Спецпереселенцы // «Историческая энциклопедия Сибири» (2009)

В историографии сформировалась и была в целом признана следующая периодизация формирования и эволюции института спецпереселений, и, соответствующей, системы спецпосе­лений. 1-й период (становление) охватывал начало 1930 — середину 1933 и включал 3 волны массовых депортаций (2 крестьянские — в 1930 и 1931, а также смешанную, с преобладанием городских маргиналов — весна—лето 1933). Тогда были директивно определены регионы массовых спецпоселений (север европейской части страны, Урал, Сибирь, Казахстан). Ссылка на поселение носила преимущественно социальную направленность, этнический компонент не имел приоритетного значения. 2-й период (упрочение) — 1933—39, когда система укреплялась на собственной основе за счет внутренних источников. Рубежом стал 1935 (законодательное запрещение выхода из поселений, прекращение процесса депопуляции и начало в ограниченных масштабах депортаций по этническому(этнотерриториальному, этносоциальному) признаку). 3-й период (трансформация) пришелся на Вторую мировую войну, когда облик спецссылки определяли этнические Спецпереселенцы («наказанные народы»). В 4-й период (эволюция) — 1946—53 — осуществлялись рост и усложнение, а затем стабилизация состава «спецконтингентов» с ужесточением режима содержания для этнических групп при частичном его ослаблении для крестьянских семей, депортированных в 1930-е гг. 5-й период (ликвидация) занял 1954—56 — постепенно ликвидировались институт спецпереселений и система спецпоселений как таковая.

Спецпереселенцы крестьяне. Крестьянская ссылка — это не уголовная или политическая ссылка, а социальная по свое­му целевому назначению репрессия, на смену которой приходит этническая ссылка. Крестбянская ссылка отличалась от ординарных процедур административной (внесудебной) высылки и ссылки. Депортация крестьян являлась экстраординарной ссылкой, носившей бессрочный, семейный характер в соединении с принудительным трудом. Формально не лишаясь свободы, спецпереселенцы утрачивали 2 фундаментальных права (гражданское/полити­ческое и право на свободу передвижения). Нахожде­ние ссыльных крестьян во внеправовом поле создало удобный для власти законодательный вакуум, позволявший устанавливать и трансформировать статусные параметры спецпереселенцев под свои цели и задачи.

Легитимность осуществления антикрестьянских репрессий и статус спецпереселенцев определялись рядом государственных  актов (постановление ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930, санкционировавшее конфискацию имущества «кулаков» и их высылку из мест проживания; постановлением Президиума ЦИК СССР от 3 июля 1931 о порядке восстановления высланных в гражданских правах; постановлением ЦИК СССР от 25 января 1935 о запрещении выезда из мест поселения восстановленных в правах трудпоселенцев и др.). В отсутствие законо­дательного акта о спецпоселении режим содержания репрессивных крестьян и членов их семей определялся нормативными актами (приказами, инструкциями) спецслужб: принятое 25 октября 1931 ОГПУ «Временное положение о правах и обязанностях спецпереселенцев, об административ­ных функциях и правах поселковой администрации в районах расселения спецпереселенцев» действовало на протяжении десятилетия.

Пик численности спецпереселенцев в Сибири был достигнут осенью 1931. По данным спецорганов, с весны 1930 в ко­мендатуры Западной Сибири оказалось депортировано до 300 тыс. человек, в комендатуры Восточной Сибири — 86 тыс. человек. В последующие годы, за исключением 1933, когда была проведена целевая высылка маргинальных элемен­тов, численность спецпереселенцев в Западной Сибири постепенно уменьшалась, стабилизировавшись во 2-й половине 1930-х гг. Об этом свидетельствуют приведенные ниже сведения на 1 января каждого года: 1932 — 265 846 чел. (20,2% спецпереселенцев страны), 1934 - 289 431 (27,0%), 1936 - 219 657 (21,6%), 1940 -201 164 (20,2%). Всего же за 1932-40 из 2 176 591 человек, прибывших в спецпоселки СССР, в регион поступило более 550 тыс. человек. Основными факторами, определившими динамику численность спецпереселенцев в условиях комендатур, являлись демо­графические (рождаемость и смертность) и поведенческие (бегство, освобождение). За этот период в комендатурах региона родилось около 48 тыс. детей, умерло 70,7 тыс. человек, бежало около 149 тыс., возвращено из бегов 60,6 тыс., освобождено как «неправильно высланных» 11,4 тыс., передано на иждивение родственникам 16,6 тыс. человек.

По данным карательной статистики, на 1 апреля 1939 в труд-поселках страны в качестве учетного населения находилось 264 983 семьи (990 476 человек). Дети и подростки до 16 лет (385 тыс. человек) составляли в общей массе около 39%. На 1 семью приходилось в трудпоселках в среднем 1,46 детей (показатель детности). В Новосибирской области, охватывавшей на тот момент территории 3 нынешних областей Западной Сибири — Новосибирской, Томской и Кемеровской, проживало 48 897 семей (198 852 человек), удельный вес детей и подростков достигал 42%, средний показа­тель детности — 1,7; в Омской области эти показатели составляли соответственно 9 467 (39 647 человек), 40%, 1,7; в Красноярском крае — 14 699 (55 796 человек), 38%, 1,4; в Иркутской области — 7 907 (30 610 человек), 36%, 1,4; в Читинской области- 5 391 (21 628 человек), 40%, 1,6. Таким образом, усредненная модель крестьянской семьи на поселении в канун войны была представлена семьей из супругов и 1—2 детей, т. е. внешне казалась относительно устойчивой. Однако масштабы демографической катастрофы на поселении в 1-й половине 1930-х гг., когда шел процесс депопуляции, и то, что возраст супругов увеличивался, делали данную модель «угасающей».

На начальной стадии создания спецпоселений депортация осуществлялась органами Объединенного государственного политического управления (ОГПУ), тогда как организация спецпоселков, использование труда репрессированных и общий режим их содержания находились в ведении НКВД РСФСР и комендантских управлений (отделов) в регионах ссылки. После ликвидации республиканских наркоматов внутренних дел функции управления крестьянской ссылкой весной—ле­том 1931 перешли в ведение ГУЛАГ ОГПУ, в струк­туре которого был создан отдел спецпоселений. Органы ОГПУ—НКВД, благодаря предоставленному им праву контролировать трудовой потенциал и распоряжаться сотня­ми тысяч репрессированных крестьян и других групп «спецконтин­гента», в 1-й половине 1930-х гг. заложили основы гигантского комендатурно-лагерного производственного комплекса. В ряде районов массового расселения спецпереселенцев, в частности, в Северном Казах­стане, Нарымском округе и ряде районов Кузбасса, спецор­ганы создали своего рода экстерриториальные зоны с собственной системой жизнеобеспечения (торгово-снабженческая, школьная, медико-санитарная сети), практически непод­контрольные местным органам власти. В них переселенцы, превосходя по численности коренное население, составили основной контингент занятых в базовых отраслях экономики (сельское хозяйство, кустарные промыслы, лесозаготовки и др.).

С точки зрения репрессивных органов, спецпереселенцы представляли собой универсаьную «рабсилу», подходившую для целей форсированной колонизации труднодоступных необжитых районов. Крестьяне быстрее адаптировались к экстре­мальным условиям, лучше вживались в местную природную и социальную среду, чем другие категории «спецконтингента», что наглядно показал провал акции по направлению в те же районы весной—летом 1933 групп рецидивистов и городских деклассированных элементов (см. Назинская трагедия). Если высылка зимы—весны 1930 преследовала прежде всего репрессивно-изоляционные цели, а экономические стояли на 2-м месте, то высылки последнего времени осуществлялись с учетом экономических приоритетов, оказывая влияние на мас­штабы репрессий и географию размещения спецпереселенцев. Экономические потребности определяли производственную специализацию комендатур. В отличие от Урала, где принудительный труд основных массы переселенцев использовался в промышленности и строительстве, в Западной Сибири две трети работоспособных спецпереселенцев были заняты в сельском хозяйстве и на промыслах, где производственной формой организации труда выступала неуставная сельскохозяйственная артель под руководством коменданта поселка. Треть трудилась в индустриальном секторе (добыча угля, лесозаготовки, строительные работы и прочее). В Восточной Сибири ситуация оказалась сходной с уральской. Для минимизации расходов на содержание инфраструктуры спецпоселков и аппарата комендатур из заработной платы спецпереселенцев удерживались 25% в 1930-31, 5% с 1932.

Производственная деятельность крестьян в комендатурах трактовалась спецорганами в категориях процесса «трудового перевоспитания бывшего кулачества». В 1-й половине 1930-х гг., на стадии формирования, крестьянские спецпоселения были убыточными. Во 2-й половине 1930-х гг. они стали органичной частью сталинской экономической модели, а результаты деятельности спецпереселенцев получили измерение в натуральной и стоимостной форме. Однако на протяжении почти всего десятилетия система принудительного труда существовала по особым правилам финансирования и отчетности. В частности, при оценках результатов работы отдела труд-поселений Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю за 1930—37 указывалось, что созданные за период спецколонизации Нарымского края «ценности» на сумму в 217 млн руб. вдвое перекрыли производственные затраты (105 млн руб.), на основании чего делался вывод об «эффективности использования средств». Однако в данном случае показатели вложений в расселение и обустройство спецпереселенцев в начале 1930-х гг. сравнивались с ре­зультатами выполненных в последующие годы работ в стоимостном выражении, без учета инфляционных процессов, денежной эмиссии. Долг неуставных артелей перед государством не уменьшался, а возрастал, хотя результаты производственной деятельности большинства неуставных артелей были сопо­ставимы с аналогичными показателями в колхозах или даже более высокими. По данным на 1937, доля «ударников» среди спецпереселенцев, работавших в различных секторах экономики, в Западной Сибири достигала 10%. Труд являлся не только основным источником существования (выживания) семей на поселении, но и единственной возможностью изменить статус с режимного на правовой (до 1935 для всех «передови­ков», после — для групп молодежи), Не «перековка», а сочетание данных стимулов лежало в основе «трудовых успехов бывших кулаков», принудительный труд которых в основе своей не мог иметь позитивной мотивации.

Об адаптированности крестьян к условиям поселения свидетельствовало также состояние производственного потен­циала семей. На начало 1938 доля трудоспособного населения (от 16 до 60 лет) в комендатурах страны составляла 47,8% от его общей численности. Из числа трудоспособных на работах было занято 84%. В комендатурах сибирских регио­нов упомянутые выше показатели фиксировались следующим образом: в Новосибирской области — 47,8 и 85,3% соответственно; в Омской области — 46,3 и 80; в Красноярском крае — 50 и 82,7; в Иркутской области — 43 и 86,8%. Чем ниже был процент трудоспособного населения, тем интенсивнее оно использовалось. Там, где доля иждивенцев (дети, ста­рики и нетрудоспособные других возрастов) оказывалась выше доли занятого населения, выживаемость крестьянских семей напрямую зависела от вовлечения в сферу труда подростков от 14 лет и старше.

С трудом и не без потерь выйдя из 1-й демографической катастрофы (1930—35), крестьянская семья пережила в годы войны 2-ю демографическую катастрофу (превышение смертности над рождаемостью), которая так и не была преодолена к началу 1950-х гг. Демографическая структура крестьянской семьи дефор­мировалась и деградировала в силу внешних (снятие с учета молодежи, военной и трудовой мобилизации и др.) и внутренних (уменьшение числа трудоспособных, а так­же женщин в репродуктивном возрасте в результате естественного старения населения) факторов. В северных (нарымских) ко­мендатурах Западной Сибири в середине 1932 находилось 25,7% мужчин, 28,3% женщин и 46% детей и подростков. В середине 1938 среди трудпоселенцев в комендатурах СССР было 28,5% мужчин, 30,1% женщин и 41,4% детей и подростков (отдельных данных по регионам нет). Осенью 1941 в комендатурах Новосибирской области эти показатели составляли соответственно 26,3, 28,7 и 45,0%, осенью 1943 на территории нынешних Томской и Новосибирской областей — 30, 35 и 35%, летом 1949 в комендатурах Томской области — 25,4, 37,0 и 37,6%. Если в 1932 (на входе в спецпоселение) на 48 788 семей в нарымских комендатурах приходилось 83 820 детей и подростков (соотношение 1:1,7), то в 1949 (на выходе из спецпоселений) это соотношение составило 1:0,9. В годы войны и особенно в послевоенный период окончательно закрепилась тенденция перехода функции главы семьи от взрослых мужчин к женщинам, выполнявшим тем самым не свойственную им социальную роль. В начале 1930-х гг. в ссылку на поселение шли в основном сложные крестьянские семьи, включавшие 3 поколения или 2 и более простые (нуклеарные) семьи. В последующем на смену сложным семьям приходили нуклеарные. При этом первооснова семьи, попавшей на поселение, оста­валась по-прежнему неполной, где ролевая функция главы — мужчины (мужа) — вынужденно принадлежала женщине (жене) и взрослым детям. Такую же замеща­ющую функцию выполняли трудоспособные женщины и подростки в производственной сфере, и не только в военные, но и в послевоенные годы. Деградация демографического и трудового потенциала крестьянской ссылки — цена репрессивного варианта раскрестьянивания.

Этнические спецпереселенцы. В период Второй мировой войны в составе спецпереселенческого «континген­та» происходят качественные изменения. Крестьянство, ранее составлявшее его большинство, постепенно отходит на 2-й план, уступая место большому количеству разных групп населения СССР. Возникшая тенденция формирова­ния «спецссылки» по этническим, территориально-этническим и этносоциальным признакам наиболее ярко проявляется с начала 1940-х гг.

Такое положение потребовало изменений в норматив­ной базе, обеспечивавшей функционирование системы спецпоселений. С конца 1939 эта система превратилась в конгломерат управляемых органами НКВД трудовых и специальных поселков. В первых по-прежнему размещались «бывшие кулаки». Вторые населялись спецпереселенцы из областей Западной Украины и Западной Белоруссии, Молдавии и Прибал­тики. В 1940—41 ранее существовавшие отдельно отделы трудовых (ОТП) и специальных (ОСП) поселений были объединены в единый отдел трудовых и специальных поселений (ОТСП). Однако функциональное разгра­ничение в управлении «трудссылкой» и «спецссылкой» сохранилось.

Для периода Великой Отечественной войны харак­терна тенденция к унификации режима, устанавливаемо­го для различных «контингентов» спецпереселенцев. В правовом отношении среди групп депортированных существенно выделялись только «бывшие польские граждане». После заключения 12 августа 1941 пакта Сикорского—Майского и объявления амнистии они перестали считаться спецпереселенцами и получили статус граждан иностранного государства.

Правила, которыми следовало руководствоваться пред­ставителям местных органов власти при вселении, трудовом и хозяйственном устройстве вновь прибывавших «контингентов» и установлении режима их проживания, разрабатыва­лись в спешке и рассылались на места незадолго до их появления. Четкой иерархической системы этнической «спецссылки» в 1940-х гг. не сложилось. Причинами этого стали недостаток финансовых средств, материальных ресурсов, домов для вселения новых групп, а также нехватка квалифицированных кадров в составе спецорганов, способных должным образом поддерживать режим. Со 2-й половины 1941 меняется подход к принципам расселения спецпереселенцев. В отличие от «кулаков», «осадников» и «беженцев», которые, как правило, селились изолированно в малонаселенных и необжитых местах (по отношению к ним в годы войны продолжали действовать прежние положения и инструкции), вновь прибывшие этнические спецпереселенцы расселялись среди местного населения, что требовало усложнения режимно-правового механизма.

Во время войны спецпереселенцы  поначалу не имели четкого правового статуса, не являясь ни заключенными, ни эвакуированными. В течение 1-х месяцев после вы­сылки советские немцы, размещенные в сельской местности, сохраняли относительную свободу передвижения. Однако распоряжением НКВД от 10 января 1942 передвижение «спецконтингента» запрещалось. Ареал проживания спецпереселенцев стал ограничиваться пределами района расселения. В ходе оформления нормативно-правовой базы спецпоселения и определения статуса депортированных происходило постепенное ужесточение режима. В ноябре 1942 на немцев, ссыльнопоселенцев и Северной из Западной Украины и Западной Белоруссии, переселенных в районы Нарымского округа в 1941—42, распространился режим, ранее существовав­ший для спецпереселенцев «кулаков».

22 декабря 1943 НКВД издал приказ № 001766 «Об организации комендатур спецпоселений УНКВД Алтай­ского, Красноярского краев, Новосибирской и Омской областей». Для усиления агентурно-оперативной работы, учета и наблюдения за трудовым устройством спецпереселенцев. ОТСП переформировывались в комендатуры спецпоселений. 7 февраля 1944 вступил в силу приказ наркома внутренних дел № 00127 « О введении в действие положения о районных и поселковых спецкомендатурах НКВД». На спецко­мендатуры возлагались задачи агентурно-оперативного обслуживания спецпереселенцев по предупреждению побегов, розыс­ку, выявлению антисоветских и уголовных элементов, ведению агентурных разработок и дел, связанных с преступлениями, которые совершались спецпереселенцами. Положение распространялось и на депортированных немцев и калмыков.

В марте 1944 в результате реорганизации органов НКВД ОСП и ОТСП были преобразованы в отдел спец­поселений НКВД СССР, ставший самостоятельным отделом, выведенным из системы ГУЛАГ НКВД.

8 января 1945 СНК СССР издал постановление «О правовом положении спецпереселенцев». В соответствии с ним «спецпере­селенцы пользовались всеми правами граждан СССР», за исключением ряда ограничений, оговоренных в данном постановлении. Все трудоспособные спецпереселенцы обязывались заниматься общественно полезным трудом. За наруше­ния дисциплины спецпереселенцы привлекались к ответственности, не имели права под угрозой уголовного преследования без разрешения коменданта спецкомендатуры НКВД отлучаться за пределы района расселения. Постановление закрепило складывавшуюся систему режима спецпосе­лений, определило порядок жизни спецпереселенцев и наказания за нарушение режима. Но правовой статус спецпереселенцев так и не был точно определен. Период с 1939 по 1945 характеризу­ется отсутствием единой режимной системы для спецпереселенцев. Это связано с появлением большого количества новых этнических «контингентов», а также с особенностями военного времени, не позволявшего разработать единую систему правил.

Спецпереселенческие «контингенты», перемещенные в восточные регионы в 1940-х — начале 1950-х гг., не были однородными. Внутри каждого из них постепенно создавалась иерархия статусов по возрастным, профессиональным, социальным категориям и степени интереса к ним властей. Для различных учетных категорий, число которых в начале 1950-х гг. превысило 30, предусматривался свой принцип учета, надзора, свой режим. Так, «бывшие польские гражда­не» — «осадники» и «беженцы» — даже расселялись в разных спецпоселках, «ссыльнопоселенцы» считались выселенными в судебном порядке, для них предусматри­вался более строгий режим и т. д.

В местах вселения статусные характеристики спецпереселенцев корректировались местными органами власти, исходившими прежде всего из критерия их полезности (отношение к труду и способность к выполнению производственных норм). Нередко проблемы возникали с высланным городским населением, не имеющим представления о сельскохозяйственном труде и склонным активно бороться за предоставление сносных условий существования и работы по специальности. Особо ценившейся категорией спецпереселенцев считались специалис­ты сельского хозяйства. Они получали работу в первые же дни после вселения, пользовались различными льготами.

Если для периода крестьянской ссылки характерно особое отношение к молодежи, то в 1-й половине 1940-х гг. дирек­тивные органы рекомендовали отделам спецпоселений и комендантам в массовом порядке отказывать молодежи из числа этнодепортантов в их просьбах об отпуске на учебу в высшего и средне-технического учебного заведения. Старики, дети, инвалиды и прочие нетрудоспособные или «ог­раниченно трудоспособные» спецпереселенцы выделялись в единую категорию иждивенцев. Неработающие получали минимальный паек, однако в отдельных случаях они должны были полу­чать также пособия от комендатур. Инвалидов и детей рекомендовалось направлять в специализированные дома. На практике иждивенцы оказывались наиболее социально незащищенной категорией.

К группе «социально опасных» спецпереселенцев относили тех, кто допускал резкие высказывания в отношении высе­ления, своего положения, государственной политики СССР и его перспектив в войне. Во время и после войны значительные усилия спецорганов направлялись на усиление агентурно-осведомительной работы среди «спецконтингентов». Чекистский надзор за ними осуществляли кадровый аппарат (на начало 1953 — 10,7 тыс. человек), а также аген­тура (33,5 тыс. человек) и старшие десятидворок (94,2 тыс. человек). Увеличение или уменьшение числа побегов из спецпоселков находилось в прямой зависимости от условий жизни на поселении и отлаженности надзорного аппарата. Профилактикой побегов, розыском бежав­ших и созданием «противопобеговой агентуры» ведали коменданты районных и поселковых комендатур. Районные спецкомендатуры располагались в районных центрах при районных отделах (РО) НКВД, причем начальником комендатуры был также заместитель начальника РО НКВД по обслуживанию спецпереселенцев. Районные комендатуры подчинялись отделам специальных посе­лений НКВД/УНКВД и ОСП ГУЛАГ НКВД СССР. Поселковые комендатуры дислоцировались в центрах расселения спецпереселенцев и подчинялись районным комендатурам, где их не было - районным отдел Народного комиссариата внутренних дел (РО НКВД).

В крестьянской ссылке 1930-х гг. состояние равновесия между рождаемостью и смертностью наступило после 5-летнего пребывания на спецпоселении. Для немецкого этноса этот период несколько затянулся из-за условий вой­ны и трудовых мобилизаций и составил 7 лет. В 1945 на 1 рождение приходилось 3 смерти, в 1946 — 2, в 1947 — 1,7, в 1948 — 0,7 смертей. В 1949—50 рождения пре­высили смертность (3:1). Всего же с 1945 по 1950 в семьях депортированных советских немцев родилось 92 763 ребенка, умерло 60 655 человек (на 3 рождения 2 смертных случая). Это означало, что немецкий этнос к началу 1950-х гг. преодолел состояние депопуляции. Для калмыков адаптационный период занял 6 лет. В 1949 наступило равно­весие показателей (1:1), в 1950 рождаемость превысила смертность: на 13 рождений пришлось 10 смертных случаев (1,3:1). В послевоенное 5-летие на спецпоселении аналогичные трудности испытывала конфессионная группа истинно православных христиан (ИПХ), представленная крестьянскими русскими семьями, высланными в Сибирь в 1944 преимущественно из Рязанской области.