Ранним серым утром 5 сентября 1901 года из вагона огромного поезда, уже восемь суток громыхавшего из Челябинска по Транссибирской магистрали на восток, на перрон иркутского вокзала вышел иностранец. Вокруг сновали носильщики, которые осаждали поезд, как бандиты, и почти дрались между собой за право нести багаж. Когда оба чемодана приезжего были погружены на дрожки, он споткнулся и упал: 33-летний сэр Джон Фостер Фрейзер, не первую неделю путешествовавший по России, до сих пор не привык к ужасным неровностям здешних дорог...
Наверное, в посещении 110 лет назад Иркутска известным британским путешественником и журналистом не было ничего необычного. Наш город, находящийся на пересечении торговых путей и бывший долгие годы базой, откуда стартовали многие исследовательские и колониальные экспедиции на север, восток и в Америку, был известен за границей. Здесь вели свой бизнес, в основном торговый, немало немцев и американцев. А колония итальянцев, с 90-х годов XIX века работавших на строительстве тоннелей Кругобайкальской железной дороги, насчитывала около тысячи человек. Несмотря на это, предубеждений относительно «немытой крестьянской империи» на цивилизованном Западе существовало немало. Особенно выделяли Сибирь, край снегов и ссыльных, — во многом благодаря леденящим кровь историям о невинных заключенных, до смерти уставших и голодающих, продирающихся сквозь суровую метель, подгоняемых плетками жестоких русских тюремщиков.
«Взращенный на подобных выдумках, отправился я в Сибирь, чтобы увидеть все самому и написать еще одну книгу о том, как жестоки русские. Конечно, в России много негативных моментов. Но я увидел и другое. Я понял, что наше общее представление о Сибири абсолютно ошибочно», — позже, вернувшись на берега родной Темзы, признался Фрейзер. Вскоре, в апреле 1902 года, он издал свою книгу «Реальная Сибирь» (The Real Siberia). Книга получила хорошие отзывы в прессе. К примеру, газета The New York Times, в октябре 1902 года опубликовавшая на нее рецензию, отмечала, что автор в изложении своих впечатлений придерживался аккуратности, точности и избегал преувеличений, обычно характерных для воспоминаний иностранцев о России. Через два года книгу переиздали. Но с той поры как британский журналист, проехав через всю Россию до Владивостока и обратно, издал книгу, прошло более века. К сожалению, «Реальная Сибирь» — этот честный и неангажированный репортаж о нашей стране с восточной стороны Уральских гор — остался в своем времени, фактически на задворках истории. На русский язык книга полностью никогда не переводилась. И лишь у коллекционеров сохранились оригинальные экземпляры издания. О самом Фрейзере также известно немногое: лишь англоязычные интернет-поисковики выдают какие-то информационные крохи. Но обо всем по порядку.
Фрейзер относился к тому типу журналистов, которых сейчас принято называть экстремалами. Способ работы над материалом по принципу «проверено на себе» — это про него. Естественно, что в британском обществе такие люди пользовались немалой популярностью. К тому же Фрейзер много писал о своих длительных путешествиях в самые отдаленные уголки мира, что каждый раз становилось новым поводом для обсуждения на приемах в кругу британской элиты.
К примеру, в июле 1896 года Фрейзер и два его друга, Эдвард Ланн и Ф.Х.Лоу, предприняли грандиозное и беспрецедентное путешествие на велосипедах Rover. За два года и два месяца они проехали через 17 стран на трех континентах, преодолев, таким образом, 19 237 миль. В 1899 году Фрейзер издал книгу об этом своем велопробеге — Round the World on a Wheel. Всего же по следам своих поездок журналист написал более полутора десятков книг.
В 1901 году Фрейзер получил задание от ежедневной газеты The Yorkshire Post написать о Сибири, чем и не преминул воспользоваться. Из Берлина в конце лета он сначала добрался до столицы России, а затем — до Москвы, откуда и был дан старт его многомесячному путешествию. Долгий путь англичанина лежал через Челябинск, Омск, Иркутск, Читу. Затем по северному Китаю — через Маньчжурию — во Владивосток и Хабаровск. По пути следования Фрейзер делал остановки. В Омске, например, на сутки. Этого ему хватило, чтобы осмотреть город, пофотографировать, съездить на равнину невдалеке — в стан киргизов, которых он назвал индейцами степей Западной Сибири. Вечером того же дня Фрейзер в компании двух американцев оказался в публичном парке на городском празднике. Играл оркестр. Люди, одетые как в любом английском или американском городке, танцевали. А в завершение праздника грянул салют.
«Ракеты разлетались синими и красными звездами, а толпа кричала: «О-о-о-о!» — совсем как лондонцы перед Хрустальным дворцом. Финальный взрыв явил имя царя, выписанное разноцветными огнями, с короной над ним. Все аплодировали и выкрикивали приветствия, а мужчины махали шапками. И это в глухой Сибири, 2805 верст восточнее Москвы!» — от увиденного Фрейзер был в восторге.
На следующий день его путь лежал дальше на восток. До приезда в Иркутск оставалась еще неделя — неделя размышлений под тряску вагона об уже увиденном: «Я ясно осознал, что мое представление о Сибири было грандиозным заблуждением... Что поразило меня, как только я пересек Урал, так это то, что, если забыть о кочевниках, Сибирь — самое лучшее место для жизни и процветания человека. Однако с открытием железной дороги русскому правительству почти на коленях приходится умолять жителей европейской части страны, которым в южных степях трудно свести концы с концами, переселиться в Сибирь».
И вот Фрейзер в Иркутске. Но здесь нужно дать слово ему самому, потому как в рассказе о нашем городе на рубеже XIX—XX веков нет ничего ценнее документальных свидетельств современника.
«Это процветающий, людный и веселый город, который, к удовольствию жителей, называют сибирским Парижем.
Я бы позволил себе не согласиться с таким определением. Иркутск больше походит на суетливый, неутомимый североамериканский город, выросший рядом с золотыми приисками. Главная улица тянется две мили, а все остальные отходят от нее под прямым углом. Цвета города — белый и зеленый. Большинство фасадов облицовано искусственным мрамором, почти все здания побелены, крыши покрыты железной черепицей, выкрашенной в зеленый цвет. Повсюду чистота и свежесть.
Всю неделю моего пребывания здесь погода стояла чудесная. Дни напролет небо поражало своей жемчужной синевой. Не было видно ни облачка. Днем устанавливалась такая жара, что идти по солнечной стороне улицы было невозможно. Ночами ударял морозец. Даже среди самого теплого лета на глубине шести футов под землей вечная мерзлота. Город находится примерно на высоте 1300 футов над уровнем моря. Воздух очень сухой, и, как мне сказали, никто из 65 тысяч жителей ни разу не болел чахоткой...»
«...В Иркутске есть миллионеры, в шесть раз увеличившие свое состояние на торговле чаем. Еще больше тех, кто разбогател на золоте. Иркутск расположен на самой середине золотой жилы, залегающей глубоко под землей вдоль берегов Лены, в Забайкалье, до самых границ Монголии, что в сотне миль отсюда.
Недавно вышел новый закон. До этого все золото с приисков Восточной Сибири должно было проходить через государственную лабораторию в Иркутске. Проходила примерно половина. Но, даже несмотря на это, за последние 30 лет через нее прошло золота на 600 миллионов рублей! В иркутской лаборатории хранятся целые груды золотых слитков, от которых у управляющих Английского банка потекли бы слюнки. Ночью это сокровище охраняют два дряхлых старика. Прежде этим занимались вооруженные отряды казаков, но однажды вечером они скрылись с приличной партией.
Русским властям пришлось над этим поразмыслить. И вот что они решили: опасно доверять охрану золота вооруженным парням, так как в любой момент они могут скрыться, прихватив с собой изрядный куш; гораздо лучше нанять двух стариков, которые не смогут много унести. Вероятность того, что этих стариков с легкостью можно обезвредить ударом по голове, была выпущена из виду...»
«...Жителям Иркутска, да и вообще всем сибирякам, как я обнаружил, весьма присуще тщеславие. Они называют себя русскими новой формации. За эту неделю я через переводчика говорил со многими из них — от его превосходительства генерал-губернатора и владельцев шахт, стоимостью в миллион фунтов стерлингов, до носильщика в моей гостинице и возницы дрожек. И все до единого с удовлетворением в голосе спрашивали меня: «Разве Иркутск не один из самых лучших городов, виденных вами?» Город может похвастаться общественными заведениями. Меня впечатлила греческая церковь — величественное сооружение с большими куполами. Имеется великолепный Оперный театр, который, как мне кажется, стоит около 32 тысяч. Есть музей, которым управляет интеллигентный русский юноша и где собрано все, что относится к Сибири, начиная с мамонтов и заканчивая самой современной техникой для добычи золота. Я видел школу искусств, публичную библиотеку и, кроме того, гимназию для одаренных мальчиков и высшую школу для одаренных девочек. Простых школ в городе 32, имеются также всевозможные благотворительные заведения, включая сиротский приют».
Продолжая знакомиться с принципами городского управления, британец делает неожиданный вывод:
«Налоги здесь совсем невысокие. Но на мой вопрос, на что идут деньги, я получил уже привычный ответ — пожатие плечами...»
«Некоторые дома по своей архитектуре не уступают домам на Парк-Лейн. Ресторан, в котором я обедал и ужинал, был не хуже любого парижского, к тому же — представьте себе! — там была шарманка, играющая старые мотивы мюзик-холла. Вообразите себе «Велосипед для двоих», звучащий в Восточной Сибири!
Магазины здесь довольно неплохие. Купить можно все — даже английские патентованные лекарства. Магазины тканей вполне могут сравниться с некоторыми на Риджент-стрит. Парикмахерская вблизи моей гостиницы отвечала всем стандартам Бульвар дез Итальен. Повсюду электрическое освещение.
Но все же Иркутск далек от совершенства, во всем незаконченность, глядя на которую я не мог удержаться от восклицания: как это похоже на Дикий Запад с его городками, словно выросшими за одну ночь!
Дороги были ужасны — та же пыль и грязь, что и везде. От проезжей части тротуар отделяют доски, многих не хватает. Рядом с шикарными новыми зданиями соседствуют ветхие лачуги. Вся санитарная система абсолютно антисанитарна. Все стоит примерно в три раза дороже, чем в Лондоне».
Вслед за иркутскими дорогами не жалует Фрейзер и местные гостиницы. В городе их несколько, но «все они дорогие и грязные». Оценив этот бизнес, он заключает, что, построив гостиницу, можно заработать лишь скромное состояние.
«Я повстречал здесь нескольких европейцев (не русских). После обоюдного согласия с тем, что все американские и английские представления о Сибири ошибочные, разговор неизменно перетекал в обсуждение привычек русских, которых сложно назвать чистоплотными. Затем мы переходили к отвратительным иркутским гостиницам и, наконец — чего, пожалуй, не следовало бы касаться в светской беседе, к размеру, повадкам и сообразительности сибирских тараканов.
Один длинноногий золотоискатель-американец, носивший фланелевую рубашку, коричневую войлочную шляпу и пиджак, из карманов которого выглядывали сигары и зубная щетка, в перерывах между проклятиями и жеванием табака заявлял, что он совершенно чужд жалости и, едва завидев врага, пускает ему пулю прямо в сердце из своего шестизарядника. Другой джентльмен, тихий англичанин, поведал, что прошлой ночью, оставшись неудовлетворенным результатом осмотра стен в своей комнате, он вытащил кровать на середину и обсыпал все вокруг порошком от насекомых. Враг приближался. Перед непреодолимым барьером состоялось совещание. Тараканы поползли вверх по стене, затем по потолку и, остановившись прямо над кроватью, падали вниз! Как видите, даже байки в Сибири носят международный характер».
Англоязычные земляки, которых Фрейзер постоянно встречает в нашем городе, конечно, не главная цель его наблюдений. Хотя вечером в обстановке ресторана поделиться свежими впечатлениями от сибирского города — это для английского журналиста скорее проверка своих выводов на потенциальном читателе его будущей книги.
«Русский, живущий в Сибири, обладает массой прекрасных качеств, — без лицемерия утверждает путешественник. — Прежде всего он гостеприимен. Именно поэтому он проливает вино на скатерть, наполняя для вас бокал. Это свидетельствует о его щедрости. Осторожно наливать вино и внимательно следить за тем, чтобы до края бокала осталась ровно одна восьмая дюйма, значит показать себя мелочным и скаредным, а сама только мысль об этом претит всему его существу».
Однако тут же с определенной долей иронии он сообщает о необходимости «снарядить экспедиции во все уголки Российской империи, чтобы объяснить русским, как простолюдинам, так и вельможам, как принято вести себя за столом в просвещенных западных странах»:
«Как-то в ресторане ко мне обратился мужчина: «Я с первого же взгляда понял, что вы не русский. Вы правильно пользуетесь ножом и вилкой». Вы, наверное, представляете себе, как держит палочки барабанщик — правую зажав в кулаке, а левую легко, двумя пальцами, ладонь обращена вверх. Русский человек держит так нож с вилкой. Он накалывает кусочек мяса и, держа вилку на весу, время от времени надкусывает его, запихивая в перерывах себе в рот овощи при помощи ножа. Специальной ложечки для горчицы нет, поэтому он не стесняется залезать туда прямо ножом. Когда я попросил салфетку, на меня посмотрели как на чудака. Было похоже, что до меня ею пользовались еще шесть человек.
Требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к здешнему режиму дня. Бекон и яйца на завтрак вам не предложат. Можно сказать, что завтрака нет вообще. Вместо этого один или два стакана чая с лимоном. Следующий прием пищи, обед, — лишь в два, в три, а то и в пять часов вечера. Перед ужином принято есть закуски. Если у вас нет аппетита, вы проходите к специально накрытому на такой случай столику, где вас ждет пара дюжин отменных деликатесов, наливаете рюмку водки и одним глотком расправляетесь с ней. Если же вы уже имеете в этом определенный опыт, то выпиваете две, четыре, шесть рюмок, что приводит вас в отличнейшее расположение духа, однако до завтрашнего дня вы не способны ни на что, кроме бессвязной болтовни.
Затем вы берете вилку (которую, видимо, вообще никогда не мыли и даже не вытирали), поддеваете сардинку, лучок, кусочек сыра или икру и отправляете себе в рот. Процедуру следует продолжать до тех пор, пока вы не почувствуете, что проголодались и пора приниматься за обед. В течение дня и вечера здесь выпивают много чая, что, должен признать, является весьма приятным занятием. Между десятью часами и полуночью садятся за ужин, который больше напоминает второй обед, а около трех часов ночи ложатся спать».
Не раз и не случайно в своей книге Фрейзер утверждает, что Иркутск очень похож на города Дикого Запада, в частности на Сан-Франциско, а не на Париж, как любят говорить иркутяне. И одна из причин — «...каждый сам заботится о своей безопасности. Ночью на главную улицу опасно выходить без револьвера».
Несмотря на то, что Джон Фостер Фрейзер критикует непривычные и кажущиеся слишком простонародными быт и устои иркутского общества, в своем репортаже о жизни города в 1901 году он находит место для добрых слов о гостеприимстве и широкой душе местных жителей и даже делает комплименты иркутянкам.
«Если бы мне предложили назвать город, который больше всего напоминает Иркутск, я выбрал бы Сан-Франциско, — в своей книге «Реальная Сибирь» пишет британский журналист. — На первый взгляд они совсем не похожи. Однако атмосфера здесь такая же. Вокруг бурлит радостная, бесшабашная и легкомысленная жизнь».
Сейчас благодаря книге Фрейзера читатель может оказаться на иркутской улице Карла Маркса — извините, на улице Большой, столетней давности. «Вечером, между пятью и семью часами, когда дневная жара спадает, а ночные холода еще не наступили, весь Иркутск — светский Иркутск, все важные лица и все, кто причисляет себя к таковым, государственные чиновники, мелкие служащие, их дети и жены, дети и жены миллионеров, в общем, все без исключения выходят на променад по главной улице, которая называется Большойская (именно так Фрейзер интерпретировал услышанное по-русски название. — В.П.).
Мимо со свистом проносятся велосипедисты, стремительно пролетает мужчина в легком американском кабриолете, туловище наклонено, руки расставлены в стороны; едет аккуратная повозка, запряженная тремя вороными с длинными красивыми гривами, две боковые лошади будто разбегаются в разные стороны — щегольская русская манера езды. Две шикарно одетые дамы, сидящие в повозке, принимают поклоны молодых офицеров. Несколько мужчин и женщин рысцой скачут верхом, бросается в глаза, что дамы сидят расставив ноги. Не могу сказать, что это «жуткое зрелище» ошеломило меня. На них были темно-синие платья и что-то вроде нижней юбки. Мне показалось, что они им весьма шли».
«В одиннадцать вечера на Большойской нет ни души. Однако большие рестораны переполнены до трех-четырех часов утра. Я посетил один из ресторанов. Множество мужчин и женщин, все едят, пьют и курят. На специальной сцене девушки из Варшавы распевали бесстыдные песенки, а затем пили шампанское вместе со зрителями. Это была точная копия какого-нибудь притона в Сан-Франциско. И все это в четырех тысячах миль к востоку от Москвы!
Вернувшись в свой номер, я в который раз вытащил карту, поставил палец на Иркутск и попытался убедить себя, что я нахожусь в Сибири. Это было нелегко. То, что я сам видел и слышал, совершенно не совпадало с общим представлением об этом крае».
Немало времени в течение недели, проведенной в нашем городе, британец посвятил и наблюдениям за деятельностью здешних купцов. По его словам, здесь занимаются закупкой европейских товаров, перепродажей их в далеких восточно-сибирских городках, разработкой шахт, закупкой кож и продажей местных товаров в Европе. Самые рисковые и удачливые купцы, по мнению Фрейзера, выходцы из прибалтийских районов, то есть потомки немцев: «Они сама энергия. Настоящие русские, с присущей им татарской нерасторопностью, склонны оставлять все на потом. Постоянно занятые, суетливые американцы или англичане для них сумасшедшие. Умные, но все-таки сумасшедшие».
«Вот уже несколько десятков лет нажить состояние в Иркутске несложно, но то, как развернулась торговля после постройки Транссибирской железной дороги, изумляет даже миллионеров. Это крепкие, бывалые люди, на сильных лицах которых высечен железный характер. Ко всем новомодным западным идеям, проникающим в город, они относятся с легким презрением. Несколько самых богатых все еще ходят в грубой крестьянской одежде.
Однако Иркутск становится цивилизованным, и даже миллионера не потерпят в фешенебельном ресторане в грязной красной рубахе и грубых башмаках. Недавно полиция издала указ, согласно которому владелец ресторана имеет право отказывать в обслуживании всякому, кто явится без белой рубашки и воротничка. В ресторанах повсюду таблички с просьбой не напиваться и помнить, что вы находитесь в цивилизованной стране. Многие сибирские миллионеры побывали в Европе. (Один из них, по фамилии Хаминов, недавно скончавшийся, приехал в Иркутск полвека назад как извозчик и нажил состояние в 11 миллионов рублей на чае, кожах и золоте.) Эти люди видели Лондон, Париж и Вену. «О, — сказал мне один из них, — я был так счастлив вернуться домой. Сибирь — лучшее место в мире!»
«Интеллектуальная элита города — политические ссыльные. Они пострадали за высказывание собственного мнения и были сосланы в Сибирь. Здесь они ведут обычную жизнь. Единственное отличие их от других жителей — они не могут вернуться домой. Большинство работает служащими, некоторые занимают весьма солидные должности. Пять лет назад молодая англичанка, приехавшая в Иркутск в качестве гувернантки в богатую семью, вышла замуж за ссыльного. Она приспособилась к условиям жизни своего мужа. Сейчас она ни за что не уедет отсюда. Кроме политических ссыльных в городе очень много обычных преступников. Чтобы хоть немного понять, что движет такими людьми, нужно увидеть, в каких условиях содержатся они в тюрьмах.
В окрестностях Иркутска расположены огромные тюрьмы. Сюда десятилетиями свозили убийц и самых жестоких преступников со всей России. После того как заканчивался их срок, они получали свободу. Однако власти не разрешали им вернуться. Они должны были остаться в Сибири. Бывшие заключенные выбирали крупные города, в основном Иркутск, так как это центр добычи золота.
Таким образом, немалая часть населения состоит из таких людей и их детей. Неудивительно, что в городе раз в неделю происходит убийство. Пьяная драка — и последующий удар лопатой по голове. Жизнь ценится дешево, убивают даже из-за нескольких шиллингов. Нередки грабежи с применением насилия, в основном это бандитские нападения.
И все же в городе практически нет полиции. Каждый сам заботится о своей безопасности. Ночью на главную улицу опасно выходить без револьвера. Тихий горожанин перед сном открывает окно и стреляет в воздух, чтобы предупредить воров о том, что в доме есть огнестрельное оружие...»
Уезжая из Иркутска, Фрейзер описывает великолепную панораму Ангары, толкотню на вокзале, прекрасную погоду и первую свою встречу с ледоколом «Ангара», ставшим ныне музеем.
«Не дававшая мне покоя мысль, что главным предметом английского производства, встреченным мною в Сибири, был соус, исчезла без следа, едва я увидел большой паром «Ангара», построенный в Ньюкасле компанией Армстронг, Уитворт и Ко. Наконец-то и Англия взяла свое». Далее путешественник описывает приятный круиз в 46 миль по Байкалу, публику на палубе и двух дам, профессионально фотографировавших пассажиров. И встречу со знаменитым «Байкалом»: «Во время нашего плавания мы встретили огромное судно с 4 трубами, выкрашенное в белый цвет. Его ни в коей мере нельзя было назвать красивым. Скорее оно напоминало спущенный на воду ангар. Это был «Байкал», один из самых удивительных кораблей в мире, возвращавшийся с Мисовой. Он вез два доверху нагруженных товарами поезда».
Много еще живых, настоящих моментов и увлекательных описаний сохранила книга британца. Всего, к сожалению, не пересказать. Но можно прочитать. Не так давно издание было оцифровано и размещено в интернет-архиве American Libraries1. Кроме того, в 2009 году издательство Cassell выпустило репринтное издание, сохранив полностью внешний вид оригинала.
Автор «Реальной Сибири» после той поездки в наши края совершил еще несколько дальних путешествий — в Австралию, Алжир, Аргентину, Панаму — и по возвращении из каждого издавал книгу. Всего в его писательском багаже 17 книг. Кстати, несколько из них — о России. В 1916 году в Великобритании он даже читал курс лекций «Что я видел в России». Фостеру еще не раз пришлось вернуться в нашу страну. Приближались тяжелые, смутные времена — революция 1905 года, Первая мировая война. Как журналист, он просто обязан был находиться на передовой. В 1907 году свет увидела очередная его книга — очень эмоциональная «Красная Россия», которая хранится сейчас в библиотеке Гарвардского университета. Бунт, неистовство, безумие. Варварство, сбросившее оковы цивилизации. Корабль, который швыряют из стороны в сторону гигантские волны дикого угнетения и отчаянного сопротивления тирании — так описывает он события, происходившие в то время в России.
Последняя его книга, вышедшая в 1915 году, была также о нашей стране. «Россия сегодня» погружает читателя в события начала войны с Германией. Кажется, что он понял русского человека. В статье «Nichevo — девиз русской беспечности» («Нью-Йорк таймс», 17 марта 1918 года) Фрейзер пишет: «Как русские с легкостью идут в одном направлении, так же быстро они могут развернуться и устремиться в прямо противоположную сторону. Возможно, русские демонстрируют силу воли лишь изредка, но, когда это происходит, они развивают бешеную энергию. В один прекрасный день настоящая Россия пробудится во гневе. И тогда наступит час жестокой расплаты с немецкими завоевателями». Умер сэр Джон Фостер Фрейзер в 1936 году в возрасте 68 лет.
Использованы материалы иркутского делового журнала «Капиталист», фото, сделанные автором книги The Real Siberia в 1901 году. Приведены фрагменты книги в современном переводе Татьяны Пирожковой (г. Омск).
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
