Новости

Топонимы Качугского района

Вы здесь

Версия для печатиSend by emailСохранить в PDF

Оглавление

Кипящий тысячелетиями кочевнический котел Центральной Азии разливался не только по столбовой степной дороге от Тихого океана до Атлантического. Людская лава номадов выплескивалась и на север и на  юг. Китайцы строили защитные стены, палеосибирские племена сдвигались на суровый Север, тесня и смешиваясь друг с другом, теряя прежние и усваивая новые способы жизни.

Сначала палеоазиаты, потом угры, самодийцы… Уже монголы подвинули из Забайкалья и южных склонов Саян тюрские племена  гулигань и дубо, предков якутов и тувинцев. Русские,придя на Енисей и Ангару, еще застали уползающее охвостье селькупских и кетских родов,что хорошо видно в исследованиях и  на картах Бориса Осиповича Долгих[1].

Похоже, что Березовый хребет, разделяющий водотоки Ангары и Лены, и Приморский хребет, прикрывающий пути на Байкал и с Байкала, оберегал местных насельников от частых внешних вторжений. Да и кусок земли для кочевников не был лакомым, пастбищ мало, снегу много, морозы лютые. Помню, зимой 1968–1969 годов лопнул на дворе спиртовый  термометр. Значит за 60 прижало. А вот охотникам и рыболовам – приволье. Верхоленский егерь Лаврентий Васильевич  Пуляевский, сгоняв жену в амбар сначала за малосольными хариусами, а потом за малосольными ленками, говорил за столом: « У нас тут, паря, шибко зверисто». То ли было когда–то.

Топонимы Качугского района (географические названия рек, гор, урочищ и селений) имеют в основном тюркские, эвенкийские и бурятские корни. Русские  имена касаются поселений и сельхозугодий. Кое–где это общее именное покрывало «прокалывают» субстраты палеосибирского и индоевропейского происхождения.

Мы зайдем в район с юго–западного угла по кудинской (сватовой или святой) долине, по которой и заходили многие первопоселенцы, спасаясь от притеснений тюркских, киргизских, уйгурских каганов, монгольских ханов или  джунгарских  контайшей. Нас встретят река Манзурка, села Аргун, Карлук, Копцыгай. Наш известный топонимист Матвей Николаевич Мельхеев легко выводил их значения из бурятского языка.[2] Но возникают вопросы. Баян–Журхэн (Манзурка) – богатое сердце – красивое название для улуса. Но почему река Унгура меняет свое название в этих местах, становится Манзуркой?           

Чаще всего это бывало, когда менялась населяющая местность народность. Наши догадки поддерживает утверждение  «сибирского Карамзина» Петра Андреевича Словцова, автора «Исторического обозрения Сибири»: «Заявляю, что и в Сибири есть клочок бурутов живущих в степи Кырме, недалеко от Манзурки в Иркутском уезде» (3). Бурутами (виновными в претеснениях) саянские данники называли енисейских кыргызов. Словцов, сотрудник М.М.Сперанского, директор первой Иркутской гимназии, располагал многими  летописными свидетельствами до нас не дошедшими.  Свою книгу он писал в начале XIX века, задолго до пожара, унесшего в  1879 году  губернские архивы.

За этими названиями кроется еще одна  трагическая страница сибирской истории. На рубеже XVI  и XVII веков маньчжуры захватили Китай, разгромили  Албазин, объявили своими данниками  «лесные народы» Саяно–Алтая, выдвинули аванпосты в Прибайкалье. Тогда река Унгура (с тюрских имя переводится, как пещера, «узкая долина», близки и монгольские значения) стала «маньчжурской рекой» – Манжаурях (урях на якутском «речка»),  а по берегам ее и вокруг расселились тюркские  и отюреченные динлинские роды некогда широкоизвестных племен и народностей: аргуны, кипчаки,карлуки, енисейские киргизы (буруты), тувинские и самодийские роды : маторы, чаптей, очы.(4) Самих   маньчжуров тут, похоже, и не было, с переселением расстарались помнящие родство с маньчжурами урянхаи или те же киргизы, которые подчинялись попеременно то Алтын–хану, то Джунгарии, то маньчжурской династии,  старались держать в повиновении своих кыштымов (данников). Откочевавшая в Забайкалье часть эхиритов по мере укрепления российской власти, вернулась на  свои «породные земли» и ассимилировала пришельцев. Где–то постарались и эвенки. Где–то русские. Теперь породнились все. А имена на карте Качугского района остались: Манзурка, Аргун, Карлук, Копцыгай, Чептыхой, Буреды, Очеуль.

Старики – буряты из Никилея , когда я спрашивал их о значении имени близлежащего села Харбатова, говорили: «Здесь когда–то чужой народ жил». Подобное имя мы встретим в Тункинск ой  долине, там есть и хребет Харибяты и одноименный улус. Это память о давно уже  обуряченной самодийской народности маторов (матов или батов, в тюрских и монгольских языках «М» и «Б» часто взаимозаменяемы). А «хари» –в зависимости от ситуации может значить в алтайской семье языков и «чужой», и «черный», и «бедный».

Конечно, некоторые мои версии уязвимы и требуют дополнительных доказательств. Тот же Копцыгай. В тюрских, алтайских, маньчжурском, монгольском, бурятском языках есть немало созвучных слов, имеющих значения «скала». «теснина», «ущелье». «утес». Эти качества отражаются на местности. Профессор Александра Васильевна Суперанская утверждает: «Если топонимист в ходе своего анализа добирается до географического слова  и оно соответствует местным условиям, задачу можно считать решенной».[5] Значит все? Наша первая версия опровергается? Не обязательно.

Та же Суперанская говорит в другом месте : «…старые топонимы хорошо вписываются в пейзаж, но могут быть генотопонимами»[6] (именами древних родов – Г.Б.). Качугский район – долговременная промежуточная остановка якутских племен на их пути с юга на Среднюю Лену. В их языке есть три близкозвучащих слова: «хаптагай» – плоский, пологий; «хапчагай» – расщелина, теснина;  «хапсагай» – проворный, ловкий, быстрый,  такое же имя носит вид национальной борьбы. И вот это последнее слово, кстати, наиболее близкое к нашему названию, содержит в себе человеческие характеристики, а может и родовые черты, кипчаки когда–то быстро и ловко завладели добрыми кусками Евразии, роднились с киевскими князьями и другими владетельными домами Европы.

В том, насколько плотно топоним «врастает» в местность, мы убедимся не раз. Вот Качуг. Мельхеев выводит название поселка из эвенкийского «кочо» – излучина, изгиб реки. И можно согласиться, хотя излучины Лены начнутся ниже бывшей деревни Макаровой, а на Север река повернет возле Картухая. Ближе и точнее якутское слово «хочо» – луг, равнина, долина. Все здешнее левобережье Лены представляет собой равнинную, когда–то луговую местность.

Уже в историческое время Качуг назывался  по–разному: Качикова деревня, Качуга. Это уже попытки русифицировать имена, втянуть в один ряд незнакомые названия.

Нельзя  забывать и о речке Качуг, маленькой, но своенравной, нередко подтапливающей дома жителей долины. По древним тропам вдоль нее лежали пути на озера Берикуль, на Абуру и Тутуру, на Лену, минуя Верхоленский острог. И здесь к месту придутся тюркизмы «кача» или «каша» – кочевье или тувинско–карагасское «кач» – бежать, убегать.Торчащее   как  шило из мешка окончание «уг», «юг» надо искать если не в палеосибирских топоформантах, то хотя бы в самодийских речных терминах. А есть еще алтайское слово «кожого», что означает приток, русло пересыхающей речки. Не будем забывать и о  том, что в хакасском языке есть слово «кичиг», что  обозначает «переправа, брод»; именно  в  этой местности  по межостровным мелям можно переправиться с берега на берег. Поскольку племена и народности сожительствовали или  сменяли друг друга здесь на протяжении тысячелетий, менялось и значение топонима, сохраняя дошедшее до нас звучание.

Имена этих деревень или бурятских улусов возле Качуга связывают с народной легендой. Дескать первыми пришли сюда три брата : малый голый, большой голый и косой голый. Отсюда и названия: Малые Голы, Большие Голы и Косогол. Иногда добавляют четвертого брата– босого и голого, чтобы объяснить название деревеньки Босогол. Такое явление ученые называют «народной этимологией», то есть объяснением значения не на основе  знания языка или истории, а просто по звуковому сходству. На самом  деле «гол» еще в общем тюрко–монгольском языке означало бассейн реки, низменность, долину. Имя Косогол возможно перенесено с прародины. А вот с  « четвертым братом» совсем другая песня. На эвенкийском языке это место называлось когда–то «босого» и означало – северный склон. В советское время деревушка приобрела более «теплое» название – Наран (по–бурятски – солнце). Так назывался и местный колхоз.

Вот еще пример народной этимологии. Когда казаки облюбовали на Ленском притоке место строительства нового острога, первыми их словами были: «Тут. Ура!». Так родилась Тутура. Изящно, красиво, но сомнительно. Я предложу другую гипотезу, тоже не претендующую на непогрешимость. Уходя от преследования, кочуя вверх по речке Качуг, очередная волна якутов достигает речки Абуры. «Абурал» по–якутски и значит спасение, избавление. Спустившись по этой реке, беглецы встречают соплеменников. Тигурях – река встречи, такое имя якуты первоначально дали Тутуре (и сейчас на крупномасштабной карте мы можем увидеть местность под названием Старая Тигуря). Но остроги и строились для того, чтобы держать в плену аманатов, гарантов своевременной сдачи ясака. И река приобретает имя Тутурях – река пленения, удержания, неволи. Мы не вышли за пределы языкового поля,не нарушили исторической канвы. И все же наша версия может в лучшем случае оказаться промежуточной, потому что река Абура несет в себе видимые древние гидроформанты «аб» и «ур», что , конечно же, первичнее нашего варианта и корень  «тут» в якутском языке полисемичен, и имя Тутуры может быть связано и со строительством того же острога и с вкуснейшей ленской рыбой – нельмой.Значит и наша версия обернется образчиком народной этимологии.

Как на тарелочке лежит деревня Малая Тарель в левобережном распадке Лены. Как тарелка, вмещает огромный калтус правой Иликты село Большая Тарель. Древнерусское «тарель» и означает современную посудину. Значит давно получили свои названия селения. Но ведь и до россиян здесь жили люди. Мы приподнимем «тарелку» и увидим тувинское слово «торел» – родственник или тофоларское – родня, или киргизское – сословие, порода.

Порой в самых простых , растиражированных географических названиях скрывается память далеких веков и народов. Вот село Корсуково – казалось бы все ясно: корсак, корсук – степная лисица. Лисы в этих местах водятся. Все? Ан нет.  В комментариях Макса Фасмера, автора «Этимологического словаря русского языка» встречаем, что «корсак – старое местное название казахов»[7]. Существует предание что качинцы пришли на Енисей с Иртыша, Тобола, после разгрома Кучума, а на Лену сдвинулись уже вместе с кыштымами  – тофаларскими родами Чептей и Очы и кетами – аринцами. Кара–сёок – чёрный род звали их. Кажется совсем русское имя у деревни Полосково. Но  вот загвоздка. Русская деревня называлась в основном по имени первопоселенца. Фамилии эти  сохранились и сегодня. А Полосковых нет. Похоже, что  и здесь мы столкнулись с киргизскими кыштымами, «пора сёок» – значит серая кость, низшее сословие, бедняки. От Полоскова до Корсукова кстати недалеко, а рядом деревушка Братско–Кудрино. Кудрино как и река Кудрей из бассейна  Куленги на сагайском наречии  хакасского языка обозначает «болото».

Какую тайну может хранить деревушка Кистенёво? Ведь именно так с якутского переводится ее название: «кистян» – тайна, сокрытое, спрятанное. Здесь рядом с деревней начинаются  «Заставляющие вздрогнуть скалы», Шишкинские писаницы, каменная многотысячелетняя летопись близких и далеких народов. На ее  страницах наш земляк  академик  Алексей Павлович Окладников увидел восточных драконов, глотающих солнце, иранскую упряжь на быстроногих скакунах, скандинавские лодки, уплывающие по реке времени. Приглядитесь, и вам откроются тайны.[8]

Река и дорога – едва ли не  синонимы для кочевых народов. Вот и Куленга , связывающая приангарские степи с  ленскими, была таким водотоком по которому кочевали, убегали и преследовали друг друга на протяжении тысячелетий  различные этнические группировки, оставляя на берегах поселения и имена. Река была богата рыбой, а тайга – зверем. Что ни жить!

Магдан – легко переводится с эвенкийского и означает «берег, терраса»;Гогон с бурятского может переводиться как «изюбриха» или  «полевой чеснок»; Эмыкшиново на якутском означает «старухино»; а Холучево – «свободное « (место); Тылкен с эвенкийского можно перевести как «половодье» , а рядом стоящий Зулман содержит в имени древнетюрские гидронимические корни.

Поскольку тувинские роды Чептей и Очы перекочевали на верхнюю Лену по Куленге, они вполне могли оставить здесь свои следы. Общеизвестно поклонение этих горных людей пещерам. Пещера по–тувински – «куй», по тофаларски, примерно, – «гуй». Если попытаться «отшелушить» привнесенные веками и народами изменения, учесть общечеловеческую тенденцию к упрощению звучания слова, можно предположить, что Утулугуй – это «вход в большую пещеру», Черногуй – «скала с пещерой», а Ихинигуй – «двойная пещера». Последнее имя можно перевести и с эвенкийского, как «горный перевал», «седловина» и это значение  тоже  впишется в пейзаж. Возможно с тофаларского переводится  и бывшая уже деревня Хутерган («Хариус») на реке Тальме. Целыми рунами когда–то скапливалась эта рыба по ямам на мелеющей летом Тальме.

Обидное название носит летник Тунгусский Хахай. Это свидетельство нелицеприятных межэтнических отношений, бытовавших всегда и неизжитых сегодня. Эллины называли соседей варварами, христиане – погаными, тувинцы своих обидчиков киргизов бурутами (виновными).

«Свинская свинья» – звучит название, если принять во внимание тюрское имя эвенков плюс бурятское слово «гахай» – свинья.

Ближе к Верхоленску пошли русские селения: Житова, Шеметова,Белоусово, Хабардина, Алексеевка, Челпанова, Толмачева. Хотя надо помнить, что многие первые насельники из России – казаки, промышленники, крестьяне и гулящие люди не имели еще фамилий, прозвищами обходились. Как соратники Ермака Никита Пан, Матвей  Мещеряк, Иван Гроза да Богдан Брязга. И фамилии новоселам приносили  реалии местности, черты характера или социальное положение . Челпан на эвенкийском «береза», Чемякин – значит Горностаев, Шеметов мог поселиться на месте какого–то крепостного сооружения, стены, например,а Хабардин – на месте бурятского весеннего стойбища. Разумеется, это только мои версии, есть и другие переводы, другие предположения и предпочтения.

Вот Толмачево – это понятно. Незаменимой фигурой при  освоении новых земель в каждом казачьем отряде или промышленной ватаге был переводчик. Толмачем мог быть и представитель коренной национальности и тот же гулящий человек освоивший язык и промышляющий здесь еще до прихода казачьих отрядов. Наверное, толмачу – татарину обязана своим именем река Илга (по – татарски «река»). Еще в начале ХУП века она носила название Инга ( на эвенкийском «камень, галька, песок».  Мартын Васильев зимовал на устье Инги–реки.

Очень интересен в топонимическом отношении Ангинский куст, когда–то самостоятельный район. Здесь последний оплот курыканской культуры – священная гора Манхай со стекающей с нее одноименной речкой. Эти горы с укреплением на вершинах рассыпаны в кудинской долине. Здесь последние пашни. Дальше тайга, потеря земледельческих навыков, письменности и сосновая  заболонь вместо хлеба. Сюда же, может быть  в час победы придет и станет именем горы и реки Субудай – чингисхановский полководец , покоривший полмира, по  преданию урянхаец, Самодийские, кетские, якутские, киргизские, алтайские и тувинские роды ассимилированы бурятами, эвенками, русскими  и только изредка из приглаженных временем, переосмысленных и приспособленных к новым реалиям  названий селений, рек и урочищ проглянет иноязычное имя. Вот Ацикак. С эвенкийского название можно перевести как ельник или пихтач. А можно увидеть и тюрские корни: «ащи, ачи» – горький, и  «хак» – лужа,  т.е. солончак. И оба  признака будут отвечать местности и неизвестно какое название старше. Или возьмем  Болото. Имя для деревушки незавидное, но возможное, и болотину найдем рядом. Но есть в эвенкийском языке созвучное слово, которое обозначает место осенёвки, осенней стоянки семьи и стада. Ангинское пастбищное приволье отразилось и в других названиях. Загулан, по–бурятски значит «летник». В казачьих росписях XVII века местность и река писались через «О». Онгко – на эвенкийском – пастбище. А имя Анга в данном случае касается устья реки. Слово это нужно отнести к проязыковому фонду, когда все люди были «одной нации», к первым  звукоподражательным словам, его  произнесет и зверь , открывающий пасть, и мы , широко открывающие рот  при лечении ангины. И в эвенкийском, и в бурятском,и в польском , и  в латинском корень будет одинаков.

Маленькой деревушке Тарай можно гордиться: сколько языков спорит об авторстве в ее названии. У тофаларов и бурят имя связано с хлебом, посевом,зерном, в якутском «тарай» – разбросанный; в тюрских «тара» – рассеяться, в монгольском – разбежаться. Я за вариант, связанный с пашней и хлебом. Потому что есть исторические справки. Первые русские, побывавшие в этих  местах свидетельствовали, что  здесь «У братских людей хлеб родится просо».

В своих первых топонимических заметках, опубликованных, кстати, в Качугской районной  газете «Ленская правда» около сорока лет назад, я выводил имя старинного села Бирюлька из бурятского языка, слово «барилга» в котором означает «строительство», а «баруулха» – «заставить кого–то строить». Думаю, что был не прав. Речное имя надо искать поближе к воде. Ставшие сегодня доступными крупномасштабные карты раскрывают  невдалеке целую россыпь  речек, носящих подобные названия.И переводятся они с якутского языка,  на котором «бурула» – значит журчать, «барыла» – обильный: «барылас»  – шумящий, а  «бурулуй» – образовывающий воронки. Одно из этих качеств в русифицированном виде и дало имя сначала речке, а потом и селу.

Наверное каждый  источник  живительной влаги имел когда–то одни значения – вода, река или озеро, – на языке народа, обитающего на берегах. Расширение жизненного пространства потребовало дополнительных характеристик, отличающих один водоток от другого. Мигрируя, люди переносили  имя  «своей»  реки в новую, неизведанную местность или прибавляли его к  неизвестному им названию. Зулхэ–мурэн называют буряты верхнюю Лену. Топонимисты переводят: «большая река». Но в Зулхэ «прячутся» еще два речных имени. Чул, джул – река в древнетюрских, возможно и индо–иранских корнях, «Хэ» – река на северокитайском (маньчжурском?)[9] «Хэ» – известный гидроформант в самодийских языках. Значит имя верхней Лены – река + река + река. Лингвистические изыски подкрепляются археологическими исследованиями, на берегах этой реки очень давно живут люди.

Но если на Лене всегда находился «информатор», который сообщал «новоселам» старое имя реки, то малым рекам было сложнее, они могли и «осиротеть», и поэтому носят имена, которые дали им сегодняшние или недавние насельники. Все реки Качугского района относятся к бассейну Лены, являются  согласно гидрологической терминологии ее притоками – первого, второго, третьего и т.д. порядков, и несут в своих именах приметы местности, полезную информацию о качестве воды, промысловых ресурсах, характере водотока

Какие же по нраву и особенностям реки собирает Лена?

Арбикта – от эвенкийского «арба» – мель , река с мелями.

Буруй – на якутском «буру» – быстрина, на эвенкийском – водоворот.

Бурмака – на эвенкийском «бурма» – островная.

Биракчан – на эвенкийском – ручей, лощина.

Горбиляк – на якутском «кирбилах» – зазубренный, зубчатый.

Куйтун – на бурятском значит «холодный». Возможно это характеристика не воды, а местности.

Киренга – на эвенкийском «кири», «кирин» – грязь, грязный.

Конкудей – эвенкийское слово «канки» – быстрина, шивера.

Мука – эвенкийское «мукан» – маловодная.

Намогон – с якутского «смирный, скромный, мирный»

Сикили – эвенкийское «сики» – мутная. Якутское «сигили» – характер, нрав.

Талай – эвенское «тал», эвенкийское «тала» – солонец.

Тальма – эвенкийское «талима» – солонцовая.

Туколонь – эвенкийское «тукалан» – отмель, песчаная коса, якутское «тугалан» – степь, безлесная пустошь.

Тыгдылан – эвенкийское «тыгдылэн» – бревно или мостки через речку или болото для перехода.

Турук – от якутского «турук» – порог на реке или эвенкийского «турук» – скалистая вершина.

Улун – на эвенкийском «улу» – обрыв, яр; «улун» – водопад, порог на реке.

Хамой – на якутском «хам» – тесно, порог; «хамо» – речной залив, курья, улово, старица.

Хухурмакит – на якутском «сухая протока», безрыбная.

Хурай – на бурятском «сухой»; «хур» – на эвенкийском – лес, горная тайга.

Хайлей, Хайликан – два притока Шоны, На якутском «халый» – выступать из берегов.

Чемборчан – якутское «чуомпэ»; эвенкийское «чумпу» – яма на дне реки.

Чавида – от эвенкийского «чави» – заболоченное место.

Вот как отразилась в речных названиях окружающая местность.

Алиллей – от якутского «алыы» – долина заросшая кустарником.

Бугарикта – на эвенкийском языке обозначает гарь, выгоревший лес. Отсюда наверное и название реки Ленский Боректей, приток Тальмы, и река Буаректай, приток Келоры. Гари вообще имели большое место в жизни эвенков. Здесь и пастбища, и стоянки, и охотничьи угодья. Понятие было многозначным. Скажем , река Джигдакан тоже носит имя гари, но небольшой. Также «гарь», но только с якутского будет переводиться  имена реки и деревни Курунгуй.

Иликта (Иголикта – в прошлом) – на эвенкийском  «красная смородина».

Джелокан – на эвенкийском – «каменистая».

Марикта – на эвенкийском «мара» – тундра. На эвенском «мар» – большая поляна.

Нуган – на тувинском «ногаа» – зелень, «ногаан» – зеленый.

Нотай – самодийское «ноты» – трава, травянистый.

Тактыкан – с эвенкийского «кедровник».

Хромовский ручей. Вода считается целебной. Многие путники, приезжающие в Качуг, останавливаются здесь, чтобы напиться, а то и с собой прихватить запас. Когда–то на ручье стояла мельница, крошащиеся от старости жернова и сейчас, наверное, можно увидеть на берегу. Называют даже фамилию владельца мельницы. Естественно, Хромов. Но это тоже «народная  этимология». На самом деле ручей носит название местности, «Хормой» по–бурятски – подошва горы. Оттуда и берет начало ручей.

Чалбус – на якутском «чалбах» – грязное, мокрое место, «чалбуг» – березняк.

Теперь – что говорят реки о своем богатстве.

Булгары – на бурятском языке «булга» – соболь.

Бугай – на эвенкийском «бугэ» – изюбрь; на бурятском «буга» – олень, марал.

Гоготой – на бурятском «изюбриная» река

Ирэкта – на эвенкийском ирэ – «дикий олень,  лось».

Ковылей – целых пять рек, притоки Тутуры, Келоры, Тонгоды, Хылдека и Туколони. В якутском языке созвучное слово обозначает понятие «ловить рыбу».

Неруджикан – на эвенкийском «неру», «неручан» – хариус.

Солонжакит – на якутском и  эвенкийском солонгдо – колонок, сибирский хорек.

Тышей – на якутском «тысы» – самка оленя, важенка

Хирхирей, приток Куленги, Хирхирурь, приток Лены – от бурятского «харкира» – журавль.

Эльмекта – на якутском «элбэх», на тувинском «элбек» – значит изобильный. В смысле богатый рыбой.

Наверное здесь к месту, раз мы заговорили о живности, будет предложить  расшифровки еще двух топонимов Качугского района.Выше Малой Тарели перед впадением Иликты над Леной возвышаются крутые обомшелые скалы. Девчонки – линотипистки , жительницы Большой Тарели  собрались на выходные домой. «Смородины у нас море» – говорили. Я и увязался с ними. Это сказать легко – пошли. От Качуга до Бирюльки доехали на автобусе. А потом  около 30 километров пешком. Туда–то налегке, а обратно – с полным горбовиком ягод. Спросил я девчат: «Как называют эти скалы?» «Макшиголы» – ответили они. А что обозначает слово, не знали. Теперь я могу сказать, что «мохсогол» – по якутски сокол–сапсан. Значит  соколиное место, гнездовье. А чувствуете, как народ – пользователь втягивает иноязычное слово  «в ряд». Они ведь недалеко: Малые Голы, Большие Голы. Пройдет время, и еще какой–нибудь «Машкин голый» добавиться к братьям, не помнящим родства.

Картухай. Лена огибает очередные скальные выходы и  поворачивает на север. «Кыырт» – по якутски ястреб, а «хая» – гора. На тувинском «картага» – тоже ястреб.

Не мне вам объяснять, что  значило добыть и поддержать огонь для древнего человека. Еще в прошлом веке охотник, отправляясь на промысел, подвешивал к поясу кремень, трут и кресало. И сейчас хранят их в зимовьях. Спички мало надежны, отсыреть могут. Да и для  изготовления орудий труда твердый камень нужен был. Точильный, впрочем, тоже. Вот и врезались в топонимы, легли на географические карты, передавались по наследству, имена мест, где можно найти эти камни. Одна из таких примет отличает речку Агнелю, приток Тутуры. Агэн по–эвенкийски «точильный камень». А имя реки Иринья в основе имеет другое эвенкийское слово «иринэ» – точило. Такое же значение на бурятском у реки Белеты, притока Иликты. Имя ручья Буркал  связано  с эвенкийским названием кварца, кремня. Как и речки Цикур – с бурятского.

Неминуемо в именах малых рек, ручьев отражаются приметы обитания народов, места поклонения, жертвенники, святилища. Река Иней, приток Куленги – место  былых эвенкийских кочевий содержит в себе эвенкийский корень «инэ»  – дневать и означает стоянку, дневку. Тут размещался и летник Иней. С бурятским словом «бууса» – стойбище, стоянка связывают и имя реки Обусы. Однако  гидронимические корни –  древний «об» и более современный «ус» – слишком «нахально» выпирают из названия, чтобы согласиться с этой версией. По–моему ближе к значению «стойбище»  находится имя деревни Басай.

Их несколько, рек с названием  Шевыкан. И достаточно прозрачно выглядывают из имени эвенкийское слово «шэвэки» – идол. И хоть поэт говорит : «Так храм оставленный все храм, кумир поверженный все Бог», бог народа ушедшего часто становится чертом для народа – новосела. Личина самодийского божества, вырезанная из бревна,  выродится в  «бохолдоя» или «мугулдоя», в зависимости от диалекта (р. Мугулдой, приток Анги)  в бурятском языке и преобретет значения: кикимора, черт, страшилище.

Вполне возможно, что в эвенкизированном имени реки Хайликан, прячется якутское слово «хайлыга» – смертный  конь – место родового или племенного жертвоприношения ; в названии реки Могджеко – якутское слово, обозначающее «опечье, основание камелька»,  т.е. разрушенное строение. Тропа по которой вышли эвенки к реке Гульме, привела их к древнему жилищу «голомо» , что и дало название речке.

Имена озер Качугского района тоже разноязычны и отражают ретроспективу населяющих местность этносов. Скажем озера Эконор и Боконор легко переводятся с бурятского языка:  большое и маленькое озера. Это подтверждается и натурой. Озеро Хындыркул тоже имеет бурятскую основу. Хундырхэ – значит «становиться пустым». Когда–то этот водоем был гораздо полноводнее, в исторических описаниях губернии назывался Илгинским озером, потому что из него берет исток Илга. У озера Тулон, наверное якутский корень – «долинное». Чови на эвенкийском обозначает «заболоченное озеро», а Нерутчаны – озеро, богатое рыбой. Тырка возможно еще сохранило в себе самодийский корень, обозначающий «озеро». Русские поселенцы имя Берикуль переводили просто «бери куль» , дескать карасей там немерено. В якутском есть близкозвучное слово , обозначающее понятие  прилегающего к одному озеру другого, меньшего размера. Так оно обстоит и на местности. И все же и это название, похоже продукт народной этимологии, В Кемеровской области есть озера, реки и населенные пункты Бирикуль, которые с кетских языков можно перевести как «труднодоступная вода».

Как пуповиной, связаны древней кочевой дорогой урочище  Кукуй возле Бирюльки и озера Кокуй на Тутуре.Значение слова уже потеряно или еще не найдено. Такое же урочище и Кокуйские озера есть в Баргузинском районе, есть Кокуй на Енисее, на Шилке, на Вилюе, было такое местечко и в Иркутске ( на месте Сукачевской усадьбы), в Туруханске, на Ишиме. В.Серошевский считает его родовым якутским именем.[10] Это сомнительно, потому что слово переваливает Уральский хребет и обнаруживается в Пермской , Вятской областях, у финно–угров. Перед нами, видимо, осколок какого–то палеосибирского или палеоевропейского языка. И это не единственный след глубокого прошлого на карте.

Река Кырма (по – бурятски Челоты – «каменистая») впадает в Манзурку на территории Качугского района. Начало берет в бурятском округе. М.Н.Мельхеев производит название от  бурятских слов «хэрмэ» – белка и «хэрмэшэн» – белковщики. Но похоже истоки названия лежат гораздо глубже. И в индоевропейских языках, например в болгарском кър означает поле (кстати река Булгары недалеко) и в финно–угорских языках «кырма» переводится как «степная земля», и в тюркских «хырма» означает «укрепленный поселок».[11] Или вот неподалеку стоит деревушка Степно–Балтай. Недавно она называлась Алан–Балтай,  русеет имя. Оно может увести нас в седую древность, за пределы нашей эры. В этом нет ничего сверхестественного, и тысячелетия назад здесь жили люди. На том же древнеболгарском название будет переводиться как поляна в речной пойме, в финно–угорских языках значит «низменное поле, заболоченное место». Финно–угорских и индоевропейских корней в топонимике Саяно–Алтая и Прибайкалья достаточно много. А могут предъявить притензии те же кипчаки. Гербом (тамгой) одного из родов этого племени был топор – балта.

В заключение немного о генетике, евгенике, вреде тесного имбриндинга и пользе прилития свежей крови. Помню, приезжал в Качуг из Москвы Михаил Федорович Мархеев, генерал, преподаватель Академии, Герой Советского Союза. Съехались гости, вся улусная родня, близкая и дальняя. Большой дом тети  Нади , сестры Мархеева, был полон. Пригласили и нас с женой – соседей. Между саламатом, арбином и тарасуном текла беседа. Я обратил внимание на двух молодых людей, парня и девушку. Петя и Валя, звали их, как потом узнал.  Смуглый горбоносый профиль парня, широкораспахнутые глаза узколицей девушки, контрастировали с луноликим окружением. «Страшилища, правда, – не спросила, а  утвердительно сказала, заметив мои взгляды, старая бурятка, попыхивая  окованной серебром трубкой. – Не наша кровь».

– А кто красив по–вашему?

– Вот Дуся.

У нас в деревне говорили так : «Наша Наташка шибко хороса, носа нету, вся лица». Говорили утрируя, не понимая, что эталон красоты у каждого народа свой, и вписывается  он в природную целесообразность, в привычный канон, и от нашей оценки не зависит.

Верхняя Лена дала России целую когорту замечательных сынов, людей большого самородного ума, яркого общественного темперамента, глубоких энциклопедических знаний. Отсюда родом Иван Евсеевич Попов, святитель «русской Америки», миссионер, историк, этнограф и лингвист, впоследствии митрополит московский Иннокентий. Или его односельчанин Афанасий Прокопьевич Щапов , сын сельского пономаря, ставший профессором Казанского университета. Неистовый Афанасий еще в середине позапрошлого века предвидел к каким бедам может привести  колонизаторская политика центра, как важно экономическое, экологическое и культурное самостояние каждой малой Родины. С Верхней Лены пришел исследователь и защитник Байкала Михаил Михайлович Кожов, воспитавший достойных учеников и последователей. А Алексей Павлович Окладников, академик, мировая величина в археологии. Кажется, он видел землю насквозь. Останавливался на ленском берегу в Макарово, говорил: «Копать надо здесь», и, вынув двухметровый пласт земли, экспедиция обнаруживала очаг первобытных  людей.

Можно множить имена философов,  военачальников, учителей, ученых, ушедших от нас и работающих сегодня. Но лучше я несколько слов скажу и о простых людях Лены. Когда растущее население области стало испытывать нехватку мяса, именно ангинский скотник Георгий ФедоровичЖданов предложил своеобразный  «траншейный» метод откорма бычков, позволяющий получать ежесуточные килограммовые привесы и в жестокие зимы. Когда возникла нужда, куленгский мельник Андриан Никандрович Пихтин так  переоборудовал свои сооружения, что они не только муку мололи, но и тес пилили. Как  вдохновенно умели работать и радостно отдыхать в Корсуково. Потому  что во главе  не просто совхозного отделения , но и села стоял талантливый  организатор производства и деревенской жизни Тимофей Афанасьевич Какаулин. Он умел вовремя помочь  в разруливании каждой жизненной ситуации, всегда успевал сказать: «Что–то у тебя, Иван, с кормами тонко, ты можешь выкосить тот верхний угол в Цикурах».

Старожилы верхней Лены насторожено встречают новосела, они жестковаты, немногословны и прижимисты. Так принимали и нас. Только следующей осенью, когда мы «затарили» подполье своей картошкой, редькой и морковкой, насолили бочки груздей, капусты, огурцов, наварили варенья, выложили поленницу лиственничных дров, т.е. во всеоружии подготовились к зиме, положение изменилось. Теперь уже соседи могли после удачной рыбалки принести сига, после охоты угостить козлятиной, а Михаил Чемякин за символическую цену наполнял бидончик медом косогольского разнотравья. Спасибо за уроки, земляки!

Примечания

  1. Б.О. Долгих  Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. — Москва, 1960.
  2. М.Н.Мельхеев Топонимика Бурятии. — Улан–Удэ: Бурятское книжное издательство, 1969.
  3. П.А.Словцов История  Сибири. — М.: Вече, 2006. — С.65.
  4. Л.П.Потапов. Этнический состав и происхождение алтайцев. — Л.: Изд–во  «Наука», 1969. — С. 37.
  5. А.В.Суперанская.Что такое топонимика. — М.: Изд–во «Наука», 1985. — С.119.
  6. А.В.Суперанская. Там же. — С. 93.
  7. М.Фасмер. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прогресс, 1986.  — Т.П, С. 338.
  8. А.П.Окладников. Шишкинские писаницы — Иркутское книжное издательство,1959.
  9. Н.Я.Бичурин. Статистическое описание  Китайской империи. — М.: «Восточный двор», 2002. — С..46.
  10. В.Л.Серошевский. Якуты .— М., 1993. — С.188.
  11. Э.М.Мурзаев Словарь  народных географических терминов. — М.:.Мысль, 1984. — С. 283.

Выходные данные материала:

Жанр материала: Статья | Автор(ы): Бутаков Г. М. | Источник(и): Иркипедия | Дата публикации оригинала (хрестоматии): 2011 | Дата последней редакции в Иркипедии: 17 марта 2015

Примечание: "Авторский коллектив" означает совокупность всех сотрудников и нештатных авторов Иркипедии, которые создавали статью и вносили в неё правки и дополнения по мере необходимости.