Джек (Яков Моисеевич) Алтаузен (14 декабря 1907, г. Бодайбо Иркутской губернии, Российская империя – 25 мая 1942, с. Неждановка Лозовского района Харьковской области, УССР, СССР) — поэт. Принадлежит к плеяде комсомольских поэтов 1920–1930-х.
Родился в семье старателя. В Иркутске с 1922. Работал на лесоповале, кожевенном заводе. Участник ИЛХО. Первые публикации в журнале «Красные зори» и газете «Власть труда». В 1923 отправлен на учебу в Москву, где сошелся с поэтами, сотрудничавшими в «Комсомольской правде», А. Жаровым, И. Уткиным, А. Безыменским и др. Пять лет спустя было опубликовано первое крупное произведение – поэма «Безусый энтузиаст», принесшая Алтаузену литературную известность. За ней последовали поэма «Первое поколение» и многочисленные стихи, печатавшиеся на страницах периодических изданий и выходившие отдельными книгами в издательствах «Молодая гвардия», ГИХЛ, библиотеке «Огонек». Расставшись с Сибирью, Алтаузен на всю жизнь сохранил верность ей в своем поэтическом творчестве.
Иркутск. Историко-краеведческий словарь. Иркутск, 2011.
В ряду первых комсомольских поэтов он был младшим. Безыменский и Жаров, Светлов и Уткин начинали свой гражданский путь в первые годы революции. Алтаузен в поэме “Безусый энтузиаст” утверждал, что он рожден был с опозданием. Всего-то на каких-нибудь три — пять лет моложе он своих товарищей, комсомольских поэтов, но для тех времен это уже расстояние немалое. Ведь государство отсчитывало свое первое десятилетие, и значение имел каждый день. Перефразируя Александра Межирова, обратившегося к почти сверстнику со словами: “Я старше тебя на Отечественную войну”, — можно сказать, что первые комсомольские поэты были старше Алтаузена на гражданскую войну.
Яков Моисеевич Алтаузен родился в 1907 году. Бури той эпохи занесли мальчишку, сына рабочего с Ленских приисков, из Восточной Сибири в Китай. Трудовую жизнь начинал оторвавшийся от родины мальчик в Харбине и Шанхае. Он работал “боем” на пароходе линии Шанхай — Гонконг.
Его переименовали из Якова в Джека — так это английское имя и закрепилось за ним и несколько позже обрусело в комсомольской поэзии.
Четырнадцати лет от роду потерявшийся было на вздыбленных просторах мира, Яков, ставший Джеком, вновь нашелся. Ему удалось добраться из Харбина в Читу. Гражданская война только что закончилась в Забайкалье — вот оно, то опоздание, о котором мы не раз прочитаем потом в стихах Алтаузена.
Джек Алтаузен встретился в Чите с начинающим комсомольским поэтом Иосифом Уткиным, одобрившим первые стихи юноши, после долгих скитаний вновь обретшего Родину. Дружба этих двух поэтов продолжалась почти двадцать лет...
Нельзя сказать, что современный читатель хорошо знает поэзию Джека Алтаузена. Он принадлежит к числу поэтов полузабытых. Трудно говорить эти жестокие слова. Ведь все-таки творчество его занимает определенное место в истории советской поэзии, имеет право и достойно того, чтобы новые поколения читателей его знали.
Итак, начало литературного пути Джека Алтаузена — это середина двадцатых годов.
Размашистые и горячие стихи отражали взгляды и переживания своих сверстников, и прежде всего — страстное желание шагать в ногу с невиданной эпохой восстановления и созидания.
Плацдармом, на котором разворачивались стихотворные взводы Алтаузена, были страницы “Комсомольской правды” и молодежных журналов. Обладавший незаурядным ораторским даром, Алтаузен успешно развивал Маяковскую традицию устного общения с читателями, был любимцем молодежных аудиторий. Поэты “Комсомольской правды” (и ее работники — как говорится, аппаратные,— одним из них был Алтаузен) считали себя последователями и младшими сотоварищами самого активного “комсоправдиста” Владимира Маяковского. Они учились у него и выступать, говорить с читателем, встречаться с ним — лицом к лицу.
Из всех современников, пожалуй, ближе всех Алтаузену — Эдуард Багрицкий. Джек остро воспринимал его романтическую поэзию и сам, несомненно, был романтиком, но не любил, когда его так называли.
Героические, глубоко драматичные события гражданской войны стали главным материалом его стихов и баллад.
Лучшим из произведений этого рода мне кажется “Баллада о четырех братьях”. Она начинается традиционно, как сказка или былина — было у матери четыре сына... В романтически приподнятом рассказе разные судьбы сыновей. Один был робок и мечтателен, — пожалуй, эта робость и стала причиной его ранней гибели. Другой оказался в стане врагов и погиб, быть может, от руки брата... Третий пал в бою под Варшавой. Близко к мотивам народных легенд возвращение единственного оставшегося в живых сына в родительский дом.
В том же ключе написаны и другие баллады того раннего периода. Не участвовавший в гражданской войне юный мечтатель рисует в своем воображении картины народной борьбы. Дела и думы своего ровесника поэт проверяет мужеством старших. Героика недавнего прошлого становится школой поведения, наставлением к формированию характера. Иногда поэт срывается с высокой ноты, почувствовав это — пишет в свой адрес насмешливые строки, впрочем, только усугубляющие разрыв между теми, кто успел действовать, и теми, кому остается лишь мечтать о подвигах.
Долго не мог Джек Алтаузен расстаться с ощущением, что он опоздал родиться, не причастен лично к героической поре. С легкой иронией, скрывавшей острую досаду, поэт писал:
Ни в каких боях я не был,
И никто меня не ждал.
Эта досада особенно выпукло и декларативно выражена в поэме “Безусый энтузиаст”, поэме—монологе, вызвавшей бурный отклик среди читателей. Поэму обсуждали на комсомольских собраниях, тогда о ней много писали в газетах и журналах.
Говорили о том, что романтический пафос и уж тем более самобичевание юного героя — бесплодны. В терминологии тех лет особенно часто мелькала характеристика “мелкобуржуазный”. Не миновала она и оценки героя “Безусого энтузиаста”.
Однако, перечитывая поэму ныне, когда критические страсти давно остыли, я вижу в метаниях и поисках “Безусого энтузиаста” отражение умонастроений молодежи двадцатых годов и чистое, благородное стремление быть достойной подвига тех, кто участвовал в великих исторических событиях.
Поэма вышла в свет в 1928 году. У всех на памяти был нелегкий период нэпа. Наступала эпоха пятилеток, эпоха коллективизации, грандиозных преобразований и дел, в которых молодые романтики нашли выход для своей бродящей, как первое вино, энергии.
Возвышенное, несколько экзальтированное восприятие окружающей действительности характерно и для тех поэм и стихов Джека Алтаузена, в которых его излюбленный герой — безусый энтузиаст — приобщался к новым романтическим временам.
Мы первое
Такое поколенье,
В котором
Все готово на борьбу, —
восклицал Алтаузен, забыв о своих же недавних огорчениях по поводу того, что его герой принадлежит не к первому поколению, а ко второму. Алтаузен искал себе место в первом поколении, а нашел его во. втором. Его обновленный герой, кажется, даже несколько моложе автора:
Я тот,
Который
В первой пятилетке
Впервые
Девушку поцеловал.
Плодотворным было для Джека Алтаузена предвоенное десятилетие. Лирическая поэма “Первое поколение” перекликается с “Комсомолией” Александра Безыменского. Поэт уже в то время широко известный, Джек Алтаузен надевает рабочую спецовку и отправляется на станкостроительный завод “Красный пролетарий”. Он становится к токарному станку. Этот, несколько наивный, но очень искренний шаг был сделан Алтаузеном по собственному почину, никто не посылал его “в люди”. Можно вспомнить, что примерно в те же времена на Электрозаводе работал Илья Сельвинский (он выпустил стихотворную “Электрозаводскую газету” н написал поэму “Как делается лампочка”). Безыменский “прикрепился” к Метрострою, участвовал в выездной редакции “Комсомольской правды”, как несколько раньше действовал на Днепрострое.
Иронические скептики и мастера эпиграммы не жалели чернил, чтоб изобразить это “движение” поэтов тридцатых годов в самых насмешливых тонах. Но не лучше ли запомнить, что поэты искали свое место в рабочем строю, хотели “стать с эпохой во фланг и рост” (это слова Уткина). Их поступки были движением души, отнюдь не позой. Никто их не “направлял” на заводы, никто им ничего не приказывал и не указывал.
Плодотворно ли было “хождение в рабочий класс” для Джека Алтаузена? Ответом на этот вопрос является поэма “Первое поколение”, в которой безусый энтузиаст предстал перед читателем уже в ином облике и ином настроении. Нельзя не учитывать и того, что на “Красном пролетарии” поэт встречался о теми, кого знал и прежде, с кем общался постоянно. Он и раньше не был небожителем, ему не пришлось “снисходить” в цех с высот Олимпа, он просто искал точный адрес своего рабочего места.
Его деятельность тех времен — это десятки разных “нагрузок”, Он был популярен в читательских кругах, молод, энергичен, отзывчив. Допустим, цех завода “Красный пролетарий” был его увлечением. Но поэма все-таки получилась, — значит, увлечение было поэтическим.
В конце тридцатых годов поэт активно работал над 'песнями. Очень популярна была “Полярная песня”. Его песня “Шумел Байкал” ныне записана фольклористами как народная. Не случайно одно из стихотворений тех лет посвящено В. И. Лебедеву-Кумачу, лучшему “песеннику” тех времен. В этом стихотворении поэт говорит:
Пускай, друзья, мы не были цветами,
Но были мы рассадою цветов...
С горечью перечитывая эти строки, я думаю о их справедливой прямоте, о беспощадном определении своего места в поэзии.
Когда в 1939 году вспыхнула война с белофиннами, Джек Алтаузен одним из первых подал заявление в Наркомат обороны. Он писал, что готов немедленно выехать для работы в печати действующей армии или в войсках как политрук. Разрешение он получил лишь в марте 1940 года и прибыл на Карельский перешеек, когда война уже заканчивалась.
В 19?0 году Алтаузен пишет поэму “Пробуждение героя”, добавляя в скобках к заголовку — “Романтическая легенда”. Это легенда о судьбах братьев на гражданской войне. Поэма отлично исполнена и, быть может, по технике — наиболее совершенное произведение Алтаузена, но мне кажется, что она является попыткой повторить удачу “Баллады о четырех братьях”. Такого рода опыты в поэзии чрезвычайно неплодотворны, почти никогда не могут они вернуть успех.
Обостренное чувство родины характерно для нашей поэзии предвоенной поры. Его можно ощутить и в творчестве Джека Алтаузена. Особое внимание обращает песня “До Бразилии можешь дойти...”. Сейчас эта тема многократно использована, но тогда, в 1940 году, строки:
Возле пальмы под Венесуэлой
Будешь бредить березкою белой,
Что растет на смоленской земле...—
звучали как откровение.
Двадцать второго июня 1941 года Алтаузен вновь обратился к наркому обороны с просьбой об отправке его на фронт. В звании старшего политрука он выехал на Юго—Западное направление в редакцию газеты 12—й армии “для выполнения специального задания”, как было сказано в командировочном предписании.
До обидного мало фронтовых стихов Джека Алтаузена сохранилось. Редакция, в которой он работал, отступала от границы на восток на машинах, в первые месяцы войны не раз горела, попадала в окружение, подвергалась бомбежке, уничтожалась и вновь возникала из пепла. Военные журналисты печатали газету и в своей “автолетучке”, и на плоских машинах районных типографий. Не все газеты сохранились, особенно номера, относящиеся к 1941 году.
А писал Алтаузен в те времена очень щедро, печатался почти ежедневно: стихи, статьи, заметки — все, что было нужно для газеты. В конце июля 1941 года, когда мы встретились в Умани, Джек прочитал мне не менее двух десятков стихотворений. Были среди них произведения большой силы: я до сих пор вижу их образы, хотя, увы, не запомнил строк. Поэт говорил о том, что надо бы послать стихи в Москву, да некогда. (Замечу кстати, что из Умани отправить письмо было уже трудновато — вот—вот должно было сомкнуться кольцо окружения. Оно и сомкнулось в последние дни июля, Джек с группой товарищей едва успел прорваться в сторону Днепропетровска.)
Из стихов той поры сохранилось “Письмо от жены”.
Обо всем мне жена написала
И в конце, вместо слов о любви,
Вместо “крепко целую”, стояло:
“Ты смотри, мой хороший, живи!..”
Стихотворение это кажется сейчас простоватым, но тогда оно очень нужно было людям. Оно переписывалось от руки, его посылали в треугольных конвертах на фронт и с фронта. Чем-то близко это стихотворение таким популярным песням тех времен, как “Синий платочек” и “Давай закурим”. Стихи—письма — это был правильно и точно выбранный поэтом жанр для солдатской газеты, А может быть, и вернее всего, не поэт выбрал жанр, а жанр выбрал поэта, и произошло это по необходимости, по обстоятельствам и обстановке, ну и, само собой разумеется, по велению сердца. Алтаузен был всегда очень искренен, душа его была обнажена перед людьми.
Его фронтовая лирика очень типична для поэзии начала войны: несколько сентиментальные строки вдруг обретают холодную, зрелую строгость и любовь к близким оборачивается ненавистью к врагу.
Популярность Джека Алтаузена в 12-й армии Юго-Западного направления была необычайной. Его знали все красноармейцы и командиры, — я говорю это без всякого преувеличения. Его замечательные ораторские способности пригодились в трудные для родины дни — он выступал с речами и стихами там, где это было возможно.
К 25-летию Октябрьской революции он — первым из поэтов на Великой Отечественной — был награжден орденом Красного Знамени. Военный совет армии специально заседал с необычной повесткой — заслушивались стихи и обсуждалась работа армейского поэта.
В его творческих планах была поэма о защитниках Перемышля, о заставе, погибшей в боевом строю. Никто не отступил, лишь гибель всех пограничников дала врагу возможность перейти рубеж. Мы узнали об этом тогда же, Джек зажегся героической историей. Досадно, что не сохранилось даже набросков поэмы.
В 1942 году страницу армейской газеты заняла поэма Алтаузена “Кутлинцы” (Кутлин — генерал, командир дивизии, отличившейся в зимних боях южнее Харькова). Поэма была гордостью бойцов дивизии. Ныне она стала документом, при помощи которого один из пионерских отрядов Татарии собирает материалы о подвигах своих земляков (дивизия формировалась под Казанью).
Скептик может меня спросить: к чему эти фронтовые воспоминания и какое отношение имеют они к поэзии? Отвечу — самое непосредственное. И поэзия, и история литературы вправе гордиться подвигом поэта, — а его работа на фронте, конечно же, была подвигом.
Двадцать пятого мая 1942 года Джек Алтаузен, участвуя в неудавшемся наступлении в районе Изюм — Барвенково — Лозовая, погиб. По свидетельству товарищей, вырвавшихся несколько позже из образовавшегося кольца, поэт был раздавлен фашистским танком.
Трагическое было наступление, и лишь один редакционный самолет У-2 выскочил из той мясорубки. Прилетел на нем мой товарищ, работник фронтовой газеты, которому редактор радиограммой приказал срочно вернуться. Он рассказал, что Алтаузену было предложено место в этом последнем и единственном самолете. Джек ответил:
— Я в своей части, мне надлежит разделить судьбу всех.
Так закончилась эта короткая и красивая жизнь поэта, очень крепко связанного со своим временем. С горечью думаю я о том, что Алтаузен не успел по—настоящему раскрыться. Да, был популярен, известен, но лишь набирал силу и сам остро чувствовал несовершенство своей поэзии. Его постоянно сопровождали беспокойство, неудовлетворенность сделанным, надежда на будущее.
Мы знаем его стихи за пятнадцать лет работы. В наше время стихотворец в первые пятнадцать лет своей деятельности именуется молодым поэтом, а то и начинающим. Алтаузен творил, когда общество наше было еще моложе, но поэты рано считались взрослыми.
В творчестве комсомольского поэта Джека Алтаузена мы найдем драгоценные крупицы времени, первой четверти советского века. А в судьбе его и гибели — свидетельство верности высоким идеям Революции. Вот почему мы не вправе забыть этого поэта.
Из предисл. к кн.: Джек Алтаузен. Стихи. М.: Художественная литература, 1971.
Родился 14 декабря 1907 года на одном из Ленских приисков (Федосьевский прииск, ныне Бодайбинского района Иркутской области) в семье старателя. В одиннадцать лет по стечению обстоятельств попал в Китай. Жил в Харбине, Шанхае, работал мальчиком в гостиницах, продавал газеты, служил в качестве боя на пароходе, курсировавшем между Шанхаем и Гонконгом. Вместо прежнего имени Алтаузену было присвоено и записано в документ имя Джек.
Вскоре из Харбина Яков добрался до Читы, где встретился с Иосифом Уткиным, который помог ему добраться до Иркутска и принял участие в дальнейшей судьбе Алтаузена. В Иркутске он некоторое время работал на кожевенном заводе, на лесосплаве и одновременно восполнял пробелы в учении.
В конце 1922 года Алтаузен вступил в комсомол. В 1923 году было создано ИЛХО — Иркутское литературно-художественное объединение, в которое вошли Иосиф Уткин, Валерий Друзин, Джек Алтаузен, Иван Молчанов. В 1923 году по комсомольской путевке приехал на учебу в Москву, занимался в Литературно-художественном институте, где на него обратил внимание Валерий Брюсов. После закрытия института доучивался на ФОН МГУ.
В конце 1920-х годов Алтаузeн работал в редакции газеты «Комсомольская правда» в должности секретаря литературного отдела, которым тогда заведовал Иосиф Уткин. В ряду активных сотрудников газеты в то время был В. В. Маяковский, с которым, по поручению редакции, Алтаузен поддерживал постоянную связь. Также в редакции бывал и Эдуард Багрицкий.
Когда в 1939 году началась Советско-финская война, Джек Алтаузен одним из первых подал заявление в Наркомат обороны. Он писал, что готов немедленно выехать для работы в печати действующей армии или в войсках как политрук. Разрешение он получил лишь в марте 1940 года и прибыл на Карельский перешеек, когда война уже заканчивалась.
С началом Великой Отечественной войны Алтаузен стал военным корреспондентом газеты «Боевая красноармейская» 12-й армии Юго-Западного фронта, затем в газете «Звезда Советов» 6-й армии.
К годовщине Октябрьской революции он — первым из поэтов Великой Отечественной — был награжден орденом Красного Знамени. Военный совет армии специально заседал с необычной повесткой — заслушивались стихи и обсуждалась работа армейского поэта.
Погиб 25 мая 1942 года под Харьковом, участвуя в неудавшемся наступлении в районе Изюм — Барвенково — Лозовая.
Почти 61 год после гибели Алтаузена сведения о месте его захоронения хранились в так называемом паспорте братской могилы в районном военкомате в числе 16 из 23 известных имен воинов, погибших или умерших от ран в 1942 году или в августе-сентябре 1943 года и похороненных в братской могиле села Надеждовка Лозовского района Харьковской области.
Семья
Джек был женат на Клавдии Ильиничне, москвичке-учительнице (умерла в преклонном возрасте). Детей у них не осталось. Единственным носителем фамилии сегодня является племянник Джека — Борис Хаймович. В 1957 году, когда исполнилось 15 лет со дня гибели дяди, мать Бориса (сестра Джека), решила, что её старший сын будет носить фамилию Алтаузен.
Борис Хаймович окончил сельскохозяйственный институт, работал на кафедре политэкономии, сейчас — на пенсии. Младший брат и сестра Бориса носят фамилию отца.
Память
В честь Джека Алтаузена некоторое время называлась нынешняя улица 6-ая Советская в Иркутске.
Имя поэта высечено на мемориальной доске в Центральном доме литераторов в Москве (ЦДЛ).
Строки заголовка взяты из баллады нашего земляка-поэта Джека Алтаузена "У студеного колодца", очень точно относятся к нему самому. Некогда очень популярный среди молодежи 30-40-х годов наряду с такими поэтами, как Александр Безыменский, Эдуард Багрицкий, Евгений Долматовский, Александр Твардовский, ныне он почти забыт. Может быть, потому, что "безусый энтузиаст", как он сам себя называл, отдал искреннюю дань своему горячему времени: пел о комсомоле, о бойцах революции, о героях гражданской, о том, о чем мы сейчас стараемся забыть. Между тем, земляк наш был, по свидетельству современников, очень талантлив.
И вот оказалось, что у нас в Иркутске до сих пор проживает родной племянник Джека Борис Алтаузен. Единственный и последний носитель фамилии некогда знаменитого поэта, бережно хранящий память о нем.
Первое знакомство Бориса с именем дяди состоялось при обстоятельствах трагических. Может быть, потому и врезались навсегда в память пятилетнего мальчика события того дня.
— Мы жили тогда в двухэтажном деревянном доме по улице Ланинской (ныне Декабрьских событий, 69а). Дом этот и сейчас цел и стоит на том же месте. Жили мы с дедушкой Моисеем (отцом Джека) и мамой (родной сестрой Джека). Мама в тот день, как обычно, была в госпитале на работе (она оттуда не выходила сутками), а я играл, бегая по коридорам. И вдруг увидел белый конверт у дверей — его принес, видимо, почтальон и сунул в дверь.
"Дедушка, тебе письмо!" — и я протянул конверт деду. Дед вскрыл конверт и вдруг схватился за сердце, зашатался и пошел к себе в комнату. Я, видимо, ничего не понял тогда. И вдруг вижу, бежит бабушка—соседка в комнату к деду — оказывается, он постучал к ней в стенку. И ее крик: "Боря, дедушка умер!" На полу лежал конверт, из него выпала фотография человека в военной форме. Смысл происшедшего дошел до меня позже. В этот день дед получил "похоронку" на третьего и последнего своего сына — Якова (Джека), погибшего на поле боя. И сердце отца не выдержало".
На долю этого старого человека выпало немало испытаний. Борис Хаимович не знает, почему семья деда, вроде бы, выходца с Кавказа, очутилась в далеком Бодайбо: то ли сослали за политику, то ли сами переехали. Во всяком случае, на новом месте предприимчивый дед стал крупным золотопромышленником, достаточно богатым и обеспеченным. Было у них с женой четверо детей — трое сыновей и дочь. Жена его, однако, нашла себе другого мужа и уехала с ним, оставив детей на попечение отца. От всех этих потрясений дед ослеп, и зрение к нему вернулось не скоро.
Во время революционных событий семья переехала в Иркутск и поселилась в этом самом доме. Мать Бориса Сара Моисеевна помнила, как мимо дома вели арестованного Колчака.
Всех их растил отец, у которого оставались кое-какие сбережения. У отца были брат и сестра. Оба люди богатые. Брат-миллионер жил в Америке, а сестра — в Шанхае. Сестра была редкая красавица — в доме, помнит Борис, долго хранился ее портрет, но однажды случился пожар, и он сгорел вместе с другими вещами. Однажды сестра навестила деда, чтобы сообщить ему, что его по всему миру разыскивает брат. Дед понимал, чем грозит ему существование богатого американского родственника и попросил сестру не сообщать о нем: он хочет остаться и умереть на родине. Тогда сестра, жалея деда, предложила взять одного из его детей с собой в Шанхай.
— Дочь не отдам, — сказал дед, — она у меня одна. Бери кого-нибудь из сыновей.
Выбор пал на Якова. Так будущий комсомольский и пролетарский поэт оказался за границей. Было ему тогда 10, от силы 11 лет.
Сама предпринимательница, тетка решила сделать и из племянника бизнесмена. Но, видимо, подростку по душе была больше романтика революции. И он сбежал из богатого дома. Сбежал без документов и денег. Мальчишка в многомиллионном чужом городе, без знания языка и средств, тем не менее, не пропал и не потерялся. Он нанялся на английский пароход, совершавший рейсы от Гонконга до Австралии. Англичане и дали мальчишке—бою это имя — Джек, которое и стало для него своим на всю оставшуюся жизнь.
Его приключениям позавидовали бы, наверное, многие его сверстники. Но родина, семья, тянули Джека к себе.
— Какими правдами и неправдами он перешел границу и отказался в Чите, я так и не знаю, — рассказывает Борис Хаимович. — Но факт, что в Чите он встретил Иосифа Уткина, и тот помог ему добраться до Иркутска. Кстати, с Уткиным мы жили через дорогу, и с Джеком они остались друзьями на всю жизнь.
"Блудный сын", вернувшись домой, идет работать на кожевенный завод, мыть шкуры. И начинает писать. Впрочем, писать, он, вероятно, начал раньше.
Его сестра вспоминала: они с братьями играют на улице, а вот пятилетний Джек редко был с ними. Бывало, отец выйдет, спросит: "А где Джек?" "На чердаке, наверное", —— отвечают дети. Там, среди старых книг, он проводил целые дни. Может быть, тогда и зародились его тяга к приключениям, его страсть к слову? Ведь удивительно, не учась в школе, не получив систематического образования, он писал потом и грамотно, и талантливо.
Его быстро заметили в литкружках Иркутска, куда он понес свои первые стихи. И отправили учиться в Москву, в Литературно-художественный институт имени Валерия Брюсова.
Настоящая литературная слава пришла к нему в конце двадцатых годов. Евгений Долматовской вспоминает, что Джек был любимцем молодежных аудиторий. Его стихи и поэмы обсуждались на комсомольских собраниях, читались с эстрады, на его стихи сочинялись песни. Люди старшего поколения наверняка помнят "Полярную песню" на его слова с припевом:
Погода кипит штормовая!
Подруга моя, не забудь,
Глаза поутру после сна открывая,
На карте отметить мой путь.
К тому же он обладал незаурядными ораторскими способностями и, сам читая стихи, буквально завораживал аудиторию.
В 1939 году Джек, уже москвич, приехал в Иркутск, где вместе с Жаровым и Долматовским выступал в театре музкомедии.
— Однажды, когда я учился в одном из старших классов, — вспоминает Борис Алтаузен, — учитель литературы оставил меня после уроков. Ну, думаю, наказывать будет, я ведь был хулиганистым пацаном. А он вдруг спросил: "А кто вам Джек Алтаузен? Дядя?". И вспомнил об его выступлении в театре: "Мы с приятелем слушали поэтов и в то же время разговаривали. И вот вышел Джек Алтаузен. Невысокого роста, он едва был виден за кафедрой. Но вот он начал читать, и зал затаил дыхание. Такого голоса, такой дикции я никогда не слышал ни до, ни после. Он заворожил и покорил зал".
Когда началась война, все три брата Алтаузена ушли на фронт. Старший, Николай, погиб под Ленинградом в первый год войны. Вслед за ним пал на поле брани младший, Игорь.
Джек рвался добровольцем еще на финскую. Но у него были проблемы со здоровьем, и пока он обивал пороги военкоматов, война на Карельском перешейке уже закончилась. Но разрешение, наконец полученное, пригодилось. Началась Великая Отечественная и он отправляется в качестве военного журналиста вместе с Долматовским и под командованием Твардовского на Западный фронт. В книге "Было" Евгений Долматовский вспоминает:
"Джек был несколько старше нашего "старшины" по возрасту и литературному стажу. Люди они были совсем-совсем разные, но Твардовский помнил, что в середине тридцатых годов знаменитые в те времена Жаров и Алтаузен разбирали "дело", накрученное завистниками и злыднями против него, и решительно защитили Твардовского от опасных нападок...
... Твардовский сказал: "Знаете, Джек, не защити вы меня тогда, может, пришлось бы мне ехать совсем в другом направлении". Джек краснел и радовался".
Стихи Алтаузена появлялись в каждом номере фронтовой газеты. Он и устно выступал перед бойцами. О том, как он работал, говорит такой факт. Джек Алтаузен стал первым среди писателей и журналистов, кто получил орден Красного Знамени. А в начале сорок второго года, как свидетельствует Долматовский, Военный совет армии специально заседал "по заслушиванию стихов Джека Алтаузена".
Весной сорок второго года часть, где служил Алтаузен, под Харьковом, у станции Лозовая попала в окружение. Еще раз процитируем Долматовского:
"Лишь один редакционный самолет "У-2", возивший газеты, выскочил из этой мясорубки. Спасшийся журналист рассказывал, что улететь предлагали и Джеку, но он отказался:
— Я в своей части, мне надлежит разделить судьбу всех".
По свидетельству товарищей, Джек Алтаузен был раздавлен немецким танком 25 мая 1942 года.
В селе Надеждовка, недалеко от станции Лозовой, что под Харьковом, открыт памятник над братской могилой. На мемориальной доске среди прочих стоит имя Джека Алтаузена. Борис был на открытии памятника, и привез оттуда горсть земли, которую хранит у себя как дорогую реликвию. Украинцы чтят и помнят поэта, отдавшего жизнь за эту землю.
Иркутская же земля постаралась забыть о своем земляке. Дом, где рос Джек Алтаузен, мог бы иметь хотя бы мемориальную доску. Борис Алтаузен в свое время обращался в партийные органы с вопросом: чем провинился известный наш земляк, что улицу лишили его имени? Но вразумительного ответа не получил. Промолчала тогда и писательская организация.
Джек был женат на Клавдии Ильиничне, москвичке, учительнице. Но детей у них не осталось. Она умерла несколько лет назад в преклонном возрасте. Единственным носителем фамилии сегодня является племенник Джека Борис Хаимович. В 1957 году, когда исполнилось 15 лет со дня гибели дяди, мать Бориса, сестра Джека, решила: пусть ее старший сын носит фамилию Алтаузен.
К сожалению, на нем и обрывается эта фамильная линия — у Бориса Хаимовича также нет родных детей. Борис Хаимович окончил сельскохозяйственный институт, работал на кафедре политэкономии, сейчас — на пенсии. Младший брат Бориса носит фамилию отца и пошел по торговой части, а сестра — по кулинарной.
Война безжалостно проехала по судьбе семьи, искоренив ее российскую ветвь. Под гусеницами военной машины оборвалась так ярко начавшаяся поэтическая судьба. Как оборвались сотни и сотни жизней талантливых сыновей России, которые могли бы составить гордость нации. Как же легко мы предаем их забвению...
Каминская Л. Вырос парень знаменитый, весь пропахший черемшой… // Вост.-Сиб. правда. 2001. 8 дек.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
