В моем дневнике много неверных, иногда даже нелепых суждений — это. разумеется, затруднит историка, который будет гнаться за верностью описания событий; но зато будет драгоценным кладом для того, кого займет дух, понятия, направление и интересы нашего общества. Ведь все это, что я записываю, говорится и комментируется в обществе, значит, занимает его, значит, согласно с его уровнем развития.
Всеволод Вагин
Сентябрь, 25. <...> Вчера при встрече Иннокентия (зачеркнуто, карандашом сверху - Вениамина1. - О. Б.), ему поднесли на перевозе икону Божьей Матери. Значит, не он подошел к Богородице, а она к нему. <...>
Октябрь, 10. Вчера было у Сук[ачева]2 совещание с Мамонтовым, присланным из Мин[истерства] Нар[одного] пр[освещения] по Пономаревскому делу3. Это человек очень неглупый и, по-видимому, знающий дело. На совещании был Геллер, в качестве поверенного города он показался еще глупее, чем я предполагал, так что, по-видимому, своими бестактными вопросами и бестолковыми суждениями рассердил Мамонтова. Совещание кончилось тем, что городские 200 т[ысяч] р[ублей] получатся городом не ранее, как по возвращении его в П[етер]бург, так как все дело находится (здесь?). Кстати: дело города с Каразиным4 проиграно, и надежды Геллера на гонорар рушились.
Октябрь, 14. Вчера дума решила ходатайствовать о гимназии5. Более всех и глупее всех ораторствовал Стрихарский6, он просто не давал говорить Птицыну7. Председательствовал Киселев8, по обыкновению, безобразно. Жалоб на министра пуще всего, воспрепятствовали шкурные инстинкты. Это ясно было из мелких возражений гласных Птицыну. Вообще мы забываем, что обязаны служить не щадя живота. <...>
Ноябрь, 2. На Сукачева, говорят, был донос, что он все полученное им состояние (огромное) употребил на дело сепаратизма. Доказательством его сепаратистских стремлений приводили то. что он учреждает в городе школу, разумеется с целью пропаганды, и распространяет свою зловредную деятельность этого рода даже за пределами города, именно учредил школу в Куде. Дело было еще при Петрове9; не знаю, что он отвечал. А нам бы побольше таких сепаратистов. Если бы это было при Коленке10, то, пожалуй, он наделал бы по этому поводу три короба Игнатьеву11.<...>
Секретарем в Управу Сук[ачев] принял Фабриция12, кот[орого] Игнатьев выгнал из поч[т]мейстеров. Напрасно Сук[ачев] дает приют всякой дряни.
Ноябрь, 3. Чудновский13 не знает, что с собой делать. В статистики Игнатьев его не берет; в управление секретарем он тоже не попал, и едва ли попадет, п[отому] что Сукачев, по-видимому, боится брать политического. Чудновский рассказывал, что полиция с ним глупила (?): обязывала его подпиской не выезжать без ее ведома, объявляла ему, что он состоит под надзором полиции и т. п. Вероятно, он состоит под тайным надзором, как и все мы, грешные, а полиция умудрилась обратить этот надзор в явный, а Игнатьев еще подчеркивает его, не допуская Чудн[овского] к занятиям, которые, по его словам, предоставлены ему даже департаментом полиции. Трусости и угодливости Игнатьева, кажется, нет границ. Но за ним замечается и кое-что похуже. <...>
Ноябрь, 4. Вчера, т. е. 3, когда дума избрала меня уполномоченным в комиссию, учрежденную ген[ерал]-губ[ернато]ром по Пономаревскому делу. Что я буду делать в этой комиссии, ей-богу не знаю. Сегодня у меня будет Мамонтов — министерский чиновник по этому делу, и тогда оно объяснится. <...>
Ноябрь, 9. <...> Мамонтов принял большое участие в Людмиле Корф14 и предложил ей, если приедет в П[етер]бург, остановиться в его семействе и познакомиться через него с музыкальным миром. Вообще, Мамонтов очень доволен Иркутском, а в отношении учебных заведений говорит даже, что Иркутск перещеголяет многие другие города. Едва ли это не комплимент. Но и то сказать, что такие народные школы (здания), как Кладищевская, едва ли найдутся в остальной России. <...>
Ноябрь, 10. Игнатьев внезапно посетил учительскую семинарию, осмотрел все ее уголки, даже такие, в которые Агапитов15 никогда не заглядывал, и нашел страшные беспорядки. Между прочим, он удостоверился, что один из учителей был учеником. Следствием этого и было назначение ревизии Черокова. Игнатьев в частном разговоре выразился, что всегда говорит: «Все благополучно, вашество», - а посмотрит — и найдет беспорядки. Вместо Златковского16, говорят, назначен Савенков17; лучше бы назначить его в учительскую семинарию, чтобы привести ее в достойный вид. <...>
Ноябрь, 18. Третьего дня к Сиверсу18 пришел младший сын столяра (?) Кербера и стал просить у него места, а когда Сиверс в месте отказал, то 50 руб. (?) одолжил (?) Когда Сиверс отказал и в этом, то он выхватил револьвер и застрелился. Так, по кр[айней] мере, рассказывает Сивере. Дело происходило без свидетелей в кабинете. Сив[ерс] послал за полицией и велел ей убрать труп, а пол в кабинете распорядился вымыть. Полиция послушалась и даже не сделала акта осмотра. Теперь за дело взялся прокурор — ему к празднику будет порядочная пожива. Так как дело было один на один и положение тела К[ербера] после смерти неизвестно, то еще вопрос, сам ли К[ербер] застрелился или С[иверс] убил его. В К[ербере] две пули. <...>
Ноябрь, 19. В городе более и более держится слух, что Кербер не застрелился, а застрелен Сиверсом. Беспорядок дознания как нельзя благоприятствует этим слухам. Говорят, что медицинское вскрытие производил не полицейский (городовой) врач, а совершенно посторонние — Зисман19 и пр[очие]; что они изрезали труп так, что новая экспертиза будет невозможна, и нашли разжижение мозга. Во всяком случае (зачеркнуто), это дело было бы темным даже и тогда, если бы были приняты все законные меры к разъяснению его; и теперь оно еще темнее. <...>
Ноябрь, 29. Графиня20 как-то была в женской гимназии на уроке арифметики.
Железняк21 задал ученице задачу. «Вы задаете совершенно непонятные задачи», — сказала графиня Железняку. А Железняк, обращаясь к ученице, сказал: «Решайте задачу так, чтобы ее могла понять графиня». И ученица принялась разжевывать ей задачу, как маленькому ребенку. Теперь ее с[иятель]ство терпеть не может ни Железняка, ни арифмет[ику]. Вообще она старается ныне (?) не вмешиваться в учебную часть, так как Мамонтов сказал ей, что это не ее дело: да ведь сердце не камень.
Сегодня последний день 86 года (вероятно, описка, следует читать 87 года. - О. Б.). Дневник мой с каждым годом становится беднее и фактами, и мыслями. И сам я стал ленивее, и в голове у меня меньше, и фактов меньше знаю. Теперь мне уже нет охоты записывать всякую мелочь. Попробую, по кр[айней] мере, записать то, что мне кажется поважнее. 23-го я доказывал в думе неправильность отчета Медведник[овского] банка за 86 г[од]. На меня, разумеется, напали, что такие мнения (?) подрывают авторитет (как выразился Стрихарский) банка, что это благодетельное (?), разумеется, для тех, кому дает деньги, — учреждение и что действия его вполне правильные. Но на елке у Сукачева я встретился с Зиминым, кот[орый] говорит о банке почти тоже, что и я. Кстати: при назначении ревизии банка купцы (вероятно, попечители банка. — О. Б.) просили Игнатьева не назначать Зимина, как служащего в соперничающем учреждении; он отвечал, что уже назначил. Игнатьев тоже говорил со мной на этой елке о банке. Кроме того, он говорил о средствах увеличить городские доходы — в видах, как будто бы благодаря (?) города, а в сущности для того, чтобы иметь возможность побольше содрать за полицию. Он говорил, что министерство разрешает новые сборы, а в таких городах, где собирается только 1/2 оценочного сбора, если только будет доказана высота оценки. Но дело в том, чт: благоустройство города должно идти с: руку с благосостоянием города, должно (?) и быть его следствием, а у на: хотят достигнуть его разорением жителей новыми налогами. Правда, предполагается ввести налоги на лошадей, собак и экипажи, но если из них исключить необходимые для домашнего обихода, то много ли останется и многие ли подвергнутся обложению? Игра не будет стоить свеч. <...>
Январь, 3. Александр Трапезников22 , в благодарность за радушны: прием, пожертвовал, говорят, городу, 80 т[ысяч] р[ублей], но опять с какими-то условиями, которые, пожалуй, окажутся неудобоисполнимыми для города. Подробностей еще не знаю.
Январь, 22. Вчера по поводу моего мнения о банке в думе был страшный шум. Некоторые — кажется, главным образом, Стрихарский и Чурин23 – уверяли, что в протоколе записано не то, что я говорил, а прежнее мое мнение, взятое мной обратно. Очень жалко, что я опоздал и пришел в думу в то уже время, когда шум этот кончился; но по всей вероятности при мне его бы и не было бы, потому что гласные не решились бы утверждать в глаза мне, что я будто бы сделал подлог.
Третьего дня (в среду) было совещание комиссии по Трапезниковской школе. Председательствовал Раевский. Решили принять курс (?) двухклассного сельского училища Мин[истерства] нар[одного] просвещ[ения], маленьким дополнительным. Я думаю протестовать против двух положений: а) ранний (с 7-летия) прием детей б) исключение русского языка из дополнительного курса. <...>
Февраль, 5. <...> Вчера в думе, между прочим, рассматривался вопрос о полиции. Мое мнение о том, что мы не имеем права увеличивать присвоенное (?) законом содержание полиции, произвело довольно сильное впечатление; но, тем не менее, вопрос решился только наполовину, и решился, как всегда и бывает в таких случаях, навыворот. Дума исключила из сметы добавочное содержание полиции на вторую половину [18]88 г[ода] и в то же время оставила открытым вопрос: сейчас ли рассматривать вопрос о содержании полиции или рассматривать его особо.
Мое предложение об утверждении пособия библиотеке в сумме 1350 руб[лей] в год, — провалилось. Против него восстал Стрихарский, который, по обыкновению, говорил очень много, и тоже, по обыкновению без всякого руководящего начала. Его мнение взяло перевес, и 500 р[ублей], кот[орые] я думал было обратить в постоянное пособие б[иблиоте]ке, ассигновали только (?) на[18]88год. <...>
Февраль, 13. Вчера в думе рассматривалось предложение Стрих[арского] и Крыл[ова]24 о иске с казны за отопление и освещение острога25; предложение нелепое, кот[орое] можно было сделать только при полном незнании подходящих законов, а также и порядка судопроизводства. Оппонировали только я и Кальмеер, — последний в качестве члена тюремного комитета, но и он плохо знал сущность дела; против иска был также Звягин26, кот[орый] как юрист более или менее понимал дела, но он мало говорил и не участвовал почему-то в баллотировке. Гласным улыбалась перспектива получения из казны нескольких тысяч р[ублей], и они, всегда жадные до денег, с большим сочувствием приняли проект Стрихар[ского]. Понятно, что дума останется в дураках с этим иском. Но более и более расхожусь во взглядах с думой и с рельефным (?) нынешним ее председателем Стрих[арским]. По делу об отлучках городских голов я тоже пошел вразрез с большинством, но тут у меня все-таки была хоть маленькая поддержка.
Февраль, 15. Вчера в «Московском подворье» и около него какой-то пьяный помощник пристава отругал и чуть не прибил Игнатьева. История странная и глупая. По-видимому, пристав не знал личности Игн[атьева]. Хорош полицейский должен быть, кот[орый] не знает даже своего Главного начальника.
Осликовский27 внес в думу предложение, в котором доказывал, что сделка с наследниками Трапезникова28 заключена городом незаконно и требует созыва чрезвычайного заседания по поводу этого предложения. Я советую голове пренебречь этим требованием, как не основанном на законе, и назначить дело (?) к слушанию в обыкновенном заседании. Вообще, по-моему, со стороны Сукачева самое лучшее, не придавать этому делу особенной важности и изъявлять готовность на разрешение сделки.
Февраль, 20. По заявлению Ослик[овского] все еще ничего не сделано. Голова передал его Киселеву (т. е. устранил себя), он (?) тоже, говорят, хочет возвратить его Осл[иковскому] через полицию, т. е. сделать тысяча первую глупость к числу тех, которыми он уже так много прославился. Вообще, мне не нравится, что во всяком подобном деле голова пускается в экивоки, вм[есто] того чтобы действовать на точном основании закона. Он трус вообще, а тут, по-видимому, и дело-то нечисто. <...>
Февраль, 25. <...> Сукачев беспрестанно дурит. Прошло полтора месяца со времени получения закона о рассрочке выкупа 5% билетов первого выпуска, и он только сегодня вздумал назначить заседание, и притом чрезвычайное, для рассмотрения этого вопроса. Вообще, административных способностей у него нет нисколько; есть ли другие - это вопрос; во всяком случае, он более bon vivan, чем человек дела, - и более артист в душе; его занимают картины, цветы и т[ому] п[одобное]. Все это было бы прекрасно, если бы кроме этого было и что-нибудь другое. <...>
Март, 1. Вчера было назначено заседание думы для обсуждения вопроса о назначении из городских сумм ежегодно 31 1/2 т[ысячи] р[ублей] на полицию. Дума, по обыкновению, не состоялась, но прибывшие гласные (12 чел[овек]) в один голос высказывали неудовольствие, что их так бессовестно надули: ведь граф29 обещал выхлопотать, чтобы две трети расхода на полицию были отнесены на счет казны, а между тем донес министру, что город обладает достаточными средствами даже на не совсем нужные расходы, след[овательно], может снести расход на полицию. Я всегда говорил, что Игн[атьев] - мазурик, кот[орому] нельзя верить. Я приготовил проект приговора, который, вероятно, не понравится Игн[атьеву], пот[ому] что доказывает прямо противное тому, что он утверждал. Впрочем, ведь это медные лбы, им только бы сохранить милость двора, а на остальное им наплевать. <...>
Март, 6. Заявление Ослик[овского] о мировой сделке объясняют тем, что он и Садовн[иков]30 получили 10 т[ысяч] р[ублей] за то, чтобы составить и провести это заявление, повредить Сукачеву перед выборами и затем провести в головы Плетюхи-на31. Неужели будущая дума унизится до того, чтобы сделать своим председателем спиртоноса и скупщика краденого золота? Я думаю, что 10 т[ысяч] всецело забрал в свои руки Осл[иковский], а Сад[овников] действовал совершенно бескорыстно, единственно по своей страсти пакостить вообще и, в частности, пакостить Сук[ачеву], которого он терпеть не может; а может быть у него была затаенная мысль — провести в головы Громова32, которому он теперь служит очень усердным лакеем, а самому опять попасть в городские секретари. Ни при Плетюхине, ни при Громове я гласным не останусь; а если служба будет принудительная, то постараюсь и вообще избежать ее. <...>
Март, 31. <....> Вчера было бурное заседание думы. Стрихарский говорил прекрасно; прочие, не исключая и меня, плоховато. Осликовский сначала рассуждал довольно храбро, но потом стушевался. По адресу его было брошено несколько едких намеков; Москвин33 и Птицын городили дичь; они все еще носятся с Трапезниковским завещанием и толкуют, что это великое, «святое» дело, не замечая, что у нас много если и не таких великих и святых, то, во всяком случае, более нужных дел, на кот[орые] нужны деньги. Птицын был положительно глуп. Вопрос решен баллотировкой, в которой, по глупости Киселева, произошла какая-то путаница; большинством 20 голосов против 14 предложение Осликовского было отвергнуто. Это очень незначительное большинство, если принять в соображение, что нелепость предложения была хорошо всем известна и что в думе были почти все торговые тузы, которые, разумеется, были против Осликовского. Для Сукачева такая победа не лучше поражения. Я кольнул Ослик[овского] намеком на 10 тысяч рублей и дал плюху Плетюхину, сказав, что дума никогда не унизится до того, чтобы «отдать городское дело на растерзание спиртоносам и скупщикам краденого золота». Плетюхин давно уже не бывал в думе, но на этот раз был. Большинство гласных во время прений молчало, и только при баллотировке раздались негодующие «против» Ослик[овского] голоса, к сожалению, с небольшим успехом.
Апрель, 4. Вчера был у Сукачева. Там же был и Ядринцев34. Он очень занимательный, хотя и сухой собеседник. Впрочем, и вся беседа была очень серьезная и, главным образом, вертелась (?) на положении Сукачева. Жена его настаивает, чтобы он бросил думу; я говорю, что это значит положить оружие, по-видимому, и он того же мнения. Враги его — молодежь, статистики, государственники (?) — и всеми ими руководит, прямо или косвенно, Садовников. А у Сад[овникова] страсть к преследованию, он помешан на этом, а другие не замечают, что идут по следам помешанного. Как это никто не догадается надеть на него длинную рубашку? Да пора бы обратить внимание и на его политическую роль. Ведь он — центр, вокруг которого группируются антиправительственные элементы. К сожалению, к ним, совершенно бессознательно, примыкает и Гр[игорий] Ник[олаевич]33, которого, по всей вероятности, поджигает (?) Алекс[андра] Виктор[овна]36. Она, как и все барыни, большая любительница сплетен и колкостей, а Сад[овников] в том и другом собаку съел. Ей и в голову не приходит, что такими тесными связями с политическими ссыльными она компрометирует своего мужа, а ему на своем нынешнем посту следует быть как можно осторожнее. Но он человек не от мира сего, и ничего, кроме своей этнографии и ботаники, не замечает и знать не хочет.
Кстати: в отделе37 Сукачеву недостало только одного голоса, чтобы быть кандидатом в председатели. Увы — этот голос был — мой. <...>
Чтобы ни говорил Сук[ачев], а у него собственная личность на первом плане. Это несчастные люди: они слишком близко принимают к сердцу все, что касается лично их; а так как, по самому своему положению, они не могут не быть предметом нападений, то им и приходится много страдать. Я вчера говорил ему, что общественный деятель должен быть — кремень. <...>
Апрель, 27. Я болен и весь праздник сижу дома. У меня почти никто не бывает, и потому и городские и общие новости совершенно мне чужды. Слышал только, что Сукачев просится в 4-месячный отпуск и уезжает в Россию: никак не мог прослужить 4 года сряду. Вообще, в нем замечается непоседливость и какая-то ветреность: ничего определенного, ничего постоянного. В последнее время ему, правда, пришлось испытать несколько неприятностей; но не мог же он думать, что кресло гор[одского] головы усеяно розами, кроме того, у него есть счеты с городом, кот[орые] долго не забудутся.
Вообще, все молодое поколение производит впечатление каких-то недоносков: у них есть идеи, но все это как-то незрело, неполно, необдуманно. На каждом шагу промахи, и крупные промахи. Особенно задались они идеей — преследовать зло во всех его формах, преданы этой идее фанатически, — и сражаются с мельницами. Но это еще бы ничего, если бы у них не было страстишки подпакостить, обругать и т. п. Отсутствие благовоспитанности видно на каждом шагу. И наш брат был грубоват в свое время, но все-таки не в таком резком виде. <...>
Май, 7. В среду, как я и ожидал, думское заседание было очень шумно и очень бестолково. Ораторствовал, кажется, больше всех Москвин; дело, гл[авным] обр[азом], вертелось на личностях — упреком, напр[имер], Стрихарского, в том, что содержит трактир. Весь почти вечер был посвящен Осликовскому. Я говорил, что заявления об нем подавать не следовало. Наша дума так и покончит свое существование в мелочах и пустословии. <...>
Май, 25. Вот тот будущий гимн38, который я давно уже написал, но где-то затерял.
Да здравствует наша родная Сибирь!
Могучим усильем народа
Стряхнув вековые оковы,
Воскресшая жизнию новой
Под сению мирной свободы —
Да здравствует наша родная Сибирь!
Да славится наша родная Сибирь!
Своих дочерей красотою,
Сынов и умом и отвагой,
Стремлением к общему благу
И нравов своих чистотою
Да славится наша родная Сибирь!
Конечно, она долго еще не сорвет своих оков (которых, правду сказать, и нету) и не прославится чистотой своих нравов; но мне утешительно думать, что это, хотя в отдаленном будущем, сбудется, и тогда мой гимн будет иметь значение. А гимн нравится мне своей мужественной простотой. <...>
Май, 30. Чем более я всматриваюсь в нашу думу, тем более убеждаюсь, что из нее не может выйти ничего хорошего. А что всего обиднее, что и от будущей думы ждать нечего: ведь она будет состоять из тех же элементов, как и теперь. Незнание дела — еще не самый главный недостаток думы: важнее угодливость, низкопоклонство и перед властями и перед богатством. Просят остаться гласным Сиверса, кот[орый] не сказал в думе ни одного нужного слова, и без внимания пропускают отказ Локуциевского, суждения кот[орого] в некоторых случаях были очень полезны. Вероятно, и на будущий год первый разряд выберет генералов от службы, от кабаков и от шкатулки; 3-й — мещан, может быть, и очень сведущих в своих делах, но ничего не смыслящих в городском, или тех же торговых пузанов. Но кого выберет второй разряд, к которому принадлежит большинство чиновничества? Ведь порядочных людей вовсе в виду нет; а которые и были — и те оказались никуда не годными. Неужели опять останавливаться на Стрихарских и Звениных. <...>
Июнь, 8. Голова и дума беспрестанно путают и тем создают себе новые и новые затруднения. Городская канц[елярия] порядочно пострадала от этой безурядицы. Вместо того, чтобы обжаловать распоряжение каз[енной] палаты о раскладе з[емского] сбора на [18] 87 г. и тем затянуть его до нынешнего года, дума вступила в полемику с палатой, а сбора не разложила и в нынешнем году, т. е. усилила тяжесть платежей на будущий год. То же сделала она и с журналом комитета общ[ественного] здравия о постройке предохранительной станции. Тут много виноват Стрихарский, кот[орый] беспрестанно предлагает вздорные решения, а дума слушает его, как дельца. По-моему, он вовсе не делец, а болтун. Наконец, в деле о 3 т[ысячах] р[ублей], кот[орые] отпущены из зем[ского] сбора, готов на выдачу за убитый скот, — виноват прямо голова: он не обусловил точного порядка возврата этих денег, и теперь их тянут с города. Хорошо еще, что губернское присутствие и комитет общ[ественного] здравия находили деньги. Есть основания жаловаться в Сенат. Но едва ли что-нибудь выйдет. <...>
Июнь, 11. Серебренников хочет уйти из город[ских] секретарей. Молодая партия обвиняет его в том, что он будто бы как-то подслуживается Сукачеву в протоколах. Я не высокого мнения о Сер[ебренникове], но право, по виду с его стороны никакого подслуживания Сукачеву. Если кто грешит по этой части, то Рассушин; а юная партия, кажется, на него не нападает. Вообще, этот молодой народ понять нельзя: ему нужна война во что бы то ни стало, война для войны. Кто бы ни стал во главе Управления, кроме, разве дикого Птицы-на, они всегда будут в оппозиции. А о Пт[ицыне] Сукачев отзывается, что его решительно понять нельзя. И я не понимаю.
Сукачева я тоже не совсем понимаю. Недавно была у него Софья Алексеевна Попова39, просила учит[ельского] листа для своей дочери. Он отвечал, что он тут ни при чем, что это до него не касается, - даже, говорит С[офья] А[лексеевна], не попросил ее садиться, хотя, очевидно, он не обязан был просить ее об этом. А между тем, когда в прошлом году Лина Зыбина40 была у него с такой же просьбой, он принял ее прекрасно. Не потому ли это, что Лина просила сама, а за Зосю явилась просить ее маменька?
А может быть, С[офья] А[лексеевна] преувеличивает: ей все кажется в мрачном свете. <...>
Июнь, 16. <...> Думская молодая партия, говорят, недовольна Серебренниковым за его подслуживанье Сукачеву. Я думаю, скорее следует быть недовольным его безобразной системой составления протоколов. Они длиннее ослиных ушей и даже длиннее самого Сер[ебренникова], который, растолстев, не кажется теперь длинным. Повторение пустых фраз — на каждом шагу. Дуракам это нравится: много написано, вообще, многописание ввелось в нашу Управу и Думу при Сукачеве еще более, чем было до него. Я, напр[имер] написал Фабрицию записку, что нужно заготовить 25 ст[оп] газетной бумаги. Он тотчас подает об этом голове докладную записку, вм[есто] того, чтобы передать на словах. Голова кладет на записке резолюцию, записка вносится во входящий — пошла писать. Неумение выражаться коротко и ясно, с одной стороны, страсть к бумагомаранию — с другой, — вот две отличительных черты нашего управления: черты тупости. <...>
Июль, 1. <...> О библиотеке. Когда городская дума в 1873 году обратила внимание на городскую библиотеку, она прежде всего признала нужным удостовериться в ее положении и для этого избрала комиссию из компетентных лиц. Комиссия работала несколько месяцев, результатом работы ее был обширный доклад и проект правил об управлении библиотекой. Комиссия поставила для библиотеки точно определенную цель — удовлетворять потребности местного общества в умственной пище и содействовать, по мере возможности, научным исследованиям, особенно относящимся к Сибири; причем способы и размеры, формы, виды удовлетворения этой цели были соображены с средствами библиотеки.
Составленные комиссией правила были утверждены думой в ноябре [18]73 г. В правилах этих могли быть (и есть) разного рода недостатки; они могут уже не соответствовать современным потребностям, но они, во всяком случае, были плодом практического знакомства с делом и серьезного изучения положения библиотеки, а не канцелярских измышлений.
Что библиотека удовлетворяла и теперь удовлетворяет потребностям местного общества, это можно видеть уже из того, что, несмотря на существование нескольких бесплатных библиотек, число подписчиков городской библиотеки постоянно увеличивается и что жалоб на существующие в библиотеке порядки до последнего времени и даже и в последнее время слышатся только одиночные и неясно формулированные нарекания на библиотеку. Эти нарекания, большею частью, исходят от лиц, приезжих, незнакомых ни с положением библиотеки, ни с местными условиями и требованиями, и уже потому самому не могут служить основанием к изменению порядка в учреждении, предназначенном собственно для местного общества, а не для лиц, составляющих в нем исключение.
Из доклада и проекта Управы не видно, какие начала приняты в основу проекта и по каким соображениям предположены те или другие частные правила.
Я нахожу, что библиотека нуждается не в преобр[азованиях], а только в улучшениях, впрочем во многом серьезных. Главными из этих улучшений должны быть увеличение личного состава и денежных средств библиотеки: последнее неразрывно связано с первым. Затем должны идти – разделение подписчиков на разряды, изменения в порядке разделения на отделы и составление каталогов, выписки книг, отчетности (особую книгу). Некоторые из предположений управы по второстепенным вопросам м[огут] быть очень удачны, но другие требуют подробного рассмотрения. О штате, условиях подписки (штрафы), сумме, о мерах к сохранению книг..., субсидии — нужно подробнее (подписка к первостепенным).
Но если дума желает привести библиотеку в действительно лучшее против прежнего состояние, то она должна идти тем же путем, как дума 73 года: учредить комиссию и, передав ей проект управы, поручить ей обревизовать городскую библиотеку и составить подробный доклад как о настоящем ее положении, так и о тех улучшениях, которые необходимы для приведения ее в лучшее состояние, и, сообразно с этим, исправить, если в том встретится надобность, исправить проект Управы или составить новый.
Оставаясь при этом мнении, я нахожу излишним, в настоящее время, входить в подробное рассмотрение проекта управы. <...>
Июль, 8. <...> Недавно Сукачев задумал банк. Я ему набросал эскиз проекта крестьянского банка, где дебиторами были бы общества и отвечали на тех же правах, как и за внутренние повинности. Заг[оскин] находит, что сельские общества едва ли будут выгодными дебиторами банка и предлагает присоединить к ним кустарей и ремесленников. Кроме того, что этим цели банка раздробятся, — самое взыскание его долгов будет затруднительнее. По-моему, лучше концентрировать, чем раздроблять деятельность. Банк предполагается не коммерческий, а скорее поземельный, во всяком случае, сельский, значит, выгоды для него на втором плане; да едва ли С[укачев] и ассигнует большую сумму, а небольшую всегда можно раздать и с выгодой.
Июль, 9. Наши велемудрые гласные (22 гласных и 3 члена, управы), большею частью люди торговые и имеющие близкое отношение к торговле, подали в думу предикое заявление: что по достоверным сведениям железная дорога должна идти левым берегом Ангары, и железнодорожная станция будет в 1,5 в[ерсты] за скитом по Мало-Еланской дороге. Что такое направление, и особенно удаление вокзала на 9 в[ерст] от города, было бы равносильно полному разорению Иркутска: ссылаются на Новгород, Тверь, Житомир и другие. Что Иркутск не имеет никакой самостоятельной производительности и существует только благодаря централизации в нем местного управления и торговых и промышленных фирм. Что после пожара [18]79 г. он пришел уже в значительный упадок — ценность недвиж[имого] имущ[ества] понизилась почти на половину, в торговле обнаруживается полный застой, ремесленные заработки сократились, и рабочий класс бедствует без куска хлеба, а если железная дорога пройдет по предполож[енному] направлению и вокзал будет в 9 в[ерстах] от города на крестьянских землях и притом за Ангарой, сообщение через которую нередко вовсе прекращается, - то гибель Иркутска станет очевидной. Что дума должна принять нынче же все меры к изменению пути и к проведению дороги правым берегом Ангары, чтобы она прошла по землям города, а вокзал обязательно был устроен по возможности ближе к Иркутску, а при полной невозможности достигнуть последнего направления - о замене постройки названной дороги улучшением почтового тракта, каковая замена, по кр[айней] мере, не разорит окончательно пашни и без того малодостаточных обывателей. Поэтому они предлагают просить гор[одского] голову ехать в П[етер]б[ург] и ходатайствовать перед м[инистер]ствами, а в случае надобности и перед Г[осуда]рем, об изменении направления или об улучшении почтового тракта, просить Н.П. Синельникова, А.К. Трапезник[ова], И.Л. Медведникова и П.А. Сиверса принять участие в этом ходатайстве, а для указания данных, какими необходимо снабдить г. Сукачева, пригласить гор[одского] архитектора и инспектора технического училища. Мне кажется, что эти «закуски» поднес голове Стрихарский в отместку за то, что С[укачев] отстранил его от «Моск[овского] подворья». <...>
Июль, 14. <...> Дума ассигновала на завтрашний праздник 400 р[ублей]41, а на университетский — ни гроша; зато она положила послать адрес государю - благодарственный — за университет. Это уже лучше, п[отому] что такая свобода думы в сношеньях с Г[осуда]рем может показаться ныне дерзостью (ведь это не времена А[лександра] 2-го, да и царь не такой), а во 2-х — ведь университет не дарован Г[осуда]рем, а вынужден у него требованиями общества и решением покойного Г[осуда]ря; от того он и в одном факультете. Вообще, на думу находит летом дурь: бесится с жаров. Вместо того, чтобы прямо отклонить вопрос о субс[идии] полиции, она продумывает разные экивоки, вроде того, чтобы выяснять, требуется ли для этого 36 гласных. Кто же станет выяснять ей это? Она сама должна разрешать те вопросы, которые ей представляются, а не спрашивать других. Это уже не первый раз, что она предоставляет думать, а затем и решать за нее дела другим. Хорошо самоуправление! <...>
Июль, 21. Загоскин восхищается деятельностью Сукачева; говорит, что он не разбрасывается, как Сибиряков, а действует все в одном направлении. В каком? В «Московском подворье», в банке или в приюте благотв[орительного] общества? В настоящее время Сук[ачев] помогает «Вост[очному] Обозрению», и не только газете, но дает деньги на библиотеку, забывая, что у города есть своя библиотека и что, если ему охота действовать в этом направлении, то, как городскому голове, приличнее было бы пожертвовать эти деньги на городскую библиотеку. Сукачев разбрасывается не менее, если не более Сиб[ирякова], с той разницей, что у Сибирякова цели обширнее (хотя и одностороннее, п[отому] что он действует чисто в коммерческом направлении) и он всегда знает, чего хочет, а о Сукачеве сказать этого нельзя. <...>
Август, 9. В воскресенье гр[аф] был у меня, и потому сегодня мне волей-неволей пришлось отправиться к нему. Он очень недоволен моей статьей о железной дороге. (Благоприличный Сукачев недоволен ее полемическим тоном). Он много говорил о дороге. Оказывается, что ее можно продвинуть не только ближе к Иркутску, именно, довести до Жилкиной, а затем уже нужна будет ветвь. О мосте через Ангару у Шиверы (проект Стрих[арского]) он отозвался, что это именно такая местность, где не следует делать мост. Железная дорога предполагается в стратегических целях; для потребностей Сибири Игнатьев считает пока достаточным шоссейного пути. Само собой разумеется, что раз будет проведена железная дорога, она произведет известное влияние на страну. Игнатьев, как и я, думает, что проводить дорогу к Иркутску было бы выгодно только тогда, если бы это было конечный пункт дороги. Мост через Иркутск возможен для двух путей: железнодорожного и каменного, пешеходные требуются сами собой. <...>
Сентябрь, 12,<...> Вопрос о десяточном карауле думой отложен до след[ующего] заседания, когда голова объяснится с Игн[атьевым]. Я очень опасаюсь, что его с[иятель]ство проведет нашего лорд-мэра. <...>
Октябрь, 1. Москвин провалился на выборах в секретари. Молодая партия в унынии: ей мало шансов на выборы в гласные. Выбран Катышевцев, сын Осипа. Его никто не знает — он только летом приехал в Иркутск. Он учился в Рижском Политехникуме, но образование не изгладило его наследственной тупости. Его рекомендовал Загоскин, кот[орый] всех своих бывших учеников считает гениями; поддержать его в думе явилась вся купеческая партия. Не знаю, что будет, а хорошего мало предвижу. Москвин, при всех его недостатках, все-таки местный малый, порядочно знает городское дело и хорошо пишет; а об этом мы не знаем даже, умеет ли он писать. Москвин собирается уехать в Минусинск; значит, одним порядочным человеком будет менее. Купеческая партия самая сильная и в то же время самая вредная в думе; она только для личных вопросов и собирается. <...>
Ноябрь, 14. <...> Сегодня я был у Ядринцева. Загоскин присужден не к тюрьме, а к аресту, и не на 3,5 м[еся]ца, а на 2 недели. Чиновники Губ[ернского] Пр[авления] неверно прочитали. Заг[оскин] прислал передовицу о думе, агитационного характера. Деятельность думы превозносится до небес и изъявляется желание, чтобы и на будущих выборах прошли те же гласные. Между тем как раз наоборот: никогда дума не была так плоха и так небрежно не относилась к делам, как нынешняя, 3[агоскин] приписал ее достоинствам то, что или сделано прежними думами, или принадлежит лично Сукачеву. Он, видимо, хотел подуслужиться Сук[аче]ву, – пересолил.
Ноябрь, 28. <...> Вчера происходили выборы гласных по 2 разряду. Выбрано все купечество, только Сукачев и Заборовский не купцы по профессии, но и из них Заборовский — купец по понятиям. Молодая партия вся сплошь крупно забаллотирована. Забаллотирован и я. Мне еще есть надежда пройти по 3 разряду, хотя я буду очень рад, если меня и там забаллотируют.
Декабрь, 5. Я не был выбран по 2 раз[ряду], потому, что в него передвинулось много избирателей (около 30) из первого, всегда враждебного всему грамотному. По 3-му меня наверное не выберут, потому что мало знают. Таким обр[азом], я совершенно естественным путем сойду со сцены; подавать отказ не будет необходимости. <...>
Декабрь, 7. <...> Птицын говорит, что губернатор и полицейм[ейстер] послали голове бумаги о недопущении его к выборам как состоящего под следствием и под надзором полиции. Если так, то это прямое и очень грубое вмешательство в выборы. Неужели голова предъявит эти бумаги собранию? Но умны и эти господа: допустивши его к выборам по 1 и 2 собраниям, они спохватились только по 3-му. По словам Птицына, в 3 собрании42 образовались 5 партий: молодая, купеческая, Плетю-хинская, Сукачевская и специально Управская - и все четыре последних направлены будто бы против молодой партии. Плетюхин, д[олжно] быть, и тут метит в головы. Это будет позор для всего города.
В (пропущено время. — О. Б.) часов вечера. Выборы начались только в ? часа. До сих пор пробаллотировано только 56 чел[овек], а выбрано только 4. Молодая партия пока ликует: все четверо выбранных стоят в ее списке. Я выбран огромным большинством, хотя и не из молодых. Это ставит меня в затруднительное положение: совестно отказываться, когда так ясно выражено доверие избирателей. Самая сильная партия на выборах - кабачная (около 10 чел[овек]), но она сильна только относительно, и кандидаты ее проваливаются от коалиций других партий. Мещанство, по-видимому, за молодежь.
Декабрь, 9. На выборах 3 разряда молодая партия одержала большую победу. Почти все ее кандидаты выбраны. Она под собой ног не слышит от радости. Но кандидаты ее, к сожалению, далеко не высокого сорта: недаром она не показывала мне своего списка. Выбраны такая дрянь, как Сказываев43, или едва ходящий от старости, хотя и честный, Худечек44. Птицын говорит, что других кандидатов они не имели в виду: это доказывает только, что они дальше своего носа и кроме своих однокашников ничего не видят. Собокарева45 молодая партия не признает и забаллотировала, тогда как он, по-моему, гораздо лучше Сказываева и гораздо полезнее мог бы быть в думе. Между прочим, непонятна нелюбовь этой партии к Сукачеву. Я сам невысокого мнения об нем; но я понимаю, что кроме его у нас головы нет, и что у него все-таки есть известные положительные достоинства. Понимает это, но не хочет признавать, и молодая партия. Вообще, она старается проводить и (провела) только своих, т. е. людей своего кружка и тех, кто беспрекословно будет соглашаться с ее мнением, за неимением своего. Я откровенно высказал это сегодня Птицыну, и к удивлению моему, он не рассердился - по кр[айне] мере, не выказал этого. <...>
Декабрь, 22. <...> Сегодня был у меня Птицын и высказывал причины неудовольствия молодой партии на Сукачева. Причины эти — то, что Сук[ачев] заботится не об интересах города, а о личных выгодах, и выслуживается перед администрацией; что он нападает лично на членов молодой партии; что при нем дела в управе идут гораздо хуже и т. д. Все это мне и без него было известно; не было известно только того, что между этой партией и Сук[ачевым] теперь уже окончательный разрыв, и что если она пройдет в думу, то ему лучше тотчас же отказаться от должности головы. У партии есть уже и кандидат — Чурин. Сукачев с своим прислуживанием администрации и с своим личным самолюбием только навлек на себя негодование людей, которые, при других условиях, могли быть ему верными помощниками. Теперь они говорят: пусть он идет к нам навстречу, а мы к нему уже не пойдем. Несколько упреков упало и на мою долю, — за то, что я будто бы потворствую Сукачеву. В этих упреках, признаюсь, есть доля правды, но я связан с Сук(ачевым] старинными отношениями, и не мне идти против него. Я указал Птицыну на бестактность и безрезультатность образа действий партии.
Декабрь, 23. Вчерашний разговор с Птицыным заставил меня сильно задуматься. Неужели я в самом деле поддакиваю Сукачеву? Правда, в словах Птицына было много вздора, напр[имер], — заскорузло-купеческое обвинение Сук[ачева] в том, что он ведет знакомство с чиновниками, — но и много правды; по кр[айней] мере все, что говорилось собственно о дурном управлении Сук[ачева], — все правда. Ну, так и нападай на это управление, и не на лица; и нападай не голословно, а с фактами в руках.
Подал отмену доверенности Птицыну и отказ от баллотировки в гласные.
Февраль, 12. Сегодня ко мне прислали приглашение избирателей баллотироваться в гласные. Я отказался. В будущем [в] деятельности думы я не вижу ничего хорошего; а бороться с общею бестолковостью мне уже не по силам Сук[ачев], вероятно, будет недоволен: но не разрываться же мне для него.
Молодая партия, говорят, потерпела полное поражение.
Февраль, 15. Избирательная борьба в 3 разряде, по-видимому, была очень упорна. Третьего дня на выборах было 280 чел[овек], вчера 255. Птицын забаллотирован 155 голосами против 100. Прочие потерпели еще большее поражение. На совести Сукачева всегда останется упрек, что он ввел интриги б избирательное дело. Агитация молодой партии была дикая, но в ней, по кр[айней] мере, насколько мне известно, не было ничего предосудительного. И пусть бы она агитировала. Сукачеву следовало вытравить своими кандидатами людей действительно достойных уважения в мещанском кругу, а не Тихонравовых и Рассушиных; и они прошли бы наверное, если бы даже молодая партия не считала их своими сторонниками: мещане лучше знают друг друга, чем людей пришлых или т[ак] наз[ываемую] интеллигенцию. Выбраны, кажется, что ни на есть дрянь: пока я слышал только о Кравце47, Собокареве и Казанцеве48. Выборы, кажется, вчера еще не кончились.
Кстати: разговор обо мне был еще третьего дня. Сукачев предложил баллотировать вопрос: баллотировать ли меня или нет; вопрос этот большинством двух голосов решен отрицательно. С чего же вчера избиратели вздумали посылать ко мне депутацию?
По словам Птицына, выборы производились чрезвычайно безобразно. На выборах присутствовало множество евреев. Они галдели на своем жаргоне и не давали высказаться никакому протесту. Несколько лиц, не принадлежащих к числу избирателей, присутствовали б собрании и подсказывали кому класть шары налево или направо. Была целая артель рабочих, человек 10, которая клала шары, как бы исполняя повинность. Вообще, если верить Птицыну, то поводов к кассации было множество; но на самом собрании говорили, что, так как Птицын провалился, то кассации теперь не будет.
Февраль, 16. Выборы 13—14 служат предметом общих толков. Все находят поражение молодой партии несправедливым; хотя и признают, что она сама дала повод к нему своею бестактностью. Единственный избранный в гласные сторонник этой партии Казанцев намерен отказаться потому, — «что он желал работать при другом составе думы». Сукачев отказался от председательства в Отделе «по изменившимся обстоятельствам». Теперь он, без сомнения, ждет только обещанного ему обеда, чтобы объявить, что он уступает неотступной просьбе гласных и согласен возложить на себя бремя правления и на будущее четырехлетие.
Любопытно, что время выборов в Отделе, вследствие отказа Яковлева49, совпало со временем выборов в головы. Значит, и на будущее четырехлетие может повториться та же комедия. Сук[ачев] пишет, что он не может принять обязанности председателя в данное время; значит, есть надежда, что в будущем эн удостоит принять эту обязанность.
Февраль, 21. Давыдов50 где-то сказал, что какие бы ни были поданы жалобы, выборы 3-го разряда не отменятся: пусть, дескать, жалуются в Сенате. Между тем о подтасовке выборов идут довольно крупные слухи, и если будет основательная жалоба на подтасовки, то неужели и тогда губ[ернское] прис[утствие] оставит их в силе? <...>
О бестактности Сукачева рассказывают, и очень много. Я подозреваю, что он помешался из желания удержать за собой головинство. Впрочем, и ему достаются порядочные щелчки: на учительском вечере, например, Ошурков предложил ему вопрос: зачем это он вместо себя послал в Отдел (фамилия неразборчива. - О. Б.)? Вопрос этот страшно смутил Сукачева. На том же вечере Ош[урков] говорил Катыш[евцеву], что Сукачев потерял всякое его уважение (вероятно, действиями своими на выборах) и что Кат[ышевцев] может передать это Сукачеву от его (Ош[уркова]) имени. На выборах, говорят, подано семь жалоб, из них особенною резкостью отличаются жалобы Москвина и Птицына. Первый намекает на подкуп, а второй угрожает голове за беспорядки тюрьмой. Завтра узнаю подробнее, в чем состоят эти жалобы. <...>
Март, 11. Сукачев будто бы объявил в Губ[ернском] присутствии, что если члены думают, что он подкупал избирателей, то признают жалобы уважительными, а если верят, что он не подкупал, то утвердят выбора. И в Губ[ернском] присутствии не нашлось ни одного человека, который указал бы на нелепость такой дилеммы. Сукачев предложен к баллотировке огромным числом голосов; он согласился принять баллотировку с условием, что дума даст ему годовой отпуск, хотя разрешение отпусков вовсе не зависит от думы и хотя отсутствие головы в течение целого года не может не иметь вредного влияния на ход городских дел. Но едва ли Сук[ачев] не чувствует, что он слишком испортил городское дело и не бежит от него в надежде, что оно в течение года будет кем-то исправлено. Между тем как купечество преклоняется перед Сукачевым и старается удержать его в головах, — общество более и более проникается презрением к нему. <...> Словом, Сукачев был глуп прежде, а теперь, под влиянием богатства и всеобщего поклонения, сделался еще глупее. Восхищаться им могут только Загоскин да разве еще Игнатьев — последний потому, что Сукачев — самое удобное орудие для его планов. Виноват, впрочем: им до последнего времени восхищались еще молоденькие учительницы.
Март, 16. Сегодня я придумал эпиграмму на выборы:
Опять его?... Спаситель!...
А почему бы и не так ?
Кто ж общей глупости достойный представитель,
Как не дурак? <...>
Апрель, 5. Наши магнаты расхворались. У Сукачева серьезная нервная лихорадка (что это его опять взбудоражило? Кажется, ненавистных ему людей нет в думе). Он уже два дня не был в управе и отменил заседание думы. <...>
Апрель, 26. <...> Сегодня Загоскин выговаривал мне за то, что я отказался от участия в думе. Он, бедный, не знает, что главной причиной моего отказа была полная невозможность достигнуть порядочного управления при Сукачеве. Я удерживался от отказа до тех пор, пока не увидел, что мне пришлось бы быть в постоянной и притом единоличной, след[овательно], бесполезной для дела и во многом вредной для меня оппозиции.
Сегодня мы говорили о Сукачеве с Бобровниковым. Он удивляется, откуда мог он набраться такой фанаберии, кот[орая] не допускает даже малейшего разногласия и, тем более, серьезной оппозиции. А я знаю откуда: из глупости, в которой теперь разве только Заг[оскин] и Писарев могут сомневаться. <...>
Апрель, 27. Вчера Сукачев выбран в головы единогласно при рукоплесканиях гласных и публики (состоявшей, гл[авным] образом, из разных чиновников). Между тем неудобства нынешнего режима уже начинают чувствоваться. Сегодня Заг[оскин] говорил мне, что неудобно без всякой оппозиции. А самим им составить оппозицию, если бы и было желание, то не хватит ума.
Апрель, 28. Я более и более убеждаюсь в мысли, что Сук[ачев] или помешался, или скоро помешается. Отсюда его обидчивость, его самомнение и т. г. Миллионы, добыча которых испортил ему столько крови, совсем сбили его с толку. Вероятно, у него разовьется mania grandiose (лат. — мания величия). Странно только, что близкие к нему люди, в числе которых есть столько врачей, не замечают этого. <...>
Май, 18. <...> Дела в думе, судя ш первым заседаниям, идут не так дурно, как можно было ожидать. Здравый смысл все-таки берет верх. Заметно отсутствие бережливости на городские деньги, но это вероятно, потому, что гласные еще не познакомились с положением городской казны...
Ловкие люди спешат этим воспользоваться.
Май, 27. Старик Сукачев51 когда-то говорил Чернышевым, что у меня 75 т[ысяч] капитала. Откуда он взял такую нелепость? Но этим объясняется, почему Сукач[ев] и другие выказывали (и выказывают) мне уважение: они уважают не меня, а мой воображаемый капитал. Это, впрочем, имеет и свою хорошую сторону: не считайся я богатым человеком, меня давно уже съели бы разные Фредериксы и Анучины, а может быть еще и Корсаковы. Что ни говори, а богатство, даже мнимое, — сила, с которой необходимо считаться. Я, может быть, потому так и смел, что никогда не заглядываю в чужие карманы и тем избегаю неприятности впадать в грубые ошибки, с одной стороны, и необходимости считаться с капиталами — с другой. <...>
Сентябрь, 23. <...> Сегодня Савинский52 сказал мне: «Что ваша дума ничего не делает?» Я возразил ему, что дума теперь не моя. Следовало сказать, что она столько же моя, сколько и его: оба мы избиратели и оба в выборах не участвовали, т. е. относились индифферентно к важнейшему городскому делу, а теперь будируем. Снявши голову, по волосам не плачут. <...>
Сентябрь, 30. <...> У Бобровникова большая страсть загребать жар чужими руками. Весной он присвоил себе тариф, составленный мной, а ныне — проект, составленный Мигалкиным53 (по взаимн[ому] страх[ованию]). Это у него общая с Загоскиным черта — скакать в пристяжке, а выдавать себя за коренников. Зависть также играет в нем немалую роль: видно, что поповские глаза. <...> «Обществу взаимн[ого] страхования» он старается навялить свой дом, и притом по контракту на три года, потому что думает уехать из города, а караульщика лучше общества ему не найти, ему в обществе говорили, что неблаговидно председателю отдавать свой дом обществу за деньги, и я высказался в том же смысле; но он не хочет понимать этого и утверждает, что не видит тут ничего неблаговидного, да и дом его стоит в таком захолустье, что порядочным людям и идти туда будет — не то что совестно, а так — немножко противно. Бывают же такие бестактности. <...>
Ноябрь, 2. Вчера открыт городской ломбард, учрежденный по моей инициативе. Несмотря на наши газетные препирательства с Черных54, он пригласил меня на открытие. Публики было немного, челов[ек] 20. Крупных купцов, кроме Чурина, никого не было. Ломбард открыт далеко не на тех началах, как я предполагал. Купеческая дума придала ему коммерческий характер: проценты высокие; в ссудах и в личностях, могущих воспользоваться ими, разные ограничения; зато разом и управляющий и его товарищ, - исправляющий, впрочем, обязанности бухгалтера; разом крупные расходы, которые вызывают необходимость в высоких процентах. Едва ли ломбард процветет при таких условиях. В числе ограничений есть одно недурное: запрещено выдавать в одни руки более 100 р[ублей].
Ноябрь, 8. Вчера, на выносе тела П.М.Герасимова55, я встретился с Н.И. Синицыным56. Он высказывал сожаление, что меня не выбирали в думу. По его словам, это была большая ошибка, так как я - живой архив думы со времени преобразования гор[одского] управления. В своей наивности он думает, что я для думы имею только значение архива. <...>
Февраль, 5. Мое политическое завещание. Много раз я размышлял о том, как будет должно поступить в таком случае, если Сибирь когда-нибудь отделится от России. Рано или поздно это случится — это другой вопрос; может быть, в то время будут даже вовсе невозможны те политические нормы, какие я могу иметь в виду. Но, тем не менее, я решаюсь передать эти мысли, в надежде, что они, хоть отчасти, пригодятся в свое время.
Единственный государственный строй, возможный для Сибири, по моему мнению, это строй федеративной республики; единственный размер территории, кот[орая] должна считаться Сибирскою, — это пространство от Тихого океана до прежней Горькой линии57 и Урала. Исполнительная власти должна быть в руках «Главноуправляющего» и назначаемых им под влиянием взглядов народного собрания министров; законодательная - в руках собрания, на решения кот[орого] Главноупр[авляющий] всегда может налагать veto; судебная — в руках верховного суда для решения вопросов общего права и окружных судов - для местного. Административно — и в то же время политически, страна делится на округа в размере большею частью, нынешних; разделение на губернии уничтожается; каждый округ пользуется в своих внутренних делах полным самоуправлением; в округах находятся правительственные комиссары и их помощники единственно для управления полицией и войском и наблюдения за точным исполнением правительственных и союзных (?) прерогатив. Армия, война и мир, налоги — находятся в ведении исключительно общего правительства, т. е. Главноупр[авляющего] и нар[одного] собрания, окружные суды и окр[ужные] адм[инистративные] выборные; главный суд — от правительства или нар[одного] собрания. В округах власть, за исключением предоставленной правит[ельственным] комиссарам, принадлежит окружным собраниям; последние не могут вторгаться в пределы, предоставленные правительству или народному собранию. Развитие этих основных начал зависит от особого учредит[ельного] собрания, которое составляется из членов народного собрания, министров и особых выборных от населения, когда правительство или народное собрание признают это нужным; в этом случае Главноупр[авляющий] не имеет права veto так же и в случае предания его или министров суду. Главноупр[авляющий] ответствен. Правительственная орг[анизация] должна идти параллельно с общественной. Так, напр[имер], полиция безопасности д[олжна] б[ыть] правительственная, а полиция порядка — общ[ественная]; одна должна помогать другой. <...>
Апрель, 7. Сукачев опять взял отсрочку. Говорят, он воротится только в конце лета. Хорош председатель такого учреждения, как гор[одское] управление. <...>
Апрель, 11. Управа уничтожила барахольный ряд на Хлебном базаре. Мелочники очень недовольны и говорят, что Сукачев не любит их торговли. По-видимому, Сук[ачев] пользуется популярностью «только с другой стороны». Я не счел нужным его оправдывать. По-моему, плох тот голова, кот[орый] с лишком на год бросает свой город. <...>
Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 162. Он. 1. Д. 116. Л. 446-570 об.
Публикация и примечания Ольги Базалийской.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
