Крестьянское хозяйство (двор) // «Историческая энциклопедия Сибири» (2009)

Крестьянское хозяйство и в демографическом, и в хозяйственном отношении представляло динамичную ячейку. Его АХК постоянно эволюциони­ровал, что обусловлено естественными законами смены поколе­ний, разрастания и дробления семей, а также природно-климатическими ритмами, колебаниями рыночной конъюнкту­ры, налоговой политикой. Тем не менее в качестве желанной цели крестьянина выступала именно стабильность. Га­рантию стабильности крестьянин видел в относительно сбалансированном АХК, с наличием в нем 2 основных сфер деятельности: земледелия и скотоводства — и созданием на их ба­зе многопрофильного комплексного производства. Внеаграрные за­нятия для основной массы крестьянского хозяйства являлись источником дополнительного дохода. В Кайлинской приписной волости, ставшей к середине XIX в. в Приобье одной из наиболее развитых в аграрном отношении, 60% крестьянских хозяйств имели в составе своих АХК от 1 до 5 товарных отраслей, производивших на рынок хлеб, мясо, масло, лошадей, мед. Сочетаясь друг с другом, эти 5 отраслей давали до 20 вариаций АХК. Чем боль­ше отраслей насчитывалось в АХК, тем более заметна была ориентация двора на коммерческое производство продук­ции. В некоммерческой (мелкотоварной) группе крестьянского хозяйства (40%) многопрофильность АХК также позволяла создавать и реализовывать «излишки». Прямо пропорциональная связь между состоятельностью крестьянского хозяйства и числом семейных работников проявляет себя только в рамках мелкотоварного уклада. В коммерческой группе крестьянского хозяйства эта связь обратная: чем больше семья и число работников, тем ниже социальный статус хозяйства и его рыночные поставки: богатый двор имеет 6,9 едока, середняцкий — 8,0, бедняцкий — 8,4; число ра­ботников в них составляет соответственно 1,4; 2,2; 2,4.

В сибирской деревне аграрная специализация крестьянского хозяйства на какой-либо одной товарной отрасли до середины XIX в. не вполне очевид­на. Даже самые состоятельные крестьяне стремились придать своему хозяйству комплексность. Эта закономерность вид­на как в приписной алтайской деревне, так и в казенных АХК самых богатых аграриев Приобья в 1820—40-е гг. вклю­чал: у кайлинца Ф. Боенова — 1 семейного работника, 130 лошадей, 85 голов крупного рогатого скота, 73 десятин пашни; у карасукца Н. Заковряшина — 1 семейного работни­ка, 300 лошадей, 50 голов крупного рогатого скота, 5 десятин паш­ни. Огромное хозяйство казенного крестьянина И. Ерлыкова (1831, Новоселовская волость Енисейской губернии) имело жи­вотноводческий уклон, но тем не менее являлось «самодоста­точным»: 25 жеребцов, 50 меринов, 700 кобыл, 200 же­ребят, 200 быков, 250 коров, 100 телят, 15 баранов, 300 овец, 300 ягнят. Посев в нем измерялся 6 десятинами, огород — 26 грядками овощей, включая картофель. За год во дворе производилось 300 аршин холста, 30 — сукна, 20 аршин сукманины и 20 кушаков. Все хозяйство вели 1 мужчина и 3 женщины. Таких крупных крестьянских хозяйств в Сибири было немного (обычно не более 1 на волость). Гораздо чаще капиталы накапливались незаметно, вне основных сфер АХК, за пределами двора.

Крестьянские хозяйства в Сибири как единица социально-экономической структуры в процессе аграрного освоения выступало элементом одно­го из двух сбалансированных укладов: мелкотоварных (крестьянских) и мелкобуржуазных, характерных для общества доиндустриального пе­риода. При такой системе у крестьянина всегда имелась перспектива для приобретения более высокого статуса. Элементы обоих укладов могли присутствовать в струк­туре 1 двора; вместе с тем конкретное крестьянское хозяйство в своей ис­тории могло неоднократно проходить фазы мелкотоварных и мелкобуржуазных укладов.

Во второй половине XIX — начале XX в. в Сибири существо­вало несколько видов крестьянского хозяйства, различавшихся по их демографической структуре: 1) семейные дворы, состоявшие только из членов 1 крестьянской семьи или имевшие в основе конкрет­ную семейную ячейку; 2) дворы крестьян-одиночек, не вступивших в брак или потерявших семью; 3) договор­ные домохозяйства, ядром которых было объединение на па­ритетных началах представителей 2 или более семей. От­ношения родства или свойства между всеми членами 1 домохозяйства не были обязательными. В домохозяйстве лю­дей объединяла не только совместная работа, но и совместное проживание, общий быт.

По данным Всероссийской переписи 1897, в селениях То­больской, Томской, Енисейской и Иркутской губерний, Ак­молинской и Забайкальской областей средняя людность деревенских домохозяйств составляла 5,7 человек. Подавляющее большинст­во крестьянских хозяйств (97,1% в Западной Сибири, 94,9% в Восточной Сиби­ри) являлось «хозяйствами лиц, связанных родством», т. е. семейными, в их составе насчитывалось в среднем 5,7 человек. «Хозяйства лиц одиноких» (2,7% в селениях Западной Сибири, 3,8% в деревнях на востоке региона) состоя­ли в среднем из 1,7 человек. Остальных домохозяйств было немно­го — 0,5% в целом по уездам Сибири, но они являлись самыми «многодушными» (например, на западе региона в них входило в среднем 12 человек). В состав крестьянского хозяйства, наряду с «за­конными» представителями основного ядра, довольно часто входили «посторонние», или приселившиеся, лица. Основные категории «посторонних»: 1) наемные работники — сельскохозяйственные рабочие, няни-«пестуньи», прислуга; 2) задержавшие­ся в доме проезжающие и захожие гости; 3) постоянные квартиранты, «жильцы»; 4) призреваемые, воспитанни­ки, «нахлебники»; 5) «сожители» — лица, состоящие в консенсуальном браке с домохозяевами или с кем-то из «домашних». Во всех категориях «посторонних» было много родственников и свойственников домохозяев, что свидетельствует о наличии в селениях развитых фамиль­но-клановых отношений. Приселения обнаруживаются (по выборочным данным Тобольская губерния 1897) в 20—30% домохозяйств, но дворам крестьян-одиночек они присущи в большинстве случаев, ведь в одиночку в деревне бы­ло невозможно вести хозяйственную деятельность. Наем рабочей силы на­много превышал масштабы всех других приселений. Про­цесс социального разложения крестьянства Сибири проявлялся, в частности, в том, что годовые и сроковые батраки (в оди­ночку или с членами своих семей) нередко проживали в нанявших их домохозяйствах, относившихся главным образом к высшему социальному слою деревни. По данным сельскохозяйственной переписи 1916, в состав каждых 100 зажиточных дворов Томской губернии входило около 30 батраков-приселенцев, в середняцких дво­рах соответственно показатель приближался к 10.

Людность и структура домохозяйств, а также образ жизни их членов заметно различались в разных сословных (собственно крестьянство и казачество), субрегиональных (в базо­вой для развития капитализма зоне вдоль транспортных ма­гистралей и в стороне от нее), этнических и конфессионных группах крестьянства Сибири. Но постепенно эти различия нивели­ровались. Особенности дворов в различных социальных группах, наоборот, оформлялись и становились более заметными. Большей средней величиной отличались переселенческие хозяйства; в их составе доминировали трудоспособные мужчины и лица младших возрастов. Размеры и состав семьи были напрямую связаны с имущественной состоятельностью двора. В 1916 в Томской губернии дворы с посевом до 1 десятины насчитывали 4,5 человек, в том числе 2 трудоспособных; дворы с посевом от 25 до 50 десятин — соответственно 12,9 и 5,4 человек.

Относительная многолюдность переселенческих хозяйств, рост то­варности сельскохозяйственного производства, сокращение числа разделов в военное время оказали определяющее влияние на динамику людности крестьянского хозяйства в регионе. В 1917 в среднем на 1 крестьянский двор в Сибири приходилось 6,1 человек (включая мужчин, мобили­зованных в армию). Общее число крестьянских хозяйств в регионе по сравнению с 1897 выросло в 1,6 раза. Динамика демографического и экономического развития влияла на производительные силы крестьянского хозяйства. На рубеже веков среднестатистическое хозяйство крестьян, проживавших в основных сельскохозяйственных районах Сибири, увеличивало посевные площади и поголовье крупного рогатого скота. Число лошадей и мелкого скота в нем в связи с изменением специализации сибирского животноводства с мясной на молочную, наоборот, снижалось. В конце 1-го и нач. 2-го десятилетия XX в. средние размеры крестьянского хозяйства умень­шились. Причиной стал массовый наплыв переселенцев (см. Столыпинская аграрная реформа), большинство которых в первые годы жизни в Сибири имели относительно небольшие хозяйства. Адаптируясь к местным условиям, они постепенно наращивали свою хозяйственную состоятельность. В итоге с 1912 площади посева и поголовье скота в расчете на 1 двор стали расти. Первая мировая война не сра­зу прервала данный процесс. В 1916 на 1 крестьянское хозяйство на территории будущего Сибирского края приходилось 6,4 десятин посева, 4,2 лошади, в том числе 3,1 рабочих, 5,8 головы крупного рогатого скота, в том числе 2,9 коровы. По посеву и поголовью коров эти показатели превосходили уровень 1897. В 1917 средняя обеспеченность крестьянского хозяйства на Дальнем Востоке составляла 7 десятин посева, 3,2 головы рабочего скота. Сибирское крестьянство отличала высо­кая степень имущественной дифференциации. Основным занятием беспосевных и безлошадных сельских пролетариев являлся наемный труд. На противоположном полюсе деревни находились крупные предпринимательские хозяйства. Крестьянин села Бруснево Барнаульской волости П.А. Глебов имел 18 рабочих лошадей, 70 коров, 260 овец и 53 десятин посева. Большинству крестьянских хозяйств, особенно в среде зажиточных старо­жилов, а территориально — в наиболее освоенной южной полосе Сибири, была присуща многопрофильность, при ведущей роли земледелия и тесно связанного с ним животноводства. Таким образом проявлялась одна из институционных характеристик крестьянства — класса мелких сельскохозяйственных производителей, которые вырабатывают в основном для собственного потребления большую часть необходимых для жизни продуктов. Крестьянское хозяйство в эпо­ху модернизации экономики все прочнее интегрирова­лось в товарно-денежные отношения и тесно связанное с ними общественное разделение труда, но на рубеже XIX— XX вв. этот процесс был еще далек от завершения. Не только от экономической специфики местности, наличия денежных и материальных средств в домохозяйстве, но также от людского соста­ва, его возможностей пополнения зависел выбор конкретной конфигурации сфер хозяйственной деятельности двора. Многопрофильные хозяйства были максимальными по своей людности, а относительно немногочисленное чисто земледельческие или, наоборот, беспашенные, занимавшиеся добывающими и обрабатывающими промыслами, имели небольшой состав. Еще одна институционная характеристика крестьянства — базирование его экономической жизни на труде членов семьи до­мохозяина. Дополнительную роль у зажиточных селян играл труд годо­вых и сроковых, а также поденных наемных работников (последние обычно не жили в доме нанимателя и в домохозяйство не входили). Определенное значение имели традиционные виды фамильно-клановой и соседской взаимопомощи — артели, «помочи» и другие.

Хозяйственная деятельность на земле всегда являлась системообра­зующей, стержневой сферой образа жизни крестьянина. Конфигурация сфер семейно-экономической деятельности, традиционное распределение трудовых обязанностей между «домашними» дик­товали необходимость ускорения раздела семейного двора или отказа от такового, торопили «большого голову» до­мохозяйства со свадьбой сына или воздерживали его от вы­дачи замуж дочери, заставляли соединиться с другой семьей в «договорном» хозяйстве, способствовали найму батраков, приходу в дом зятя-«приймака» и т. д. Существовала и противоположная связь: от людности и состава домохозяйства во многом зависели выбор его основных и вспомогательных занятий, распределение и координация трудовых ролей его членов.

Рабочее время и силы взрослых членов домохозяйства — мужчин были задействованы прежде всего на полевых работах (раскорчевка «новин», пахота, посев, сенокоше­ние, жатва хлеба косами) и обмолоте хлебов; в животноводстве — на обеспечении всего скота водой в стойловый пери­од, уходе за лошадьми; в домашнем быту — на заготовке дров. Мужскими промыслами считались извоз, охота, рыбо­ловство, обработка металла и дерева. Главные и весьма тру­доемкие женские занятия — прополка полей от сорняков, сгребание скошенного сена, большинство огородных ра­бот, жатва хлебов серпом, уход за всеми видами скота (кроме лошадей), доение коров и переработка молока. Огромные затраты труда женщин требовались в пряде­нии и ткачестве, но особенно — в сфере домашней работы (приготовление на всех пищи, уборка, пошив и стирка одежды и другое), которая отнимала более 40% всего рабочего времени и удлиняла женский рабочий день на 1—2 часа по сравнению с мужским. Важные обязанности возлага­лись на подростков — боронить пашню и заделывать семена, управлять лошадью во время перевозки копен на сенокосе и обмолота хлебов «молотягой» (мальчики), водиться с младшими детьми (девочки). В работах по жили­щу и подворью, в уходе за малышами до глубокой ста­рости участвовали пожилые люди. В семье и домохозяйстве большую роль играла взаимная поддержка родных людей. Но характерной особенностью этих институтов в доиндустриальную эпоху являлась авторитарная власть главы до­мохоз-ва — «большака»; в сфере жен. работ и жен. быта относительно автономно доминировала «болынуха» — жена домохозяина. Такие проявления модернизации деревни, как рост применения сельскохозяйственных машин, привлече­ние наемного труда со стороны, пробуждение личностно­го самосознания, способствовали облегчению труда членов крестьянского двора, в том числе женщин и детей, перестройке хозяйственных обязанностей и отношений.

Крестьянское хозяйство было многофункциональной ячейкой. В основном в рамках семьи и домохозяйства происходила социализа­ция подрастающих поколений, ядром которого было тру­довое и морально-нравственное воспитание. Общение сель­чан, формирование и поддержание психологических установок, восстановление жизненных сил — тоже происходили в кругу «домашних». Крестьянское хозяйство было одной из элементарных ячеек общественной структуры, в эпоху модернизации уси­ливалась его связь с многогранной жизнью локального, ре­гионального и национального сообщества. Даже участие крестьянства в об­щественном движении подразумевало тесную увязку с функ­ционированием трудового домохозяйства. В зимнее время, когда крестьяне не были заняты полевыми работами на своих наделах и арендованной земле, количество крестьянских выступ­лений против различных аспектов политики властей, гос­подствующих общественных порядков было максимальным. Минимум социальной и политической напряженности в деревне сов­падал с периодами самых интенсивных весенних и особенно осенних полевых работ; в летнее же межсезонье происхо­дил новый всплеск крестьянской активности, но он далеко не достигал зимнего уровня.

Капиталистическая модернизация сибирской деревни привела, в частности, к появлению следующей тенденции: некоторая часть крестьянских хозяйств теряла свои институционные признаки, суживала функции — переставала быть ячейками общественного производства, социализации новых поколений. Эта тенденция проявилась на социальных полюсах деревни. Бедняцкий двор в ходе пролетаризации или пауперизации распадался или трансформировался в группу близких родственников, живущих совместно, но работающих по найму в чужих хозяйствах. Дворы наиболее крупных сельских предпринимате­лей и торговцев-ростовщиков, обрастая наемной рабочей си­лой, превращались в ядро капиталистической кооперации или хозяйства фермерского типа. Однако указанная тенден­ция на рубеже XIX—XX столетий не приобрела мас­штабов, которые бы серьезно угрожали существованию основной массы крестьянских хозяйств.