенных слов сделаны в исключительных случаях и взяты в квадратные скобки. Фонетические варианты в написании собственных имен, названий церквей не унифицированы. Знаки препинания расставлены применительно к современному правописанию, но с учетом особенностей текста.
Издание летописи В.А. Кротова стало возможным благодаря тем многим иркутянам, кто понимает ценность сделанного летописцем во славу Иркутска, кто сохраняет чувство привязанности к городу, Сибири, обеспокоен судьбами их и России. Всем вам низкий поклон. Особая признательность Валентину Григорьевичу Распутину, Станиславу Борисовичу Китайскому, Василию Васильевичу Козлову, а также ныне покойным Юрию Ивановичу Бурыкину, Семену Федоровичу Ковалю, помогавшим делать первые шаги, вниманием и участием поддерживавшим в многотрудной работе с наследием иркутских летописцев.
Примечания
[1] Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л, 1947. С. 394.
[2] Миллер Г.Ф. История Сибири. Л., 1941. Т. 2. С. 68.
[3] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему: Иркутск: Сиб. Книга (ИП Лаптев А.К.), 2012. С. 175.
[4] Сибирские летописи / Сиб. отд-ние РАН, Ин-т истории, филологии и философии. М., 1987. Ч. 1: Группа Есиповской летописи. С. 3-4.
[5] Дворецкая Н.А. Сибирский летописный свод (вторая половина XVII в.). Новосибирск, 1984. С. 89.
[6] Сибирские летописи / Имп. археогр. комиссия. СПб., 1907. 397 с.
[7] Сибирские летописи / Сиб. отд-ние РАН, Ин-т истории, филологии и философии. Ч. 1.
[8] Азадовский М. Очерки литературы и культуры Сибири. Иркутск, 1947. С. 140.
[9] Сибирский летописец. Летопись конца XVII и начала XVIII столетий, веденная в Тобольске. Тобольск, 1892; Кытманов А.И. Краткая летопись Енисейского и Туруханского края Енисейской губернии (1594-1893 гг.). Енисейск, 1925.
[10] Лосев А. Обозрение разных происшествий, до истории и древностей касающихся, в Иркутской губернии и в сопредельных оной странах бывших.../ публ. В.П. Шахерова // Летопись города Иркутска XVII- XIX вв. / сост. и науч. ред. Н.В. Куликаускене. Иркутск, 1996. С. 113.
[11] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 177.
[12] Там же. С. 178-179.
[13] Там же. С. 179.
[14] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 179.
[15] Шахматов А.А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. Примеч. С. 16.
[16] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 180-181.
[17] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 185.
[18] Там же.
[19] Там же.
[20] Пежемские // Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Новосибирск, 1996. Т. 3, кн. 2. С. 113-116.
[21] Подробнее см.: Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 195.
[22] Пежемский П. Панорама Иркутской губернии... // Сибирь. 2000. № 2. От сочинителя к благосклонному читателю. С. 189.
[23] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 196-197.
[24] Там же. С. 198.
[25] Там же. С. 198.
[26] Мирзоев В.Г. Историография Сибири: (Домарксистский период). М., 1970. С. 137.
[27] Цит. По: Мирзоев В.Г. Историография Сибири: (Домарксистский период). С. 137.
[28] Куликаускене Н.В. Прошлое – будущему. С. 206.
[29] Азадовский М.К. Сибирские страницы: Статьи, рецензии, письма. Иркутск, 1988. С. 84.
[30] Пежемский П. Панорама Иркутской губернии //Современник. 1850. Т. 21. Отд. 2. С. 97-144; Т. 22. Отд. 2. С. 1-38, 115-158.
[31] Обозрение русской литературы за 1850 год // Современник. 1851.
Т. 26. Отд. 3. Критика. С. 79.
[32] Пежемский П. Панорама Иркутской губернии / публ., подгот. текста, предисл., коммент. Н.В. Куликаускене // Сибирь. 2000. № 2. С. 181-205; № 3. С. 184-196; № 6. С. 136-212; 2001. № 1. С. 191-212
[33] Серебренников И.И. Иркутский летописец П.И. Пежемский // Изв. Вост.-Сиб. отд. Имп. Рус. геогр. о-ва. 1910. Т. 41. С. 1-9.
[34] Романов Н.С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. / сост., предисл. и примеч. Н.В. Куликаускене. Иркутск, 1994. С. 187.
[35] Пежемский П. Рыбная производительность озера Байкала // Вестник Имп. Рус. геогр. о-ва. 1853. Т. 8. Кн. 4. Отд. 4. Стат. материалы. С. 9-34; Сельский И. Примечания к статье г-на Пежемского // Там же. С. 35-42.
[36] Серебренников И.И. Иркутский летописец П.И. Пежемский. С. 9.
[37] Справка специалиста № 225-01. Сост. 27 февр. 2001 г. С. 3. (М-во юстиции РФ. Иркутская науч.-исслед. лаборатория судебной экспертизы). Личный архив публикатора.
[38] Манассеин В. Иркутск в первой половине XIX столетия / публ. А. Гаращенко // Земля Иркутская. 1999. № 11. С. 97.
[39] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 204.
[40] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 189.
[41] Государственный архив Вологодской области. Ф. 496. Оп. 7. Д. 38. Л. 72 об.
[42] Государственный архив Вологодской области. Д. 44. Л. 92.
[43] Там же. Оп. 19. Д. 64. Л. 160 об.
[44] Там же. Оп. 7. Д. 65. Тетр. 19. Л. 12.
[45] ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 857. Л. 2, 2 об.
[46] Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Новосибирск, 1994. Т. 1, кн. 2. С. 123-124.
[47] ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1039. Л. 56.
[48] Там же. Л. 65 об.
[49] Там же. Л. 76.
[50] Там же. Л. 7 об.
[51] Там же. Л. 335.
[52] Там же. Л. 267.
[53] ГАИО. Л. 335.
[54] Там же. Л. 267.
[55] Там же. Ф. 266. Оп. 2. Д. 20. Л. 122.
[56] ГАИО. Ф. 486. Оп. 1. Д. 16. Л. 2.
[57] Там же. Л. 3-9.
[58] Иркутские епархиальные ведомости. 1909. № 1 (1 янв.). Прибавл. С.17.
[59] Там же. № 2 (15 янв.). Прибавл. С. 63.
[60] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 35.
[61] ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2969. Л. 54.
[62] ГАИО.Л. 55, 68, 71,87.
[63] Там же. Ф. 266. Оп. 2. Д. 25. Л. 201 об.; Д. 28. Л. 326.
[64]Козлов И. Загадка декабриста // В гостях у декабристов. Иркутск,
1975. С. 60-66.
[65] Там же. С. 63.
[66] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 211.
[67] Козлов И. Загадка декабриста. С. 64.
[68] Там же. С. 65.
[69] Там же. С. 64.
[70] Декабристы: Биогр. справочник / подгот. СВ. Мироненко; под ред. М.В. Нечкиной. М., 1988. С. 7-8, 156, 218.
[71] Козлов И. Загадка декабриста. С. 62.
[72] Там же. С. 64.
[73] Горбачевский И.И. Записки и письма. М., 1963. С. 179-180.
[74] Декабристы: Биогр. Справочник. С. 7-8, 156, 218.
[75] Богданова М.М. Жены декабристов сибирячки // В сердцах Отечества сынов. Иркутск, 1975. С. 242, 262.
[76] Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 190-191.
[77] Цит. по: Куликаускене Н.В. Прошлое — будущему. С. 206.
[78] Там же. С. 211.
[79]Иркутская летопись (Летописи П.И. Пежемского и В.А. Кротова). Иркутск, 1911. С. 86.