Герасим (Георгий Иванович Добросердов; 26 октября 1809, с. Бельск Иркутской губернии, Российская империя – 24 июня 1880, г. Астрахань, Российская империя) — священник, профессор богословских наук, епископ Русской православной церкви, преподаватель Иркутского духовного училища.
Родился в селе Бельске Балаганского округа Иркутской губернии в семье потомственных священнослужителей Поповых. Отец Георгия – Иоанн Прокопьевич Попов, дьячок, сын священника, в Сретенской церкви служил с 1786, с 14 лет.
Георгий рано проявил большие способности к учению. В возрасте семи лет умел уже бойко читать, стройно петь альтом на клиросе и добрую половину Псалтири знал наизусть. Обучался в Иркутском духовном училище, где получил фамилию Добросердов. В то время в духовных учебных заведениях существовал обычай менять простые фамилии учеников на более благозвучные, даваемые, как правило, в честь святых или духовных лиц. Георгий же заслужил свою фамилию за то, что не выдал начальству, архимандриту Николаю, своих товарищей, которые издевались над ним и избивали. Одним из его наставников в училище «был будущий святитель Иннокентий, тогда же еще ученик семинарии Иоанн Попов (Вениаминов)»[1].
Из духовного училища Георгий Добросердов перешел в духовную семинарию, к тому времени ему было уже около 16 лет. В 1829, обучаясь во втором классе семинарии, Георгий, обладавший приятным голосом и хорошими навыками в церковном пении, привлек внимание епископа Иркутского Михаила (Бурдукова) и был поставлен старшим над архиерейскими певчими.
В июле 1831, будучи учеником высшего отделения семинарии, командирован в улусы бурят и других северных народов в качестве миссионера. Путешествовал по нынешним Аларскому, Нукутскому, Боханскому районам Усть-Ордынского Бурятского округа, Черемховскому, Заларинскому, Усольскому, Балаганскому, Иркутскому районам Иркутской области. Карта его путешествия выглядит следующим образом: Иркутск – Зуй – Биликтуй – Тельма – Усолье – Мальта – Тайтурка – Ускулукское – Бельск – Голуметь – Аларская дума (Аларь) – Грязно-Хитойский улус – Алятский улус (Аляты) – Шалонский улус (в настоящее время – Шалоты) – Хурхатский улус (в настоящее время, вероятно, Куркат) – Цаганур (вероятно, Кукунур) – Атхойский улус – Голуметь – Гымыль – Бельск – д. Верний Булай – с. Черемхово – улус Хуйта – Нотский улус – Кутулик – Залари – Балаганск – Евсеево – Каменка – Олонки – Александровский Завод (с. Александровское) – Урик[2].
25 июля 1832 по окончании курса семинарии определен на должность учителя Иркутского духовного училища.
12 апреля 1836 рукоположен во священника к Иркутской Преображенской церкви. В это время он был близко знаком с учителем местной гимназии А. Журавлевым, который дал ему для прочтения рукописи сочинений декабриста М.С. Лунина, за что в 1841 привлекался к следствию, но «оставлен без дальнейшего взыскания».
В том же 1841, овдовев,И. Добросердов поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. До этого он отклонил предложение тогдашнего архиепископа Нила о постриге с тем, чтобы быть переведенным архимандритом в Якутский второклассный мужской монастырь, поскольку стремился поступить в духовную академию, а также – «покинуть Иркутск, где все напоминало о покойной жене»[3]. В вопросе продолжения духовного образования его поддержал посетивший в это время Иркутск Иннокентий Камчатский и Алеутский, который посоветовал Георгию ехать именно в Санкт-Петербург (всего в России было 4 духовных академии – в Киеве, Москве, Казани и Санкт-Петербурге). В Иркутске Георгий вынужден был оставить на попечение родных годовалого сына Костю, единственного из его четверых детей оставшегося в живых.
По окончании в 1845 академии Добросердов причислен к высшему (первому) разряду, открывавшему для него самое широкое поле деятельности на духовно-просветительской стезе, и был пострижен в монашество под именем Герасима, в честь преподобного Герасима Иорданского.
23 сентября того же года иеромонах Герасим назначен учителем Тверской духовной семинарии. Прослужив год, 21 августа 1846 определен инспектором и преподавателем всеобщей истории и греческого языка в новоустраиваемую Кавказскую (Ставропольскую) духовную семинарию. 1 октября 1846 возведен в сан игумена, 6 октября того же года утвержден в степени магистра. Из-за нехватки преподавателей о. Герасиму пришлось взять на себя обязанности по преподаванию различных предметов, кроме тех, что еще раньше были возложены на него. За эти труды он был награжден палицею.
Через три года, 16 апреля 1849, стал ректором Кавказской семинарии. В связи с назначением на эту должность, 12 мая того же года о. Герасим возведен в сан архимандрита. Именно в Ставрополе он открыл в себе новый талант и призвание – духовничества. Прекрасно владевший словом, широко образованный, а также много переживший, архимандрит Герасим умел привлечь к себе многих искавших утешения и нравственного наставления души. Герасим строго соблюдал правила монашеской жизни. Однако стремление к аскетическому идеалу, религиозная экзальтация и отчужденность от современной ему жизни нередко приводили к непониманию со стороны администрации и церковного начальства, вызывали жалобы и частые переводы его с места на место.
Так и случилось, вскоре ему пришлось расстаться с паствой: последовало новое назначение – ректором Симбирской духовной семинарии, которая была открыта только в 1840 Заступив в должность с 25 октября 1850, архимандрит Герасим был утвержден цензором проповедей, а также директором Симбирского попечительского общества о тюрьмах и попечителем Сибирской арестантской роты гражданского ведомства. Также он ревизовал вновь открытые Самарское и Сызранское духовные училища.
Позднее в его жизни было ректорство в Харьковской (с 8 сентября 1855) и Калужской (с 12 марта 1860) семинариях. В Харькове одновременно он был настоятелем Старохарьковского Преображенского монастыря, исполнял должность члена консистории, цензора проповедей и благочинного епархиальных монастырей. Ему также приходилось обозревать Ахтырское духовное училище. Во всех этих трудах ректора поддерживал Харьковский епископ Филарет (Гумилевский).
В Калужской духовной семинарии архимандрит Герасим был не только ректором, но и профессором богословских наук.
10 марта 1863 хиротонисан во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. Хиротония епископа Герасима происходила там же, где и монашеский постриг, – в Александро-Невской Лавре. Деятельность владыки Герасима была весьма успешной, и поэтому вскоре, с января 1864, он был назначен викарием уже центральной Санкт-Петербургской епархии, с наименованием епископом Ревельским. Также Герасим был председателем губернского присутствия по обеспечению православного духовенства Санкт-Петербургской епархии. Одновременно занимался миссионерской работой, пытаясь искоренить лютеранство, распространенное тогда в Эстляндском крае. Его миссионерская деятельность была оценена по заслугам, и уже в следующем году он был избран председателем Миссионерского общества.
В 1865, по случаю присоединения Эстляндской губернии к Рижской, владыка Герасим 24 июня наименован епископом Ладожским, продолжая выполнять прежние епархиальные обязанности.
26 января 1866 он получил самостоятельную кафедру в Самаре, став епископом Самарским и Ставропольским. В период службы в Самарской епархии он устроил епархиальное женское училище, учредил воскресные школы при семинарии и некоторых церквах, организовал воскресные собеседования с сектантами, для оказания помощи нуждавшемуся духовенству организовал специальную кассу. Добился постройки казенных квартир, где, в случае назначения, священники могли жить со своими семьями. При нем также сократилось число перемещений, изнурявших духовенство.
Во время постигшего Самарскую губернию бедствия (голода) епископ Герасим лично посетил около ста приходов, терпевших лишения, и утешал пастырей и прихожан. Предложил Самарской консистории открыть подписку по Самарской епархии в пользу бедствующих. Заботясь о просвещении, пожертвовал капитал в 5000 р., на проценты с которого утверждена стипендия при Санкт-Петербургской академии.
Будучи Самарским епископом, Герасим не забывал о родном Иркутске. Он жертвовал духовные журналы и деньги на приобретение книг для Иркутской духовной семинарии.
8 декабря 1877 переведен в Астрахань, назначен епископом Астраханским и Енотаевским. Епархией управлял всего два с небольшим года, уже на склоне своих лет. В Астрахани учредил епархиальный дом призрения для бедных из духовного звания (позднее при нем был открыт детский приют).
Скончался 24 июня 1880 после кратковременной болезни на 70-м году жизни. Похоронен в крипте Астраханского кафедрального собора. Канонизирован в 1984
Имел награды: орден Святой Анны 1-й и 2-й степени, орден Святого Владимира 2-й и 3-й степени, орден князя Даниила 1-й степени (за материальную помощь черногорцам во время войны с Турцией).
Егор Добросердов
командированного в июле 1831 года, по распоряжению Его Высокопреосвященства, Преосв[ященного] Архиеп[ископа] Иринея, в улусы бурят Аларского, Балаганского и Идинского ведомств, в качестве миссионера – с свящ[енником] Ник[олаем] Комаровским
Июля 23, 1831. Утром мы были, по приказанию Высокопр[еосвященного] Иринея, в крестовой [церкви] – за ранней, после коей в его присутствии, слушали в напутие себе молебен. Замечательно, при этом, было то для меня, что при чтении Евангелия, разогнутаго самим святителем над главами нашими, унылый и нерешительный доселе, – отдаться предлежащему мне делу всецело, – вдруг я почувствовал, что в меня, как бы бодрость вселилась и сила к предстоящим подвигам, сопряженным для меня с немалыми по неопытности моей и недоброхотству ближайшего ко мне начальства – затруднениями. Я как орел в обновленной юности, укрепился при этом и – был на самыя раны готов (Пс. 37, 18), и часа в три отправился уже с воодушевлением в путь мой.
Впрочем, отъехав верст пять, при виде Вознесенской обители, мне невольно сгрустнулось: тут была могила от. Иеромонаха Нифонта, которого любило сердце мое и который годов до 4 почти был коротко знаком мне и помогал иногда мне своими советами. Отпев молебен свят. Иннокентию, мы зашли на могилу о. Нифонта, где за панихидой молили Господа успокоить его в лоне Авраамовом, где добродетель торжествует, блаженствует; где Сам Господь отирает слезы земных тружеников, работавших Ему со страхом. Долго и после стоял я близь этой могилы – с моим спутником – и учился жить у мертвого4.
Прибыв после сего на станцию Зуй, мы останавливались здесь, часа на два и отправились далее. Вечер был прекрасный. Пение птиц, разнообразие дерев и благоухание цветов доставляли моему сердцу невыразимое утешение, так что не ощутительно мы подъехали к реке Китою, через которую переправясь благополучно пристали на ночлег к священнику Биликтуйской церкви о. Николаю Казанцеву. Супруга его приняла нас с радостью. Через полчаса явился и сам он.
24 числа июля. Отблагодарив священника за гостеприимство, в 9 часов мы отправились в Тельминскую фабрику, где свящ[енник] Ал–р Пономар. принял нас с радостью; в церкви нашли мы такую чистоту, опрятность и порядок, каких нигде не видали. Мы говорили о назначении сюда диакона, по благословению Архипастыря нашего, чему о. Ал–р был рад.
Пробыв у него около 2-х часов мы отправились в Усолье, где и избрали для себя квартирою дом здешнего диакона Николая. Были у вечерни; ибо спутник мой о. Николай желая воздать, как бы долг своему наставнику, покойному о. Нифонту, решился отслужить здесь по нем обедню. После обедни мы отслужили панихиду.
В 2 часа 25 июля мы отправились в с. Мальту. Xотя и не было при здешней церкви, местного священника, однако в ней все приведено было в должный порядок, отставным Ускулукской Троицкой церкви священником Иоанном, посланным сюда по распоряжению благочинного, для служения и исполнения треб. Помолившись Господу, мы отправились в с. Тайтурку и дивились на пути, при виде дивной панорамы, – чудному персту Всевышнего, который, поставив горы в мерилех и холмы в весе (Исаия 40, 12), все привел в беспримерное устройство. Затем, пробыв в с. Ускулукском с час – у родной моей тетки – мы отправились в с. Бельск, где я родился. Родители мои встретили меня – с радостью, не зная еще ничего о цели моего пути. Вечер весь и до поздней ночи проведены мною в сладкой беседе с ними.
26 июля. Услышав звон к утрене, мы, немедля пошли в церковь. После литургии и обеда я стороной завел разговор с моей матушкой «о намерении моем» посвятить себя, согласно желанию, между прочим, и «владыки, Христу и, оставив мир, идти в монахи, по окончании курса»; причем, уговаривал ее – родную мою – не грустить и не печалиться, но благословить меня; тем более, что и сама она ведала из отзывов отца своего, а моего деда, о моем призвании…
Но она жаловалась на бедность и старость – с родителем моим, и я противопоставлял ей – надежду на Бога; по случаю же высказываемой трудности для нее пожертвовать мною – первенцем и любимым своим детищем, я говорил ей, что Сам Господь заповедал первенцу народов – Израилю посвящать Себе на служение первенцев; не говоря уже о том, что для благочестия и любви нет препон к соединению; что разлука лишь более питает и воспламеняет их. Вздохи ее при этом и слезы сильно меня тронули, но не поколебали: с слезами я уговаривал ее благословить меня на вступление в иноческое звание. Припоминал ей собственные же ее наблюдения, касательно меня, с самого младенчества… После долговременного увещания она подала знак согласия, и я, будучи несказанно обрадован, не раз кланялся ей в ноги и лобызал ее руки…
27 дня. Переночевав здесь, мы решились немедленно отправиться в путь. Но при виде скорби и слез матушки, я должен был опять утешать ее, причем, имел себе помощником и родителя моего, который давно уже – в тайне сердца своего – обрек меня в монашеское звание. Оба мы со слезами ее уговаривали; смотря на нас, и все родные, слушающие нас, также плакали и утешали неутешно рыдающую матушку. Побежденная, казалось, общей, усильной мольбой, она решилась искать отрады своему сердцу у благосердной Владычицы; почему все мы пели молебен и все плакали при этой разлуке. Наконец, мы отправились с о. Никол[аем] и благополучно прибыли в один из улусов – Бурят аларского ведомства – в улус Шуленьги третьего рода, – Бордоная Поргоева.
От. Никол[ай] и я, беседовали здесь, с Хоба-раком, или учеником Ламы, вроде причетника по-нашему, о важности и необходимости крещения, для очищения скверны греховной. Он спорил со мною, говоря, между прочим, что кто в какой вере родился, живет, тот так и живи, оставайся; что, как между деревами есть разность: не все дерева, напр. сосны, березы, есть тополи, ели и пр.; так и между людьми. Вы – русские – будьте Русскими на здоровье, а мы Бурята останемся – Бурятами с своей праотеческой верой. Опровергнув его первое положение, я тотчас же – возразил: ты говоришь, что каждый из нас должен оставаться при вере предков; а зачем же ты с Ламой преследуешь шаманство? Зачем вводите вы то, что лет каких-нибудь за 25 вовсе здесь не бывало? Хозяин юрты и многие из его подчиненных не без удовольствия, казалось, видели замешательство недолюбливаемого ими представителя Ламаизма, по сильной привязанности своей к шаманству…
Выехав отсюда, мы прибыли не ранее полночи в село Голуметь и пристали у свящ. о. Евфимия Амбвросова, который очень был рад нашему приезду. Во всю эту ночь, до самого рассвета, мы с от. Николаем вели разговор и советовались: каким образом действовать на Бурят?
28-е число. По утру сего дня, мы были в церкви, в коей все было в порядке. К сожалению, каменная здешняя церковь, освященная покойным архиепископом Михаилом в 1829 году, очень растрескалась и ее уже запечатали. В сей церкви нам понравилась живопись и резьба иконостаса. После осмотра церкви мы были у свящ., о. Михаила Копалова, и имели разговор с сыном его дьячком Прокопием, который лишился ума, в 1830 году 21 мая. Причиною сего, не без основания, полагают дурное воспитание и худое поведение, особенно же злость его матери.
О. Евфим[ий], как родных, угощал нас, почитая себя счастливым, что, представился случай – к благотворительности. Простота его, радушие, скромность супруги его очень нам понравилась, и мы решились, не искать для себя – другой квартиры; тем паче, что упомянутый св[ященни]к почел бы себя, в таком случае обиженным.После обеда, я учил малютку – крестника о. Нифонта из Тункинск[их] бурят. День был пасмурный, дождливый и мы ни куда ни выходили.
29-го дня. В сей день, по причине дурной погоды, мы так же просидели почти без исхода в доме упомянутого св[ященни]ка, советуясь о мерах действования на бурят; готовили письма в Иркутск; и разграфливали тетради, необходимые для письма. Под вечер, были у дьячка, брата – свящ[енни]ка о Евф[имия], – Ивана.
30 июля. Сего числа отправились мы в Аларскую Думу бурят, дабы, известив Тайшу о прибытии нашем, тем удобнее и беспрепятственнее иметь влияние на Шуленег и Старшин – прочих улусов, т. е. – поселений бурятских. Расстояние от Голумети до Думы, верст, полагают, 30-ть.
Мы прибыли часу в 12-м ночи и решились не являться к Тайше до утра. Впрочем ему немедленно дано было знать о нашем приезде.
31-е ч[исло]. Кумирня или капище, преисполненное идолов, стояло наедине, пред нашими глазами. Лучи солнца ярко скользили по поверхности белою медью обитой ее бомбо, или верхушки. Будучи служителями и жрецами вечной тьмы, Ламайцы имеют и кумирню свою обращенную на запад. В 10-м часу явился Тайша, человек молодой и умный, по имени Павел. После обычного приветствия, мы сказали ему о цели нашего путешествия. Выслушав нас, он пожелал нам – счастливого пути, и отправился к встрече прибывшего сюда исправника. Я с о. Ник[олаем] пошел в кумирню, пред коею встретил нас сам Лама – человек простодушный и с радостью показывал своих идолов. После осмотра кумирни, зашли мы и к нему, по неотступной просьбе. По угощении, он проводил нас пешком, не менее версты. Заметив в его юрте молодую бурятку, которая, не взирая на обычную в их быту застенчивость, держала себя развязно, как полная хозяйка и зная, что по учению Ламайской веры, Ламы не должны иметь жен, я завел речь с Ламою об этом. Простодушный мой собеседник откровенно сознавался, что «трудно и невозможно ему жить холостяком и – без хозяйки; что, хотя и знает он, что грешит; но что же ему делать»? А ты бы крестился, говорили мы с о. Ник[олаем], ему. Нет, не крещусь я: мне жить будет не чем и пр. Не без грусти расстались мы с радушным Ламою и отправились опять в Голуметь, тем более, что буряты, озабоченные приездом исправника, не обращали на нас внимания, хотя Тайша отдал приказ и Шуленьгам и Старшинам делать нам все нужные пособия.
1-е число [август]. После божественной литургии и обеда, мы были на островах и встретив – на возвратном пути – одну престарелую, познакомившуюся уже с нами – бурятку, обласкали ее и пригласили к себе. Она дала слово. Между тем в дом о. диакона, куда зашли мы, – неожиданно встретили одного скопца – из крестьян; это был человек, по-видимому, степенный и умный, но, к сожалению, напитан предрассудками скопческими. За шесть пред сим лет, по свидетельству священников, в Голумети не было ни одного скопца; но явившийся с торгом поселенец Василий Агафонов – скопец – такую снискал доверенность у здешних жителей, что почти лучшим из них внушал чуждаться супружества, презирать духовенство и насмехаться над всем священным. Хотя священник Евф[имий] неоднократно увещевал его с последователями и не раз доносил даже о них о. благочинному, но неизвестно: почему доселе не принято против них решительных мер. Между тем, это бы нужно, тем паче, что медленность и молчание, со стороны начальства содействует распространению их секты и глубже вкореняет в сердцах простодушных тлетворные семена зловредного учения. Носится даже молва здесь, скопцами же без сомнения под рукой пущенная, будто бы архипастырь и сам благоволит к ним. К подобному предположению невежествующей черни подало случай: во 1-х, молчание высшего начальства на представления упомянутого священника; во 2-х, ненамеренный вызов, по воле архипастыря и назначение священника Евф[имия] Амбврос[иева] к Иркутской, Ермолаевской церкви[5]. Чего не придумает лож дабы выдать себя за истину? И многие ли из простодушных крестьян способны обсудить и понять, аще от Бога суть (1 Иоан, 4, 1) такие миссионеры? Я не мало говорил, касательно безобразной их секты; но не знаю, будут ли приняты слова мои с таким же расположением, с каким они вышли из моего сердца. Правда, они почти все начали ходить при нас в церковь, – но, быть может, этим желают только ослабить силу донесения местного пастыря и видимым обращением к церкви – нанести новый удар верным чадам церкви. Так поступают птицеловы, которые близь хлебных зерен приставляют клетку, или сеть простирают.
Затем вечером заняты мы были беседой о христианстве с означенной выше старицей из бурят и ласково – с сердечным участием уговаривали ее принять св. крещение. Она предоставила себе завтра сказать нам откровенно: да или нет. Приятно было видеть, что она имеет и не мало понятий о христианской религии.
2-е число. После утрени мы с о. Ник[олаем] решились просветить таинством, крещения вышеупомянутую 80-летнюю идолопоклонницу, которая еще до утрени пришла к нам и объявила о желании своем креститься. Это нас очень порадовало. Если апостол Филипп не усумнился крестить каженника Кандакии царицы Муринския (Деян. 8, 26–39); то кто мы, чтобы отказать усердной просьбе дряхлой старицы. Итак, когда восприемники были найдены, мы повели ее в здешнюю каменную Никольскую церковь. По прочтении огласительных молитв, переводимых о. Никол[аем] на знакомый ей язык, мы пошли на реку, куда сопровождали оглашенную старицу прибывшие два сына, также язычники, которые поддерживали ее. Сердце мое трепетало от радости, при виде сего чудного зрелища. Слепые руководили – прозревать начинающую! Младенцы, не имеющие и темного понятия о жизни духовной, которая возникает от наития Духа Святого в сердца наши, вели сочетаться со Христом – мать старицу, призванную Им чрез болезнь и, как после оказалось, и чрез особенное откровение. Ощутивши воню духовной жизни, она с радостью погрузила беззакония свои в струях речных, при произнесении служителем алтаря благотворных и живоносную силу в себе имеющих словес: во имя Отца, и Сына, и Св. Духа… Дети не без радости, казалось, смотрели на мать свою, коей имя вписывалось теперь в книгу живота. Мне казалось, что самые небожители ликовали обращение кающейся грешницы, воспевая Агнцу песнь победную.
По облачении ее в белые ризы, дети вторично взяли под руки мать свою и с радостью ввели ее в храм. После обеда я с одним из них имел довольно продолжительный разговор, касательно обращения к христианству; но, к сожалению, он меня не понимал; ибо мало был сведущ в знании нашего языка. Пленяясь кротким моим обхождением, он вкрадчиво испрашивал моего совета: что им теперь делать с престарелой своей матерью? Я советовал ему, согласно желанию и самой новопросвещенной, оставить ее и содержать в сем же селе; причем старался уверить его, что премилосердный Господь поможет ему, не взирая на бедность, обеспечить ее в необходимом, особенно если он и сам крестится. Казалось он был этим доволен и ушел от меня. После сего мы были у крестьянина Василия Иванова, который очень был рад, что мы посетили его и побеседовали с ним «о едином на потребу».
3-е число. Сегодня мы отправились в Грязно-Хитойский улус; но не нашли в нем никого, кроме старых, да малых, поэтому выехали отсель в Алятский улус и прибыли туда уже ночью.
4-е число. Утром сего дня, мы просили гостеприимного старшину Николая Хочаева, у коего ночевали, собрать бурят и – он удовлетворил нашему желанию. Собравшимся мы говорили: о необходимости покаяния, о страшном суде и об обращении к Господу. Многие, казалось, с сладостью слушали, особенно когда говорил я о гнусности жизни греховной; человека четыре – даже плакали; но предрассудки и мрак неверия препятствовали им утвердиться в св. вере. Впрочем, можно надеяться, что при более благоприятных обстоятельствах, семя св. веры прозябнет и, при содействии благодати Божией, может, не останется бесплодным. После продолжительного собеседования, мы служили молебен свят. Николаю и буряты, благовея к сему святителю, с детьми своими молились на коленях, клали даже деньги, кои мы вручили старшине, дабы он сам отправил их в церковь на местную свечу святителю. После чего, я ходил взглянуть на здешнее озеро, коего площадь простирается верст до 9-ти; оно, по отзыву здешних жителей, очень изобильно рыбою. Впрочем – в сем году, во время суровой зимы, вероятно от мелководья, рыба в нем выдохла и теперь в продолжение целого дня, и на одну, как говорится, варю добыть не могут. Прекрасный вид сих мест просто обворожителен…
Отсюда мы отправились в Шалонский улус, но в нем ни кого не застали, кроме подгулявших (пьяных) стариков и – отправились за четыре версты в другой Хурхатский улус. Так как уже было поздно, то мы приставши здесь у Щуленьги Тарыпа Тыхсеева, просили его собрать людей в следующее утро для слушания Слова Божия. Между тем проходя и обозревая улус в нижнем его конце увидели не в большом от нас расстоянии шалаши. Приблизившись к ним, мы узнали, что здесь находятся больные из упомянутого улуса. Буряты мало заботятся о благосостоянии своих больных. Жена, по их обычаю должна, в случае болезни, оставить мужа, детей и переселиться в сие место плача. Мне было желалось сблизиться с ними и утешить их вниманием своим; но они смотрели на нас с недоверчивостью и с испугом, как не приготовленные к посещению нашему и видимо избегали всякого сближения с нами. Поэтому не без сожаления – мы должны были оставить их на волю Божию.
5-е число. Шуленьга, вследствие просьбы нашей, собрал не более 20 стариков, коим мы и говорили: о сотворении мира, о падении и искуплении. Старцы слушали нас не очень внимательно, ибо сердца их и головы были заняты аракою и чуждались истины. Удивительный народ! Молодые все без изъятия, равно и старики, доя кобыл, делают араку – вроде кумыса и пьянствуют, переходя из одной юрты в другую.
Оставив сей улус, мы прибыли в Цаганур и пристали к буряту Шалону – человеку достаточному в сем месте. Он угощал нас чаем, и, между прочим, сообщил, что 15 человек его соотчичей ушли в близь лежащий Агищхойский улус, дабы слушать нас, присовокупив к сему, что и лошади для нас там приготовлены; почему мы, не теряя времени, при сопровождении его, отправились в сей улус, но здесь не нашли ни лошадей, ни людей. Упомянутый старик говорил, что он еще вчера посылал в сей улус – с известием о нашем прибытии шамана – жреца тех из бурят, кои не разделяли верований, распространяемых ламами – выходцами из Монголии, или даже Тибета; но шаман признался, что не извещал о сем здешних жителей, потому что правил талан. Что было делать? Ни людей, ни лошадей! Хлеб у нас весь вышел; а мы, не взирая на позднюю пору, еще и не завтракали. Зная лукавство бурят, я угрожал им жалобою… Чрез минуту явились и лошади и несколько человек, дабы перевезти нас чрез грязь и тонкое болото. Попросивши старшину дабы он к 7 числу приготовил людей, мы отправились и благополучно прибыли в Голуметь.
6-е число. Отслушав утреню, я занимался до литургии чтением выписков из Христианского Чтения и святоотеческих книг, привезенных с собою, а после литургии весь день провел с самим собою и сожалел о бесплодной весне моей жизни, которая более или менее посвящена была мечтам пылкой юности. Душа моя до того разскорбелась, что я нигде и ни в чем не находил для себя покоя; все, казалось, отказывало мне в радости. С стесненным сердцем и с распростертыми к нему руками искал я помощи у престола Царя-царей, который незримо назирает и объемлет всех и все. И мир душевный и спокойствие совести возвестили мне о руке Господней, простертой на подъятие меня из тьмы греховной: я со слезами уже радования и благодарности лобызал сию спасительную десницу, и давал в моем сердце обет – всегда быть преданным ее водительству. И как бы я счастлив был, полагаю, если бы во всю мою жизнь, столь же живо ощущал ее близость к моему сердцу! К вечеру подошел о. Никол[ай], который своею откровенностью и ревностью к проповеди Слова Божия еще более умножил мой энтузиазм. До белого света, не смыкая глаз, мы занимались с ним беседою о предметах, веселящих сердце и просвещающих ум. Наконец, утомленные, поклонившись с братскою любовью один другому до земли, разошлись.
7-е число, пятница. Утро сего дня мы посвятили на приготовление к поездке в упомянутый Атхойский улус. В половине дня мы верхами туда отправились. Доехав до грязи и болота, мы сняли с себя платье и брели версты с полторы пешком. Я радовался, что представился случай уподобиться мне много-мало, при этом, благовестникам Христовым, которые всю вселенную обтекли красными стопами своими. По прибытии в улус собравшемуся народу говорили: о Законе Божием, данном через Моисея и невозможности спасти себя собственными силами. Потом говорили им об Искупителе и многие слушали со вниманием до глубокой ночи.
8-е число. Хозяйка дома, где я приютился, – жена новокрещенного в Иркутске – Ильи Винокурова, с заботливостью Марфы старалась о приготовлении нам завтрака. Пристыженный ее бдением я встал и, по молитве, пошел будить о. Николая. Между тем собравшиеся буряты, ожидали уже обещанной им духовной пищи. Мы говорили им: о бессмертии души, о воскресении и страшном суде. Хозяин дома, в коем было собрание, – старшина Зарматхан Кобетуев слушал нас со вниманием; а прочие – с хладнокровием, потому что время было «страдное» и они занимались мысленно сенокосом.
Впрочем, к отраде, нашей один, по окончании беседы, изъявил желание креститься. После сего о. Николай служил святителю Николаю молебен. Все, слушавшие нас, молились с детьми своими. После сего, перешедши чрез болота, мы опять отправились в главную квартиру нашу – в Голуметь – и прибыли уже к вечеру. Так как здешние священники занимаются полевыми работами сами, то о. Николай решился заменить их. После вечерни, мы долго утверждали готовящегося к просвещению – в вере и ее святейших догматах.
9-е число. Воскресенье. Весь этот день до солнечного заката посвятил я, после наставления изъявившего готовность принять крещение Матфея, на чтение и размышление. Небесные истины окрыляли дух мой, и я, подобно ребенку, предавался восторгу от этой как бы новой для меня находки. В вечеру мне вздумалось пройтись по селению, и я просил о.о. Ник[олая] и Евф[имия], незадолго пред сим пришедших, сопутствовать мне. Согласились они, и мы обошли все селение. На средине обратного пути о. Ник[олай] оставил нас с о. Евф[имией] и явился уже в полночь… Я сожалел об этом, не подавая, впрочем, ему никакого вида…
10-е число. Понедельник. Утром, напившись чаю, мы опять приготовляли к крещению, уже омолитвенного, Матфея. После сего, отродивши его водами крещения в жизнь вечную, мы отправились и благополучно прибыли в улус, расположенный по речке Ирети. Шуленьги сего улуса – Бажея Косомова – не было дома; но жена его приняла нас радушно. Я пошел осмотреть окрестности сего места. С северо-запада представилась мне цепь громадных гор, кои в облаках скрывали вершины свои гигантские и увенчаны были вечными снегами[6]. Это ледники природы и запасный водоем, Творцом устроенный, из коего по манию Его, текут реки Иркут, Китой, Белая, Ока, Ия, Бирюса и многие другие притоки и источники. С юго-востока примыкают к сему месту обширные степи и зеленые равнины, где природа в полях, злотыми класами волнующихся и зеленых кустарниках изливает весь тук своего плодородия и невольно возбуждает благодарность к Творцу. Но, к сожалению, ежедневное наслаждение сими красотами, как бы пиром природы, или – лучше сказать – благодеяниями Божьими, соделало пресытившегося бурята нечувствительным: неблагодарный, он и здесь с поникшею головою сидит в своей мрачной и закоптелой юрте, поставляя все свое благополучие в араке и табаке. На речке стояла мельница хозяина нашего. Солнечные лучи, играя на тихой поверхности пруда с среброчешуйчатыми рыбками, представляла взору моему новое восхитительное зрелище, и я, любуясь сею картиною, дошел до сошников, где оглушающий шум низвергающихся с ревом волн обратил все мое внимание. Трудно представит себе ту ужасную быстроту, с каковою одна волна несется за другою, и в течении своем превращается в белую кипящую пену. Тончайшие брызги разновидных капель, подымаясь вверх мириадами, составляли млечное облако. Будучи орошен тончайшим, как бы серебряным дождем, я с наслаждением прислушивался к звукам этого чудного концерта и не прежде оставил это зрелище, как уже о. Никол[ай] с шуленьгою Бажеем Косомовым – хозяином подошли ко мне.
Бажей – человек достаточный, показывал нам свой кожевенный завод, по осмотре коего с удовольствием мы пробыли у него часов до 3-х в деревянном, довольно порядочном доме и, между прочим, говорили о падении и о воплощении Сына Божия. Он слушал нас с хорошим, казалось, расположением. Вечером он предложил нам ужин. После сего пригласил нас в юрту. Всякий бурят, хоть бы имел у себя хороший дом, предпочитает его мрачной, закопченной дымом – юрте. Как магнит влечет железо, как солнце – подсолнечник, так юрта влечет сердце бурята…
10-е число[7]. Вставши поутру, мы говорили десяти человекам: о сотворении человека и его падении; о потопе и разсеянии; о заповедях и искуплении. Собравшиеся буряты слушали нас, казалось, со вниманием. После сего мы отправились в улус шуленьги Бордоная Порозова; но как здесь никто не был собран, то я опять занимался, почти до сумерек, с Бажеем, который провожал нас до Бордоная. Душа его, приметно, алкала небесной манны; но он не высказывался. Впрочем, при всей своей скрытности, под конец сказал мне: «Будет время, когда и я приму христианскую веру и сооружу здесь храм даже, но не теперь: дайте мне срок…»8 Образованному сему буряту не нравилось пристрастие о. Никол[ая] к араке; поэтому горько мне было видеть в собрате моем недостаток этот, мешавший делу Божию, но не знал я, чем и как помочь моему горю…
11-е число. Старики и старухи толпами собирались в квартиру нашу. С выражением боязни. Напрасно, говорил я им ласковым тоном: зачем вы боитесь нас и с предубеждением готовитесь слушать слово Божие? Мы никого из вас не станем неволить к принятию веры Христовой; мы приехали просить и молить только вас, как братьев наших, полюбить общего Спасителя нашего И. Христа и воспользоваться Его благодеяниями… Вы не любите, отказываете таким рабам, кои служат вам с недоверчивостью, равным образом и Иисус Христос, Господь наш, не приемлет тех, кои не хотят служить Ему: он требует сердца вашего и произволения. После сего говорили им: о втором пришествии, о страшном суде – и они слушали со вниманием.
Успокоенное недоверие их, но не уничтоженное, мало обещало нам плода, и мы отправились в 3-х верстах от сего отстоящий улус. Но здесь никого не нашли. Шуленьга Абахай – оправдывался незнанием нашего приезда; между тем мы еще за день давали ему о себе знать. Часа, впрочем, через три, собралось человек 15 старух и стариков; но, как многие из них были уже пьяны, то мы, поговорив с ними немного, отправились в Голуметь. При спуске в это село вдруг повозка наша перевернулась вверх дном. Ямщик попал под повозку, и лошади помчали, было, нас; но вскоре, несмотря на ярость свою, вдруг остановились. О, думал я под повозкою: это рука Ангела остановила их; это глас небесный запнул и пресек резвые ноги их. О. Николай вылез из-под повозки с ушибом левой руки; а я со слезами благодарил за сохранение свое Господа и поднимал разбитого ямщика. «Бедный! – говорил я. – Ты очень ушибся!» «Да, – говорил он. – Кабы не Владычица, которой я сегодня молился, то вряд бы уже мне и жить быть». Сие приключение произошло от болта (сердечника), который, несмотря на крепость, сломился и весь почти короб разбился. Спасение мое и невредимость при сем приключении я приписывал св. благословению Архипастыря, который в виде завета заповедал мне молитву Иесусову: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного, для надежнейшего напутия… Чувствуя в полной мере сие благодеяние Господа моего, я со слезами благодарности шел к своей квартире; между тем собравшийся народ, отыскав болт, привез за мною и о. Николая.
12-е число. Среда. В сей день я занимался чтением книг. О. Николай лечил вывихнутый палец. Между тем отдали для спайки кузнецу болт.
13-е число. Утром я ходил к кузнецу, куда отправили для починки повозку; но кузнец наш, занимаясь другою работою, о нашей и не думал. Чудное дело! Кузнецы в деревнях редки; а потому живут, как господа. Нечего было делать: надлежало искать другого, Ия, при сопровождении о. Николая, отправился к другому кузнецу – цыгану, и он тотчас же принялся за наше работу. Пришедши из кузницы домой, я предался, против воли моей, унынию и – сну, который пленил меня. Между тем, о. Николай смотрел за работниками, отделывающими дом его. Вечером мы оба ходили к кузнецу, который и обещался к завтрашнему утру отделать все…
14-е число. Так как дошла до нас весть, что из Цаганурского улуса один 75-ти-летний старец, тронувшись увещаниями нашими, пожелал креститься; то в ожидании его прихода, мы решились еще переночевать. После вечерни были у старушки тещи о. Николая.
15-е число. Отслушав утреню, я вздумал, по совету о. Николая и по просьбам священно-церковнослужителей сей церкви, сказать слово назидания, во время литургии; посему и занялся его сочинять. Потом мы приготовляли упомянутого старца к св. крещению и обручили его небесному Жениху, около полудня.
К поездке нашей хотя не было уже никакого препятствия, но о. Николай, вопреки моим советам и просьбам, не хотел оставлять Голумети. Что оставалось делать? Надобно было терпеть и ожидать, посему волей-неволей я решился еще ночевать, чтобы – в противном случае – совсем не потерялся мой спутник…
16-е число. Воскресенье. Сей день для меня был днем радостной разлуки с Голуметью. Отслушав утреню и литургию и простившись со всем причтом, мы отправились при сопровождении здешнего священника Евф[имия] Амвросова. Слава Богу! Слава Богу! говорил я: опять я скоро достигну до улусов и возвращу бурятам глаголы живота вечного… Поднявшись с Голумети на Угор, я видел стаи журавлей и гусей, летящих от зимы в более теплую полосу – на покой. Конечно, думал я, рано или поздно придет и моя зима; рано или поздно и мне должно будет перелетать воздушные пространства – мытарства; но дерзнули пред Лицеем грозного Судьи сказать: се покой мой, Господи, где селюся!? Достигну ли до желанного покоя блаженной пристани или, может быть, застигнутый бурею страстей, я и при самом береге жизни сей погрязну в пучине отчаянья; может быть, стрелок жестокого ада в виду самого блаженного Эдема, в виду Ангелов и Серафимов убьет меня? О, кто даст мне днесь криле, яко голубине (Пс. 54, 7), дабы я мог воспарить к объятиям отчим, к объятиям Судии премилосердного, представив Ему в оправдание драгоценные заслуги Спасителя моего? Я пугаюсь тебя – жизнь моя; я уже изнемогаю под тяжким гнетом твоего механизма. Прими мя, Господи, туда, где нет греха и горя, где правда и блаженство процветают, лобызаются!..
Размышляя таким образом, мы проехали 12 верст. Упомянутый священник простился с ними и благодарил нас за доброе к нему расположение… Сменивши во время пути дважды лошадей, мы приехали на третью станцию – в Гымыль. Здесь толпа пьяных окружила нас, и из числа их один трезвее других – спросил: как проведуешь ты?.. Пристыженный этим вопросом, я молчал, и затем какая-то грусть овладела мной. Ты не раб Христов, говорил я сам себе; ты далеко от своего Первообраза. Смирись же и терпи! Когда ямщик запряг лошадей, мы отправились в Бельск. Солнце скрылось уже за небосклон, и нас окружил мрак. Версты за три не доезжая до Бельска, ямщик сбился с дороги и повез нас по узенькой тропе. Пни и колоды задевали и поминутно останавливали повозку, которая до того разбилась, что кое-как лишь доехали мы до дома и тут забыли наше горе…
17-е число. Понедельник. Вставши поутру, мы ходили в церковь и богадельню. После сего, отдав повозку для починки, мы были у дяди моего – дьякона; а потом я прогуливался с сестрой моей Евдокией по берегу реки Белы. Так как по возвращении нашем – с сестрою – повозка была уже готова, то я решился было тотчас же ехать. Но мать слезно просила меня еще переночевать, и я не смел ей отказать в этом.
18-е число. Вторник. Принявши благословение родителей моих, я отправился из Бельска – с о. Николаем в Черемховскую слободу. Благословение Господне, прозябающее и процветающее на полях – в класах, приводило меня в восхищение. Многие из них, будучи преисполнены зернами, прилегали к самым персям своей матери – земли. И праведник, думал я, украшающий собою бесплодную ниву мира, будучи преисполнен дарами неба, при благодатном на него веянии Св. Духа, то, подобно сим класам – возносится, то никнет от избытка смирения долу; ибо вполне сознавая, что земля он (Быт. 3, 19) и смиряется, чтобы порыв славы не лишил его духовной жизни, прежде, нежели жители неба соберут его в житницы свои (Мо. 13, 30)…
Доехав до д. Верхнего Булая, мы переменили лошадей и в вечеру приехали в с. Черемхово. Первым предметом нашего внимания был храм Господен, где – к сожалению – я заметил, что священник был нетрезв; но он – в оправдание свое – говорил, что был в гостях. В церкви во всем порядок. Церковнослужители также все были исправны. Поелику было уже очень поздно; то мы и решились здесь переночевать.
19-е число. Среда. Вставши поутру, я был по предварительному безотступному прошению у брата о. Николая, который, будучи крещен, жил уже сем селении крестьянином, и священник Елизарьев также был с нами. После сего мы были у священника Петра Серебряницкого и у причетников – братьев Ал-ра и Вас. Старцевых. Часу в 1-м отправились в с. Кутулик, где священник принял нас с радушием, здесь мы заночевали.
20-е число. Четверток. Утром сего дня, осмотревши церковь и утварь, отправились в улус, называемый Хуйта. Прелестные окрестности и пение птиц восторгали дух мой: сам не свой – я с умилением смотрел и засматривался невольно на эту бездну милосердия и всемогущества Божия. Какое перо, или какая кисть, может вполне изобразить прелесть чудной перспективы, рисовавшейся пред моими взорами! Сам Рафаель и Корреджио отложили бы здесь кисть свою, благоговея пред сим образом красот природы. Зимние юрты бурят, простираясь по холмикам, покрытым пыреем, напоминали времена праотцев – странников. Обширная степь, почти вся покрытая копнами, и блеяние стад – все это очаровывало взор мой и заставляло забыть на время ярем жизни.
Добрый шуленьга Сакир принял нас с радостию; собрал людей в особую юрту, и мы сеяли, что Господь вложил в сердца наши, не менее 5-ти часов. 50 человек слушали нас со вниманием, а хозяин дома пожелал даже креститься. Будучи несказанно обрадован, я советовал о. Николаю послать за забытою им требой, бывшего при нас Черемховского причетника Василия Старцева, и он, несмотря на темную ночь, отправился. После сего, по приглашению о. Николая, был у двух родных его братьев; наконец сон, злой господин, овладел крепостью моею, и я ушел в квартиру.
21-е число. Рано народ всякого пола и возраста собрался около очага в Сакировой юрте. Я, начав с сотворения мира, говорил, не прерывая порядка исторического, до его кончины. После надлежало бы крестить желающего, но при виде слабости о. Николая, я просил его отложить совершение таинства до завтра и, удалившись версты за полторы от юрты, при виде прекраснейшего местоположения и при созерцании очами веры Господа, везде присущего, свободно мог оплакивать грехи мои пред Сердцеведцем. О, бесплодная смоковница! Говорил я душе моей, секира гнева Божия уже при корени; одно мановение Правосудного, и ты будешь вечною пищею огня неугосимого. Покайся, принеси Господу плоды сокрушения, целомудрия и смирения, и Господ не уничтожит тебя. Оправдай, по крайней мере, жизнью твоей мнение тех, которые, видя в тебе едва приметные отпрыски жизни, ожидают добрых плодов. После сего я уже со спокойствием сошел с пригорка, где я видел как бы дом Божий и – врата небесные (быт. 28, 17)… Вечерняя заря, обагровив небосклон, догорала и вскоре скрылась от взора моего…
22-е число. Суббота. Сего дня о. Николай, посоветовав буряту, желающему креститься, явиться в с. Кутулик, пригласил меня отправиться в Нотский улус, где был шуленьгою Молокшин Васильев. Приехав туда часу в 4-м, мы человекам 40 проповедовали: о воскресении, страшном суде, и один пожелал крестить дочь свою – трехлетнего младенца. После сего хозяин дома и все его семейство – люди здравомыслящие – угощали нас бараниной, ягодами и чаем. Я подарил сыну его Михаилу, довольно расторопному и умеющему читать по-русски, монгольский катахизис – при искреннем желании ему спасения. Затем мы отправились в Кутулик; а шуленьга – в знак благодарности – послал проводить нас сына своего, не могши сам по старости сего сделать.
23-е число. Воскресенье. После литургии служил я здесь панихиду по родному моему деде – отце родителя – священнике Прокопие, скончавшемуся здесь лет за 60 пред сим. Добрый и обязательный, он оставил по себе незабвенную память между крестьянами здешними, не взирая на то, что наездом лишь бывал здесь, по распоряжению начальства и для временного исправления треб. Старики и старцы говорили, что праведник он, что многие из них видали его нередко в церковной ограде – над могилой его огонек, или как бы свечу горевшую. И отрадно для сердца моего и не непоучительно было предание это, переходящее из уст в уста…
С 24-го по 30-е августа. Мы посетили селения: Заларю, Балаганск, Евсееву и Каменку. С бурятами Балаганского ведомства не могли мы беседовать о вере, по причине озабоченности их при встрече светских властителей, нагрянувших пред нами. Места, занятые бурятами сего ведомства, по левую сторону многоводной Ангары, очаровательны: везде видишь отлогие горы, долины – и изобилие во всем.
В Балаганском селении, расположенном на самом берегу Ангары, пробыли мы дня с три.
Переправившись здесь чрез Ангару, мы поехали обратно в Иркутск и дня на два останавливались в Евсееве у о. Георгия. Умный и знающий свое дело, он большую имеет слабость: упивается нередко. Впрочем, не теряет надежду – исправиться.
Селение Каменка раскинуто на прекрасной возвышенности; особенно местоположение церкви живописно. Не много мест можно встретить с такими чудными окрестностями. Здесь один из священников очень рассеян и занят более собою, чем паствой своей, которая жаловалась, при том нам, что, при разборе старой церкви, многие железные вещи он перевез к себе на мельницу.
С 31-го августа по 3-е сентября. Мы осмотрели лежавшие на пути деревни: Олонецкую, Александро-Заводскую и Урикскую. Все они в порядке и с хорошим причтом. Особенного внимания заслуживает священник последнего села: 85-летний почти, если не ошибаюсь, но бодрый еще старец о. Иоанн, вдовствующий лет до 45 уже. Не взирая, однако же, на это, все чувства у него, как у юноши, сохранились в целости: доказательство его жизни примерной, трезвой и целомудренной…
Иркутск.
1831 сентября 3 дня.
Земля Иркутская. — 2007. — № 2 (33). — С. 20–28.
Публикуется по: Астраханские Епархиальные ведомости. — 1879. — № 45. — С. 719–724; — № 46. — С. 737–744; — № 47. — С. 750–756.
[1] Архиепископ Герасим (Георгий Добросердов). Дневники. — Иркутск: Оттиск, 2011. — С. 12.
[2] Добросердов Е. Выдержки из дневника // Земля Иркутская. — 2007. — № 2 (33). — С. 20.
[3] Архиепископ Герасим… — С. 21.
4 Покойный – месяца за два до смерти – выезжал из Иркутска, по поручению Пр[еосвященного] Иринея, в качестве миссионера в Тункские улусы и крестил там до 500 бурят.
[5] Эта была церковь более известная во имя Покрова Пресвятой Богородицы и Сретения Господня (Сретенская). Ныне находится по адресу ул. Рабочего Штаба, 29. Один придел этого храма, освященный в 1828 был во имя священномученика Ермолая.
[6] Речь идет о Восточном Саяне.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
