Несмотря на войну и кризис с продовольствием, рестораны были полны публики
1905 год в стране и, в частности, в Иркутске встречали в тревожном ожидании и с плохими предчувствиями на будущее. Шла Русско-японская война. Для нас она складывалась неудачно. Русская армия терпела одно поражение за другим, и на суше, и на море. Естественно, в такой обстановке было не до праздничных гуляний. 1 января в Казанском кафедральном соборе состоялись божественная литургия и молебствие на новый год. Богослужение совершил при огромном стечении верующих высокопреосвещенный Тихон. Иркутяне молились Богу и просили ниспослать победу русскому воинству на полях сражений.
Жилищная проблема, холод и спекуляция
Война! Внешний вид Иркутска изменился. Он не был военным городом, а теперь улицы кишели военными, лицами с повязками Красного Креста, сестрами милосердия, военными врачами. На улицах появились морские офицеры и даже группы простых матросов, которых Иркутск никогда не видел.
Почти с первых же дней войны стал ощущаться жилищный кризис. Во многих домах были постои солдат. Одно время даже городское училище было обращено в казармы. Дума боролась с военным ведомством за школы, квартиры и против госпиталей.В Иркутске, городе, где насчитывалось до 70 тысяч жителей, не было ни водопровода, ни канализации, ни подходящих помещений, хотели устроить госпитали на 50 тысяч раненных, создав при этом отменный очаг заразы. Дума энергично протестовала против требования военного ведомства. Администрация и врачи поддерживали ее, а "Московские ведомости" обвинили иркутян в жестокосердии и отсутствии патриотизма. Благодаря городской думе в городе вместо 50 тысяч раненых разместилось только 4 или 5 тысяч, и то с трудом.
Хотели взять под госпитали училища, которые городской администрации удалось все же освободить от военного постоя. Почти все училища в Иркутске были созданы на частные средства. Воля жертвователя была построить школу, а не госпиталь. Изменить же волю жертвователя возможно было только по высочайшему повелению царя. Но такого повеления не последовало.
У иркутян под солдат отняли кайские дачи. Летом было невозможно узнать Кайской горы. Лес там повырубали, местность загадили. От думы требовали новых помещений, но в городе их не было. Военное ведомство начало обвинять иркутян чуть ли не в измене.
С жилищным вопросом справились. Труднее было справиться с транспортом. В острой форме встал вопрос о продовольствии в городе и топливе. Иркутск, лежащий среди лесов, оказался без дров. Дума разрешила горожанам в городских угодьях пользоваться валежником и вырубать сухостой. Относительно продовольствия городская дума писала и телеграфировала в Петербург и с трудом вырвала там разрешение на несколько вагонов с провизией.Кондуктора, проводники скорых поездов и вагонов на дальние расстояния возили кофе, вина, сахар и тому подобное и зашибали хорошие деньги. Началась спекуляция, которой не брезговали и санитарные поезда. Приходилось посылать толкачей, то есть людей, которые ехали с товарными поездами и проталкивали наши вагоны, то есть давали взятки. Все подорожало, а в некоторых вещах и предметах чувствовался острый недостаток.На Курском вокзале в Москве дежурили особые агенты, которые расспрашивали пассажиров — есть ли у них багаж или нет. Если багажа не было, то просили отправить в Иркутск по билету пассажира товар. Провоз багажа был также ограничен.
К концу лета выявился острый бумажный кризис — все газеты в столице Восточной Сибири и официальные "Иркутские губернские ведомости" стали печататься на альбомной бумаге. Только частная газета "Восточное обозрение", благодаря тому что в начале войны ее издатель и главный редактор Иван Попов запасся в Иркутске бумагой и успел получить из Финляндии вагон, печаталось на газетной бумаге.
Новогодние приключения главного редактора
На почве кризиса начались грабежи среди бела дня, воровство. Грабежи достигли таких размеров, что дума постановила ходатайствовать перед генерал-губернатором об отмене обязательного постановления о запрещении иметь и носить оружие.
Вот что вспоминает главный редактор газеты "Восточное обозрение" Иван Попов о своих новогодних приключениях:
"Я ходил с револьвером и испанской перчаткой в карманах. Как-то вечером на Луговой улице (ныне улица Марата. — Авт.), недалеко от полицейского управления, два молодца подошли ко мне и попросили закурить. Я был настороже и дал одному в зубы испанской перчаткой, другого ударил по голове револьвером и бросился бежать. Благополучно добежал до части. После меня эти двое стали грабить женщину и были задержаны. Другой раз я ехал в санях, и над головами моей и кучера пролетел аркан, неудачно брошенный на нас из встречной кошевки. Я выстрелил вслед кошевке. Кошевников-грабителей уже давно не было в Иркутске".
В городской думе подняли вопрос об организации собственной городской полиции, но губернатор опротестовал это распоряжение, а думцы обошли его протест, усилив штат ночных караульных, установив в опасных местах дежурных в экипажах с лошадями.
Несмотря на кризис продовольствия, рестораны и театры были полны преимущественно военными и разными уполномоченными. В старом Иркутске особенно известными были три ресторана. Самый шикарный, в гостинице "Гранд-отель", находился в здании, известном сейчас как магазин "Родник". Рядом на углу улиц Большой и Тихвинской (улицы Карла Маркса и Сухэ-Батора. — Авт.) действовал ресторан "Центральное деко", а нынешний магазин "Ландыш" был известен каждому извозчику и разносчику газет как гостиница "Централь". Ресторан первого разряда "Модерн" располагался на первом этаже, а гостиничные номера на втором и третьем.
В подавляющем большинстве посетители ресторанов отдавали предпочтение малороссийскому борщу, шницелю по-венски, антрекоту с картофелем и знаменитой гурьевской каше. Обед из двух блюд стоил 50 копеек, из трех — 75, за четыре блюда не жалко было отдать и рубль. Что касается горячительных напитков, то их выбор был очень широким — от шампанского местного розлива под названием "Ланинское" и водки до французских вин и коньяка. Конечно, в военное время цены в ресторанах значительно подорожали, но это обстоятельство не отпугивало командировочную публику.
"Господа офицеры безобразничают"
Чтобы лучше представить, как жил Иркутск в 1905 году, обратимся к воспоминаниям Ивана Попова "Забытые иркутские страницы".
"Вообще в японскую войну военные и уполномоченные вели себя далеко не так сдержанно, как это было в последнюю войну. С военными у обывателей часто выходили столкновения. Кутайсов (наместник. — Авт.) не раз писал об этом командующему Сибирским военным округом Сухотину (который сам был пьяница), прося его обуздать офицеров.Было и у меня столкновение с офицерами. Я ехал на ледоколе "Байкал". В столовой за одним из столов сидела дама с двумя взрослыми дочерями. За большим столом пила вино группа офицеров, которая вела себя более чем развязно. Дама, слыша довольно циничные рассказы, видимо растерялась и не догадалась уйти.
Я вошел в рубку и сел за отдельный столик. Официант сообщил мне, что господа офицеры слишком безобразничают. Я предложил ему пойти к капитану и рассказать все. Но не успел он еще выйти, как офицеры начали разбирать дам, выражаясь на офицерском языке, по статьям. Тогда я подошел к даме, извинился и предложил ей уйти с тем, что я провожу ее и дочерей. Дама поблагодарила меня, и мы пошли. В это время один из офицеров, здорово выпивший, подошел к столу дам и поднял бокал за их прелести.
— Господин поручик, я должен преподать вам урок хорошего тона: за здоровье дам, которым вы не представлены, пить не принято. Это невежливо. Прошу оставить нас в покое.
Сказав эти слова, я предложил руку даме и вывел ее с дочерями из рубки. В рубку уже шел капитан ледокола Иван Иванович, родом финн.Я рассказал ему эпизод со мной и шутя заметил ему, что чего доброго на палубе его ледокола состоится дуэль.
— Никакой дуэли! Во время войны офицеры на дуэли не дерутся и не безобразничают. Они должны извинится перед вами, — сказал мне Иван Иванович.
И действительно, когда ледокол подходил к Мысовой, офицер подошел ко мне и извинился. Иван Иванович на ледоколе, как капитан, был начальством для всех, не исключая офицеров. Он заявил им, что об их поведении немедленно будет телеграфировать наместнику, и настоял, чтобы они извинились передо мной и дамами. Я принял извинения за себя и за дам.Поведение военных, ехавших на войну и с войны, в Иркутске и других местах действительно заслуживало осуждения. Чем объяснить такое поведение? Некультурность и распущенность офицерства были одной из причин. Непопулярная война, во время которой нас все били и били, а мы не имели ни одной победы, не могла поднять дух офицерства, а еще более принижала его. После Тюренчена, а особенно после Ляояна бахвальство офицеров и их самомнение упали. "Макаки" оказались серьезным врагом и после Тюренчена безостановочно гнали русскую армию".
Наступают тревожные времена
После сухопутных поражений от японской армии сильное впечатление на общество произвела гибель броненосца "Петропавловск" с адмиралом С.О.Макаровым и художником В.В.Верещагиным. К гибели "Петропавловска" иркутяне отнеслись как к национальному горю, потому что на Макарова возлагались большие надежды, его считали единственным талантливым генералом. Негодовали на судьбу, погубившую Макарова и Верещагина, в то время когда никому не нужный Кирилл Владимирович — дядя Николая II — спасся.
После "Петропавловска" только Цусима потрясла общество. Критика бюрократического порядка вообще и военной неподготовленности и полной безалаберности в частности стали обычным явлением. Винили генерал-губернатора Константина Алексеева, который якобы мешает главнокомандующему русской армии в Маньчжурии Куропаткину и интригует против него, почему у Куропаткина и нет удачи.Алексеев уехал, а дела у Куропаткина не пошли лучше. Его тактика отступления получила нарицательное наименование "по-куропаткински". Уже к началу 1905 года иркутяне были убеждены, что война с Японией проиграна и иконы, которых Куропаткин увез с собой целый вагон, не помогут.
Прошла первая новогодняя неделя, и из столицы Российской империи пришли трагические известия. 12 января 1905 г. в Иркутске, в зале гостиницы "Централь", состоялся банкет, на котором присяжный поверенный Б.С.Орнштейн произнес блестящую речь по поводу расстрела в Санкт-Петербурге рабочих 9 января. Через два дня в Иркутске состоялась стачка работников типографии торгового дома Макушина и Посохина. Так начинала набирать обороты первая русская революция.
