«Эхо эколого-экономических скандалов». Глава 3 // Корытный Л.М. (2011)

ГЛАВА 3. БЕДЫ ИРКУТСКОЙ ТАЙГИ

Эта глава принадлежит перу Георгия Ивановича Кузнецова, экологического обозревателя газеты «Восточно-Сибирская правда», и полностью основана на материалах газетных статей, написанных им в последние 15 лет, всегда «по горячим следам». Сохранен авторский стиль, а некоторые заметки повторены практически дословно.

Георгий Иванович Кузнецов

3.1. ИРКУТСКИЙ ЛЕС – ГОРДОСТЬ И БОЛЬ РОССИИ

Не пожалела Природа-Матушка своих ресурсов для Иркутской области. А уж лесом таёжным наделила от всей души, не жадничая. К началу 2011 г. по официальным данным древостоем и кустарниками на территории нашей области было покрыто, вдумайтесь только: 60 миллионов 728 тысяч гектаров! У нас сосредоточено примерно 12 процентов запасов спелых лесов страны, а доля особо ценных хвойных пород – сосны и кедра – значительна даже в масштабах планеты. По показателю лесистости (это процентное отношение площади, покрытой лесом, к общей площади региона) – 83 % – Иркутская область лидирует среди субъектов Российской Федерации, причём с большим отрывом от своего ближайшего «конкурента» – Красноярского края. По этому показателю мы также опережаем большинство основных «лесных» стран мира, разве что уступая ряду тропических стран, как Суринам (95%) в Южной Америке или Папуа-Новая Гвинея (84%) в Океании.

Лесистость Иркутской области в последние десятилетия, если верить официальным данным, не сокращается. Она даже возросла с 79% в конце 80-х годов прошлого века до сегодняшних 83 процентов. Но это совсем не радует. По преобладающему мнению опрошенных мной специалистов, это произошло не за счёт разумного использования лесных ресурсов, а в результате общего упадка лесопромышленного и сельскохозяйственного комплексов Прибайкалья: поля, брошенные крестьянами, активно зарастают, причем в основном не высокоценными хвойными породами, а преимущественно березняками, осинниками и всяким чапыжником.

Да и безоговорочно верить цифрам, думаю, не стоит. Все «лесные» цифры, даже полученные из самых что ни на есть официальных источников, только ориентировочны, оценочны, получены большей частью расчётным путём. Причин тому много. Одна из них, к примеру, заключена в том, что с переходом России от плановой экономики к рыночной, с развалом государственного лесного сектора экономики и заменой его частным лесным бизнесом существенно возросли криминальные рубки, которые не поддаются учёту официальной статистикой. Об этом мы поговорим отдельно в разд.3.2.

К тому же в это же время, под давлением лоббистов частного (возможно, и криминального) лесного бизнеса, Россия едва ли не полностью отказалась от работ по наземному устройству (определению количества, качества, пород растущего древостоя в каждом конкретном месте) своих лесов. В глобальных масштабах в России оно давно не проводится. А это значит, что достоверных данных о сегодняшнем состоянии лесов в нашей лесной державе больше не существует. «Мы живём наугад» – признался мне один из руководителей территориального лесничества. Теперь мы ничего не знаем наверняка, лишь предполагаем где, сколько и каких именно лесов растёт в России в целом и в Иркутской области в частности, экстраполируя локальные данные, полученные энтузиастами за счёт собственных средств, на глобальные территории.

Осенью 2009 года довелось мне встретиться и поговорить о лесных проблемах, привнесённых в лесное хозяйство России новым лесным кодексом РФ, с Алексеем Ярошенко, кандидатом биологических наук, руководителем лесной программы Гринпис России. В числе первых и главных он обратил внимание на отказ государства от обязательного лесоустройства.

– Нормальное управление лесами без лесоустройства не может осуществляться в принципе, – считает Алексей Юрьевич. – На арендных участках в качестве некоего суррогата лесоустройства теперь используются проекты освоения лесов. Теоретически они могут частично замещать лесоустройство. Благодаря этим проектам здесь сохранена хотя бы некоторая система планирования. А вот системы планирования конкретных лесохозяйственных мероприятий вне арендных участков теперь не существует вовсе. Их нет в принципе. Они не предусматриваются законодательством. Поправки в действующий ныне Лесной кодекс, касающиеся обязательности проведения лесоустройства предлагались несколько раз. Однажды они даже «дошли» до Государственной Думы. Но Дума их тщательно «вычистила».

Отсутствие требования об обязательном лесоустройстве в новом Лесном кодексе можно было бы назвать досадной оплошностью авторов закона. Но упорное, теперь уже можно сказать – многолетнее нежелание её исправить подталкивает к расхожей мысли о том, что украсть легче там, где не существует учёта. Этой же аксиомой, на мой взгляд, можно объяснить и полную ликвидацию лесной охраны.

– Да, раньше у нас в лесу был такой человек, который назывался лесник, – соглашается со мной А. Ярошенко. – Это человек, который по должности отвечал за конкретный участок леса – лесной обход. Их штатная численность по России составляла 75 тысяч. В каждом лесу был человек, который отвечал за охрану этого леса. То есть было кому обнаружить начинающийся лесной пожар своевременно, когда его ещё можно потушить малыми силами. Было кому вовремя обнаружить незаконные рубки. По крайней мере, лес не выглядел бесхозным. Сейчас, после введения нового Лесного кодекса, государственной лесной охраны нет. Такое понятие им вообще не предусматривается. Лесников как государственных работников тоже больше не существует.

Удельный показатель лесистости региона один из главных, но не единственный из характеризующих лесные ресурсы региона. Для более полной картины и корректных сравнений необходимо учитывать ещё и абсолютные размеры площадей, покрытых лесом, и абсолютные запасы древесины на корню. К числу архиважных я бы отнёс ещё и показатель объёма ежегодного прироста древесины, общие запасы спелой древесины и, отдельно, ту часть её запасов, которая в современных условиях недоступна для заготовки древесины. Без этих и некоторых других знаний организовать рациональное, неистощительное лесопользование невозможно в принципе. По этим показателям Иркутская область неизменно входит, как минимум, в тройку самых лесных субъектов Российской Федерации.

Лесные богатства Прибайкалья, конечно же, являются предметом нашей оправданной гордости. Но ведь они нами не созданы, не являются результатом нашего ума и нашей работы. Это слепой подарок природы, нам просто повезло. Нам осталось только по-умному распорядиться природной щедростью. Чтобы, первое: в погоне за деревянными рублями не вырубить живой лес, не извести его, не промотать, распродавая круглыми брёвнами в соседние страны. Второе: не спалить леса, выжигая весной старую траву на сенокосах, или из любви выпить «коньячок под шашлычок» на природе. И, конечно же, третье: вовремя принять гарантированные, даже избыточные меры для восстановления лесов на всех ежегодно вырубаемых и выгорающих площадях.

Владимир Шкода, сегодняшний руководитель лесного ведомства Иркутской области, (теперь оно называется Агентством лесного хозяйства) считает эти позиции «тремя китами», на которых держится мировое и, в первую очередь, российское лесоводство: 1) эффективное использование лесной промышленностью страны расчётной лесосеки для обеспечения неистощительного лесопользования; 2) эффективная защита лесных массивов от летних пожаров и вредителей; эффективное лесовоспроизводство на всех вырубленных, выгоревших и повреждённых лесными вредителями площадях.

По поводу мирового ведения лесов – спорить не стану. Но вот в отношении российского и, тем более нашего, областного – так и хочется поправить главного сегодняшнего лесника Прибайкалья: не держится, а держалось на этих «китах» наше лесоводство. Примерно до конца ХХ века. Формально – до принятия президентского Указа "О структуре Федеральных органов исполнительной власти" от 17 мая 2000 г., хотя упадок начался, пожалуй, ещё в начале 90-х годов прошлого века.

В коллективе Иркутского управления лесами (ныне Агентство лесного хозяйства Иркутской области) несколько десятилетий существует добрая традиция. Ежегодно в сентябре, в один из дней, накануне Дня работников леса – профессионального праздника лесоводов России, все «конторские» лесохозяйственники, от начальника управления до уборщиц и курьеров, выезжают на подготовленную лесную деляну, чтобы всем вместе, одной бригадой «закрыть» очередной лесопосадочный сезон. Работают по-настоящему на настоящих старых вырубках или гарях, требующих искусственного лесовосстановления.

В 1998 году, по окончании традиционного субботника, мы с Леонидом Ващуком (он в то время работал главным лесничим области) отошли в ближний лесок, уселись на валёжину, чтобы записать его интервью газете «Восточно-Сибирская правда» по поводу предстоящего профессионального праздника – «Дня работников леса». Хотели поговорить о лучших лесхозах, умудряющихся в полной мере исполнять возложенные на них обязанности, не смотря на всеобщее российское безденежье. О профессиональном долге лесоводов и благородстве этой профессии и её особой важности для нашей лесной страны. Но разговор тот, несмотря на формальную праздничность, получился проблемным и, как оказалось по прошествии нескольких лет, даже пророческим. Он был опубликован в «Восточно-Сибирская правда» 19 сентября 1998 г., и основные его моменты изложены ниже.

Г.К. (Георгий Кузнецов): Завтра в России вновь праздник. На этот раз, слава богу, не новый политический, а старый профессиональный и потому гораздо более понятный. В воскресенье – День работников леса.. Думаю, что этот праздник, существующий официально уже более трех десятков лет, без большой натяжки можно назвать даже всенародным. Что ни говори, а Россия была и пока еще остается великой лесной державой. Расхожий лозунг "Лес – наше богатство" отражает реальность. А вот то, что лесоводы и лесозаготовители последние годы все больше нищают, что мы до сих пор не научились превращать лесное богатство в капитал, и что платежеспособные россияне покупают польскую, итальянскую и всякую другую мебель, только не отечественную, – это один из многих необъяснимых российских парадоксов.

Праздничные столы у лесоводов и лесозаготовителей в это воскресенье не будут богатыми. Впрочем, лесная ягода, грибочки будут у большинства, а кое у кого и дикое мясо, добытое браконьерским способом. Но не потому что им, работникам леса и жителям лесных поселков плевать на законы и на природу, а потому что купить говядину или баранину для шашлычков многим не на что. Государство не может рассчитаться с лесоводами за выполненные работы, за лесопосадки и спасение лесов от пожаров. А лесозаготовители – те и вовсе не могут никак уяснить, то ли они все еще работники леса, то ли уже безработные и этот праздник теперь не на их улице.

Л.В. (Леонид Ващук): Конечно, Вы правы. Материальное положение наших лесхозов и всего управления – хуже некуда. Тем не менее, нынешний праздник особо знаменательный. Мы, лесоводы, встречаем его с открытой душой и с чистой совестью. Он знаменателен уже тем, что совпал с двухсотлетием лесного департамента России. Подумайте только, 200 лет назад в нашей стране была организована государственная служба, главнейшей обязанностью которой стала охрана и приумножение лесных богатств, бывших доселе бесхозными. Два века существует в России государственная лесная охрана! Мы не могли пройти мимо такого юбилея, не ознаменовав его какими-то своими достижениями, достижениями сегодняшних лесоводов.

Г.К.: Вы говорите о трудовых подарках к празднику?

Л.В.: Да. Пусть кто-то называет их отголоском прошлого, а я убежден, что это прекрасная традиция, которую ни в коем случае нельзя забыть. Не один я так считаю. Подарок – это радость не только для того, кто его получает, но и для того, кто дарит. А радостей в сегодняшней России, надо признать, остается все меньше …

Г.К..: Двукратное сокращение (по сравнению с прошлым годом) числа лесных пожаров и площадей, поврежденных огнем, это, думаю, один из главных ваших подарков?

Л.В.: Несомненно. Понимая, что достаточного количества средств от государства на борьбу с пожарами мы все равно не дождемся (оно еще за 1997 год с нами полностью не рассчиталось), наши лесхозы очень творчески подошли к профилактике лесных пожаров. Об этом стоит поговорить отдельно и подробно. Это интересно. Ну и сама природа, будто сочувствуя нам, посылала дождички, как говорится, в нужное время и в нужное место. В некоторых лесхозах вообще ни одного пожара не зафиксировано. Такое случается не часто. Это тоже радость.

Не менее важным, но, пожалуй, более эффектным стал другой наш трудовой подарок к празднику. По нарастающему итогу с начала лесокультурного дела в нашей области, буквально за несколько дней до праздника, наши лесоводы засадили саженцами миллионный гектар. Первые опыты по искусственному выращиванию лесов были проведены еще в 1913 году на территории Балаганского уезда. А нынче в нашей области создан уже миллион гектаров рукотворных лесов. И это при условии, что целевых бюджетных средств на лесовосстановление не выделяется уже несколько лет. Мы посадили 6 300 гектаров за счет собственных средств. То есть за счет тех средств, что лесхозы сумели заработать, реализуя древесину от рубок ухода и изделий из нее, за счет сбора дикоросов, лекарственного сырья и другого.

Г.К..:. А в лучшие годы сколько было?

Л.В.: Лучшим за всю историю лесокультурного дела был 1988 год. Его итог – 37,5 тысячи гектаров молодого леса. Потом начался резкий спад. Я совсем не уверен, что в будущем году мы сумеем засадить хотя бы 5-6 тысяч гектаров. Не уверен, что сумеем удержаться на нынешнем уровне.

Г.К.: Читая вашу книгу "Леса и лесное хозяйство Иркутской области", я обратил внимание, что лесовосстановительные работы у нас прерывались только во время первой мировой и Великой Отечественной войн. Во все остальные времена, даже самые тяжкие, лес, хотя бы помаленьку, но продолжали сажать ежегодно. Сейчас Россия ни с кем не воюет, но не получится ли так, что лесовосстановление вновь прервется на неопределенное время?

Л.В.: К сожалению не могу исключить такого развития событий. Собственные средства у нас, бюджетников, предельно ограничены, и с каждым годом их становится все меньше. А бюджеты, которые должны обеспечивать лесовосстановление, похоже, на самом деле пусты. Во всяком случае, я не удивлюсь, если придет указание о прекращении лесовосстановительных работ в целях экономии средств.

Г.К.: Но ведь тогда не исключена ликвидация и самой федеральной службы лесов, той службы, которая под разными названиями существует в России уже ровно 200 лет? Из неофициальных источников я получил информацию, что в Бурятии уже собираются закрывать сразу шесть лесхозов...

Л.В.: По моим данным, под вопросом ликвидации там находится даже девять лесхозов. В нашей области мы пока ничего подобного не планируем, хотя гарантировать, что сокращения численности лесхозов у нас не произойдет никогда, я не могу. А вот полной ликвидации лесного департамента, уверен, не произойдет. Это уже невозможно. Это было бы самоубийством для страны. Если в современных условиях не будет лесной охраны, Россия сгорит вместе со своими лесами. Сгорит, или будет уничтожена лесными вредителями.

Мой вопрос о возможном упразднении Федеральной службы лесов, показавшийся Л. Ващуку нелепым, и ответ на него я выделил жирным шрифтом только сейчас, в 2011 году. А во время нашего разговора и его публикации не существовало очевидных фактов, прямо указывающих на возможность такого развития событий. В то время душу жгла лишь необъяснимая разумом, интуитивная тревога, подсознательное предчувствие.

Практика показала, что Леонид Николаевич, как и большинство настоящих российских лесоводов, считающих себя людьми государевыми, оказался неисправимым оптимистом. Уже через два с небольшим года после того вопроса о возможности упразднения государством Федеральной службы лесного хозяйства, показавшегося лесоводу абсурдным, эта служба Указом президента всё-таки была ликвидирована. А в 2007 году, с вступлением в силу нового Лесного кодекса, страна лишилась и лесной охраны. Вопреки элементарному разуму произошло то, что Л. Ващук сравнил с самоубийством страны. Отрицая саму возможность такого развития событий, он, тем не менее, точно предсказал их неизбежные последствия.

Не удивительно, что летом 2010 европейская часть России, как и прогнозировал опытный лесовод, вспыхнула шквальными пожарами. Горели не только леса. Горели деревни и люди. Горела Россия, потому что в отсутствии лесной охраны тушить её было некому. МЧС не в счёт: мужественные спасатели умеют тушить городские здания и сооружения, а в задымлённых лесах порой приходилось спасать их самих, как неопытных заблудившихся грибников. Но об этом позже.

В те майские дни после публикации Указа академик Гелий Жеребцов, в то время руководитель Иркутского научного центра и заместитель главы администрации Иркутской области, в неофициальном разговоре признался, что абсолютно не понимает этого шага.

«Не может Кремль поручить лисе сторожить курятник! – удивляется он. – Пережив весь перестроечный ужас, Россия сумела сохранить систему независимого экологического контроля, систему природоохранных комитетов. Система эта, несмотря на все сложности, работает! К ней много претензий, но нет сомнения, что она работает, и вполне эффективно. Потом с некоторой иронией Гелий Александрович добавил: "Может, там, в Кремле, придумали что-то настолько умное, что мы пока даже предположить не можем?".

Мало-мальски просвещённая в экологических вопросах часть населения и тогда, в 2000 году, предвидела возможные последствия принятого Указа и даже попыталась их не допустить. Об этом тоже свидетельствуют газеты.Вот только одна из публикаций.

"Зеленая" общественность не согласна с Путиным. «Восточно-Сибирская правда». 12 августа 2000 г.

Вчера на площади у Иркутского торгового комплекса активисты общественных природоохранных организаций начали сбор подписей за проведение общероссийского референдума по поводу восстановления упраздненных Указом президента от 17 мая нынешнего года Государственного комитета Российской Федерации по охране окружающей среды и Федеральной службы лесного хозяйства России. Рано или поздно сама жизнь наверняка заставит каким-то образом исправить президентский Указ, разрушивший систему независимого экологического контроля в России и отдающий нашу природу на откуп тем, кто ее эксплуатирует. Чтобы это не произошло слишком поздно, когда природу придется уже не сохранять, а восстанавливать, представители многих десятков общественных природоохранных организаций из 63 субъектов РФ собрались 25 июля в Москве, создали и, как того требует закон, официально зарегистрировали инициативную группу по сбору подписей за проведение экологического референдума. Чтобы он состоялся, необходимо до двадцатых чисел октября нынешнего (2000) года собрать во всей России два миллиона подписей наших граждан с обязательным указанием паспортных данных. Доля нашего региона, как показали расчеты, составляет 120 тысяч человек, поддерживающих идею проведения экологического референдума.

Как известно, общероссийский экологический референдум под лозунгом "За лес. За воду. За небо", являющийся по Конституции высшим органом власти в нашей стране, с помощью которого "зеленая" общественность в России была намерена заставить государство возродить самостоятельные органы охраны природы, по формальным причинам так и не состоялся. Последующий ход событий в охране природы в целом и его последствия были изложены в разд. 2.6.

А что же в лесной отрасли? Даже к сентябрю 2000 года никто ещё толком не понимал, как именно будут развиваться события дальше. Достоверно было известно только то, что функции Рослесхоза (скорее всего, частично) передаются в Министерство природных ресурсов, а областных управлений лесами – в региональные комитеты природных ресурсов (КПР). Фактически это былив специализированные геологические комитеты, обеспечивавшие до сих пор, в первую очередь, эксплуатацию месторождений полезных ископаемых на региональном уровне. Ходили разговоры, что значительная часть управленцев лесами областного и федерального уровня, а это специалисты высшей квалификации, будет сокращена, и что в регионах лесоводами будут командовать... геологи, почти повсеместно возглавляющие местные комитеты природных ресурсов.

Мои попытки прояснить ситуацию в федеральном правительстве в то время не увенчались успехом. И Владимир Чехов, руководитель Иркутского управления лесами, накануне своего профессионального праздника тоже оказался не слишком разговорчивым. Но он дал согласие на встречу, и я сохранил стенограмму той беседы.

– Пока ничего толком неизвестно, – сказал Владимир Фёдорович. – У нас уволенных пока еще нет. Письма со своими соображениями и предложениями по организации лесного хозяйства в новых условиях мы отправили во все возможные адреса. Ждем решений и продолжаем исполнять свои функциональные обязанности в полном объеме. За нас этого никто не сделает. Лес должен жить. Поэтому работаем в обычном режиме.

– А что говорят специалисты КПР? Они у вас были?

– Буквально на прошлой неделе мы провезли их по нескольким лесничествам, показали, рассказали. Они очень далеки от живого леса. Для них это обычный природный ресурс, которым можно торговать.

– Хотите сказать, что для них живой лес – не более чем… месторождение древесины? Такое же, как месторождение угля или нерудных материалов?

– Во всяком случае, я этого не исключаю. У КПР, как я понял, цель одна – иметь ресурс и заниматься его продажей. Во всяком случае, в разговоре об экологическом воспитании, связанном с профилактикой лесных пожаров (это одно из важных направлений нашей работы), они сказали, что это им не нужно. У нас пока есть серьезные разногласия с Комитетом природных ресурсов во взглядах на содержание, на принципы и саму суть управления лесами. Если наши специалисты будут лишены права принимать управленческие решения, то за считанные годы тайга может быть либо распродана коммерческим структурам и изуродована непродуманными рубками, либо попросту сгорит.

И эта беседа также оказалась пророческой. Как и В.Ф. Чехов, я в то время тоже не сомневался, что лесной департамент рано или поздно, под тем или иным названием, в той или иной форме, но обязательно возродится, как возрождается и сам лес даже после самых катастрофических пожаров, после самых варварских вырубок. Это вопрос времени. И к настоящему времени надежды эти частично сбылись. Для этого потребовалось, правда, десять лет и большая беда. Только после трагического, огненного лета 2010 года федеральное Агентство лесного хозяйства, побывавшее ещё и под началом Министерства сельского хозяйства России, было вновь подчинено напрямую правительству России.

Такими образом, продолжая бесконечную цепочку реформ управления лесным хозяйством, смысл и цель которых непонятна даже специалистам, государство до сих пор продолжает терять не только накопленные знания, но и потомственных профессионалов, знающих и понимающих наши леса. Российское государственное лесоводство, два века признававшееся наиболее эффективным в мире, под давлением частного, но не очень честного лесного бизнеса разрушается, думаю, сознательно: «Чтобы не кошмарить бизнес». В постсоветское время быстро появилось множество непрофессиональных фирм и фирмочек, вырубающих лес не там, где можно, а там, где выгодно. Это стало естественной практикой, но, увы, не привело к возрождению отечественной деревообрабатывающей промышленности, потому что переработка древесины – дело сложное, хлопотное, кропотливое, требующее специальных профессиональных знаний и вложения крупных инвестиций в развитие современных технологий. А ново-русские предприниматели того времени были сплошь из категории «купи – продай», они хотели скорых денег – сразу и много. Под это хотение фактически и подстраивалось государство, меняя систему управления лесами, планомерно отнимая у лесников полномочия и возможности вовремя пресечь неразумную и даже незаконную заготовку древесину. Так что лес, вырубаемый вдоль транспортных магистралей, по этим же магистралям немедленно, минуя полуживые и полуразворованные российские деревообрабатывающие предприятия, устремлялся в круглом виде за границу, прежде всего в Китай, в значительной степени – нелегально. Об этом – в следующем разделе.

3.2. ЛЕС РУБЯТ – ЩЕПКИ ЛЕТЯТ

 

Максимальный объем разрешенных промышленных рубок в каждом регионе ограничивается узаконенной величиной, называемой расчетной лесосекой. Состояние расчётной лесосеки по формальным признакам особых тревог в нашей области вызывать как будто не должно. В 2010 году она была использована лесным бизнесом в целом по области менее чем на треть – 31,4 процента против 27,4 в 2009 году. Факт более полного использования возобновляемого природного ресурса можно было бы отнести к безусловным достижениям, если бы не несколько серьёзных «но».

Дело в том, что расчётная лесосека, определяющая возможные объёмы изъятия древесины из растущего леса без вреда для экосистемы, сформированная на объективных данных лесоустройства и считающаяся в теории научно и экологически обоснованной, на самом деле величина не менее лукавая, чем средняя температура по больнице. Она рассчитана по области в целом, а традиционные места лесозаготовок тяготеют к железным и автомобильным дорогам, к водохранилищам. В безудержном стремлении к максимальной прибыли лесной бизнес привык брать лес не столько там, где можно и желательно, сколько там, где дешевле и легче. В результате таёжные пространства на северо-востоке Иркутской области остаются топором почти не тронутыми, в то время как лесные сопки западной и центральной частей области с высоты птичьего полёта, по образному выражению одного моего доброго знакомого, становятся всё более похожими на стриженые затылки каторжан.

– Да, леса здесь серьёзно истощены, – соглашается Владимир Шкода, руководитель лесного ведомства Иркутской области. – Хотя лесосека у нас была посчитана качественно. Но когда эта базовая цифра, на основе которой формируется весь лесопромышленный комплекс, была выведена-то? На 70–80 процентах территории области лесоустройство не проводилось уже более 20 лет. Нет у нас перед глазами реальной картины. Мы вынуждены апеллировать старыми данными. Но сейчас подвижки есть. Самые добросовестные арендаторы начинают устраивать взятые в аренду леса. Вместе с ними и мы будем более чётко понимать хотя бы динамику и тенденции изменения лесных массивов. На нынешний год они запланировали неплохие объёмы лесоустройства. Наша задача – поддержать их и настоять на безусловной реализации этих планов. А ещё иркутские леса спасают от истребления своевременные, активные и эффективные работы по лесовосстановлению вырубленных площадей, средств на которые, правда, всегда не хватает.

– С моей точки зрения, коллектив агентства, все лесники нашей области не зря прожили прошлый 2010 год, потому что выполнили все плановые показатели, – говорит Владимир Шкода. – На территории области по разным видам рубок в общей сложности было заготовлено 22 600 000 кубических метров древесины. По сравнению с 2009 годом рост составил более трёх миллионов кубометров!

Меня эта цифра не удивила и… не обрадовала. 22,6 миллиона кубометров заготовленной древесины – это показатель абсолютного и давно (с 60-х годов прошлого века, пожалуй) привычного лидерства Иркутской области среди лесных субъектов РФ. Даже огромный по площади сосед – Красноярский край, – уступающий нам по показателю лесистости, но заметно опережающий Иркутскую область по абсолютным запасам древесины и объёму расчётной лесосеки, из года в год вырубает своих лесов на четверть, а иногда и на треть меньше нас. Другие субъекты РФ по объёмам вырубки своих лесов отстают ещё больше. У кого-то такое положение дел вызывает гордость за иркутский лесопромышленный комплекс, но я люблю живой лес гораздо больше срубленного и тем более вывезенного в Китай в виде кругляка, пиломатериала и целлюлозы, особенно если она сварена на Байкальском ЦБК. Осмысливая названную цифру, я ещё не успел огорчиться растущему объёму вырубки, как Владимир Шкода прокомментировал её с неожиданной для меня стороны.

– Может быть, я отчасти заблуждаюсь, но очень надеюсь, что в официальной цифре роста объёма заготовленной древесины есть результат наших усилий, наших мероприятий, направленных на снижение нелегальной заготовки древесины и её незаконного оборота.

– То есть вы думаете, что хотя бы часть из этих трёх «лишних» миллионов кубов есть результат не дополнительной вырубки, а выведения нелегального лесного бизнеса из глубокой тени на свет? – засомневался я в правильном понимании последних слов главного государственного лесного инспектора Иркутской области. – Вы считаете, что официальный рост объёмов заготовленной древесины ещё не означает, что леса срубили больше? Надеетесь, что его просто меньше украли?

– Да, в том числе, – развеял он сомнения однозначным ответом. – И полагаю, что не ошибаюсь. Процентного соотношения, сколько срубленного леса выведено из тени, а сколько срублено дополнительно, сейчас сказать не смогу. Думаю, что начавшийся год будет более показательным в этом отношении, потому что с 1 января у нас заработал региональный закон о пунктах отгрузки. Он должен стать тем инструментом, который позволит более точно определить реальные объёмы незаконных рубок и высветит хотя бы процентов 50–60 теневого оборота древесины. Я возлагаю на этот закон серьёзные надежды.

В отличие от руководителя агентства лесного хозяйства, я не питаю больших надежд на новый закон регионального уровня. В Иркутской области уже был опыт кардинального сокращения пунктов отгрузки древесины и организации ограниченного числа так называемых лесных терминалов, которые по задумке авторов идеи должны были полностью ликвидировать саму возможность нелегального оборота лесоматериалов. Денег на них было потрачено немало. Кто-то на этом заработал, но затея кончилась провалом.

На самом деле достоверно сегодня никто не знает, сколько леса ежегодно вырубается в нашей области незаконно. Специалисты спорят, называя цифры, полученные по собственным методикам расчёта, от нескольких сотен тысяч до 2–4 миллионов кубометров древесины. И если не все, то многие соглашаются в одном: ситуация с нелегальным оборотом лесоматериалов обострилась с фактической ликвидацией в России лесной охраны.

Авторы регионального закона, о котором упомянул Шкода, учли горький опыт создания лесных терминалов, и дай-то Бог, чтобы надежды Владимира Николаевича оправдались. Хотя если это и произойдёт, то, думаю, не благодаря, а вопреки действующему сегодня Лесному кодексу, в котором, увы, нет даже определения термину «незаконные рубки».

О том, что это такое – еще одна наша публикация.

«Без лица и умысла» совершаются лесные преступления в Иркутской области

«Восточно-Сибирская правда» 8 апреля 2008 г.

«Есть основания полагать, что именно в связи с выполнением служебной деятельности произошли уже пять случаев поджога частных надворных построек и жилых домов государственных гражданских служащих Куйтунского лесничества» (Из письма начальника территориального управления агентства лесного хозяйства Иркутской области по Куйтунскому лесничеству В.В. Серкова в адреса прокурора Куйтунского района, начальника ОВД по Куйтунскому району и руководителя агентства лесного хозяйства Иркутской области).

Грунтовая дорога петляет меж полей, поросших высоким бурьяном. Она ещё не разбита техникой. Перед нами всего-то два-три свежих следа, чётко отпечатавшихся в оттаявшей грязи. Я на них не обратил внимания: на то она и дорога, чтобы по ней ездили. Но Вадим Серков, сидящий за баранкой, сбрасывая скорость, вглядывается в след в тех местах, где он пропечатался особенно чётко. В деревне, оказавшейся на нашем пути, след потерялся, но вновь оказался перед нами, как только машина выскочила за околицу.

– Это не три, это один след, – объяснил Вадим Вячеславович моё заблуждение. – Впереди трактор «Беларусь» с телегой. Совсем недавно проехал. Мы его наверняка догоним. Деревень впереди больше нет, значит, в лес едет. И похоже, не за берёзовым соком…

Вадим Серков – потомственный лесовод. Любовь к лесу и заботу о нём он перенял от родителей. Многие годы Вадим Вячеславович руководил Карымским лесхозом в Куйтунском районе, а в нынешнем январе, в связи с коренной перестройкой низшего звена государственного управления лесами, назначен начальником территориального управления агентства лесного хозяйства Иркутской области по Куйтунскому лесничеству. С начала года, в соответствии с новым Лесным кодексом, функции ведения лесохозяйственных работ и функции контроля, охраны и защиты леса окончательно разделены. Лесхозы стали автономными специализированными предприятиями, ухаживающими за лесом и выполняющими в лесу всевозможные договорные работы. А лесничества, которые раньше были структурными подразделениями лесхозов, теперь выведены из их состава и напрямую подчинены агентству лесного хозяйства Иркутской области.

Теперь это бюджетные учреждения, не имеющие права зарабатывать собственные средства за счёт эксплуатации лесных ресурсов. Их главное дело – контроль правильности и законности эксплуатации этих ресурсов всеми другими, включая местное население. Но стало ли лесу лучше от очередной реорганизации? Поговорить об этом можно было бы и в уютном начальственном кабинете, только Серков, насколько я знаю его по прежним встречам, человек в принципе не кабинетный. Выслушав вопросы, он встал из-за стола: «Пошли. Не только расскажу, но и покажу».

– Вон, видите, – показывает он на обгоревшую «Ниву», стоящую на противоположной стороне улицы. – Это машина моего брата Петра. Он заведует в лесничестве мастерским участком. На этой машине патрулировал леса. Её сожгли несколько дней назад. Ночью облили соляркой с бензином и ведро рядом бросили.

Мы сели в машину, но уже через несколько минут Вадим Вячеславович притормозил на одной из куйтунских улиц и показал на обгоревший угол деревянного гаража одной из усадеб.

– Здесь живёт Сергей Лазарев, начальник отдела, – говорит Серков. – Кость в горле самовольных порубщиков. Подкупить его невозможно, поэтому кто-то решил или отомстить, или напугать. Гараж поджигали несколько недель назад, а в ночь, когда сожгли «Ниву», облили бензином и соляркой дом, но подпалить не успели, спугнул кто-то. Можно съездить ещё к Алексею Пушмину. Он работает у меня участковым лесничим. Ему дважды поджигали забор и ворота…

Усадьба Пушмина оказалась не по пути, и Серков, проехав несколько километров по Московскому тракту, повернул машину на грунтовку, в сторону берёзовых колков, разбросанных среди заброшенных или просто запущенных, поросших бурьяном полей. В одной из рощиц сквозь полупрозрачную белизну я увидел внизу, на земле, тёмно-зелёные ворохи. Чуть подался вперёд, чтобы рассмотреть лучше…

– Это кроны поваленных сосен, – ответил на незаданный вопрос Вадим Серков. – То, что от деревьев осталось.

А осталось почти всё. «Чёрные лесорубы» (так называют у нас незаконных лесопользователей), вырубившие даже отдельные сосны, росшие в березняке, забрали только нижние четырёхметровые сортименты, пригодные для экспорта. Пиловочник им не нужен.

– Нелегалы заготавливают лес по-разному, – рассказывает главный лесной инспектор Куйтунского района, быстро вращая баранку. – Некоторые, как эти, берут только экспортник. Другие забирают всю деловую древесину, оставляя на месте преступления лишь вершины и сучья.

Но и те, и другие, по словам Серкова, действуют одинаково нагло. Они опасаются встречи только с лесниками да с милицией, не обращая внимания на местное население. Знают, что никто на них жаловаться не станет. Побоятся поджога. И действительно, свидетелей при расследовании лесонарушений отыскать почти невозможно, хотя незаметно вырубить и вывезти этот лес не получается в принципе.

Может, ошибаюсь, но беда, как думается мне, в том, что жители лесных посёлков перестали считать кражу леса на корню преступлением. Десятилетиями почти никто из непосредственных порубщиков, и уж тем более из организаторов нелегальных рубок, не наказывается по закону. А преступление без наказания перестаёт быть преступлением в сознании людей. К громким словам и заклинаниям поставить заслон лесным ворам люди относятся теперь примерно так же, как в советское время относились к призывам построить коммунизм: на собраниях о светлом будущем говорили убеждённо, даже с воодушевлением, хотя все, начиная с октябрят, знали, что коммунизма никогда не будет.

Спроси сегодня любого жителя таёжной деревни о его отношении к нелегальным лесорубам – обязательно получишь в ответ поток пафосных и правильных слов об организованной преступности и попустительстве властей. А в сознании совсем другое: на суде никто не укажет пальцем на соседа, который всю зиму был в поднайме у той самой преступности и вырубал тот самый лес за околицей, в котором ещё прошлым летом его же ребятишки собирали грибы. Сосед – он свой и поэтому хороший. А лесники, отобравшие у него бензопилу, этого не понимают и потому плохие: «Зачем своего-то хватают?! Он просто заработать хотел, а в деревне работы нет. Пусть ловят чужих, что из города в наши леса понаехали».

Утром, ещё до поездки, я успел встретиться с Сергеем Лазаревым и Петром Серковым. Они государственные лесные инспекторы, то есть те люди, которые по должности выявляют лесонарушения, составляют акты и протоколы. Участвуют в задержании нарушителей на лесосеках, в изъятии их техники, бензопил. В новых условиях работают жёстко, бескомпромиссно. С начала нынешнего года запасы ворованного леса на куйтунских пилорамах и железнодорожных тупиках заметно уменьшились, что понравилось не всем.

– Очень большие объёмы вырубались практически бесконтрольно, – рассказывают госинспекторы. – Не знаю, как по другим лесхозам, а в Куйтунском творилось страшное. Рубили прямо за огородами, в деревнях. На дома деревья падали.

– Значит, и рубили деревенские?

– И деревенские, и городские: из Тулуна, Зимы, Иркутска. Кто добрался до леса с пилой, тот и валил. Были и организованные бригады. Те вырубали лес огромными площадями. Но в основном так: частники из деревень, из райцентра, из ближних городов приезжали со своей техникой. Заскочат, 100 – 200 кубов свалят, загрузят, увезут. После них – одни вершины. Мы физически за ними не успевали.

– Но кроме вас ещё и милиция есть…

– Конечно. И милиция должна подключаться, и администрация местная, и население – все видят, что творится. Не слепые же. Однако реальной поддержки никакой, ни от кого. В основном так, со стороны наблюдают.

– Вы же предполагаете, кто мог поджечь. Наверное, мстит вам кто-то за составленные акты, протоколы о лесонарушениях, которые вы в милицию передали. Может, в тюрьму с вашей помощью посадили кого-то…

– Да как можно предположить, если в этом году в милицию уже, наверное, больше 60 дел передано. Как определить, кто из шестидесяти? Нас поджигают, потому что мы не даём эту вывозку воровскую делать. А на ней наживаются многие. Значит, мы мешаем не только порубщикам. Мы всем мешаем.

Моё упоминание о тюрьме за лесонарушения вызвало у собеседников скептическую улыбку. Они считают эту меру наказания, прописанную в законе, чисто теоретической, вписанной скорее для острастки, чем для реального исполнения.

– Уголовные дела по самовольным рубкам возбуждаются обычно без лица, – объясняют они мне прописную, на их взгляд, истину.

– То есть?

– То есть, когда милиция приезжает на нелегальную деляну, нарушители уже разбежались, а установить их личности следствие то ли не может, то ли не хочет. Вот и мусолится уголовное дело «без лица» и без всякой перспективы наказать виновных.

Дела «с лицами» тоже бывают. Иногда лесники собственными силами задерживают и доставляют в милицию и порубщиков, и бензопилы, и даже технику. А потом, через несколько дней или недель, вновь задерживают ту же самую технику на тех же или других нелегальных делянах.

На мой вопрос, стала ли система государственной охраны леса после реорганизации лесхозов более эффективной, Вадим Серков отвечает не сразу. Долго молчит, думает, аккуратно объезжая по скользкой, грязной лесной дороге торчащие сбоку макушки поваленных сосен с густо-зелёной хвоей.

– Это территория бывшего областного межхозяйственного лесхоза, – кивает он на хвойные завалы за окном машины. – В прошлые годы здесь привыкли рубить безнаказанно. Материалы на эти вырубки уже в милиции, но результат нам пока не известен. Не может такого быть, чтобы милиция совсем уж не могла никого найти. Работники лесничества, они по закону не могут привлечь нарушителей к уголовной ответственности. Бывает, что порубщиков даже за руку приводим в милицию, но в суде выясняется, что у них не было умысла...

– Я слышал про преступление «без лица», а что значит «не было умысла»?

– Так они объясняют, что их какой-то Вася или Ваня нанял и сказал, что все документы у него в порядке. Они поверили обманщику и рубили без всякого плохого умысла. Фамилию васи-ванину и где он находится, они, конечно же, не знают, потому что расчёт получали прямо на лесосеке. Суд им верит и отпускает. Только васю-ваню, главного преступника, никто найти не может.

…В ОВД по Куйтунскому району я приехал без предупреждения и нужных людей на месте не застал, поэтому предметного разговора не получилось, но не по вине милиционеров. Надеюсь, что он состоится в будущем. А вот младший советник юстиции, заместитель прокурора района Ольга Шульгина, в кабинет которой я вошёл буквально за несколько минут до начала совещания у прокурора района, посчитала нужным даже задержаться, чтобы выразить свою личную позицию и отношение районной прокуратуры к поджогам, совершённым, как считают многие, включая пострадавших, для устрашения инспекторов.

– Я лично думаю, что это однозначно связано с активизацией работы лесничества по выявлению незаконных порубок, с профессиональной деятельностью государственных лесных инспекторов, – уверенно говорит она. – Имущество Пушмина, Лазарева и Серкова поджигали после выявления серьёзных лесонарушений, это подталкивает к определённым выводам.

– Ольга Георгиевна, сегодня ситуация складывается так, что, защищая леса, государственная лесная охрана сама оказалась не защищённой со стороны своего государства. В опасности находятся не только инспекторы, но и их семьи, включая маленьких детей…

– Это наша обязанность – их защищать. Надо ужесточать борьбу с лесной преступностью, бросить все силы и средства нашего РОВД, чтобы раскрывать эти преступления. Я считаю, что это не просто обязанность, это дело чести – защитить лесных инспекторов. На рабочей группе мы уже обсуждали этот вопрос. Он будет находиться под нашим контролем.

Куйтунский район – не исключение. Такая ситуация сложилась в Иркутской области повсеместно. Так, по моим сведениям, в числе первых «чёрные лесорубы» подожгли усадьбу директора Баерского лесхоза (одного из самых благополучных предприятий Чунского района), депутата Чунсуой районной Думы Александра Петрова. Потом в Невоне Усть-Илимского района была подожжена автомашина участкового милиционера, активно помогавшего выявлять нелегальных порубщиков работникам Илимского лесхоза. Усадьбы лесничих горели в Осинском районе, в с. Горохово Иркутского района и, наверное, в других местах.

Что же касается обещанного выше прокурорского контроля, то он, как и предполагали пессимисты, не закончился ничем. А лесной контроль, по мере освоения лесохозяйственниками вступившего в силу нового Лесного кодекса, существенно изменился. Оказалось, что привычного, прямого патрулирования лесов для предотвращения и выявления незаконных рубок, которым государственные лесные инспекторы продолжали «по инерции» активно заниматься и после вступления в силу нового Лесного кодекса в 2007 году, от новых государственных лесохозяйственных структур закон больше не требует. Теперь их главная обязанность лесничеств – контроль использования леса, но не его охрана.

Чтобы залатать появившуюся прореху, ещё в 2005 году в Иркутской области была создана так называемая лесная милиция – специальный отдел в Главном управлении внутренних дел, занимающийся всем спектром преступлений в лесной отрасли. Одной из важнейших форм его работы стали рейды оперативных работников по лесным массивам, наиболее часто подвергающимся набегам «чёрных лесорубов». Их цель – взять нелегальных заготовителей древесины с поличным, «у пня», потому что в любом другом случае, в соответствии с действующим в современной России Уголовным кодексом, доказать факт незаконной вырубки и возбудить уголовное дело против самовольных порубщиков практически невозможно.

Эффект милицейской охраны лесов проявился не сразу. Оперативным работникам, выросшим, как правило, в городах и не являющимся специалистами в лесном хозяйстве, оказалось трудно, в отличие от лесников, выявить лесонарушения в большом количестве всевозможных видов официальных рубок, особенно из категории санитарных и рубок ухода. Ещё труднее было разобраться в бесконечно меняющих форму документах, разрешающих рубки, которые пришли на смену единому и давно привычному лесорубочному билету, существовавшему до начала глобальной реорганизации лесного хозяйства России. Но, в конце концов, разобрались, научились, накопили опыт.

Только по официальным данным, за 10 месяцев 2008 г. сотрудниками отдела по предупреждению и выявлению преступлений в лесной отрасли ОВД области выявлено 895 преступлений, связанных с незаконным оборотом леса и лесоматериалов. Сотрудниками отдела с мест происшествий задержано и передано в органы следствия и дознания более 3700 кубометров незаконно заготовленной древесины, 470 бензопил и 231 единица техники. Это много. Это доказывает, что лесная милиция работает эффективно. Но, обращаю внимание, в официальной справке, из которой взяты эти цифры, речь идёт не обо всех совершённых, а только о выявленных преступлениях.

Достоверного числа совершаемых лесных преступлений ни в нашей области, ни в России в целом никто не знает. Их, думаю, во много раз, а может, и на несколько порядков больше, чем утверждает официальная статистика.

обе стороны лесной дороги вместо леса на многие километры тянутся вырубленные пустоши с торчащими пиками переломанного тонкомера и нескончаемые горы порубочных остатков – чёрных, оранжевых и совсем свежих, не потерявших зелёный цвет сосновой хвои. Это видимый результат давней и недавней работы «чёрных» лесорубов. За несколько лет они умудрились на несколько веков вывести из оборота огромные и самые легкодоступные лесные пространства: серьёзный и дисциплинированный лесозаготовитель на расстроенные лесосеки не пойдёт. Захламлённые порубочными остатками территории обречены на бесконечные пожары и неизбежную смену древесных пород.

 

3.3. ОПЯТЬ ГОРИМ…

 

Где много людей, там много пожаров.

Не всякий турист способен разжечь костер одной спичкой. Но многим удается спалить сотни, а иногда и тысячи гектаров лесов одним только непотушенным костром и даже бездумно отброшенным в сторону окурком.

В погожий весенний день с патрульного самолета Иркутской базы авиационной охраны лесов видны тонкие струйки дыма, поднимающиеся над кронами деревьев. Это костры. Их в обозримом пространстве десятки. В выходные дни – даже сотни! Костры в сухом весеннем лесу с большим удовольствием разжигают и любители пикников, и сборщики весенне-летних дикоросов, и браконьеры, и дачники. Но вот потушить их перед возвращением в город догадываются не все. А потому к утру следующего дня, если ночь прошла без хорошего дождя или снега, летчики-наблюдатели (летнабы) неизбежно регистрируют новые и новые очаги огня. Сибирский лес могуч и силен. Он обладает громадной энергией самовосстановления, может выдержать любые природные напасти, противостоять всему и всем, кроме... человека. Кроме равнодушного человека.

Неизбежные летние лесные пожары люди часто называют стихией. Думаю – для самооправдания. Стихийными можно назвать беды и катаклизмы, которые происходят помимо воли людей, которые человек не в состоянии отменить своей волей. Это природные наводнения и оползни, землетрясения, цунами… А пожары, как утверждают многие статьи, доклады и брошюры, в 80 случаях из ста происходят по вине человека. Впрочем, в начале века нам с Константином Галкиным, который тогда возглавлял один из отделов Управления лесами Иркутской области, эта цифра показалась заниженной. Вооружившись годовыми «пожарными» отчётами за последнее десятилетие, посчитали. Человеческая вина зашкалила за 90 процентов.

Леса, кроме любителей пикников, сборщиков дикоросов и браконьеров, поджигают ещё и фермеры, и крупные сельскохозяйственные предприятия, чтобы «очистить» от сухой прошлогодней травы сенокосы и пастбища. Поджигают бригады рабочих, обслуживающие железные и автомобильные дороги, поджигающие сухую траву и мусор в в придорожных кюветах «чтобы было чисто». Иногда виновниками лесных пожаров становятся официальные лесозаготовители и часто – «чёрные лесорубы». А ещё леса вспыхивают вдоль автотрасс, потому что российские водители не могут избавиться от привычки выбрасывать непотушенный окурок в окно, чтобы не засорять пепельницу… Список может быть очень длинным.

А вот природных причин лесных пожаров я сумел вспомнить только три: гроза, извержение вулкана и падение метеорита. Но действующих вулканов в Сибири нет. Метеориты – редчайшая экзотика. Хотя – было! При падении знаменитого тунгусского метеорита тайги у нас выгорело немало. В любом случае, эти причины скорее исключения из правил. А главное правило представляет собой аксиому: «Чтобы загорелся лес, надо, чтобы кто-то чиркнул спичкой».

Подавляющее большинство пожаров возникает, конечно же, не по злому умыслу (хотя и такое случается), а по массовой человеческой халатности, по недоумию, по лени. Природные факторы – жара, засуха и ветры, на которые бесконечно ссылались федеральные чиновники летом 2010 года, объясняя причины катастрофических лесных пожаров в европейской части России, только усиливают беды, рождённые неразумной деятельностью человека. Мы уже рассказывали, что профессиональные лесоводы (не по должности, а по реальным знаниям и опыту) прогнозировали огненный шквал ещё на стадии передачи федеральной лесной службы в подчинение непрофильным министерствам и ликвидации лесной охраны.

– Давайте считать, – предлагал мне пенсионер Василий Кирсантович Кустов, посвятивший свою жизнь лесному хозяйству. – Хоть и трудно, но поверим, что по вине человека возникает не 98, а только 80 процентов всех лесных пожаров. В пожароопасный сезон 1969 года, после которого я был назначен заведующим отделом охраны и защиты леса областного управления лесного хозяйства, в одном только Катангском районе было зарегистрировано 77 пожаров. Огнем было повреждено и частично уничтожено 270 тысяч (тысяч!) гектаров леса. Следуя официальной статистике, на стихию можно списать только 15 пожаров. Теперь подумаем, сколько бы леса могло быть спасено дополнительно, если бы вся техника и вся лесная охрана, распылённая по 77 пожарам, была сконцентрирована на пятнадцати? И сколько было бы сэкономлено живых (как теперь говорят) денег?

Население уже почти забыло, что когда-то (не так уж и давно) было в России свое Министерство лесного хозяйства. Но оно, заботясь о живом лесе, видимо, мешало бесконтрольно заготавливать древесину частному бизнесу, поэтому было преобразовано вначале в Федеральную службу лесного хозяйства, а с мая 2000 года и вовсе стало агентством – структурой, по определению оказывающей услуги всевозможным потребителям.

Сохранив солидно-красивое сокращённое название, «Рослесхоз» прежде всего «растерял» квалифицированных специалистов лесного хозяйства, заменив их на федеральном уровне типичными чиновниками. В соответствии с новым Лесным кодексом ликвидировал лесную охрану, главную силу в заблаговременной подготовке к пожароопасным периодам и в оперативной (пока огонь не охватил большие площади) борьбе с лесными пожарами. В сложившихся условиях огненная катастрофа десятого года – закономерный итог. Мы шли к ней целенаправленно и получили прогнозируемый результат в первое же жаркое и сухое лето после непродуманной и грубой реорганизации лесного хозяйства страны в угоду лесопромышленникам.

Вспомним, что с развитием авиации Россия, и в первую очередь таёжно-горная Сибирь с её необъятными лесными просторами и отсутствием дорог, получила ещё и специальную авиапожарную службу. В Иркутске была создана одна из крупнейших в СССР база авиационной охраны лесов для исполнения двуединой задачи: раннее обнаружение возникающих в лесах очагов огня и оперативное информирование о координатах начинающегося пожара наземной лесной охраны. А если огонь обнаруживался в труднодоступной местности, производилась высадка собственного парашютно-пожарного десанта, находившегося на борту патрульного самолёта или вертолёта. Замечу, что даже во время Великой Отечественной войны страна находила деньги и самолёты для продолжения патрулирования сибирских и дальневосточных лесов, сохраняла в глубочайшем тылу «под бронью» минимально-необходимое количество квалифицированных лётчиков наблюдателей и пожарных-десантников.

Стабильность авиапожарной службы России покачнулась в девяностые годы прошлого века, а наибольшие потрясения, продолжающиеся до сих пор, начались с приходом ХХ1 века. Вот как это было.

Февраль 2002 года выдался в Иркутске на удивление тёплым. Плюсовые температуры, ручьи, быстрый сход снега и ранние проталины на южных склонах сопок радовали многих, только не наземных и воздушных лесных спасателей. Как выразился с горькой иронией один мой знакомый летнаб, "от тепла и яркого солнца у нас глаза слезятся". Не удивительно: раннее тепло часто означает и ранний приход в наши леса главной беды – пожаров.

Помню, что в том феврале на каком-то большом московском совещании государство вновь объявило лесхозы и специализированные региональные авиабазы основными защитниками российских лесов от неизбежных пожаров. Объявить-то объявило, но достойно содержать лесных спасателей не пообещало. Официальные оклады в лесхозах, в этих стопроцентно государственных предприятиях, в то время были такими, что ни один лесник не признавался, сколько ему платит страна: стыдно мужчине зарабатывать столько. А потому многие из них даже и в ущерб прописанным "бюджетным" обязанностям, старались приработать в родном лесхозе "по нарядам", исполняя дополнительные работы, не связанные с прямыми профессиональными обязанностями. Приработок лесникам выплачивался не из государственных, а из так называемых "собственных" средств, которые лесхоз сумел заработать самостоятельно. Но и из «собственных» сумм на зарплаты и премии тратилась мелочь, потому что почти всё направлялось на подготовку к очередному пожароопасному периоду.

Но если лесхозы могли ещё хоть что-то заработать и пустить заработанное на спасение живого леса, то авиабазы, без услуг которых эффективность защиты сибирских лесов от пожаров снижается, быть может, на порядки, располагают одним-единственным источником финансирования – это федеральный бюджет. Его-то и решило государство в очередной раз сэкономить на судьбе российского леса.

Николай Любуцин, руководивший в то время Иркутской базой авиационной охраны лесов, при встрече молча протянул мне телеграмму из Москвы, из Центральной авиабазы.

"Приказом министра природных ресурсов ... утверждено финансирование авиалесоохраны на 2002 год в размере 400 миллионов рублей ... В связи с этим Центральная база авиационной охраны лесов вынуждена принять следующие меры: полностью отказаться от ремонта воздушных судов, от ремонта зданий и сооружений, от метеорологического обслуживания, от повышения квалификации и подготовки кадров летчиков- наблюдателей. Значительно сократить расходы на связь, сократить численность парашютно-десантной службы на 60 процентов, численность руководителей, специалистов, водителей – на 25 процентов. Прошу о принимаемых мерах проинформировать руководство департамента природных ресурсов, комитета природных ресурсов, региональную администрацию...".

– Что такое 400 миллионов рублей для службы авиационной охраны лесов России? – спросил я у Любуцина.

– Для некоторых авиабаз это смерть, – отвечает. – Существует минимум, после которого существование такой службы становится бессмысленным. Никакой энтузиазм коллектива уже не поможет обеспечить эффективную защиту леса. Расчеты показали: для того, чтобы только сохранить объемы работ, выполненные российской авиалесоохраной в прошлом году (а сделано было явно меньше необходимого, потому и полыхал в 2001 году Хабаровский край до поздней осени), необходим минимум – 650 миллионов рублей. Но хабаровский урок правительству не пошёл впрок. Потому и появилась в приказе Минприроды эта нелепая, неизвестно откуда взятая цифра.

В отличие от Хабаровска, для нашей тайги лето 2001 года было относительно благополучным: то погода помогала с пожаром справиться, то организационная мудрость некоторых руководителей лесхозов, то героизм парашютистов-пожарных, прыгающих в пекло из-под облаков за 2400 рублей в месяц.

– А что будет нынче? – спрашиваю Любуцина. – Что произойдет, если и без того бесконечно сокращенный коллектив пожарных-десантников придется сокращать еще более чем в два раза, как предлагает Москва?

– Надеюсь, что найдется в правительстве кто-нибудь мудрый и не допустит этого. Взрослые иркутяне легко вспомнят не одно лето, когда на небе вместо солнца неделями висел оранжевый блин. Были годы, когда на Лене из-за дыма судоходство останавливалось. Я помню, как в Ербогачен самолетами кислородные баллоны возили, потому что там людям дышать нечем было...

Запомнилось растерянное лицо Любуцина. Он вертел в руках московскую телеграмму, в которой красным маркером выделена цифра «60%». Ее содержание он знает наизусть, но вновь вслух перечитывает и, похоже, не верит в реальность написанного.

– В предперестроечные годы численность нашей парашютно-десантной службы достигала 900 человек, – вспоминает Николай Николаевич. – Если позволяла пожарная обстановка здесь, мы мотались в командировках не только по соседним сибирским и дальневосточным регионам, но и за Урал летали. Иркутских десантников, благодаря их высокой квалификации, знали во всех лесных регионах Советского Союза. Мы налетывали за пожароопасный сезон до 12 тысяч часов! А в прошлом году, в соответствии с выделенными средствами, смогли налетать чуть больше двух с половиной тысяч, хотя потребность… Любое загорание леса, не обнаруженное и не потушенное вовремя, уже через сутки может превратиться в такой пожар, с которым и всем миром справиться не получится. Эвакуация людей из лесных поселков, окруженных огнем, – это мы уже проходили. Если в прошлом, позапрошлом году нам в иркутских лесах помогали погода и счастливые случайности, то это не значит, что везение будет бесконечным. В правительстве должны это понимать...

За годы, прошедшие после приведённого разговора, наземная лесная охрана, как известно, была ликвидирована с помощью нового лесного кодекса в целях экономии бюджетных средств. Многие региональные авиабазы, как и предсказывал Н. Любуцин, тоже приказали долго жить. Поэтому летом 2010 года, когда вспыхнули европейские леса России, тушить страну оказалось некому. Вот и разгорелись они до масштабов национальной катастрофы. Погода, на которую ссылались чиновники, только усилила её, но не явилась причиной.

Не знаю, чьими усилиями или каким чудом, но Иркутская база авиационной охраны лесов хоть и в усечённом состоянии, но выжила, будучи присоединённой к Агентству лесного хозяйства Иркутской области. И даже профессионалов десантников сохранить умудрилась. При спасении людей и лесов в Нижегородской и Московской областях, на помощь которым были отправлены наши десантники, выяснилось, что останавливать самые страшные верховые пожары встречными палами в России уже не умеет почти никто, кроме иркутян.

Первое десятилетие нового века для иркутских лесов можно было бы назвать относительно благополучным, если бы не дымное лето 2003 года, самое страшное за много десятилетий. В начале августа, когда с помощью долгожданных обложных дождей небо над областью наконец-то очистилось от бесконечного дыма, я встретился с Игорем Астафьевым, заместителем руководителя Иркутской авиабазы. Спросил, как он оценивает уходящее лето со своих профессиональных позиций.

– Оно аномальное! – не задумываясь, ответил Астафьев. – Не помню ничего подобного. 1996 год считается чрезвычайным по количеству лесных пожаров. Мы его давно превзошли и вплотную приблизились к результатам 1990 года, который вошел в историю области как экстремальный. Но и тогда пожарный пик держался один месяц. А нынче наши леса горели три месяца практически беспрерывно. Бывало, что в один день полыхало до 250 пожаров!

– Я помню множество командировок наших десантников в другие регионы России на помощь в тушении лесных пожаров. А нынче мы вынуждены были сами обратиться за помощью...

– Да. В разное время нам помогали коллеги из Петрозаводска, Архангельска, Нижнего Новгорода, Перми, Сыктывкара, Томска, Тюмени, Красноярска, Благовещенска... Такого не было никогда. Но несчастных случаев, связанных со смертельным исходом или увечьем, мы избежали как в своём коллективе, так и среди местных жителей. Думаю, что благодаря профессионализму наших десантников. Руководить их действиями из конторы, из кабинета чиновника невозможно. Все решения на месте они принимают автономно, самостоятельно. И, как показал анализ, не ошиблись ни разу…

Сообщения о пожарах 2003 года в «Восточно-Сибирской правде» походили на фронтовые сводки.

26 апреля. Не было у нас еще ни одной грозы, на которую можно было бы свалить вину за горящий лес. Десятки пожаров, как уже потушенных, так и продолжающих уничтожать среду нашего обитания, вспыхнули исключительно по вине людей. Нам некого винить в том, что пожаров так много. За один только минувший четверг было полностью ликвидировано 19 и локализовано еще 16 пожаров. Вчера утром в лесах области продолжали бороться с огнем в общей сложности 374 человека, в распоряжении которых находится более 60 единиц наземной техники: трактора, бульдозеры, автомашины.

21 мая. За один только понедельник прирост горящих лесов в области составил более 1600 гектаров... По оперативной сводке Иркутской базы авиационной охраны лесов, в течение понедельника лесным пожарным удалось ликвидировать 35 и остановить распространение 56 лесных пожаров. В этот же день было обнаружено 73 новых загорания тайги.

05 июня, Всемирный день охраны окружающей среды. Официальные лица поздравят население и "зеленую общественность", пожелают им "дальнейших успехов в деле сохранения...". И происходить все это будет под неслышный в городах и высоких кабинетах треск огня, пожирающего сотни тысяч гектаров пригородных лесов и таежной глухомани в нашей области. С начала нынешнего пожароопасного сезона на территории области, в лесах всех ведомств, зарегистрировано уже 2112 пожаров, возникших, за крохотным, может быть, исключением, по вине того самого населения, которое сегодня принимает официальные поздравления. Огнем в общей сложности повреждено и частично уничтожено почти 55 тысяч гектаров лесов.

07 июня. Руководитель пресс-службы Главного управления ГО и ЧС по Иркутской области П. Лошаков сказал, что вечером в четверг, примерно в 19 часов 30 минут, по данным авиаразведки Иркутской базы авиационной охраны лесов, лесной пожар вслед за ветром изменил направление и движется в сторону села Малое Голоустное. Был создан оперативный штаб по тушению этого пожара. На тушение пожара мобилизовано и отправлено местное население М. Голоустного. Тем не менее около 1 часа 50 минут ночи пожар, перешедший в верховой в связи с усилением ветра, достиг брошенного хутора Солнцепечное. Так сгорела полевая база Института географии СО РАН, еле-еле спаслись научные сотрудники.

10 июня. Более 1800 человек вели в минувшее воскресенье борьбу с огнем в лесах на территории нашей области. 31 пожар удалось ликвидировать. 97 продолжают гореть из числа обнаруженных ранее. Догорают 44 локализованных пожара. И в это же самое воскресенье обнаружено 55 новых очагов огня, возникших по вине сборщиков черемши и папоротника, по вине браконьеров, толпами хлынувших "на леща", а кое-где, возможно, и по чьему-то злому умыслу. В итоге, по оперативной сводке, ко вчерашнему утру только в лесах МПР, без учета сельских, военных и прочих лесов, действовало 196 пожаров на площади почти 30 тысяч гектаров. Продолжает гореть большой голоустненский пожар, угрожавший два-три дня назад поселкам Малое Голоустное и Нижний Кочергат. Огненной гидрой с десятками "щупалец" он расползается по Прибайкалью. Пожар бесконечно меняет направление, делится, размножается, затаивается в гнилых пнях в ожидании ветерка, чтобы, будучи задавленным и затоптанным, внезапно возродиться вновь. Линия опашки огненных кромок "гидры" насчитывает уже сотни километров.

11 июня. 41 пожар был ликвидирован лесными спасателями в минувший понедельник на территории области. Остановлено разрастание еще пятидесяти одного, но полностью они не потушены и продолжают догорать на ограниченной площади под контролем лесной охраны и пожарных десантников. Продолжалась борьба с огнем еще в 146 местах.

По оперативной сводке Иркутской базы авиационной охраны лесов, к утру вчерашнего дня в лесах всех ведомств горело в общей сложности 223 пожара на площади около 30 тысяч гектаров. Это без учета Усть-Ордынского Бурятского автономного округа.

13 июня. Телефонная линия, связывающая село Малое Голоустное в Иркутском районе, Иркутск – Малое Голоустное, сгорела вместе с лесом несколько дней назад. Связи нет.

14 июня. По оперативным данным Иркутской базы авиационной охраны лесов, ко вчерашнему утру на территории области насчитывалось 185 пожаров. Суммарная площадь, охваченная огнем, превышала 35,6 тысячи гектаров. Борьбу с огнем ведут почти две с половиной тысячи человек. В их числе более 300 пожарных-десантников, более 1200 работников лесной охраны, а также рабочие различных предприятий, привлеченные к тушению огня в связи с экстремальной ситуацией. Пожарные бригады усилены гусеничной и колесной наземной техникой. В лесу находятся 88 бульдозеров, 103 трактора. 255 автомашин используется для доставки воды и переброски пожарных бригад с одних пожаров на другие.

Всего в тот страшный год только на лесных землях Иркутской области было зарегистрировано около трёх тысяч пожаров. Огнём было пройдено почти 200 тысяч гектаров лесов. Но тогда ещё существовала государственная лесная охрана. И база авиационной охраны лесов сохраняла приличную силу. Было кому тушить пожары. И было достаточно опытных лесных пожарных, способных организовать грамотную, эффективную работу с мобилизованным на борьбу с огнём местным населением. Поэтому не погибли люди. Не сгорело ни одного населённого пункта, за исключением хутора Солнцепёчное. Сегодня условия совсем другие.

Лесхозы, преобразованные в автономные учреждения, «аушки», по своей новой сути больше не являются лесоохранными предприятиями. Это коммерческие структуры, зарабатывающие деньги на оказании различных лесных услуг государству и частным лесопользователям. Они, конечно же, будут выполнять всевозможные пожарно-профилактические мероприятия. Будут тушить лесные пожары. Но теперь уже не по долгу службы, не по чувству своего высокого государственного предназначения, как было более двухсот лет в государстве российском, а… по контракту. И если большинство бывших лесников старшего и даже среднего возраста по инерции всё ещё продолжают считать себя в душе людьми государевыми, а борьбу с лесными пожарами воспринимают личным гражданским долгом, то от молодых работников «аушек», думаю, уже скоро можно будет услышать: «сколько денег, столько песен». Или даже циничное «утром деньги – вечером стулья», в ответ на призыв государства срочно тушить лес за околицей его родной деревни.

На большом мартовском совещании по вопросам подготовки к пожароопасному периоду 2011 года, организованном правительством Иркутской области, много говорилось о том, что в новых условиях едва ли не главной силой, защищающей леса от их уничтожения огнём, должны стать арендаторы лесных участков, подавляющее большинство из которых являются заготовителями древесины. Теоретически всё, вроде, верно: вы лес арендуете, вы на использовании леса зарабатываете, вы его и защищайте от уничтожения огнём. Но теория и практика часто не совпадают.

В уставах всех лесопользовательских, коммерческих структур нет высоких слов про Родину, про обеспечение экологической безопасности страны и сохранение среды обитания. Там записано, что созданы они для извлечения максимальной прибыли. Лишний «деревянный» рубль в личном кармане – главная цель и сверхзадача современного бизнеса. Так зачем же заранее вкладывать деньги в предотвращение беды, которая, может быть, ещё и не придёт? После 2003 года пожарная ситуация в лесах Иркутской области вот уже семь лет остаётся относительно спокойной. А вдруг лето опять выдастся не очень сухим и не очень жарким?! А вдруг повезёт, и огонь опять обойдёт стороной арендованные площади? Тогда миллионы, потраченные на профилактику лесных пожаров, окажутся просто так в грязь закопанными?!

Добровольно, без жёсткого понуждения государством, немногие бизнесмены, ослеплённые списками «Форбса», захотят тратить деньги на предотвращение беды, которой в этот раз можеn и не случится. На совещании обращалось внимание, что многие арендаторы даже арендную плату государству стараются не платить так долго, как это только возможно, потому что чем дольше находятся деньги в собственном кармане, тем их хозяину выгоднее.

А в Иркутской базе авиационной охраны лесов, сменившей статус с федерального на региональный, вместо бывших в доперестроечное время 800-900 осталось только 220 пожарных десантников. Не потому, что этого достаточно для нашего лесного региона, а потому, что на большее число профессиональных спасателей леса не хватает денег, выделенных государством. И многотысячного отряда лесников – самых опытных и умелых лесных пожарных, в России тоже больше не существует. Даже леса, деревни и люди, сгоревшие летом 2010 года в европейской части России, не помогли лесной державе почувствовать, что «жареный петух» уже подкрался. Вот он, рядышком, за спиной. Дышит жаром чуть пониже поясницы...