Эвенки (тунгусы) Восточной Сибири, в том числе Прибайкалья, были одним из древних коренных народов, которые жили в этих местах и с которыми русские взаимодействовали с первых шагов своих походов в таёжные края. Хотя эвенки находились в то время под властью бурят и платили им дань, они далеко не сразу поддались владычеству новых вассалов. Одним из первых описал это известнейший исследователь Георги. «Во время российских нападений оказали Тунгузы больше мужества, нежели другие Сибиряки, и никакое поражение не могло их принудить к оставлению занятых ими под жилища своих мест. Преодоленные бунтовали в последовавшие времена несколько крат; и в 1640 году Ленские Тунгузы у собирателей подати выщипали бороды. Живущие на западной стороне Байкала Тунгузы покорились России не прежде, чем в 1643, на восточной же стороне и при Витиме обитающие в 1657 году».
Жизнь эвенков на природе, их слитность с нею формировали у многих представителей этноса простоту, непосредственность, высокие моральные качества, почитание предков, что становилось основой их житейских традиций и поступков. «...У них всегда на языке и на деле то, что на сердце. Лгать кажется им дурно: и сие самое предохраняет их от подозрения и клятв. Воровство и обман почитается у них столь позорным делом, что они по таковым пререканиям размениваются часто стрелами. Довольствуясь самыми необходимыми надобностями, ни к кому, кроме оных, не имеют пристрастия: и потому пребывают при прародительских своих нравах и житейских порядках без дальних прихотей и затей».
Основными сторонами хозяйствования эвенков были оленеводство, охота и рыболовство. В прибайкальской тайге они промышляли копытных (лось, изюбрь, козы, кабарга), пушных (лисица, соболь, колонок) зверей, а также, если была надобность, охотились и на волков и медведей.
Привязанность эвенков к названным традиционным деятельностям породила мнение об их определенной боязни Байкала и даже стремление избегать его. К Балков в своем романе «Байкал море священное» пишет по этому поводу: «Молитвенно и по-детски простодушно отношение к сибирскому морю эвенкийских племен, не часто появляются они на белых песчаных берегах, из века в век обретаясь средь таежных сопок и горных речушек, безбоязно ставя чумы подле зверьих троп и медвежьих берлог, там, где повыше, куда, бывает, что и заглянет солнце, пробившись сквозь густые кроны таежных великанов. Отважные в схватках со зверем, они делаются слабыми и безвольными, очутившись на берегах Байкала, и страх разом вспыхивает в их маленьких зорких глазах и они осторожно и как-то неуверенно ступают на землю и тихо бормочут, глядя в синюю неоглядь: «О, бачка, бачка!..» И коль отпадет надобность и дальше находиться близ сибирского моря, норовят побыстрее уйти».
С категоричностью и даже обоснованностью подобных мнений вряд ли можно согласиться. Когда путешествуешь по берегам священного моря и находишь множество эвенкийских названий егомест (Ая - красивая, Аяя, Шегнанда, Урбикан, Томпуда и другие в чем-то поэтические наименования), понимаешь, насколько этот народ любил и одушевлял Байкал, дивился его красотой. Кстати, на Байкале во многих его местах эвенкийские названия (особенно на севере) преобладают. В мыслях Балкова все-таки есть свой резон: продукция Байкала не могла полностью обеспечивать рацион охотников и скотоводов. К тому же в низменных местах по берегам озера «основу» хозяйствования эвенков оленей беспощадно допекали пауты, гнус, мошка. Это определяло уход и животных и их хозяев на горные альпийские луга. По данным причинам они приходили к своему «кормильцу» только в определенные периоды. Об этом говорит хотя бы разбитый на сегменты календарь эвенков: сезон, когда линяет утка; сезон, когда хариус идет на нерест; сезон, когда омуль идет на нерест, и так далее.
О том, что прибайкальские тунгусы имели существенные отличия в своём образе жизни от «степных народов», есть свидетельства Г.Ф. Миллера. Последний, описывая селенгинских тунгусов, занимающихся в то время скотоводством, как татары и монголы, одновременно отмечал, что это «всё-таки ещё не является достаточным доказательством общности их происхождения с последними. Скорее можно сделать обратное заключение: так как они не имели на своём тунгусском языке собственных названий для различных пород скота и многих предметов, касающихся скотоводства, то заимствовали от соседних монголов. Из этого можно сделать вероятный вывод, что в древности эти степные тунгусы, подобно остальным тунгусам, жили в лесах и на горах средней Сибири: они ничего не знали о скотоводстве как все лесные тунгусы, ездили на северных оленях и только при перемене своего места жительства привыкли к образу жизни других степных народов».
Многие путешественники и писатели, которые знакомились с жизнью и бытом этих детей природы, отмечали в своих воспоминаниях удивительное сочетание в их характере гостеприимства, даже услужливости, с чувством собственного достоинства. Надо хотя бы раз попасть на стойбище, увидеть сквозь синие туманы от дымокуров оленей в ивняковом загоне, веревку между деревьями, где серебряными серьгами видится распластанная рыба, кострища с объехавшим полтундры черным чайником, надо быть приглашенным в чум, окинуть взглядом шесты, на которых сушатся мокрые верхонки, задрать голову и увидеть, словно из колодезной глубины, синий кружочек неба. И тогда люди видели искреннее, идущее от души желание байкальских аборигенов поделиться с другими даже последней краюхой хлеба, и эта щедрость и предупредительность хозяев воспринимается вроде элемента окружающей среды, такого же естественного, как красота окрестных мест или как таинственность скал.
У эвенков существовал и существует неписаный свод узаконенных традиций, регламентирующий социальные, семейные и межродовые отношения. Он касался и отношений человека с окружающим миром. Это обозначалось словом иты (итин), имеющим значения режим, закон, устав, а также обычай, традиция, порядок. По представлениям эвенков, Иты как законный порядок и традиции жизни эвенкам дало небо Буга. По фольклорной версии, их оставил как заветы бог-творец Сэвэки, сотворивший Среднюю землю, человека и животных. Это заповеди общечеловеческого содержания, по которым следует жить эвенку. В социально-психологическом и экологическом плане среди них выделяются следующие.
• Неба Буга и земли благословением живет человек. Небо-родитель Буга дает все, небо-родитель Буга кормит человека. Против воли его не иди, противного его воле не делай.
• Всех и все земля растит, человек тоже ее соринка.
• Все, что даруется небом-родителем Буга, не жалей для людей. Делись безвозмездно, соблюдая обычай Нимат. Еще ни один человек не умер от того, что накормил сироту, поэтому небо-родитель Буга, благославляя, даст пищу тебе.
• Жизнь прожить - не один горный перевал перевалить. Еще никто на свете, не испытав незвгод, не жил.
• Всяк живущий пару себе находит, всяк свой корень имеет. Без женщины-матери как человеку родиться? Матери своей, родителей и предков своих тропу торя, по следу их идя, живи.
• Сокровенные мысли друг друга узнавая, душа в душу живя, люди жить должны. Тех, кто раньше тебя солнце увидел, слушай (т.е. слушай советы старших).
• Ветвью самостоятельной у дерева став, «сам себе хозяин» — не думай так. Доброе из себя наружу выпускай, а плохое подавляй в себе.
• С недобрыми мыслями далеко не уйдешь, дорога их коротка и обрывочна. Лишь благими мыслями дорогу свою жизненную удлинишь. Добром движимая, мысль длинный и долгий путь проходит.
• Желание и страсть унижать человека из всех запретов-одё самый греховный, невиновному вину находить - самый тяжкий грех. И самый невзрачный по внешности может гордостью людей стать.
• Не радуйся плохому, даже если тебе от этого нечаянная польза выйдет. Ведь только ногти и волосы радуются смерти человека, ибо неудержимо расти на мертвом теле начинают.
• Тобой произнесенная худая речь к тебе же по твоему следу вернется, догонит тебя самого. Твои плохие слова тебе же будут сказаны, позже догонят тебя и к твоим детям придут, вернувшись.
• Очаг свой разожги, ребенка роди, скотину вырасти - корнем человека стань.
Значительная часть пищевого рациона эвенков составляла рыба. Добывали они её различными способами. Георги писал, что «на воду пускаются они в небольших лодках (Яу), состоящих из лёгкой деревянной основы, и таких же закраин, обшитых берестою, и притом так плотно, что вода никак пройти сквозь оную не может. Такия их лодки внизу несколько плоски, с обоих концов остры, длиною от 1 5 до 3сажен, вверху шириною от 1 5 до 2 футов, тяжестью иногда меньше, а иногда и больше пуда, но со всем тем довольно крепки, и можно на них не токмо одному, но четырём и пяти человекам ездить безопасно по рекам и большим озерам, да на самом Байкале, далеко от берегов. Веслы походят на лопаты; а гребут то тем, то другим. Бродники, неводы и сему подобная рыбачья снасть им неизвестна. Рыбу ловят удами, которыя опускают в воду через край идущей на гребле лодки, да и трехзубчатыми железными вилами... Когда осенью бывает омоли (омули) ход из Байкала в некоторыя реки, то делают они неподалеку от берега из прутьев сплетенную городьбу и ставят в реке наискось, а сами стоят позади оной в воде и выбрасывают на берег голыми руками пригоняемую к городьбе по причине великого множества и тут останавливающуюся рыбу».
Естественно, подобный лов при немногочисленности эвенков, проживающих по Байкалу, не вызывал заметных неприятностей природе, особенно если ловили скатывающуюся после икромёта рыбу. Но когда по байкальским рекам стали массой ловить сетями рыбу, идущую на нерест, ставить «хапы» на так называемую «поплавщину» - омуль, скатывающийся после икрометания - буквально на каждом метре промысловых речек, то это весьма серьёзно отразилось на рыбном богатстве озера. Были у эвенков и специфические таежные и охотничьи навыки. «Звериный же промысел производят различно. Они употребляют при том луки, стрелы, рогатины, силки, ловушки, а особенно самострелы и приученных к гоньбе зверей собак... Поелику они ходят на звериной промысел обыкновенно поодиночке, и притом смелы, то немало пропадает их от нещастных приключений, падения с гор, увязывания ногами промеж зыблющихся накипей, коими каменистыя горы усыпаны, также от быстроты рек, от хищных зверей и так далее...».
Особым вниманием у байкальских эвенков пользовалась нерпа, скорее они преисполнялись особым уважением к этому зверю. В частности, они считали Ушканьи острова не только главным обиталищем байкальского тюленя, но и связывали с ними жизнь царя всех нерп. Они даже верили, что нерпы имеют свой язык и чувства: когда им хорошо - нерпы молчат, когда им плохо - тюлени подплывают к берегам и стонут. Поскольку потребности в пище и одежде заставляли эвенков охотиться за нерпой, они все же стремились всяческими нормами и правилами регулировать ее добычу.
Наблюдая за неспешной и спокойной деятельностью эвенков, окружающие порой усматривают в этом традиционную созерцательность и лень. Этот предрассудок бытует среди случайных в тайге или пришлых людей, которые видят, как эвенки не слишком-то старательно распахивают землю или косят траву, не умея, а, быть может, и не желая привыкнуть к новому занятию, которое тут же рядом в удовольствие русским, украинским, а теперь даже якутским и бурятским земледельцам. Но стоит посмотреть на эвенка в тайге - кто сравнится с его сноровкой, с его прытью, с его мужественной работоспособностью? Тысячу раз прав исследователь истории и образа жизни эвенков В.Туголуков, называя пресловутую «туземную лень» историческим недоразумением.
Эвенки люди, чрезвычайно приспособленные к жизни в суровых и холодных краях байкальской Сибири. Их адаптированность к самым сложным экстремальным ситуациям вызывала величайшее изумление многих европейских и российских путешественников. Н.Щукин в книге «Житье Сибирское в давних преданиях и нынешних впечатлениях» описывает увиденный чиновником «дикий» случай: тунгуска родила без всякой помощи при 35-ти градучах мороза и лежала от слабости на льду реки. Она успела обмыть дитя снегом, перевязать пупок, завернуть в шкурку и положить ребенка в люльку, но затем ослабела, не смогла сесть на оленя. От какой-либо помощи она отказалась. Каково же было удивление чиновника, когда вскоре тунгуска догнала их на месте ночлега, сама устроила себе жилище, расседлала оленей и начала готовить пищу! На новые вопросы, не нуждается ли она в чем, аборигенка ответила: «Нет, но если имеете вина, так дайте мне рюмочку».
С территорией вокруг Байкала связана жизнь многих тунгусских (эвенкийских) племен. Существует предание, что в северной части расселялось эвенкийское племя мойогиров. Позднее, во время миграции тунгусов в северо-западные земли, к Байкалу с берегов Амура пришли племена киндигиров. Очутившись на берегах Байкала, киндигиры дальше не пошли, настолько их пленила красота здешних мест и те богатства тайги, которые они здесь встретили: «море» так было полно живности, что волны выбрасывали на берег рыбу, которую можно было собирать руками. Согласно преданию, за право остаться на этой земле киндигиры сражались со своими «сродственниками» мойогирами, с бурятским племенем баргутов и монгольскими племенами.
В Байкальском регионе эвенки занимали в 12-16 веках районы Баргузинской и Баунтовской тайги, северного и восточного побережья Байкала, жили в верховьях рек Уды, у Еравнинских озер, а также по югу Байкала в районах рек Снежная, Мантуриха, Темник, Армак и Джида. Во второй половине 17 века баргузинские балакиры освоили часть побережья Байкала у озера Котокель. Жили они по рекам Кике, Сухой, занимали верховья рек Итанцы, Курбы и Оны, притоков Селенги, Уды и хребет Улан-Бургасы. Вместе с лимаги-рами они обживали бассейн реки Турки. Верхнеангарские эвенки осваивали значительную территорию, охватывающую современный Северо-Байкальский район Бурятии, выходя за его пределы в сторону рек Чуи, Каи, Чечуя, Мамы и т.д. С южно-байкальской стороны обитали кумкагиры. Они больше всего кочевали в районе Култука вдоль юго-восточной оконечности Байкала до реки Мишихи включительно. Осваивались эвенками этого рода верховья рек Темник, вместе с подгородными и селенгинскими тунгусами они нередко кочевали в восточных строгах Хамар-Дабана, по Селенге и ее притокам.
В западной стороне Байкала эвенки где-то с начала 19-го века освоились в ряде мест вблизи Большого и Малого Голоустного и в самих поселках. Нынешние маленькие деревеньки Нижний и Верхний Кочергат -- по своему названию остатки ранее существовавших эвенкийских поселений: Булунчук, Джеворчак, Загота. В достаточно большом селении Зочи, куда во времена советской власти были «собраны» эвенки из ближних мест, даже действовала охотничья промартель имени Ворошилова. К сожалению, война, болезни и ассимиляция сделали свое «черное дело» и в настоящее время эвенков по руслу реки Голоустной почти не встретишь.
Интересные данные о судьбах эвенков южного Прибайкалья приводит в своей книге, вышедшей совсем недавно (почему-то без указания издательства и года издания) В.С. Пуляев. Их он называет «култукскими тунгусами» и показывает, что охотничьи угодья данных аборигенов располагались по течениям рек: Култушной, Безымянной, Утулику, Мурино, Снежной, Переемной, Мантурихе, Митихе и т.д. Тунгусы эти относились к племенам кумкагчиров и галкагиров и делились на 3 рода: заектаевский, цингидиновский и тыреевский. Последний, тыреевский род, жил по соседству с бурятами, поэтому был смешанным и нередко в источниках упоминается как бурятский род. Когда в 18 веке аборигены края стали привлекаться к казачьей службе на окраинах страны, по государеву указу 1763 года тунгусы в полном своём составе были переселены в долину реки Джиды на охрану границы Российского государства. Там они основали существующее и сегодня селение Армак. Однако охотничьи угодья от Култука до Посольска были оставлены за кумкачирами, и они владели ими вплоть до конца девятнадцатого века.
Естественно возникают два вопроса. Во-первых, почему так сильно изменилась численность эвенков Байкальского региона, если, к примеру, в северных районах Иркутской области и Бурятии их проживает не более двух-трех тысяч человек. Во-вторых, куда подевались эвенки южного Байкала, число которых практически сведено на нет.
Отвечая на первый (и частично на второй) вопрос, стоит заглянуть в историю. Используя факты изменения численности коренного населения в Сибири, ученые приходят к выводу о том, что резкое снижение численности тунгусов и рост бурят и якутов обусловлены не только высокой смертностью первых и естественным приростом вторых, но больше ассимиляцией их между собой. По подсчетам, к концу 17 началу 18 в. численность тунгусов составляла 36,2 тысячи человек, в то же время как численность бурят оценивалась в пределах 27,3 тыс. человек, якутов 28,5 тыс. человек. Уже к концу 19 века данное соотношение резко изменилось. По переписи 1897 года численность тунгусов (вместе с ороченами) составила примерно 61 тыс. человек, бурят 288 тыс., якутов - 226 тыс. человек. Таким образом, можно предположить, что уже к приходу русских в Восточную Сибирь тунгусские племена находились на стадии сильного смешения с бурятами».
Длительное время наиболее значительным местом расселения эвенков была долина по реке Баргузин. Но в первой трети 18 века в эти места стали интенсивно переселяться буряты из Предбайкалья. Вскоре в долине возникло немало бурятских улусов, и эвенки были вынуждены потребовать строительства так называемой «Урта Хуре» (Длинная изгородь) забора, который должен быть своего рода «китайской стеной», разграничивающей владения двух народов. Эта разделительная стена проходила практически через всю долину и оговаривалась определенными условиями и запретами: нельзя в некоторых местах переходить через реку Баргузин и Харасун, нельзя выпускать скот и т.д. Если условия не соблюдались, эвенки применяли свои санкции: скот захватывали, а его хозяев избивали. Но стена в конце концов не смогла удержать ни расселение бурят, ни ассимиляцию эвенков в Баргузинской долине. (О перепетиях данной миграции хорошо рассказано в документальной повести Н.Дамдинова « Баргузин-Тукум»).
В большинстве покинули обжитые места и обурятились эвенки южного Байкала. Конкретным примером здесь служит судьба эвенков — хамниган, которые переселились в долины рек Темник и Джида из родных мест Прибайкалья и Тунки в 17-18 вв. Б. Ш. Доржиев отмечает, что закаменские хамниганы постепенно смешались с местными бурятами. Они стали забывать родной язык и говорить только по-бурятски. Так, жители хамниганского селения Цаган — Нура являются обурятившимися хамниганами. Кроме мыло — бортойских и бургуйских хамниган, живущих по долине реки Хамней, в верховьях реки Улекчин в местности Улястуй проживало более десяти дворов обурятившихся хамниган.
Уже в начале 20-го века высказывалось много мнений об окончательном вырождении ряда сибирских этносов. И это в немалой мере касалось эвенков. Приведем в этой связи рассказ об одном из мест их проживания, написанный А.М.Станиловским. «На унылом песчаном берегу стоит крошечная деревянная церковка... Среди кустов и деревьев лесной опушки ютятся жалкие юрты тунгусов. На вывеске, красующейся над большим домом, торжественная надпись масляной краской: «Родовое имение Подлеморско-Шемагирского рода Заб обл Барг у 1904 г. Вот эти-то Полеморско-Шемагирские тунгусы, воздвигшие в прошлом году эту свою управу, и жмутся сами в торчащих вокруг из-за кустов своих юртах. Как эти полудикари могли додуматься и выстроить это прекрасное здание, этот объединяющий их центр? Конечно, они сами в нем неповинны. Все это создало начальство, на их, разумеется, счет. А у них есть собственное дело — они ускоренно спешат вымереть.
Сейчас это прекрасное здание, составляющее такой контраст с окружающей тайгой, объединяет и управляет всего лишь над 34 человеками обоего пола и всех возрастов. Из них полноправных плательщиков меньше десяти».
Надо сказать, что и сами власти не весьма пеклись о сохранении аборигенных народов, решая другие актуальные и значимые проблемы. Например, 17 мая 1916 года постановлением иркутского генерал-губернатора предварительно была изъята из пользования эвенков часть земель под Баргузинскии заповедник и казенный охотничий участок при нем, которые и были учреждены данным указом. Эвенки Шемагирского рода из поселка Сосновка были переселены в северные пределы своей земли — Подлеморья — на реки Шегнанда и Томпуда. Впоследствии семьи разъехались по селеньям северного Байкала. Из эвенков племени два охотника Филипп и Николай Черных в разные годы работали в Баргузинском заповеднике наблюдателями.
Мы уже говорили выше о высоких уровнях живучести и адаптированное к сибирским условиям у эвенков. И не смотря на все социально-экономические перипетии 20-го века, особенно его последнего десятилетия, эвенки Прибайкалья, сумели сохранить свой этнос, и всемерно стремятся возродить те традиции, которые помогали выжить им и обеспечивать сохранение окружающей среды. И среди них есть такие, которые уверенно можно назвать жемчужинами народной мысли как в области человеческих контактов так и в отношении к природе. Вот лишь отдельные их них
• Помоги старому человеку. Радость старого человека осчастливит других людей.
• Не убивай орла, а то все птицы на тебя обидятся.
• Как олень гордо несёт голову свою, так же высоко держи имя своё.
• Кости рыб после еды не бросай и не давай по ним потоптаться оленям.
• Никогда не жалей для людей пищу — и ты в жизни свое ни в чём не будешь нуждаться. Люди с тобой тоже будут делиться.
• Из озера не вылавливай всю рыбу, а оставь своим потомкам.
• Слово, что лжёт, далеко не уйдёт...
В заключение раздела об эвенках проведем такую параллель: благополучное существование аборигенного народа Прибайкалья в чем-то символизирует благополучие самого священного моря. И надо сегодня создавать все условия, чтобы такой выгодный для всех народов симбиоз продолжался бесконечно. Мир, который признает уникальное значение каждой личности, не может не понимать, что утрата любого малого этноса — это вселенская трагедия.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей