Буряты, рыболовство

М.Н. Хангалов, поставив вопрос о том, были ли буряты рыболовами, сам отвечает: "прежние буряты были рыболовами ... без рыболовства прежнему буряту в известное время прожить было бы трудно" (Хангалов. 1958. С. 114). На основании старинных преданий он приходит к выводу к выводу, что буря­ты ловили рыб следующими рыболовными снарядами: мордами (гур), кото­рые делали из прутьев тальника, сетями (гулъмэ), сплетенными из конского волоса, удочками (хахули или хиима), острогами (хэрэ), маленькими острога­ми-стрелами (годоли хэрэ). Последними стреляли в рыб из деревянного лука. Буряты имели лодку (онгосо). Они также лучили рыб, для этого в темную тихую ночь выходили в лодке на реку и там зажигали лучины, связанные пуч­ками. Один человек освещал дно реки, а другой бил лежавшую там рыбу ост­рогой (Хангалов. 1958. Т. I. С. 115).

В то же время существует мнение Е.М. Залкинда, который опираясь на ут­верждение Георги, что "Рыбною ловлею занимаются только в крайней нужде" (Георги. 1799. С. 29), считает, что рыболовство у бурят не имело большого зна­чения за исключением ольхонских, кударинских и немногих представителей дру­гих ведомств. По всей видимости, рыболовство у бурят, живущих в отдалении от Байкала, если даже имело место, то производилось из-за "скудного домашнего продовольствия" (Залкинд. 1970. С. 66). Зато уникальным для номадов было ры­боловство бурят на оз. Байкал.

Земли вокруг Байкала с древности заселены человеком. Таежную зону се­верной оконечности моря исконно занимают эвенки, таежные охотники и оле­неводы. Узкие ареалы сухих степей, вклинившихся между тайгой и огромным водным бассейном, издавна освоены кочевниками-скотоводами. Восточное по­бережье занимают кударинские (кабанские) и баргузинские буряты, на запад­ном берегу (Приольхонье) и острове Ольхон живут ольхонские, а на южном – кочевали тункинские буряты. После открытия Транссибирской магистрали пос­ледние прекратили кочевки к берегам Байкала. С конца XVII в. здесь прожива­ют русские.

Ю.В. Бромлей, рассматривая вопросы культуры и этнических аспектов эко­логии, не случайно обратил внимание на специфику использования природных ресурсов народами Забайкалья, детерминированном благоприятными условия­ми и для скотоводства, и для земледелия (Бромлей. 1981. С. 90). Между тем здесь есть места с ограниченными возможностями природной среды, где дальнейшая интенсификация традиционных форм хозяйства привела бы к экологической ка­тастрофе. К ним относится этническая территория бурят, проживающих на по­бережье Байкала (ольхонские, кабанские). В то время как, начиная с XIX в., в центральных районах скотоводство и земледелие приобретают товарный хара­ктер, углубление капиталистических отношений в маргинальных группах прохо­дило по линии получения прибавочного продукта за счет развития присваиваю­щих форм хозяйства. При этом наряду с использованием традиционных средств производства, по возможности, применяли относительно продвинутые техноло­гии. Такая линия развития экономики в маргинальных зонах была вполне оправ­данной и, возможно, единственно правильной. Об этом свидетельствует тот факт, что в конце XX в. после целого ряда инноваций, внедренных в Байкаль­ском регионе, как и в целом по стране, ученые склоняются к развитию здесь на­ряду с другими отраслями экономики адаптивного природопользования как ос­новы устойчивого развития края.

Идея получения дополнительных средств жизнеобеспечения из водного бас­сейна Байкала рациональна не только в силу очевидности природных богатств озера. Здесь наличествует экофильная традиция, направленная на сохранение ландшафтов и ресурсов степи, как основной экологической ниши этноса. Есте­ственная хрупкость экосистемы засушливых регионов, где исторически основу хозяйства составляют различные типы номадного скотоводства, требует соблю­дения особенного экологического равновесия, чтобы ее деградация не приняла глобальный характер. А.Н. Ямсков обратил особое внимание на то, что паст­бищные экосистемы возникли и существовали благодаря регулярному выпасу копытных животных, поэтому в случае прекращения его эксплуатации они вы­рождаются. Однако проблемой является не только отсутствие, но в большей степени избыточность выпасаемого на пастбищах скота, особенно характерно­го для многих скотоводческих народов (Ямсков. 1991. С. 287-289).

О том, что в XIX в. промышленное рыболовство имело широкое распро­странение у ольхонских и кударинских бурят писали Ф.А. Кудрявцев, К.В. Вяткина, Е.М. Залкинд и др. Данное положение подтверждается архивными доку­ментами. Так, в 1831 г. по сведениям Ольхонской степной думы было добыто 6050 пудов омулей, из которых 4492 пуда поступили в продажу. Если в 1867 г. от продажи зверя и рыбы ольхонские буряты заработали до 13 000 руб. и от найма в работы - 7000 руб., то будет верно полагать, что большая их часть получена от рыболовства и найма в рыбацкие артели. Ибо в 1884 г. в Ольхонском инород­ческом ведомстве, насчитывающем 1235 отдельных хозяйств зверопромышленностью занималось 278 чел., а рыболовством — 1072, то есть около трех четвертей всего мужского населения (Кудрявцев. 1940. С. 163; Жамбалова. 1999. С. 441-442). В то же время интенсивность развития рыбопромышленности у раз­ных групп ольхонских бурят была неравномерной. Рыболовство на Байкале бы­ло более развито в приморских районах проживания бурят, и достигает макси­мума у жителей острова и западного побережья. Как шутят современные ольхонцы, в районе есть морские и сухопутные буряты.

Подтверждением этому являются следующие архивные данные. В 1884 г. -1-й и 2-й Абызаевские, Хенхедурский, 1-й, 2-й, 6-й Чернорудские роды вышли на промысел на 6 карбазах и 47 лодках 53 артелями, где числилось 759 человек. Инородцы 3-го, 4-го и 5-го Чернорудских родов, а также оседлые ясачные ры­боловством на свои средства не занимались (Жамбалова. 2000. С. 102). Они не имели плавсредств и снастей, что не мешало им наниматься к купцам на ангар­ские промыслы. Население прибрежных районов можно без преувеличения на­звать ихтиофагами, так как морепродукты увеличивали разнообразие их пищи. Это нашло отражение и в том, что рыба стала входить в перечень ритуальной пищи наряду с молочной и мясной.

В Малом море Байкала располагались рыболовные угодья ольхонских бу­рят - их родовые тони, за которые они не платили ничего, кроме налога в 5 руб. с невода, который взимался степной думой с артелей, сбывающих рыбу на Оль­хонской ярмарке. Рыболовству бурят здесь способствовала сравнительно не­большая глубина этого пролива, его некоторая защищенность от больших штормов, часто бушующих в открытой акватории Байкала, целый ряд прекрас­ных бухт и тоней (всего около 65). Эти обстоятельства делали, по мнению Н.П. Левина, рыболовство у берегов Ольхона в Малом море относительно лег­ким, удобным, "домашним" для прибрежных жителей, что позволяло им привле­кать к нему детей (Левин. 1897. С. 45, 47-48, 53, 54-55). Путина в Малом море происходила с 15 июня до 15 июля, когда сюда в бухты для прокорма заходил омуль, который называют "бугульдейка", отличающийся прекрасными вкусо­выми качествами. На Иркутском рынке он и сейчас считается одним из лучших сортов омуля. По окончании сенокоса ольхонские рыбаки приступают к осенне­му промыслу - ловят сига, который в это время приплывает к берегам Ольхона. Здесь добывали его ежегодно до 400 пудов. Правда, обильным улов бывал не ча­ще одного раза в десятилетие, так как сиг по мнению бурят "худо плодится" (Ле­вин. 1897. С. 59, 63).

Зимой ловили хариуса у берегов Баргузинского округа возле губы Хор-Хой, Белая, Барлиха в арендованных у эвенков тонях. При ловле хариуса в день заки­дывали 5-6 неводов. Детей к этой тяжелой работе в экстремальных зимних ус­ловиях не привлекали. Рыбу продавали в замороженном виде с места промысла. Весной хариуса ловили в устьях рек Бугульдейка, Анга и др., впадающих в Бай­кал, куда он заходил на нерест сразу после вскрытия рек ото льда. Ловили мор­дами, перекрывая реки, или баграми. В этом промысле участвовали также рус­ские Манзурской волости. Эти промысловые угодья эксплуатировались бурята­ми близлежащих к рекам сел Алагуй, Бугульдейка, Анга, Еланцы и др.

В кризисные годы XX в., особенно в годы Великой Отечественной войны и постперестроечные периоды возрастала роль рыбопромышленности как одно­го из видов производства, обусловленного ресурсами кормящего ландшафта. Об этом свидетельствуют полевые наблюдения и рассказы информаторов. Добыча омуля в военные годы имела важное государственное значение, к промыслу при­влекались старики, женщины и дети. Их труд носил героический характер.

Рыбные угодья южной акватории Байкала (Байкало-Кудара) были поделе­ны на участки и здесь права простого люда на ловлю рыбы были весьма ограниченными. Лучшие и основные тони принадлежали Иркутскому архиерейскому дому, Посольскому и Троицкому монастырям. Эти плесы они сдавали в аренду купцам-рыбопромышленникам, а те в свою очередь давали разрешение, своего рода талоны на промысел рыбакам из народа, забирая себе половину улова. Львиная доля улова уходила также владельцам лодок и снастей, они принадле­жали зажиточным людям. Кударинские буряты, половина которых в XX в. бы­ла занята в рыболовстве, ловили рыбу в оз. Байкал с 15 мая по 8 июля, а в р. Се­ленга с 1 августа по 1 сентября каждого года. При этом следует отметить, что, первоначально они рыбачили только в устье р. Селенги, главным образом, осе­нью, когда омуль шел на нерест. Но год от года с увеличением населения, заня­того рыбным промыслом, и сокращением лова кударинские буряты стали выхо­дить в море.

Рыболовный промысел осуществлялся артелями, в создании которых на­блюдается тенденция к сохранению родственных принципов при их организа­ции и архаичные элементы в способах распределения добычи (равные паи у всех ее членов), отличающая бурятские промысловые артели от аналогичной организации у русских промысловиков данного региона. Обычно для омулево­го невода создавалась артель из 15 чел., для сигового и хайрюсового - 6-8 чел., для сетевой - 3 чел. Во главе артели стоял бригадир (башлык). При ловле не­водами из 15 чел. артельщиков 11 чел. на карбасе отправляются в море заки­дывать невод: 8 чел. в четыре ряда сидят на веслах, двое выметывают невод, а башлык сидит на руле. Работа требует слаженности и ловкости. Выбросив не­вод, рыбаки быстро гребут к берегу и становятся у ворота. Невод стягивается с обоих концов. Работа требует большого физического усилия и занимает 4-5 часов. Ольхонские буряты обычно забрасывают невод после вечерней за­ри. При очень хорошем улове ставят еще перед утренней зарей. Русские куп­цы-рыбопромышленники, производившие в основном промысел в устьях рек во время массового хода рыбы, организовывали около десяти притонений в день (Левин. 1897. С. 46, 47-48). Безусловно, это было хищническим истребле­нием популяции омуля, и носило экофобный характер. Н.П. Левин указывал на экофильную традицию рыболовства ольхонских бурят, которая проявля­лась не только в ловле рыбной молоди, чем и является по существу сорт бугулъдейка, в регламентации количества суточных притонений (1-2), в больших размерах ячеек неводов и сетей, регулирующих отбор более крупных особей. Однако в поисках сократившейся популяции рыбы они вынуждены были от­правляться вглубь озера для ловли ее сетями, а затем и во время нерестового хода на ангарских промыслах.

Ольхонские буряты сами плели сети для рыб (гур), различавшиеся по назна­чению: для ловли омуля, хариуса и сига, сети из конского волоса для охоты на нерпу (гулъмэ) и невода (губшуур). Вязали их обычно женщины крючком, ис­пользуя специальные шаблоны, соответствующие размерам ячеек. Сети на сига имели ячейки 65, 60, 55 мм, а на омуля - 32-34 мм. Сети на хариуса делали трехстенные, так как из обычных сетей он выскальзывает, а в трехстенке сидит "как в мешке". Каждое полотно такой сети вязалось отдельно, концы соединяли с верхней и нижней тетивами. Поплавки были берестяные, а грузила - железные или свинцовые. По окончании работы сети хорошо просушивали на специаль­ных сушилах (чучело), привязывая за верхнюю тетиву, а невода, растянув на прибрежном песке или камнях. Чтобы предотвратить порчу снастей в летнее время их смолили. Кроме того, буряты сами строили лодки и карбасы, среди них были известные мастера, имена которых сохранились до настоящего времени. Лодки делали из кедра, самого легкого и прочного, мягкого и нетонущего, по их мнению, дерева. Иногда их строили из особо мягкой сосны, которая растет на о. Ольхон. На лодки идет кондовый, без сучьев лес. Лодку смолили дегтем, весло и руль изготовляли из тех же пород деревьев. Сетевая лодка была рассчитана на 7 чел., шестеро гребли, а управлял ею сидя за рулем, расположенным сзади, башлык. Буряты занимались и бондарничеством, так как бочки под рыбу поль­зовались большим спросом.

Архивные документы свидетельствуют о бесстрашии ольхонских рыбаков, о трудностях рыбацких будней, о взаимопомощи и взаимовыручке — необходи­мых факторах существования данного промысла. Они же свидетельствуют о том, что лучшими мореплавателями и рыбаками на Байкале были ольхонские буряты. Так, 30 октября 1872 г. 46 чел. кочующих инородцев о. Ольхон, дали подписку окружному исправнику в том, что обязуются оказывать помощь тер­пящим крушение, спасать их от гибели морской. Уже 7 ноября 1872 г. они спас­ли два судна ангарских рыбопромышленников Павла и Ивана Оглоблиных (Жамбалова. 2000. С. ПО).

Рыбный промысел давал средства к существованию не только мастерам-лодочникам, бондарям, вязальщицам сетей и непосредственно рыбакам, но также перекупщикам как с Приольхонья, так и из других мест. Существовали специальные артели посредников между промысловиками и потребителями. Имеются архивные сведения о том, как они хорошо зарабатывали на этом. Как видно, Байкал давал возможность дополнительного заработка довольно широкому кругу людей, многие из которых никогда не выходили в море. Бай­кал давал столь ощутимые материальные средства, что Ольхонская степная дума неоднократно заявляла: "Рыбный промысел есть главный источник, до­ставляющий деньги и продовольствие инородцам сего ведомства" (Жамбало­ва. 2000. С. 114). В 1867 г. она заверяет высшее начальство в том, что "мер по предотвращению недостатка в хлебе и травах принимать нет надобности, по­тому что жители Ольхонского ведомства большею частью пропитываются зверями, употребляющимися в пищу, и рыбою, добывающею в Забайкаль­ском море" (Жамбалова. 2000. С. 114). Есть сведения о том, что рыбаки, зани­мавшие должности помощников капитанов, рулевых, машинистов или баш­лыков, за пять месяцев, с 20 мая по 20 октября, зарабатывали от 250 до 500 руб. Обычно должностей этих ольхонские буряты достигали к сорока го­дам, начинав свой трудовой стаж на рыбацком поприще в 17—18 лет (Жамба­лова. 2000. С. 114).

Во время путины в Малом море все прибрежные жители независимо от при­частности к промыслу питались рыбой, так как у бурятских рыбаков по обычаю было принято делиться уловом с пришедшими к причалу людьми. Рыбаки не только оделяли людей небольшими паями рыбы, но и приглашали приходить еще. Также они поступали на других тонях: артели раздавали понемногу рыбы приходящим на берег беднякам бурятам и тунгусам (Кулаков. 1898. С. 124). Это имеет место и в наши дни. Важно обратить внимание также на то, что все чле­ны артели получали одинаковые паи, например, староста (башлык) и подростки, которых в неводную артель из 15 чел. полагалось пять (Кулаков. 1898. С. 121-122). Такие способы раздела добычи характерны для всех присваиваю­щих форм хозяйства традиционных обществ.

Буряты, проживающие на побережье Байкала и на о. Ольхон, адаптиру­ясь к природной среде своего обитания, создали уникальную вариацию ХКТ ко­чевников-скотоводов. В этой культуре сконцентрированы главные результаты адаптации к окружающей среде, где доминанта – оз. Байкал. Позитивные ре­зультаты адаптационной деятельности в данной экологической нише детерминированы, по всей видимости, степенью оптимального освоения всех ресурсов кормящего ландшафта - степи, тайги и водного бассейна. Главная особенность проявляется в том, что она по возможности создает щадящий режим для хруп­кой экосистемы степи. Дополнительное занятие рыболовством направлено на сохранение и укрепление ХКТ номадов, являющегося основой традицион­ного уклада жизни, за счет предотвращения деструктивных последствий пере­производства.