Памятник Г.И. Шелихову: новые материалы

Г.И. Шелихов скоропостижно умирает 20 июля 1795 г. Не вдаемся в причины его смерти: была ли она естественной или вызванной отравлением со стороны жены (такая точка зрения высказывалась), это не является предметом нашего исследования. Отметим только, что установка такого супердорогого (11 760 руб.) по тем временам памятника могла быть вызвана как побуждением увековечить память горячо любимого мужа, так и замаливанием греха смертоубийства, т.к. скорая болезнь и кончина вызвали различные толки, бросавшие тень на супругу мореплавателя Наталью Алексеевну, ее положение усугубляли также отсутствие письменного завещания Григория Ивановича и неясные обстоятельства, связанные с его болезнью и скоропостижной кончиной. Но может быть и другая причина. Шелихов был далеко не со всеми представителями иркутского купечества в дружеских отношениях, да и иначе быть не могло, они делили одну сферу добычи капитала, поэтому родственники Шелихова и хотели увековечить значимость фигуры своего родственника, дать понять окружающим, насколько он был «велик».

После смерти Шелихова его тело было предано земле в ограде Знаменского женского монастыря, позади алтарной части храма, где оно покоится и сейчас. С этого времени и начинается история создания памятника.

Можно предположить, что к этому приложил руку Николай Петрович Резанов, хорошо известный россиянам по рок-опере «Юнона и Авось». Еще при жизни Г.И. Шелихова, 24 января 1795 г. состоялось венчание его 14-летней дочери Анны с 30-летним Н.П. Резановым. В 1792 г. он в ведомстве Кабинета Ея Императорского Величества служит под началом Гаврилы Романовича Державина, а в январе 1794 г. был послан от фаворита императрицы графа Платона Зубова «с имянными депешами в Иркутск курьером» к иркутскому генерал-губернатору. Там произошли и сватовство, и помолвка. Отметим, что именно Г.Р. Державин одним из первых откликнулся на смерть Шелихова стихами «Надгробие Рыльскому имянитому гражданину Шелихову», опубликованными впервые в журнале «Муза» в феврале 1796 г.^[1]. Затем эти стихи были воспроизведены и на надгробном памятнике. Такое использование стихов неслучайно. Только грамотный и знающий литературу человек мог использовать удачные стихи поэта в целях увековечивания и прославления памяти морехода. Резанов был именно таким человеком. Позднее он явился одним из тех, кто сумел доказать императору Павлу I необходимость юридического утверждения Российско-Американской компании. Он же мог заказать и проект памятника кому-то из столичных архитекторов и скульпторов. Во всем памятнике читается рука профессионала. О том, что такой проект был, отмечается в письме Вениамина, епископа Иркутского и Нерчинского, к Амвросию, архиепископу Санкт-Петербургскому, и в послании Н. Резанова генерал-прокурору П.Х. Обольянинову^[2]. Но нам не удалось выявить документов, подтверждающих версию о непосредственном заказчике на памятник в лице Резанова, поэтому это остается только предположением. А вот факты.

Памятник, а в архивных документах он именуется «мавзолей», изготовлялся на Горнощитском мраморной ломки заводе с октября 1797 г. (возможно, ранее) по ноябрь 1798 г. Почему именно на Урале был размещен заказ? Место изготовления было выбрано в связи с тем, что только на уральских заводах работали с мрамором.

Заказ был сделан в экспедицию каменной ломки на Горнощитский мраморной ломки завод и гранильную фабрику. В числе производственных подразделений Екатеринбургской экспедиции в 1797–1805 гг. были гранильная и шлифовальная фабрика, размещавшаяся в Екатеринбурге, и Горнощитский мраморный завод. Фабрика занималась обработкой камня твердого. Завод – мягкого (мрамора, серпентинита, талькохлорита). В числе первых лиц Горнощитского завода были: смотритель (коллежский регистратор Александр Злыгостев), мастер, два архитекторских ученика и подканцелярист; на заводе работало 69 мастеровых[3]. Сегодня место, где был изготовлен памятник, – Горнощитский мраморный завод – называется Мраморское[4].

Здесь памятник и был изготовлен. Как значится в архивном деле, за декабрь 1798 г. на заводе изготовили «По указу Экспедиции мраморной ломки для жены иркутского именитого гражданина Шелихова мавзолея^[5] из разных мраморов в разных штуках вышиною 6 аршин, 5 вершков^[6]»^[7]. Вес памятника составлял 78 пудов 33 фунта^[8]. За работу по доверенности от Натальи Шелиховой расплачивался екатеринбургский купец Федор Федорович Логинов. Любопытно, что стоимость всех работ и материалов в Екатеринбурге обошлась заказчице в 2 805 руб.^[9] Работа была сдана заказчику 4 декабря 1798 г. Вот текст, как бы мы сегодня назвали, акта выполненных работ:

«…в присутствии Экспедиции мраморной ломки и прииску цветных камней, господа надворной Советник и кавалер Раздеришин, и бергмастера Патрушева

Слушали

Сего числа, сойдя в присутствие здешней Экспедиции, Екатеринбургский купец Федор Федорович Логинов объявил данную Ему о получении делающей по ведомству здешней Экспедиции при горнощитских фабриках по заказу для покойного имянитого Гражданина Шелихова мраморный Мавзолей от жены Его Шелихова доверенность и просил чтобы оную мавзолею Ему Логинову кому надлежит Приказать отпустить а сколько будет следовать за се к взнесённому прежде сего тысячи рублей задатку в казну денег не оставит Его в том известить почему он то количество денег и взнести в Экспедицию не преминет; а как Рапортом Горнощитского завода Губернской Секретарь и мастер Яковлев минувшего октября от 23-го числа сего года здешней Экспедиции донес в представленной с того завода от Смотрителя коллежского регистратора Злыгостева за ноябрь сделаемых разных мраморных вещах ценовой ведомости. Значит что... на мавзолей делом совсем уже окончена, а по учиненному в подаваемых от онаго Злыгостева в Экспедицию Ежемесячных ценовых делаемых вещах ведомостях против зарабатываемых бывшими притом мастеровыми дней и употребляемых на то припасов разчислению оказалось на дело то и мавзолей денежного расхода произведенного с жалование шесть сот пять рублей шестьдесят семь копеек, припасного двести сорок четыре рубля девяносто шесть копеек с четвертью, провиант оного оставшегося от выданного тем мастеровым провианта. За взысканием против покупной по двадцати копеечной за пуд цене четыреста сорок шесть рублей, семьдесят две копейки три четверти, мрамора по числу пудов сырого или необделанного употреблено на то по цене на сто пятьдесят пять рублей, часть Экспедиционного фабричного и прочего принадлежащего расхода тысяча девяносто семь рублей шестьдесят четыре копейки три четверти, итого две тысячи пятьсот пятьдесят рублей да на то число процентов по десяти копеек на рубль двести пятьдесят пять рублей отчего следует и полученная две тысячи восемь сот пять рублей и с того числа выплатить должно предполученные Экспедициею от упоминаемой Шелиховой по доверенности капиталом Логиным взнесённых в задаток тысячу рублей. Затем ещё следует к получению тысячи восемь сот пяти рублей и того ПРИКАЗАЛИ с купцом Логиновым данной Ему для получения от здешней Экспедиции делающейся при горнощитских фабриках для покойного именитого гражданина Шелихова от жены Его доверенности Списать точную копию оставить в Экспедиции при деле, а подлинную Ему Логинову возвратить чем Его известить что он Следующий за упомянутую мавзолею за выплаченную прежде полученный Экспедициею тысячи рублей до остальные тысячу восемь сот пять рублей оплатит тога Экспедиции чрез него надлежит... и мавзолей Ему прикажет отпустить.

Подписи Раздеришин, Патрушев»^[10].

Обнаруженная в архиве Свердловской области в Журнале протоколов заседаний экспедиции за 1798 г. запись по изготовлению мавзолея называет фамилию мастера, руководившего созданием памятника, – коллежского регистратора, а с 1798 г. губернского секретаря Н.Я. Яковлева.

Здесь нужно сделать некоторое отступление. Документальная база для выявления авторства надгробий, как указывает Р.С. Евсеева, как правило, скудна. Подпись скульптора или клеймо мастерской на памятниках подобного рода являются, скорее, исключением, чем правилом. Подспорьем могут служить результаты анализа композиции, выявление стилистических приемов, общих для отдельных групп памятников. Играет определенную роль даже выбор материалов, типичных для той или иной мастерской^[11]. Получается, что нам повезло. Мы узнали имя не архитектора, не скульптора, но непосредственного исполнителя памятника. Никита Яковлевич Яковлев (род. в 1749) – весьма знаменитая фигура в истории камнерезного дела в конце XVIII – начале XIX вв. Он был вытребован на Урал в экспедицию Я.И. Данненберга^[12] из петровской Канцелярии от строений в 1769 г. и на Горнощитском мраморном заводе прошёл путь от архитекторского ученика до мастера скульптурных дел^[13]. Именно он, будучи мастером, наблюдал за приготовлением ряда ответственных заказов.

Нам неизвестно, как часто Яковлеву приходилось выполнять заказы по изготовлению надгробий. Как мастер, набивший руку в работе над созданием надгробий, он мог иметь несколько готовых архитектурных проектов, вариантов более или менее усложненных и сочиненных им самим или кем-то другим. Заказчики, вероятно, использовали те варианты, которые предлагал монументщик, внося в них коррективы и пожелания, в отдельных случаях могли предложить и свой рисунок. Такое могло быть и в случае с нашим памятником, и тогда Яковлев становится уже больше, чем просто исполнитель. Конечно, в особых случаях надгробия заказывались профессиональным художникам и исполнялись по индивидуальному проекту.

Обратим внимание на то, что фабрика выполнила работы, связанные только с мрамором, но изготовлением бронзового барельефа она не занималась. Так же следует отметить и время окончания работ в Екатеринбурге – конец декабря 1798 г., а окончательно памятник был установлен над могилой через полтора года, во второй половине 1800 г. Значит, после декабря памятник должны были доставить в Иркутск или продолжить работы по изготовлению и установке на него барельефа. И здесь возникает вопрос – где был изготовлен барельеф Г. Шелихова? В самом Екатеринбурге или, например, в Санкт-Петербурге, где производство таких барельефов, да и вообще, художественное литье было уже отработано? Мы больше склоняемся к Санкт-Петербургу, но документальных подтверждений этой гипотезе у нас пока нет. 

По нашему мнению, в период 1799 г. проводились работы по доделке монумента, а в зиму с 1799 на 1800 г. его доставили в Иркутск. Более всего вероятно, что везли его в разобранном виде и уже на месте приступили к окончательной установке. Этим делом в Иркутске занимался второй зять Шелихова Михаил Булдаков. Он обратился к епископу Вениамину за разрешением на установку памятника, т.к. монастырская земля была в ведении епархиального начальства. И вот здесь-то и возникли затруднения. Местные епархиальные власти высказали свое неудовольствие, чтобы разрешить назревавший конфликт, Вениамин 6 июля 1800 г. обратился к архиепископу Санкт-Петербургскому Амвросию. Епископ писал:

«…на сих днях явясь ко мне г. Шелеховой зять г. Булдаков объявил, что они намерены в здешнем женском монастыре поставить монумент г. Шелехову, который погребен в оном монастыре за алтарем большой церкви против престола и требовал от меня на оное дозволение в некотором родом непременного усилия. Но как монумент сей чрезвычаен как по величине своей, так и по украшениям, ибо по словам Булдакова оной пять аршин в вышину, а по объявлению игумена выше алтаря, украшение же его представляют г. Шелехова покорителем народов, а при том помятуя, что в бытность мое в Александроневской лавре слыхал я, что таковые монументы, как например поставленный г. Ломоносову с высочайшего докладу сооружались, то в предосторожность сего рассудил я отсрочить на постановление онаго монумента моим согласием до получения от вашего высокопреосвященства предписание и наставление (здесь и далее выделено нами. – Авт.) просил я у них по сему случаю рисунка с онаго монумента с намерением приложить оной при сем для большей ясности, однако неразсудили дать мне оной, что самое так же подтверждает необыкновенность монумента, да и достоверно можно утверждать, что подобного в Александроневской лавре нет. Ибо и по цене стоит до двенадцати тысяч, так мне сам г. Булдаков сказывал. В сем состоит милостивейший Архипастырь, то что побудило меня трудить светлейшую особу вашу сею бумагою с покорнейшим прошением разрешения, можно ль дозволить поставить монумент оной в означенном монастыре? Есть ли же паче чаяния напрасно утруждаю ваше высокопреосвященство сим моим представлением, то я не имея ничего в извинение мое представить кроме единого моего недоумения, почему и нижайше прошу преподать мне великодушно прощение, ибо я совершенно удален от того, чтоб желал чрез сие причинить какое либо г. Шелиховой неудовольствие: да и отсрочка на несколько месяцев не может составлять кажется ни малейшего в намерении ей помешательства, буде оно дозволительно исполнить без малейшего препятствия. Впрочем, препоручаю себя благоволению и покровительству вашего высокопреосвященства пребываю к священной особе вашей с истинным великопочтением и с совершенной преверженностью»^[14].

Приводя выделенные нами доводы, епископ намекал на то, что памятник этот выше алтаря, значит, оскорбителен для церкви, а его украшения, особенно надписи, чрезмерно превозносят заслуги Шелихова. Назвать простого купца «покорителем народов», по рассуждению епископа, выглядело, вероятно, принижением имперской особы. Епископ снимал с себя всякую ответственность по этому вопросу, прося помощи у более высокого церковного руководства. Архиепископ Амвросий был поставлен в сложное положение, вероятно, хорошо зная различные дворцовые интриги и политические течения. Знал он и о том, что император Павел I благосклонно отнесся к созданию РАК, у основания которой стоял Шелихов. Поэтому он обратился за разрешением вопроса к могущественному генерал-прокурору П.Х. Обольянинову. Обольянинов, прекрасно понимавший, кто есть кто в империи, знавший многое, о чем владыка, может быть, и не подозревал, не стал разводить большую переписку, а обратился непосредственно к Н.П. Резанову, затребовав у последнего рисунок памятника. В ответ Резанов 22 июля, не представив просимого, высказал упреки в адрес иркутского купечества и самого епископа, считая происходящее происками завистников, а далее обстоятельно, по пунктам, постарался доказать генерал-прокурору значение как самого Шелихова, так и памятника, ему устанавливаемого. Он, в частности, писал:

«Из почтеннейшего отношения Вашего Высокопревосходительства, коим изволите требовать рисунка монументу Шелиховскому, вижу я, что зависть Иркутских купцов и недоброхотство к нам в дружбе с ними пребывающего тамошнего епископа Вениамина, представили сей родственный подвиг со всем в другом правительству виде. Первое, что это не монумент, а мавзолей, каковых здесь в Невском монастыре множество, а в Иркутске, конечно, это еще первый.

Второе, что ставится не на площади и не в городе, а в Знаменском монастыре, к городу прилегающем, и в ограде за церковью на самом том месте, где предано земле тело покойного. Третье, что оно делает украшение и монастырю и будет в потомстве памятником росской предприимчивости.

Я здесь рисунка оному не имею (возможно, Резанов и лукавит. – Авт.), но донесу Вашему высокопревосходительству, что весь мавзолей ничего более не представляет, как обелиск на пьедестале из разных екатеринбургских мраморов. На нем в бронзовом барельефе портрет покойного; кругом надписи, когда родился, женился, был в Америке и умер; так же г-на Державина надпись, которую при сем приложить честь имею. Между обелиском и пьедесталом на тумбе высечены в барельефах Меркурьев жезл, компас, якорь и тому подобное означающее звание купца и морехода. Весь пьедестал с обелиском составляют две сажени с полуаршином. Он делан в Сибири пять лет и стоит семье нашей до 10 000 рублей. Издержка сия есть жертва нашей благодарности. Впрочем, когда в иностранных государствах ставят великим мужам, как то писателям, музыкантам и художникам публичные монументы, то неужели сей росс, приведший в подданство многие народы, не заслуживает никакого и на могиле своей надгробия? Я всепокорнейшее прошу ваше высокопревосходительство милостиво войти в сие обстоятельство, и разреша недоумения злобствующих невежд, осчастливить благодарное наше семейство, впрочем, и самый монастырь в котором погребен тесть мой, получил от нас знатную ссуду, кроме поправок нами сделанных, как то каменной ограды и тому подобного»^[15].

Можно считать, что Резанов сумел убедить генерал-прокурора в необходимости установки памятника в таком виде, в котором он был создан, не последнюю роль сыграл и большой денежный вклад семьи Шелиховых на строительство новой ограды монастыря. Поэтому на следующий день Обольянинов, докладывая императору суть дела, представил все аккуратно и осторожно. Как верно отмечает Ю. Радченко, «Если бы Павел нашел (а это легко могло случиться), что рыльскому купцу приписываются чуть ли не царские доблести, если бы Павел вник, что в надписях на памятнике неоднократно восхваляются деяния ненавистной ему матушки Екатерины, мог бы разразиться высочайший гнев, и – не быть памятнику! Однако обошлось»^[16]. 24 июля довольно сухо изложил свой ответ Обольянинов Амвросию:

«Милостивый государь мой.

По отношению ко мне вашего высокопреосвященства, о приготовленном надгробии для поставления в Иркутском женском монастыре над телом купца Шелехова я имел счастье докладывать государю императору и, получив высочайшее его императорского величества повеление надгробие то поставить, честь имею сообщить оное вашему высокопреосвященству для надлежащего исполнения. В прочем с истинным и непременным почтением пребываю навсегда

Милостивый Государь мой, вашего высокопреосвященства покорный слуга»^[17].

Тот, в свою очередь, 26 июля отписал в Иркутск Вениамину. Вопрос был решен. Препятствия к установлению памятника сняты. По-своему это уникальный случай, когда надгробный памятник устанавливался по Высочайшему повелению.

Примечания

Иркутску 350 лет – история и современность: Материалы всероссийской научно-практической конференции "Сибиряковские чтения" 12–13 октября 2011 г. Иркутск, 2011. С. 228–238.