Анатолий Александрович Сосунов (27 августа 1941, г. Иркутск, РСФСР, СССР) — орнитолог, общественный деятель, правозащитник, публицист.
Окончил биологический факультет Иркутского госуниверситета. Деятельное участие принимал в комсомольской работе. За участие в борьбе комсомола с антиобщественными проявлениями и преступностью постановлением Бюро ЦК ВЛКСМ 24 июля 1965 имя Анатолия Сосунова занесено в «Книгу почета ВЛКСМ» как активного члена бригады содействия милиции.
20 июля 1987 возглавил первую в СССР независимую демонстрацию. Демонстранты протестовали против прокладки водовода "БЦБК - Иркут".
20 сентября 1987 в газете «Восточно-Сибирская правда» появилась статья Анатолия Сосунова «А два ума – лучше» — первая в советской официальной печати обстоятельная и серьезная публикация с критикой существующей в стране однопартийной системы. Статья обсуждалась в ЦК КПСС.
Член Союза журналистов СССР (позднее – России) с 1965. Лауреат литературных конкурсов «Молодость, творчество, современность» (1964), «Во имя Байкала» (2001) и трижды – конкурса «Золотая Запятая» (Иркутский журналист года – 2003; 2004; 2005). В 2002 начал вести в иркутских СМИ свою авторскую пресс-акцию «Покормите птиц!», вскоре подхваченную во многих регионах страны и сыгравшую – по словам академика Галушина, президента Союза охраны птиц, – «исключительно важную роль в становлении экологической культуры в России» (отмечена семью наградами Союза охраны птиц России и Всероссийского общества охраны природы; вышло 50 авторских выпусков). С 2008 – автор и ведущий пресс-акции «Священный Байкал» (вышло 120 выпусков). Живёт в Иркутске.
О Носове Евгении
А мои-то куряне — опытные воины…«Слово о полку Игореве»
Любовь к людям – совершенная степень любви, и поэтому не может быть искренним человеколюбие того, кто равнодушен к страданиям животных: его «любовь» есть либо притворство и расчёт, либо насилие над своими чувствами.
Подлинная любовь к человеку доступна немногим. Человека любить трудно, и тот, кто не имеет серьёзного опыта – пусть не любви – сострадания к братьям нашим меньшим, не справится с тяжестью любви к человеку.
* * *
В разгар зимы – как раз на святки! – в краю прославленных курских соловьёв появился на свет человек, которому было суждено осознать конечную глубину и великий смысл одной простой общечеловеческой истины.
Фронтовик и писатель, он ушёл от нас с достоинством пророка, оставив, как завещание, сокровенные слова, высеченные на его надгробном камне.
В тяжёлые дни усобиц и потрясений, перед лицом толпы обездоленных людей и беспризорных ребятишек, среди необузданного хамства, злобы и воплей отчаяния он сказал тихим голосом два слова, прозвучавшие с библейской мощью: «Покормите птиц».
Имя этому человеку – Евгений Носов.
Нет, друзья мои, весёлые «Приключения Незнайки» написал Носов другой – Николай. В русской литературе оказалось не тесно двум Носовым, как и двум Некрасовым (да ещё Некрасовой Ксении!), трём Толстым...
Носов Евгений, в отличие от своего популярного однофамильца, весёлых книг не писал. Но он был не менее знаменит. Россия читающая хорошо знала его.
Имя русского советского писателя Евгения Ивановича Носова стоит в ряду создателей «деревенской прозы», основательно заявившей о себе в середине 60-х годов. Вместе с Виктором Астафьевым, Фёдором Абрамовым и Борисом Можаевым он принадлежит к старшему поколению «деревенщиков», прошедших сквозь огонь Великой Отечественной. В окопах на передовой заряжающий второго расчёта отдельной артиллерийской бригады сержант Носов узнал и по-своему оценил натуру русского крестьянина, разглядев за его видимой темнотой и невежеством – мудрость, за грубостью – отзывчивость.
Сельский люд и среднерусская природа заняли в творчестве Евгения Носова центральное положение. С деревней были связаны заветные его надежды и – как он полагал – надежды России.
Надежды эти не сбылись. С болью и досадой обманувшегося человека увидел он, как дети и внуки его Касьянов, Шуряков и Ульян, возжелав стать «попугаями на простой российской раките», отбросили напрочь дедовскую мудрость, отпихнули отцовскую отзывчивость и, оставив при себе – как оружие – грубость и невежество, ринулись в город на подхват «массовой культуре», наступающей на Россию с Запада.
Боль вошла в него, поселилась в нём и больше его не покидала. Наверное, ни в одном из его произведений не проступает она с такой горькой откровенностью, как в очерке «На дальней станции сойду...» (1986 г.), где сами выражения и сравнения, допущенные им в отношении крестьянских слётков, – «деревенщина», «зверёныш», «волчата» – выдают крайнюю степень его душевного смятения.
На дальней станции сойду...
Особой гордостью почти каждого нынешнего деревенского парня являются мушкетёрские кудри, распущенные по плечам. Со стороны это выглядит презабавным, поскольку феминоподобные кудри, позаимствованные у зарубежных киноэкранных сердцеедов, никак не сочетаются с простенькими и наивными лицами среднерусской деревенщины, которая пока ещё и рта не умеет держать взаперти, а так и пялится на весь этот энтээровский мир с удивлённо распахнутым зевом.
А ещё не по душе мне эти суетные, беспокойные взгляды. В них промелькивает скрытая озабоченность, вопрошающая, пристальная ко всему приглядка. Время от времени парни кидают окрест эти блуждающие озабоченные взгляды. Похожее выражение я встречал у молодых волчат. Зверёныш едва встал на лапы, а глаза уже навострённые, рыскающие, озабоченные неопределённостью ближайшей минуты...
Потому, наверно, озирается нынешний крестьянин, что сорвался с исконных мест, побежал, зарыскал по дорогам, а то и бездорожью судьбы. Многих сельских жителей нынче не столько руки, сколько ноги кормят. Им наивно и ложно представляется, что именно так – длинноволосо, козлокопытно, с галантерейным боталом на шее – счастливо и беспечно живут в городах, где по вечерам неистовствует рок и где, вертясь на круглом, как под пианистом, сиденье, тянут из трубочек манго-коктейли.
Да, такому или такой уже не до любви к земле. Напротив, они стыдятся крестьянской родословной, тайно, про себя, клянут судьбу, что родились в какой-то Никодимовке или Кудасовке, стыдятся обычаев своей земли, не поют и слушать не хотят исконных деревенских песен... В разгар сельских работ в глазах у них дремотная лень и скука. А иногда вдруг вспыхивает беспричинная злоба, рождённая собственной пустотой. Кто-то из них, вздыбленный водкой и дикостью, будет взад-вперёд слоняться по электричке, расталкивая людей и оголтело изрыгая грязную ругань... Они подстерегут и кучей навалятся, до полусмерти ногами запинают отставшего от своих городского, приехавшего помочь с уборкой колхозной картошки. Или содеют такое, что и вовсе никакому уму непостижимо: изловят за околицей доверчивую лошадёнку и сперва загонят её так, что та под конец ткнётся мордой в дорожную пыль, а потом привяжут проволокой к дереву и обольют бензином... И будут дико хохотать и каннибальски приплясывать, глядя, как, схваченное ревущим огнём, корчится и утробно стонет уже бесхвостое, безгривое и обезумевшее животное. Могла ли она, эта коняга, знать, да и мы с вами тоже, что в эпоху торжества технического прогресса, над воцарением которого и она, как могла, немало потрудилась, её, недавнюю кормилицу, постигнет такая страшная участь – гибель на костре от рук крестьянского сына?
Чего же хотят эти парни и девчата? Вряд ли они знают. А вот чего не хотят – знают определённо: не хотят больше жить в своих исконных местах. Приехав в город, они в меру и не в меру своих сил и пробойности натуры принимаются отталкивать других – штурмовать подножки трамваев и автобусов.
Городская культура претерпела нежелательное воздействие: в парках, трамваях, кинотеатрах появились откровенно подвыпившие люди, на улицах – окурки, смятые сигаретные пачки... И оскорбительный гогот в затемнённом кинозале. И сквернословие при свете дня. И драки у пивных ларьков...
Скрывать нечего, и в самом городе ещё немало своей собственной скверны. Но и этим многотысячным стихийным деревенским наплывом поддерживается, подпитывается благоприятная среда для шабашки и халтуры.
Полезны ли эти стихийные тысячи городу? Отвечать на это однозначно нельзя. Несомненным остаётся одно: не усвоив традиций и трудовой этики, без развитого чувства самосознания и достоинства рабочего человека, без твёрдых навыков культуры городского общежития даже те, кому повезло стать у заводского станка или взойти на леса новостроек, будут представлять собой всего лишь полурабочего и полустроителя, то есть некондиционный человеческий материал, из которого трудовым коллективам и всему городу только предстоит воссоздать подлинного горожанина.
(Фрагменты очерка в свободной композиции).
* * *
В культуре старого русского города не было, пожалуй, традиции более трогательной, нежной и – я бы сказал – врачующей душу, чем традиция подкармливать птичек «в студёную зимнюю пору». Она давала редкую возможность любому человеку уже с детских лет почувствовать себя кормильцем и покровителем. Родившись в стенах православных монастырей, традиция эта быстро перекинулась в города и предместья. В деревне, среди крестьян, она не закрепилась, но в помещичьих усадьбах получила очень большое распространение. Здесь птиц не только кормили – им отводили специальные помещения, где они переживали зиму. На Благовещение их торжественно выпускали. Большим другом пернатых был генералиссимус Суворов: в его родовом имении Кончанское бедствующие птицы всегда получали на зиму просторную и светлую «избу». В городских домах баснописца Крылова, композиторов Римского-Корсакова и Лядова птицы зимовали целыми стаями. Художник Куинджи мешками запасал зерно и каждый зимний день рассыпал его на крыше...
Нахлынувшая деревня смяла и придавила традиционную городскую культуру, и без того уже ослабленную октябрьским переворотом семнадцатого года.
Спору нет, из деревни вышло немало выдающихся личностей, прославивших Россию, но общая культурная среда – если это выражение здесь употребить – образуется всё же из людей преимущественно обычных, рядовых, не выдающихся. Они-то и делают погоду, от них главным образом зависит общий культурный климат.
Из нашего обихода исчезла традиционная городская деликатность – нормой стала грубость.
Обломанные деревья.... Оборванные цветы... Затоптанные газоны...
Полученное в институтах высшее образование мало что меняло: амбициозная сверх всякой меры дипломированная «деревенщина» (выражаясь языком Носова) как раз и стала основой того явления, которое Александр Солженицын назвал «образованщиной».
Здесь – если по справедливости – надо прямо сказать: город пожинал плоды зла, посеянного в деревне «пролетарской» диктатурой. Возникший (с трудом скрываемый) антагонизм между городом и деревней привёл к драматическому финалу – деформации обеих культур.
Культура народа – в его традициях. Ими освящается понятие родины. Разрушая традиции, мы – сами того не замечая – превращаем родину в будничное место своего рождения и обитания, в среду отбывания наказания Божьего – среду обывания.
«Размножил на принтере стихотворение Александра Яшина «Покормите птиц» и расклеил на видных местах: у подъезда своего дома, на двери почтового отделения, на ближайшей автобусной остановке, возле кинотеатра «Юность», у входа в булочную, на аллеях «Парка пионеров», под навесом соседней школы и просто на фонарных столбах.
Сколько гибнет их – не счесть,
Видеть тяжело.
А ведь в нашем сердце есть
И для птиц тепло.
Недели через две, когда крыши домов, газоны и стволы деревьев припорошил неспешный снежок, отправился посмотреть окрест, как воздействовал яшинский призыв – ведь минувших двух недель с того дня, как я расклеил стихотворение, вполне достаточно тому, кого оно растревожило, всколыхнуло душу, чтобы смастерить и вывесить кормушку.
Оглядел дом напротив – пусто. На соседнем строении тоже ничего…»
Душевные раны терзали писателя не меньше, чем раны фронтовые, которые в последние годы жизни всё чаще и чаще бросали его на больничную койку.
«Нигде ничего, ни одной кормушки…» – скажет Носов о своей неудачной попытке возродить традицию зимней подкормки птиц в родном Курске, где «кто-то по дикости ума совсем недавно перебил ноги скульптурной лани, а гипсовому кенгуру отшиб оба уха... Горько и одиноко после всего этого...»
* * *
Он открыл глаза – ему послышался знакомый тихий постук в оконный переплёт. Какими непостижимыми путями синицы смогли отыскать его здесь, в больнице?..
Нашарил и сгрёб в кровать папку с листами чистой бумаги – она всегда лежала рядом, на больничной тумбочке, – теперь он твёрдо знал, что должен сделать.
Да, это будет его главное произведение, последнее и самое короткое – оно будет высечено на камне, его надгробном камне.
Приподнялся. И крупно вывел через весь лист: «ПОКОРМИТЕ ПТИЦ».
* * *
Нет, друзья мои, вы ошибаетесь, если полагаете, что в словах «Покормите птиц» нет ничего глубокого и мудрого. Эти слова – из ряда тех вроде бы обычных слов, глубина которых – при особых обстоятельствах – открывается совершенно неожиданно. Александр Македонский, наслышавшись о мудрости Диогена, решил встретиться с ним. Подъехав на коне к обиталищу мудреца (по преданию, Диоген жил в бочке), Александр спросил: «Чего ты желаешь? Я могу сделать для тебя всё!» Тень державного всадника пала на бочку. Мудрец показал ему рукой в сторону и ответил: «Не заслоняй мне солнце». Мудрость не терпит многословия.
За малым не до конца испивший горькую чашу Великой Отечественной войны: режим фашистской оккупации, фронт, тяжёлое ранение, Евгений Носов указал нам в завещание на открытый им источник утоления духовной жажды – глубокий и незамутнённый, спасительный ключик животворящей мысли. Ищущий – найдёт, жаждущий – напьётся.
Время строго отбирает из того, что мы ему предлагаем. Но как бы ни сложилась судьба литературного наследия Евгения Носова, скажу, не колеблясь ни минуты, что в сокровищнице человеческой мудрости появилось ещё одно великое изречение – русского Диогена из города Курска: «Покормите птиц». Вы хотите понять сокровенный смысл этих слов? Птица – символ одухотворённости, символ души. Покормить птиц – значит напитать свои души добрыми чувствами, обрести утраченную одухотворённость.
Покормите птиц. Будьте добры. Будьте культурны.
По стечению обстоятельств или прихоти судьбы в книжных магазинах и киосках Иркутска сегодня продается ни много ни мало — сразу пять книг, в которых так или иначе речь идет об Анатолии Сосунове. Это "Урочище Енхок" Игоря Широбокова, "Нулевой вариант" Валерия Москвитина, "Эх, путь-дорожка..." Арнольда Харитонова, "«Когда-нибудь монах...»" Виталия Диксона и коллективный сборник "Уроки демократии". Как и должно быть, у разных авторов взгляды, суждения и оценки - разные.
Игорь Широбоков, действительный государственный советник 3-го класса в отставке, писатель:
"Была в ЦК ВЛКСМ бронированная комната особой конструкции, своеобразный сейф. Здесь в обычное, непарадное время хранились комсомольские святыни - Знамя ВЛКСМ, ордена ВЛКСМ и Книга почета ВЛКСМ, в которую заносились имена, составившие честь и славу комсомола: Николай Островский, Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, Олег Кошевой... Только строго ограниченный круг людей имел доступ в это хранилище, но Анатолия Сосунова провели туда, чтобы он собственными глазами увидел в Книге почета свой фотопортрет и лаконичную запись: "За мужество и отвагу, проявленные в борьбе с антиобщественными проявлениями и преступностью". Его имя занесено в Книгу почета ВЛКСМ постановлением бюро ЦК ВЛКСМ от 24 июля 1965 года. Это была высшая комсомольская награда того времени.
Его исключат из комсомола. Но это произойдет позднее, в конце шестидесятых.
В уголовном розыске его считали виртуозом личного сыска. В воровской среде, как и полагается признанному сыщику, он имел кличку: Дошлый. В милиции он не служил никогда, но был награжден медалью "За отличную службу по охране общественного порядка" и именными часами министра. На счету Сосунова сотни самостоятельно раскрытых опасных преступлений, совершенных матерыми рецидивистами, имеющими порой целый набор судимостей и гремящую в блатном мире кличку. Он брал их только с поличным, на месте преступления. За десять лет этой необычной и рискованной общественной деятельности им задержано - и с товарищами, и в одиночку - 500 преступников, из которых 319 - за кражи, 28 - за грабежи, 3 - за убийства, 2 - за разбой, 4 - за взлом магазина, 17 - по розыску и 127 - за мошенничество, хулиганство и другие преступления".
Валерий Москвитин, юрист и писатель:
"Анатолий Сосунов -- новый член нашей бригады содействия милиции. Подвижный, стройный, узкоплечий парнишка, самый молодой из нас, он быстро завоевал всеобщую симпатию и доверие. Был он бесстрашен в любых ситуациях - мы сумели в этом убедиться за короткий срок".
Арнольд Харитонов, журналист:
"Есть еще одна история, один человек, чья судьба постоянно скребет, тревожит совесть. Человек, которого я, может быть, не желая того, предал. Долго думал, стоит ли здесь писать об этом. Все же решился... Может быть, от этого мне станет немного легче.
Человек этот - Анатолий Сосунов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вот тут-то в коридоре обкома комсомола ко мне подошел Анатолий и сказал: "Вот уж никак не думал, что ты против меня будешь... Ты мне казался порядочным человеком..." И ушел. И с этим я теперь живу всю жизнь.
Я не знаю, чем он сейчас занимается. Говорят, работает где-то дворником".
Виталий Диксон, писатель:
"А вопрос непраздный: что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов? что такое, в конце концов, иркутская общественность? - повис в воздухе, да так и остался - поникшим и хиленьким, словно хипповая косичка интеллигентнейшего сторожа Толи Сосунова. Вот он, стоит, последний байкальский могикoнь, нестреноженный, невзнузданный. Он хотел бы сказать не от имени народа - от себя, но ему слова не дали бы, а работать локтями он не умеет. Он хотел бы получить автограф писателя на его первой, когда-то конфискованной и полусожженной, книге, но постеснялся..."
Елена Мухина, студентка факультета журналистики:
"Анатолий Сосунов был объявлен едва ли не врагом народа, нарушителем порядка, извратителем истории. С 20 июня 1987 года он находился под гласным надзором милиции за участие в организации и проведении массовых выступлений граждан против загрязнения Байкала и реки Иркут.
Митинг неожиданно перешел в демонстрацию. И эту первую в СССР массовую демонстрацию протеста повел по иркутским улицам тот же Анатолий Александрович Сосунов".
Михаил Дронов, журналист:
"Сегодня Анатолий Сосунов выдвинут кандидатом в народные депутаты СССР по национально-территориальному округу N 10.
На конференции, которая прошла 11 апреля в НИИ физикотехнических и радиотехнических измерений НПО "Эталон", за выдвижение Сосунова проголосовало 98 из 110 делегатов.
А 12 апреля собрались на конференцию представители иркутского института "Промстройпроект". Инициативная группа пригласила Анатолия Сосунова, и он выступил перед делегатами конференции с изложением своих взглядов.
А взгляды и принципы Сосунова столь же нестандартны, непривычны, как и он сам...
И вот счетная комиссия оглашает итог: 78 голосов из 96 отданы Анатолию Сосунову.
Институты выдвигают дворника — ситуация, прямо скажем, необычная. Необычная, как и судьба Анатолия Сосунова".
Большинство определилось в спорах
Есть еще одна книга — шестая, но до Иркутска она не дошла. Продается в Тюмени, называется "Я сам торил свою тропу", написал ее ректор Тюменского государственного университета, доктор философских наук, российский профессор и почетный доктор Вулверхэмптонского университета Великобритании Геннадий Шафранов-Куцев, бывший в 60-х первым секретарем Иркутского обкома комсомола. Анатолию Сосунову он отвел в своих мемуарах в общей сложности шестнадцать страниц и начал эту часть воспоминаний словами: "Одним из самых тяжелых для меня по своим последствиям стало столкновение с бригадмильцем Анатолием Сосуновым, личностью в Иркутске по тем временам почти легендарной".
"Оказывается, та давняя "иркутская история" осталась в памяти у многих", — заключает Шафранов-Куцев.
Упомянутый выше Арнольд Харитонов в своей книге пишет: "Сосунов ничего не простил Геннадию — расправился с ним, как граф Монте-Кристо с каким-нибудь Фернаном. Опытный оперативник, он раскопал все злоупотребления Куцева, дошел до самого верха..."
Отстранение первого секретаря обкома ВЛКСМ, члена ЦК ВЛКСМ, члена бюро обкома КПСС (одновременно занимаемые Г. Куцевым посты) от должности - отстранение по инициативе снизу — дело по тем временам совершенно невероятное, просто фантастическое. Сам Куцев (уехавший после этого из Иркутска и ставший впоследствии Шафрановым) до сих пор не может в это поверить и относит столь неожиданный для него финал этой истории на счет своих недоброжелателей из высокого руководства. Отчасти, может быть, он прав: в коридорах власти тоже встречались люди не безголовые.
Дважды упомянутый уже Арнольд Харитонов, бывший в те годы первым секретарем Усольского горкома комсомола и членом бюро обкома, заканчивает главу об Анатолии Сосунове так: "А характер Анатолия мне все равно не нравится..."
Такова — на скорую руку — мозаика жизни и характера одного из интереснейших людей поколения шестидесятников и знаменитого неформала 80-х Анатолия Сосунова. Разные авторы, и среди них такие, у которых определенно нет никаких оснований питать дружеские чувства к Анатолию Сосунову. Но этот нестройный, на первый взгляд, хор голосов обретает слаженность и логическую завершенность, когда в него порывисто вступает голос самого Анатолия Сосунова (в сборнике "Уроки демократии" есть перепечатка его давней программной статьи "Движение в защиту Байкала. Что это?"): "Остается добавить, что неформалы возникли по всей стране как реакция на засилье формализма и казенщины. Сегодня формалисты и казенный люд пытаются превратить слово "неформал" в презрительную кличку. Мы только улыбнемся им в ответ, потому что каждый из нас искренне гордится этим свежим и тревожащим, как утренний воздух, званием — неформал".
Елена Вячеслова. «Восточно-Сибирская правда». 2002. 19 октября
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
