Слова «Иркутск у Байкала» некоторые люди считают чуть ли не своего рода натяжкой, ведь от Иркутска до Байкала расстояние всего-ничего - более 50 километров. Но стоит выйти на берег Иркутского водохранилища или на плотину ГЭС и увидеть, как плещется чистейшая вода из Байкала, почувствовать пусть и слабое веяние байкальской прохлады, и впечатление о том, что ты находишься в пределах влияния священного моря, возникает достаточно сильное. Для иркутян, да и жителей города Шелехово, весьма знаменательно то, что воду, которую они пьют из своих кранов, которой умываются и в которой принимают ванны — это прежде всего байкальская вода из Иркутского водохранилища. Если к этому добавить тот факт, что с возвышенных мест возле Иркутска и в нем самом (например, с сопок в Мельничной пади), а порой даже с плотины в «прозрачную» погоду весны, осени или зимы на горизонте видны самые приметные вершины Хамар-Дабана на той стороне Байкала — от Танхоя до Байкальска, то соответствующее представление усиливается.
Существует примечательная пословица: «для Сибири 50 градусов - не мороз, а 50 километров - не расстояние», и она опять-таки «работает» в пользу Иркутска у Байкала. Кстати, более категоричен писатель А. Злобин. Он, во-первых, приводит образное выражение «Байкал впадает в Ангару», а во-вторых, утверждает: «Иркутское водохранилище по сути всего-навсего залив Байкала, и Ангара теперь стала короче на 70 километров» (138, с. 78). И еще одно: правительством РФ в 2006 году Иркутск включен в Байкальскую природную территорию, а именно в ее зону атмосферного влияния.
Иркутск и Байкал оказались со времен возникновения первого тесно связанными в экономическом и стратегическом отношении. Во-первых, любые непосредственные передвижения на восток из Иркутска, будь то путь по сибирским и дальневосточным просторам или дороги в азиатские страны и знаменитый чайный путь, с 17 вплоть до нашего времени не могли миновать Байкала (не берем в расчет дорогу в Охотск и на Камчатку через Лену и Якутск). Во-вторых, некоторые отрасли промышленного и коммерческого развития Иркутска, так или иначе, были связаны с Байкалом: добыча и продажа рыбы, судостроение, производство «комплектующих» для разного рода судов и суден, изготовление канатов, сетей, неводов и других рыболовных принадлежностей. В-третьих, Иркутск и Байкал связывали и стремления горожан любоваться красотами священного моря и его славной дочери. Уже в XIX веке путешествие от Байкала до Иркутска пользовалось и статусом и известностью. Вот как писал об этом польский байкаловед Б.Дыбовский: «Плывя в легкой лодке по течению и используя весла только в местах разлива реки с низкими берегами и широким руслом, мы совершали весь путь от Байкала до Иркутска за шесть с половиной часов. Путешествие лодкой по Ангаре прежде принадлежало к числу самых приятных экскурсий, его начинали с места, названного воротами Ангары... Здесь река вытекает из лона озера в полной своей красе и мощи, как греческая богиня из головы Громовержца».
Гербом Иркутска в свое время был утвержден знак, на котором изображен тигр, несущий во рту соболя. Тигр этот людьми, живущими в данное время, по-тюркски назывался бабром (близкий вид - барс) и был выходцем, «захожим гостем» из Китая. Там он часто встречался в горах между Пекином и Гобийской полупустынной степью, в местах, где проходит Великая китайская стена. В байкальской тайге бабр встречался в 17 и 18веках, но в последующем был, скорее всего, уничтожен. Известно, что еще в 1709 году слуга Г.Шелихова Яков Смит писал своему хозяину из Санкт-Петербурга: «отправленные Вами ко мне с курьером 10 бабров и 60 соболей мне доставлены». Правда, в последующих строках данного письма и в других письмах Я.Смит говорит о бобрах, и трудно определиться, о чем же все же идет речь.
Как и многие из сибирских городов, Иркутск по-разному воспринимался со стороны приезжих, особенно иностранцев. С одной стороны, об Иркутске, например, 50-60-х годов 19 века устанавливалось мнение как о городе с азиатским обликом (из-за значительного числа населения с монгольским типом лица - «полукровки»), достаточно убогим и грязным, скучного и заурядного вида, с деревянными домами из байкальского кедра и длинными дощатыми заборами. В городе почти не было деревьев, зато имелись огороды под овощи, места для прогулок не были известны и самые красивые части города, например, набережные Ангары, забросаны мусором. Данная бесприютная картина дополнялась тем, что в городе и его окрестностях находилась масса преступников, которые «скитались», бежав из Нерчинских и других тюремных мест и окрестных каторжных заводов; в город так же стекалось на зиму большое количество рабочих и служилых людей, работающих в теплое время на рудниках по добыче золота. Но все же в последней трети 19 века город разительно изменился. «Преобразования в направлении положительного прогресса совершались относительно быстро, но от времени пожара (1879г. А.К.), который уничтожил до тла, по меньшей мере, две трети построек города, Иркутск внезапно начал возрождаться, и, как сказочный Феникс, вырос из пепла омоложенный более прекрасный, а при этом и более чистый, чем прежде».
Это второе восприятие облика Иркутска мы находим и в романе Ж.Верна «Михаил Строгов». Хотя сам писатель не бывал в Иркутске, но впечатление о нем было навеяно кем-то из знакомых, побывавших в Сибири, и, конечно же, щедро дополнено воображением фантаста. Кстати сказать, воображением, весьма лестным для Иркутска. Последний предстал перед читателем достаточно оригинальным, живописным и просвещенным: «город с его острыми, как минареты, спицами колоколен и округлыми, как японские вазы, куполами церквей имеет немного восточный вид. Но это впечатление тотчас пропадает, едва путешественник войдет в него. Византийско-китайский город превращается в европейский благодаря своим улицам с щебеночным покрытием, тротуарами, каналом, обсаженным огромными березами, благодаря зданиям из кирпича и дерева, среди которых есть и многоэтажные, благодаря оживленному движению экипажей и не только тарантасов и телег, но и двухместных карет и колясок, наконец, благодаря немалой части жителей, держащих руку на пульсе времени и для которых последние парижские новинки не являлись диковиной». В городе, по описанию Ж.Верна, существовали два деревянных моста на сваях, разводящиеся для прохода судов (по-видимому, сказывалась аналогия с С-Петербургом).
О разных впечатлениях об облике «столицы Восточной Сибири» приходится говорить, поскольку и сегодня в его внешнем виде мы можем встретить совершенно разные картины и стародавней «дикости» в избушках образца 18века и европейского изящества каменных зданий 19-20 веков, и черты современности. Но в чем Иркутск, несомненно, проиграл в последние годы, так это в том, что утратил хотя бы какие-то свидетельства своей восточности, своей близости к таким странам, как Монголия и Китай. Если в Улан-Удэ и Чите мы эти свидетельства находим в виде дацанов, буддийских ступ и т.д., то Иркутск такого своего обличия на сегодня лишен. Лишь один ла-макстский храм возводится вдалеке от центра в предместье Рабочее. В настоящее время быстрыми темпами необходимо, на наш взгляд, воссоздавать городу и его окрестностям не только деревянное старорусское, но и восточное обличье, что сделает данные места более привлекательными для туристов из разных стран.
Но более существенным для жизни Байкальского региона оказалось то, что Иркутск с давних пор, несмотря на общий контекст, что в Сибирь попадают люди недалекие и нуедачливые, завоевал себе образ города с активным общественным мнением. На этом сказалось, во-первых, его положение на «перекрестке» новых дорог на север и восток России: здесь часто бывали и обменивались своими нестандартными мыслями пытливые, ищущие люди, чьими делами преумножалась Россия. Во-вторых, в Иркутске всегда было много политических ссыльных, а они в значительном количестве представляли собой опять — таки личности сильные, волевые, с отсутствием банальности и трафаретов в суждениях. П.А.Кропоткин констатировал, что Иркутск отличается оживленностью в разговорах и образованностью, которые, в свою очередь, выливались в стремление создавать различные группы по убеждениям: «во всяком городе вы встретите кружки, но кружки только по состоянию и общественному положению; в Иркутске, напротив, есть признаки кружков по мнениям». Именно исторически обусловленное наличие особых мнений и убеждений и стремление защитить их привело к тому, что Иркутск стал с середины 50-х годов 20 века инициатором в борьбе за Байкал, породившим российское экологическое движение и шаг за шагом укрепляющим его.
Иркутск, в связи с богатыми природными и энергетическими ресурсами на ближайших территориях, стал центром известных в стране строек. Вместе с иркутской ГЭС, лопасти турбин которых «крутили» воды и Ангары, и Байкала, росли новые города - Ангарск и Шелехов. Слова из известной песни:
«Дом родимый свой у Москвы — реки
Мы оставили навсегда,
Чтобы здесь в тайге встали фабрики,
Встали новые города», —
были созвучны духовному настрою многих людей, прибывших из разных регионов страны. Например, на строительство алюминиевого завода в Шелехове приехала молодежь из Орла и Калуги, Ленинграда и Калинина, Воронежа и Москвы, не меньшая география была представлена у приехавших на строительство нефтехимкомбината в Ангарске. Всех их гостеприимно встречала байкальская земля. Вот лишь одно из воспоминаний этих людей. «Не ожидали мы такой встречи, какую нам преподнесли иркутяне. Было три часа ночи. Мы уже примирились с тем, что придется ночевать на вокзале. Но вот поезд остановился и мы увидели... Привокзальная площадь была залита ярким светом десятков прожекторов. Над головами встречающих -- море сибирских цветов. Гром рукоплесканий слился с торжественным маршем. Взволнованная, прямо-таки сердечная встреча вмиг сделала нас всех знакомыми. На душе было приятно и тепло. Сибирь уже не пугала. Сибирь с первых минут обрадовала нас своим радушием».
Приводя впечатления первостроителей города Шелехова о встречах на сибирской земле, нельзя хотя бы кратко не рассказать о человеке, именем которого назван город и память о котором навсегда останется на скрижалях истории земли русской, не говоря уже о байкальской Сибири — Григории Ивановиче Шелихове. В русле нашей книги сделать это необходимо и потому, что в крови этого человека было уважение к аборигенам не только сибирского края, но и отдаленных регионов северной Азии и даже Америки. В свете фактов, когда на острове Ольхон обнаружены археологические доказатества «исхода» америкаских индейцев из Сибири, данные обстоятельства,на наш взгляд, принимают интересный акцент.И начнем рассказ с одного нетривиального эпизода.
В 1787 году, весной, Иркутск был потрясён экзотичной и красочной картиной. От Ангары прямо на Соборную площадь поднимались лошади, быки, олени в санях и под вьюками, десятки собачьих упряжек, на которых находились разные люди. Особо среди пестроты приезжих отличались американские индейцы, которые, как оказалось, пожелали ознакомиться с Россией (явно не представляя, влекомы они на свою историческую прародину). Они выделялись причудливой татуировкой лиц и необычными яркими одеждами. Здесь же находились тунгусы (эвенки) и якуты, они, как проводники, сопровождали этот привлекающий внимание кортеж. А на первой повозке сидел с женой - Натальей Алексеевной - знаменитый российский мореплаватель, человек, отдавший свои помыслы и энергию на изучение и освоение северо-западного побережья Америки, иркутский купец Григорий Иванович Шелихов.
Шелихов на острове Кадьяк в Беринговом море организовал первое русское поселение — крепость, ставшее центром Русской Америки — Нового Света, он уговорил богатых купцов Голиковых создать компанию по пушному и зверобойному промыслу в Новом Свете. (Впоследствии он основал на открытых землях Северо — Восточную Американскую компанию, стал её директором и распорядителем. Уже после его смерти компания была принята под покровительство центральной власти и стала называться Российско — Американской). Григорий Иванович исследовал Кадьяк, изучил южное побережье Аляски до Камышанской губы, изучил южное побережье Аляски до Камышанской губы, открыл Афогнак и другие острова Кадьякского архипелага. На карту были нанесены острова этого архипелага, Копайский и Чугайский заливы и побережье Аляски. Григорий Шелихов составил подробное описание природы, населения открытых им земель. В отличие от американцев, которые в те времена истребляли местные племена, русские стремились жить с алеутами и индейцами в дружбе и согласии, вовлекали их в меновую торговлю, взаимно обменивались разными премудростями жизни в трудных условиях. Сам Шелихов приписывал успех своего взаимодействия с кореннми жителями тому, что многое в быту русских казалось аборигенам чудом, и тому, что русские стали щедро делиться с ними этими чудесами. Строительство домов, огородничество, снасти и приемы более продуктивной охоты и рыболовства (кроме оружия, которое строжайше было запрещено давать аборигенам), новые для «местных» лакомства - пряники и леденцы, - баня, одежда и многие другие предметы привораживали аборигенов. «Так, привлек их к себе сердца, что они, наконец, назвали меня своим отцом», — писал Шелихов.
Известно, что Шелихов был, по-современному, весьма гуманистически настроен к аборигенным народам Сибири и Америки. От участников, разных экспедиций он постоянно требовал «под смертной казнью не обижать диких», «обходиться с ними ласково, ничего не требовать, не отнимать», те же, что никому не подвластны, то приглашать их в подданство, обнадеживая защитой от соседей». Вступив в «Русской Америке» во взаимодействие с одним из местных народов - кошенами — кадьякскими эскимосами — он дал своим подчиненным наказы: «Здешних обитателей, служащих при компании в работах, кагор и работнику, содержать в хорошем призрении, сытых, а последних обувать и одевать не только делом, но и словом... не допущать, обидчиков из своих без лицеприятия штрафовать». Естественно, такой подход сторицей отзывался дружбой от аборигенов.
Что касается эпизода с «наездом» в Иркутск представителей американских индейцев и островитян, то предшествовавшие и последующие обстоятельства Шелихов описывает следующим образом: «Разговаривая часто о порядке в России живущих и о строении, возбудил в некоторых такое любопытство, что сорок человек обоего полу захотели видеть селения российские: в показанном числе были и дети, коих при выезде моем оттуда дали мне дикие, чтобы хотя оные посмотрели здесь все находящиеся, ежели они сами того сделать не могут, и все оные выехали со мною в Охотск, из коих 15 приехали в Иркутск, а последние с возвратным отправлением судна моего, быв одетый одарены, возвратились».
Всё написанное Шелихов при посещении Петербурга показал Г.Р.Державину, и при содействии последнего в столице была издана книга «Записка Шелихова, странствования его в Восточном море». Позднее «Записку» перевели на многие иностранные языки.
Г.И.Шелихов скоропостижно умер в июле 1795 года, похоронен в иркутском Знаменском монастыре. На памятнике начертан стих Г.Р.Державина, начинающийся словами: «Колумб здесь российский погребён!».
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
