Эвенки Прибайкалья // «Байкал таинственный, многоликий и разноязыкий» 3-е изд. (2010)

Жизнь и быт эвенков

Жизнь эвенков на природе, их слитность с нею формировали у многих представителей этноса простоту, непосредственность, высо­кие моральные качества, почитание предков, что становилось осно­вой их житейских традиций и поступков. «...У них всегда на языке и на деле то, что на сердце. Лгать кажется им дурно: и сие самое предохраняет их от подозрения и клятв. Воровство и обман почита­ется у них столь позорным делом, что они по таковым пререканиям размениваются часто стрелами. Довольствуясь самыми необходимы­ми надобностями, ни к кому, кроме оных, не имеют пристрастия: и потому пребывают при прародительских своих нравах и житейских порядках без дальних прихотей и затей».

Основными сторонами хозяйствования эвенков были оленеводс­тво, охота и рыболовство. В прибайкальской тайге они промышляли копытных (лось, изюбрь, козы, кабарга), пушных (лисица, соболь, колонок) зверей, а также, если была надобность, охотились и на волков и медведей.

Привязанность эвенков к названным традиционным деятельностям породила мнение об их определенной боязни Байкала и даже стремление избегать его. К Балков в своем романе «Байкал море свя­щенное» пишет по этому поводу: «Молитвенно и по-детски простодушно отношение к сибирскому морю эвенкийских племен, не часто появляются они на белых песчаных берегах, из века в век обретаясь средь таежных сопок и горных речушек, безбоязно ста­вя чумы подле зверьих троп и медвежьих берлог, там, где повыше, куда, бывает, что и заглянет солнце, пробившись сквозь густые кро­ны таежных великанов. Отважные в схватках со зверем, они делают­ся слабыми и безвольными, очутившись на берегах Байкала, и страх разом вспыхивает в их маленьких зорких глазах и они осторожно и как-то неуверенно ступают на землю и тихо бормочут, глядя в синюю неоглядь: «О, бачка, бачка!..» И коль отпадет надобность и дальше находиться близ сибирского моря, норовят побыстрее уйти».

С категоричностью и даже обоснованностью подобных мнений вряд ли можно согласиться. Когда путешествуешь по берегам свя­щенного моря и находишь множество эвенкийских названий егомест (Ая - красивая, Аяя, Шегнанда, Урбикан, Томпуда и другие в чем-то поэтические наименования), понимаешь, насколько этот на­род любил и одушевлял Байкал, дивился его красотой. Кстати, на Байкале во многих его местах эвенкийские названия (особенно на севере) преобладают. В мыслях Балкова все-таки есть свой резон: продукция Байкала не могла полностью обеспечивать рацион охот­ников и скотоводов. К тому же в низменных местах по берегам озера «основу» хозяйствования эвенков        оленей беспощадно допекали пауты, гнус, мошка. Это определяло уход и животных и их хозяев на горные альпийские луга. По данным причинам они приходили к своему «кормильцу» только в определенные периоды. Об этом гово­рит хотя бы разбитый на сегменты календарь эвенков: сезон, когда линяет утка; сезон, когда хариус идет на нерест; сезон, когда омуль идет на нерест, и так далее.

О том, что прибайкальские тунгусы имели существенные отли­чия в своём образе жизни от «степных народов», есть свидетельства Г.Ф. Миллера. Последний, описывая селенгинских тунгусов, зани­мающихся в то время скотоводством, как татары и монголы, одно­временно отмечал, что это «всё-таки ещё не является достаточным доказательством общности их происхождения с последними. Скорее можно сделать обратное заключение: так как они не имели на своём тунгусском языке собственных названий для различных пород ско­та и многих предметов, касающихся скотоводства, то заимствовали от соседних монголов. Из этого можно сделать вероятный вывод, что в древности эти степные тунгусы, подобно остальным тунгусам, жили в лесах и на горах средней Сибири: они ничего не знали о скотоводстве как все лесные тунгусы, ездили на северных оленях и только при перемене своего места жительства привыкли к образу жизни других степных народов».

Многие путешественники и писатели, которые знакомились с жизнью и бытом этих детей природы, отмечали в своих воспомина­ниях удивительное сочетание в их характере гостеприимства, даже услужливости, с чувством собственного достоинства. Надо хотя бы раз попасть на стойбище, увидеть сквозь синие туманы от дымо­куров оленей в ивняковом загоне, веревку между деревьями, где серебряными серьгами видится распластанная рыба, кострища с объехавшим полтундры черным чайником, надо быть приглашен­ным в чум, окинуть взглядом шесты, на которых сушатся мокрые верхонки, задрать голову и увидеть, словно из колодезной глубины, синий кружочек неба. И тогда люди видели искреннее, идущее от души желание байкальских аборигенов поделиться с другими даже последней краюхой хлеба, и эта щедрость и предупредительность хозяев воспринимается вроде элемента окружающей среды, такого же естественного, как красота окрестных мест или как таинствен­ность скал.

У эвенков существовал и существует неписаный свод узаконен­ных традиций, регламентирующий социальные, семейные и межро­довые отношения. Он касался и отношений человека с окружающим миром. Это обозначалось словом иты (итин), имеющим значения режим, закон, устав, а также обычай, традиция, порядок. По пред­ставлениям эвенков, Иты как законный порядок и традиции жизни эвенкам дало небо Буга. По фольклорной версии, их оставил как заветы бог-творец Сэвэки, сотворивший Среднюю землю, человека и животных. Это заповеди общечеловеческого содержания, по которым следует жить эвенку. В социально-психологическом и экологическом плане среди них выделяются следующие.

•    Неба Буга и земли благословением живет человек. Небо-ро­дитель Буга дает все, небо-родитель Буга кормит человека. Против воли его не иди, противного его воле не делай.

•    Всех и все земля растит, человек тоже ее соринка.

•  Все, что даруется небом-родителем Буга, не жалей для людей. Делись безвозмездно, соблюдая обычай Нимат. Еще ни один человек не умер от того, что накормил сироту, поэтому небо-родитель Буга, благославляя, даст пищу тебе.

•    Жизнь прожить - не один горный перевал перевалить. Еще никто на свете, не испытав незвгод, не жил.

•    Всяк живущий пару себе находит, всяк свой корень имеет. Без женщины-матери как человеку родиться? Матери своей, родителей и предков своих тропу торя, по следу их идя, живи.

•    Сокровенные мысли друг друга узнавая, душа в душу живя, люди жить должны. Тех, кто раньше тебя солнце увидел, слушай (т.е. слушай советы старших).

•    Ветвью самостоятельной у дерева став, «сам себе хозяин» — не думай так. Доброе из себя наружу выпускай, а плохое подавляй в себе.

•    С недобрыми мыслями далеко не уйдешь, дорога их коротка и обрывочна. Лишь благими мыслями дорогу свою жизненную удли­нишь. Добром движимая, мысль длинный и долгий путь проходит.

•    Желание и страсть унижать человека из всех запретов-одё са­мый греховный, невиновному вину находить - самый тяжкий грех. И самый невзрачный по внешности может гордостью людей стать.

•    Не радуйся плохому, даже если тебе от этого нечаянная польза выйдет. Ведь только ногти и волосы радуются смерти человека, ибо неудержимо расти на мертвом теле начинают.

•    Тобой произнесенная худая речь к тебе же по твоему следу вернется, догонит тебя самого. Твои плохие слова тебе же будут ска­заны, позже догонят тебя и к твоим детям придут, вернувшись.

•    Очаг свой разожги, ребенка роди, скотину вырасти - корнем человека стань.

Значительная часть пищевого рациона эвенков составляла рыба. Добывали они её различными способами. Георги писал, что «на воду пускаются они в небольших лодках (Яу), состоящих из лёгкой деревянной основы, и таких же закраин, обшитых берес­тою, и притом так плотно, что вода никак пройти сквозь оную не может. Такия их лодки внизу несколько плоски,  с обоих концов остры, длиною от 1 5 до 3сажен, вверху шириною от 1 5 до 2 футов, тяжестью иногда меньше, а иногда и больше пуда, но со всем тем довольно крепки, и можно на них не токмо одному, но четырём и пяти человекам ездить безопасно по рекам и большим озерам, да на самом Байкале, далеко от берегов. Веслы походят на лопаты; а гре­бут то тем, то другим. Бродники, неводы и сему подобная рыбачья снасть им неизвестна. Рыбу ловят удами, которыя опускают в воду через край идущей на гребле лодки, да и трехзубчатыми железны­ми вилами... Когда осенью бывает омоли (омули) ход из Байкала в некоторыя реки, то делают они неподалеку от берега из прутьев сплетенную городьбу и ставят в реке наискось, а сами стоят позади оной в воде и выбрасывают на берег голыми руками пригоняемую к городьбе по причине великого множества и тут останавливающуюся рыбу».

Естественно, подобный лов при немногочисленности эвенков, проживающих по Байкалу, не вызывал заметных неприятностей при­роде, особенно если ловили скатывающуюся после икромёта рыбу. Но когда по байкальским рекам стали массой ловить сетями рыбу, идущую на нерест, ставить «хапы» на так называемую «поплавщину» - омуль, скатывающийся после икрометания - буквально на каж­дом метре промысловых речек, то это весьма серьёзно отразилось на рыбном богатстве озера. Были у эвенков и специфические таежные и охотничьи навыки. «Звериный же промысел производят различно. Они употребляют при том луки, стрелы, рогатины, силки, ловушки, а особенно самострелы и приученных к гоньбе зверей собак... Пое­лику они ходят на звериной промысел обыкновенно поодиночке, и притом смелы, то немало пропадает их от нещастных приключений, падения с гор, увязывания ногами промеж зыблющихся накипей, ко­ими каменистыя горы усыпаны, также от быстроты рек, от хищных зверей и так далее...».

Особым вниманием у байкальских эвенков пользовалась нерпа, скорее они преисполнялись особым уважением к этому зверю. В частности, они считали Ушканьи острова не только главным обиталищем байкальского тюленя, но и связывали с ними жизнь царя всех нерп. Они даже верили, что нерпы имеют свой язык и чувства: когда им хорошо - нерпы молчат, когда им плохо - тюлени подплывают к берегам и стонут. Поскольку потребности в пище и одежде заставля­ли эвенков охотиться за нерпой, они все же стремились всяческими нормами и правилами регулировать ее добычу.

Наблюдая за неспешной и спокойной деятельностью эвенков, окружающие порой усматривают в этом традиционную созерцатель­ность и лень. Этот предрассудок бытует среди случайных в тайге или пришлых людей, которые видят, как эвенки не слишком-то старательно распахивают землю или косят траву, не умея, а, быть может, и не желая привыкнуть к новому занятию, которое тут же рядом в удовольствие русским, украинским, а теперь даже якутским и бурятским земледельцам. Но стоит посмотреть на эвенка в тайге - кто сравнится с его сноровкой, с его прытью, с его мужественной работоспособностью? Тысячу раз прав исследователь истории и об­раза жизни эвенков В.Туголуков, называя пресловутую «туземную лень» историческим недоразумением.

Эвенки         люди,   чрезвычайно  приспособленные  к  жизни  в суровых и холодных краях байкальской Сибири. Их адаптированность к самым сложным экстремальным ситуациям вызывала величайшее изумление многих европейских и российских путеше­ственников. Н.Щукин в книге «Житье Сибирское в давних пре­даниях и нынешних впечатлениях» описывает увиденный чинов­ником «дикий» случай: тунгуска родила без всякой помощи при 35-ти градучах мороза и лежала от слабости на льду реки. Она успела обмыть дитя снегом, перевязать пупок, завернуть в шкурку и положить ребенка в люльку, но затем ослабела, не смогла сесть на оленя. От какой-либо помощи она отказалась. Каково же было удивление чиновника, когда вскоре тунгуска догнала их на месте ночлега, сама устроила себе жилище, расседлала оленей и начала готовить пищу! На новые вопросы, не нуждается ли она в чем, аборигенка ответила: «Нет, но если имеете вина, так дайте мне рюмочку».

Ресселение эвенков в Прибайкалье

С территорией вокруг Байкала связана жизнь многих тунгус­ских (эвенкийских) племен. Существует предание, что в северной части расселялось эвенкийское племя мойогиров. Позднее, во время миграции тунгусов в северо-западные земли, к Байкалу с берегов Амура пришли племена киндигиров. Очутившись на берегах Бай­кала, киндигиры дальше не пошли, настолько их пленила красота здешних мест и те богатства тайги, которые они здесь встретили: «море» так было полно живности, что волны выбрасывали на берег рыбу, которую можно было собирать руками. Согласно преданию, за право остаться на этой земле киндигиры сражались со своими «сродственниками» мойогирами, с бурятским племенем баргутов и монгольскими племенами.

В Байкальском регионе эвенки занимали в 12-16 веках районы Баргузинской и Баунтовской тайги, северного и восточного побере­жья Байкала, жили в верховьях рек Уды, у Еравнинских озер, а также по югу Байкала в районах рек Снежная, Мантуриха, Темник, Армак и Джида. Во второй половине 17 века баргузинские балакиры освоили часть побережья Байкала у озера Котокель. Жили они по рекам Кике, Сухой, занимали верховья рек Итанцы, Курбы и Оны, притоков Селенги, Уды и хребет Улан-Бургасы. Вместе с лимаги-рами они обживали бассейн реки Турки. Верхнеангарские эвенки осваивали значительную территорию, охватывающую современный Северо-Байкальский район Бурятии, выходя за его пределы в сторо­ну рек Чуи, Каи, Чечуя, Мамы и т.д. С южно-байкальской стороны обитали кумкагиры. Они больше всего кочевали в районе Култука вдоль юго-восточной оконечности Байкала до реки Мишихи вклю­чительно. Осваивались эвенками этого рода верховья рек Темник, вместе с подгородными и селенгинскими тунгусами они нередко ко­чевали в восточных строгах Хамар-Дабана, по Селенге и ее притокам.

В западной стороне Байкала эвенки где-то с начала 19-го века освоились в ряде мест вблизи Большого и Малого Голоустного и в самих поселках. Нынешние маленькие деревеньки Нижний и Верх­ний Кочергат -- по своему названию остатки ранее существовавших эвенкийских поселений: Булунчук, Джеворчак, Загота. В достаточно большом селении Зочи, куда во времена советской власти были «со­браны» эвенки из ближних мест, даже действовала охотничья про­мартель имени Ворошилова. К сожалению, война, болезни и ассими­ляция сделали свое «черное дело» и в настоящее время эвенков по руслу реки Голоустной почти не встретишь.

Интересные данные о судьбах эвенков южного Прибайкалья приводит в своей книге, вышедшей совсем недавно (почему-то без указания издательства и года издания) В.С. Пуляев. Их он назы­вает «култукскими тунгусами» и показывает, что охотничьи угодья данных аборигенов располагались по течениям рек: Култушной, Безымянной, Утулику, Мурино, Снежной, Переемной, Мантурихе, Митихе и т.д. Тунгусы эти относились к племенам кумкагчиров и галкагиров и делились на 3 рода: заектаевский, цингидиновский и тыреевский. Последний, тыреевский род, жил по соседству с буря­тами, поэтому был смешанным и нередко в источниках упоминается как бурятский род. Когда в 18 веке аборигены края стали привле­каться к казачьей службе на окраинах страны, по государеву указу 1763 года тунгусы в полном своём составе были переселены в долину реки Джиды на охрану границы Российского государства. Там они основали существующее и сегодня селение Армак. Однако охотни­чьи угодья от Култука до Посольска были оставлены за кумкачирами, и они владели ими вплоть до конца девятнадцатого века.

Естественно возникают два вопроса. Во-первых, почему так сильно изменилась численность эвенков Байкальского региона, если, к примеру, в северных районах Иркутской области и Бурятии их проживает не более двух-трех тысяч человек. Во-вторых, куда подевались эвенки южного  Байкала,  число которых практически сведено на нет.

Отвечая на первый (и частично на второй) вопрос, стоит за­глянуть в историю. Используя факты изменения численности ко­ренного населения в Сибири, ученые приходят к выводу о том, что резкое снижение численности тунгусов и рост бурят и якутов обусловлены не только высокой смертностью первых и естествен­ным приростом вторых, но больше ассимиляцией их между собой. По подсчетам, к концу 17 началу 18 в. численность тунгусов составляла 36,2 тысячи человек, в то же время как численность бурят оценивалась в пределах 27,3 тыс. человек, якутов 28,5 тыс. человек. Уже к концу 19 века данное соотношение резко изменилось. По переписи 1897 года численность тунгусов (вместе с ороченами) составила примерно 61 тыс. человек, бурят 288 тыс., якутов - 226 тыс. человек. Таким образом, можно предпо­ложить, что уже к приходу русских в Восточную Сибирь тунгус­ские племена находились на стадии сильного смешения с бурята­ми».

Длительное время наиболее значительным местом расселения эвенков была долина по реке Баргузин. Но в первой трети 18 века в эти места стали интенсивно переселяться буряты из Предбайкалья. Вскоре в долине возникло немало бурятских улусов, и эвенки были вынуждены потребовать строительства так называемой «Урта Хуре» (Длинная изгородь) забора, который должен быть своего рода «китайской стеной», разграничивающей владения двух народов. Эта разделительная стена проходила практически через всю долину и оговаривалась определенными условиями и запретами: нельзя в не­которых местах переходить через реку Баргузин и Харасун, нельзя выпускать скот и т.д. Если условия не соблюдались, эвенки применя­ли свои санкции: скот захватывали, а его хозяев избивали. Но стена в конце концов не смогла удержать ни расселение бурят, ни ассими­ляцию эвенков в Баргузинской долине. (О перепетиях данной миг­рации хорошо рассказано в документальной повести Н.Дамдинова « Баргузин-Тукум»).

В большинстве покинули обжитые места и обурятились эвенки южного Байкала. Конкретным примером здесь служит судьба эвен­ков — хамниган, которые переселились в долины рек Темник и Джида из родных мест Прибайкалья и Тунки в 17-18 вв. Б. Ш. Доржиев отмечает, что закаменские хамниганы постепенно смешались с мест­ными бурятами. Они стали забывать родной язык и говорить только по-бурятски. Так, жители хамниганского селения Цаган — Нура яв­ляются обурятившимися хамниганами. Кроме мыло — бортойских и бургуйских хамниган, живущих по долине реки Хамней, в верховьях реки Улекчин в местности Улястуй проживало более десяти дворов обурятившихся хамниган.

Уже в начале 20-го века высказывалось много мнений об оконча­тельном вырождении ряда сибирских этносов. И это в немалой мере касалось эвенков. Приведем в этой связи рассказ об одном из мест их проживания, написанный А.М.Станиловским. «На унылом песчаном берегу стоит крошечная деревянная церковка... Среди кустов и деревьев лесной опушки ютятся жалкие юрты тунгусов. На вывеске, красую­щейся над большим домом, торжественная надпись масляной краской: «Родовое имение Подлеморско-Шемагирского рода Заб обл Барг у 1904 г. Вот эти-то Полеморско-Шемагирские тунгусы, воздвигшие в прошлом году эту свою управу, и жмутся сами в торчащих вокруг из-за кустов своих юртах. Как эти по­лудикари могли додуматься и выстроить это прекрасное здание, этот объединяющий их центр? Конечно, они сами в нем неповинны. Все это создало начальство, на их, разумеется, счет. А у них есть собственное дело — они ускоренно спешат вымереть.

Сейчас это прекрасное здание, составляющее такой контраст с окружающей тайгой, объединяет и управляет всего лишь над 34 человеками обоего пола и всех возрастов. Из них полноправных плательщиков меньше десяти».

Надо сказать, что и сами власти не весьма пеклись о сохранении аборигенных народов, решая другие актуальные и значимые пробле­мы. Например, 17 мая 1916 года постановлением иркутского генерал-губернатора предварительно была изъята из пользования эвенков часть земель под Баргузинскии заповедник и казенный охотничий участок при нем, которые и были учреждены данным указом. Эвенки Шемагирского рода из поселка Сосновка были переселены в северные пределы своей земли — Подлеморья — на реки Шегнанда и Томпуда. Впоследствии семьи разъехались по селеньям северного Байкала. Из эвенков племени два охотника Филипп и Николай Черных в разные годы работали в Баргузинском заповеднике наблюдателями.

Мы уже говорили выше о высоких уровнях живучести и адаптированное к сибирским условиям у эвенков. И не смотря на все социально-экономические перипетии 20-го века, особенно его послед­него десятилетия, эвенки Прибайкалья, сумели сохранить свой этнос, и всемерно стремятся возродить те традиции, которые помогали вы­жить им и обеспечивать сохранение окружающей среды. И среди них есть такие, которые уверенно можно назвать жемчужинами народной мысли как в области человеческих контактов так и в отношении к при­роде. Вот лишь отдельные их них

•    Помоги старому человеку. Радость старого человека осчастли­вит других людей.