Вскоре после своего освоения Сибирь негласно стала местом ссылки и каторги для разного рода отступников от законов и неудобных для властвующих лиц жителей России. В 1754 году ссылка в Сибирь официально закрепляется в качестве постоянной, с разделением её на два вида: в работу и на поселение. Устанавливались и два разряда ссыльных «ссыльно поселенцы» и «ссыльно каторжные». «В работу» обыкновенно поступали подвергшиеся по суду, торговой казни. Посылаемые на поселение включались или непосредственно в крестьянские деревни или устраивали отдельные населённые пункты с обеспечением по линии казны. Ссыльнопоселенцы разделялись на четыре разряда: 1) назначались с казённой ссудой к заселению отдельных и малообитаемых мест, 2) распределялись по селениям старожилов на водворение или навсегда, 3) поступали на пополнение заводских работников, 4) неспособные к поселению по старости и болезням распределялись по населённым пунктам для пропитания посильными трудами (в связи с этим их называли «пропитанными»).
Свободолюбивые ссыльные и «пришлые» зачастую не уживались в местах поселения, бросались в бега или шли с сумою по сибирским краям. Они превращались в бродяг, с которыми велено было поступать согласно указу от 29 марта 1753г. «... понеже многие разночинцы, дворовые, монастырские, посадские и помещиковы крестьяне мотаются, просят милостыню, что весьма пресечь должно...». Но борьба с разного рода побегами далеко не всегда увенчивалась победами, поскольку и жители сибирских деревень, и монастырские власти порой оказывали беглецам достаточно радушный прием. Первые делали это в связи с установившейся практике «жалости» к беглым и сирым, привечая их как в известной песне о Байкале: «хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой». Для вторых нужна была рабочая сила, и они скрывали беглецов в монастырях. К примеру, в 1756 году стало известно, что монахи Посольского монастыря удерживают у себя уже семь лет 11 крестьян, бежавших из илимского уезда.
И.Георги, побывавший на берегах Байкала в 1772 году, утверждал, что здесь легче было встретить бурого байкальского медведя и беглого нерчинского каторжника, чем русского поселянина. Но все же с начала XIX века местных русских жителей (в том числе укоренившихся «невольников») становится все больше, и в их села направляются различные невольники. Характерен здесь пример Байкало-Кудары. Кудара, отрезанная от «Большой земли» водами Селенги и озера, стала удобным местом ссылки вчерашних каторжников рудников и заводов Нерчинска, Селенгинского солеваренного, Тельминской суконной фабрики. Полную картину положения ссыльных дает «Список, учинённый в Кударинской сборной избе о находящихся в веденье кударинском поселенцев и пропитанных с показанием жён и детей, декабря, 31 дня, 1813 года». «Список» показывает, что в Кударе таких людей проживало 102 человека, в Дубинской — 2, Красноярской деревне — 1, Жилино — 2, Фофоново — 1.
Слово «пропитанный» означало водворенного властями на собственное пропитание, и было чисто сибирским по своему происхождению, поскольку и в Европейской России почти не имело хождения. Быть пропитанным — это значило быть выброшенным на произвол судьбы, попасть в очень трудное положение, влачить жалкое и бесправное существование.
Поселенцы и пропитанные попадали в Кудару уже стариками и как записано кударинским старшиной, были «одержимы болезнью», «хромы», «за старостью», «за слепотой», все «биты кнутом», в графе «поведение» почти у всех стоит «добраго» и в редком случае — «дурнаго». Большинство из мучеников находились на каторге длительное время и отбывали наказание «за зажигательство дома», «за смертоубийство», «за побег из службы», что справедливо можно рассматривать как протест против крепостной неволи, пожизненной солдатчины. Происходили они из центральных губерний России и носили типично русские фамилии: Савельев, Павлов, Гаврилов, Фомин, Алексеев, Демидов, Пантелеев. После ряда лет проживания в Кударе пропитанные переводились в поселенцы, а некоторые с решения Верхнеудинского Земского Суда — в крестьяне.
Судьба поселенцев и ссыльных, которые пытались делать побеги и стремились вернуться в свои родные обители, особенно в XIX веке, была достаточно трагичной. Власти принимали карательные меры к бродягам, «бежавшим с Сахалина» и других каторжных мест. К их поимке привлекались не только соответствующие органы, но и аборигенное население. К примеру, каждому буряту дозволялось ловить ссыльных, бежавших с казенных заводов Забайкалья. Более того, их не запрещалось убивать. Если бурят приводил в завод пойманного, то ему платилось 10 ассигнаций, если же он убивал его и указывал место, где находился труп, то давалась половина этой суммы. Естественно, на подобные заработки нередко шли аборигены, не особо вникающие в социальную подоплеку причин ссылки и побегов каторжников. Кроме того, помнить стоит о том, что первоначально у бурят было достаточно предвзятое отношение к русским. И.Г.Гмелин в своем путешествии по Сибири в 1735 г. писал, что буряты называли русских мангутами и переводил это название как черт, живущий в лесу. Так что навредить «черту» или даже убить его было совсем не зазорно.
У «содружества» ссыльных и каторжников к этой практике было весьма негативное отношение, поскольку им противны были случаи убийства и предательства своих товарищей. Зачастую отрицательной была и реакция местных русских старожилов, а тем более поселенцев. Две известные не только в российском масштабе песни, связанные с Байкалом, характеризуют, прежде всего, сострадательное, жалостное отношение к «рядовому» беглецу, поскольку: «в тюрьме он за правду страдал». Достаточно привести строки: «Близ городов озирался я зорко. Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой», чтобы понять ту общую атмосферу отношения к беглецам, которая царила в русских деревнях. Отсюда и соответствующий подход к вероломству аборигенов, пусть и вызванному их «дремучим» состоянием. У декабриста Н.Басаргина есть рассказ «Масленников», повествующий о заключенном, который пять из своих двенадцати каторжных лет в летнее время убегал из Петровского завода и мстил бурятам: кого-то убивал, кого-то ранил. Суды, кандалы, наказания кнутом долгое время не могли остановить его, и только благочестивый восьмидесятилетний старик — грек своими увещеваниями и духовными назиданиями, своим поручительством помог уйти Масленникову от его немилосердной миссии.
Байкальские и забайкальские места ссылки и заключения были тесно связаны с именем Нерчинскои каторги. Но это сочетание совсем не значило, что центром каторги был известный город Нерчинск, расположенный на реке Шилке. В данном городе существовала небольшая пересыльная тюрьма, через которую проходила лишь незначительная часть каторжников, долго здесь не задерживаясь. Все каторжники рассылались по многочисленным тюрьмам Восточного Забайкалья, обычно расположенным около заводов, рудников, приисков, которые и носили объединенное название Нерчинская каторга. Поэтому и встречаем в песне байкальского беглеца строки: «Шилка и Нерчинск не страшны теперь, горная стража меня не поймала»... Кстати, горная стража — караулы, которые были выставлены на некоторых горных перевалах как раз для поимки сбежавших из тюрем и каторги заключенных.
Как арестантам и ссыльным приходилось на каторге Нерчинска и Акатуя, наверное, не опишешь. Но все же приведем три четверостишия из давыдовской «Думы беглеца на Байкале», которые не вошли в народную песню.
«У моря струсил немного беглец; Берег обширен, а нет ни корыта; Шел я каргой, и пришел, наконец, К бочке дрясвою залитой. Нечего думать, — бог счастье послал, В этой посудине бык не утонет; Труса достанет и на судне вал — Смелого — в бочке не тронет. Тесно в ней было бы жить омулям: Рыбки утешьтесь моими словами:Последнее четверостишие весьма колоритно и образно характеризует те мучительные условия, от которых арестанты были готовы бежать, куда угодно.
Суровость и отдаленность мест, куда русская Фемида направляла отбросы, а нередко и сливки общества, к началу XIX века интересовала и международное сообщество. Проблема изолирования людей, нарушающих законы и нормы общежития, всегда стояла у мировых правителей. Для европейских государств и, прежде всего для Англии в 17-18 веках таким местом служила Америка, куда постоянно уходили суда с разного рода ссыльными, которые все больше и больше наполняли «Новый свет». После победы североамериканских колоний в войне за независимость Англия лишилась возможности отправлять туда ссыльных, число которых все больше возрастало, в Америку. Затем окончились неудачей и попытки транспортировать их в Западную Африку. Тогда было принято решение о создании ссыльного поселения (колонии) в Австралии. Это поселение должно было использоваться как база для китобойных судов и для защиты английских интересов в сфере торговли с Китаем и близлежащими странами. В конце 1780-х годов в Сидней прибыли первые корабли с ссыльными, которые и образовывали различные австралийские поселения. Но так могли делать далеко не все европейские страны, и поиск мест «обетования» для различных нарушителей законов продолжался, и нередко взоры направлялись на Россию. Это привело к тому, что в одно время были осуществлены официальные попытки сделать Сибирь местом ссылки злодеев и преступников народов Европы. Об этом свидетельствуют положения документа, сравнительно недавно обнаруженного Б.Шостаковичем в Отделе редкого хранения старопечатных изданий одной из библиотек Республики Польши. Речь идет об издании Указа короля Пруссии (Берлин, 7 июля 1802 г.). Документ этот (оригинал — на немецком языке) гласит (учитывая экзотичность и международный «характер», приведем его полностью):
«Дабы всячески защитить собственность преданнейших верноподданных от дерзких посягательств воров, разбойников, поджигателей и подобных им, виновных в тяжких преступлениях, Его Королевское Величество Король Пруссии, наш Всемилостивейший Государь, повелел схватить и ощутимо наказать таких злодеев. Однако же опыт показал, что, несмотря на предпринятые решительные меры, задуманные цели не были полностью достигнуты, ибо, несмотря на величайшую предусмотрительность, все же нельзя было воспрепятствовать тому, чтобы время от времени некоторые из этих преступников не убегали бы из исправительных тюрем и снова не наводили бы ужас на благонамеренных граждан; и именно благодаря этой надежде на возможность вновь обрести свободу, осуждение на вечное заключение теряет в глазах этих злодеев свое устрашающее воздействие.
По этим причинам высшие власти постановили находящихся в исправительных тюрьмах неисправимых воров, разбойников, поджигателей и им подобных преступников ссылать в отдаленные части света, чтобы там использовать их на тяжелейших работах, не оставляя ни малейшей надежды когда-либо снова обрести свободу. Согласно этому с Московско-Императорским Двором состоялось соглашение о том, что подобные злодеи будут использоваться в отдаленных местах Сибири на горных работах за тысячи миль от границ страны Его Королевского Величества.
И уже в эту пору 58-мь самых худших преступников 17 июня сего же года переданы русскому коменданту в Нарве, чтобы оттуда транспортировать их на эти рудники, находящиеся в горах в Сибири.
Его Королевское Величество будет защищать права собственности всех жителей своего государства от посягательств таких злодеев [подобной же] отправкой этих преступников время от времени, и повелевает публично известить об этом для успокоения своих благонамеренных верноподданных и для предостережения каждого преступника.
Подписано в Берлине 7-го июля 1802 г.
По Его Королевского Величества всемилостивейшему специальному повелению Граф фон дер Шуленбург, фон Гольдбек».
Процитированный документ не привлекал особого внимания специалистов. А между тем он вызывает массу исследовательских вопросов, считает Б.Шостакович. К примеру, что означает упомянутое в нем "соглашение с Московско-Императорским Двором"? Из каких мотивов могло пойти на него русское правительство? Беспрецедентен сам факт высылки опасных преступников из собственной страны в зарубежную при полном согласии последней и при том (как можно предположить из контекста приводимого документа) без каких-либо дополнительных условий, последнею же выдвигаемых.
Как известно, для российских «изгоев», кроме Сибири, «обетованной землей» стал остров Сахалин, бегство с которого было весьма затруднительным. Но слишком уж значительная отдаленность Сахалина побуждала искать ему такого же изолированного «дублера» в суровых сибирских местах. Именно это обстоятельство послужило причиной того, что в начале 20-го века Ольхон едва не стал огромной тюрьмой. Генерал-губернатор Восточной Сибири А. Селиванов доносил царю Николаю II: «Весьма подходящим местом для подобного водворения ссыльно-поднадзорных могли бы служить два острова на озере Байкале, именно: остров Ольхон для политических менее важных и острова Ушканьи для наиболее важных; здесь необходимо выстроить казармы для них, приготовить пищевые склады, организовать охрану... С поселением на острове преступных элементов коренное население Сибири было бы ограждено от вредного влияния ссыльных и надзор за ними был бы значительно облегчен». Резолюция царя была решительной: «Теперь же приступить к необходимым устройствам на острове Ольхоне, совершенно освободив остальные местности Сибири от поселения преступного элемента». После обследования острова Селиванов предусматривает проектом три места для строительства тюрем: близ улусов Нур и Хада; на месте улусов Хужир и Сыргыта; в долинах речек Харанса, Харалдай и Нюргун. Ольхонская каторга представлялась организаторам в виде 40 поселков с бараками, служебными зданиями и 16 тюрьмами на 8 тыс. человек. Расходы на постройку предполагались в 10 млн. руб., режим — военный, при этом Селиванов особо отмечал: «Основное положение: женщины на остров Ольхон не ссылаются и не допускаются ни под каким видом, и ни по какому поводу».
Значительные затраты (если в среднем содержание одного преступника в России в то время составляло до 176 руб. в год, то для Ольхона расходы возрастали до 300 руб.), возможная неблагоприятная политическая огласка не позволили состояться грандиозной каторге. Но все же в советское время на острове вурочище Песчаном был небольшой лагерь спецпереселенцев и определенных за мелкое хулиганство и воровство. Некоторые из них жили и работали совершенно свободно.
Насколько трудно приходилось человеку в сибирских местах заключения, сегодня невозможно представить. О наиболее часто встречающихся реалиях сибирской тюрьмы и каторги весьма колоритно и правдиво написал Дж. Кеннан, который ужасался наличию в них бессмысленных жестокостей, невероятных унижений человека, разного рода издевательств, невероятных переполнений тюрем, когда вместо 500 в тюрьме содержится 2 3 тысячи человек. Приведем для эмоциональной иллюстрации конкретные впечатления Кеннана о посещении одной из тюрем. «Мы поднялись по нескольким ступеням, покрытым толстым слоем грязи и льда и вошли чрез тяжелую деревянную дверь в длинный, узкий, очень темный коридор с неровным, мокрым и скользким полом. Воздух хотя и теплый, но сырой, был наполнен едким не поддающимся описанию запахом, — столь характерным для сибирских тюрем... Мы очутились в камере, имевшей в длину 24 фута, в ширину 22 фута, и в высоту 8 футов. В ней находилось 29 арестантов. Воздух в ней был еще хуже, чем в коридоре, так, что со мной сделалось дурно... Нигде не было видно приспособлений для вентиляции. Бревенчатые стены камеры, некогда выбеленные, а теперь почерневшие и покрытые грязью, во многих местах были запачканы кровью раздавленных клопов. Деревянный пол, — правда, недавно выметенный, — был покрыт толстой корой притоптанной грязи. Вдоль трех стен были расположены нары, на которых вследствие тесноты помещения, арестанты спали, близко прижавшись друг к другу... Они не имели ни подушек, ни одеял и должны были на ночь ложиться на голые нары не раздетыми, прикрываясь вместо одеял своими серыми халатами». (Насколько живучи подобного рода условия, мне лично пришлось убедиться, находясь арестованным во время срочной службы на гауптвахте Улан-Удэнского гарнизона в 1969 году и, будучи зам.председателя народного хурала Бурятии, при проверке условий содержания задержанных и подследственных в Улан-Удэнском спец.изоляторе (СИЗО) в 1997 году).
Но были в истории прибайкальских тюрем и достаточно «светлые» моменты. Один из них связан с Александровским централом, который расположен километрах в 100 от озера. Александровский централ в конце 19 века, когда им управляли А. П. Ситягин и И.Лятоскович, славился значительным изменением режима: петинциарная система, основанная главным образом на том, чтобы карать преступников, была заменена тенденцией исправления. Розга, кандалы и даже карцеры исчезли. Были приложены заботы, чтобы организовать работы, в которых были заинтересованы арестанты. Возник целый ряд мастерских, доход с которых шёл на улучшение положения арестантов, а третья часть его копилась, записываясь на счёт арестанта, и выдавалась ему по отбытию наказания.
В санитарном и гигиеническом отношении тюрьма была весьма удовлетворительна; пища и одежда «кадетов», как называл своих арестантов Ситягин, были таковы, что им завидовали даже крестьяне. Открылась школа, введены были собеседования, устроили театр, исполнителями в котором были сами арестанты, оркестр и тому подобное. Результаты сделанного не замедлили сказаться: процент исправляющихся значительно повысился, побеги совершенно прекратились, большие партии отправлялись на многие работы, в том числе постройку Сибирской железной дороги, без всякого конвоя, одним двумя надзирателями. О порядках в тюрьме много говорили, наблюдать за ними приезжали иностранцы, не скрывавшие своего удивления. Дж. Ж. Легра - профессор Дажонекого университета, Поль Лабе, англичанин Джаксон пишут об Александровской тюрьме целые трактаты.
Но как бы хороши не были порядки в Александровском централе, они были не характерны для большинства подобного рода заведений.
Журналист и редактор иркутских газет тех лет И.И.Попов, из книги которого мы взяли описания об Александровской тюрьме, пишет о своих встречах с французами Шафанжон и Матиссен. «Французы съездили в Александровскую каторжную тюрьму и вернулись оттуда ошельмованными: «Вы государство контрастов и невероятных возможностей. Ведь такой тюрьмы, таких тюремных порядков, как в Александровском селе, нет нигде в мире, — говорил мне изумлённый Шафанжон. По Александровской тюрьме нельзя судить о русских тюрьмах. Она единственная в России и существует для того, чтобы показывать её иностранцам...».
Нельзя не вспомнить, что в свое время «в орбиту» сибирских тюрем и ссылок были вовлечены сотни тысяч граждан из зарубежных стран. Накануне революции и Гражданской войны в России находилось около полутора миллионов военнопленных Австро-Германского блока: немцев, венгров, чехов, словаков, хорватов, сербов и румын. Только в лагерях Иркутского военного округа находилось свыше 140 тысяч пленных мировой войны. Революционные выступления 1917 года дали им свободу. Под влиянием и руководством большевиков они стали активно участвовать в политической жизни, в том числе создавая национальные комитеты и Советы и даже красногвардейские подразделения.
В Иркутске в апреле 1917 года состоялся Общесибирский съезд рабочих-интернационалистов из бывших военнопленных. Съезд принял устав и программу организации интернационалистов, избрал её исполком, в который вошли мадьяры Эмбер, Фрид, Унгар, немцы Каппемер, Фистер, Зингер, Швабенгаузен. В Иркутске стала издаваться газета на венгерском и немецком языках.
В трудный для большевиков Сибири 1918 год сотни и даже тысячи интернационалистов уезжали с красногвардейцами на разные фронты. Особенно активно поддержали новую власть венгры. Храбро сражались отряды венгров весной 1918 года под командованием С.Лазо против семёновцев на фронтах Забайкалья.
В 1920 году в составе политотдела 5-й Красной Армии в Иркутске жил вместе со своей женой известный чешский писатель Я.Гашек. Под редакцией Гашека продолжали выходить газеты «Рогам» - на мадьярском языке, «Штурм» - на немецком, «Голос коммунистов» - на польском, «Интернационал» — на немецком и мадьярском языках «Бюллетень Подарма — 5», «Красный стрелок» — на русском. Много внимания Гашек уделял так называемым нацменьшинствам региона. По его инициативе была выпущена первая в мире газета на бурятском языке под названием «Ур» («Рассвет»), чем он очень гордился, а также разговорный Русско-бурятский словарь.
В советское время Сибирь традиционно оставалась местом ссылки и каторжного труда, куда наряду с уголовниками стало попадать огромное количество «политических противников» режима от «кулаков» до просто инакомыслящих. Поскольку СССР был полиэтничным государством в суровые на края на «переделку» климатом и трудом попадали люди самых разных национальностей. Они работали на разных великих стройках, «гнули спину», «надрывали пупы», «рвали жилы» на землеустроительных работах и лесоповалах, прокладывали через вечную тайгу различные трассы. Вторая треть 20 века была связана с проектированием и первыми шагами освоения Байкало-Амурской магистрали. К ее подготовке и строительству привлекались и граждане нашей страны и военнопленные, которые попадали в Сибирь после разгрома фашистской Германии и милитаристской Японии. В каких условиях пришлось жить и «мантулить» заключенным, рассказывает стих В.Н.Гомбоева «Моя исповедь»
Разного рода коллизии, происходящие в 20 —30-е и последующие годы в стране затронули и самих прибайкальских жителей. Так, в 1922 году в районах Ользон-Прибайкалье действовала банда Шапошникова, в которую входили до семидесяти пяти лиц разного социального происхождения: бывшие офицеры, недовольные новой властью; были среди них и местные аборигены: буряты, тунгусы. Причем члены этой группировки пользовались симпатиями жителей некоторых околобайкальских сел: Малое Голоутсное, Косая степь и т.д. Из наиболее ярких дел этой банды было нападение в июне на лесозаготовку «Большая речка» на Ангаре, где была разграблена кладовая, зверски убита жена зав. заготовки и произведен обстрел поездов. В Селенгинском уезде, который в то время входил в состав Иркутской губернии, были волнения крестьян в Троицкой и Иволгинской волостях. Среди них часто проявлялась как скрытая вражда к коммунистам, так и стремление противодействовать им.
В 30-е годы вооруженный политический бандитизм на Байкале был связан с лагерями заключенных, расположенных в Северо-Байкальском регионе. В составе лагерей было много «контрреволюционного кулачества и подкулачников», ссыльнопоселенцев тех же «кулаков мироедов» членов их семей. Особенно в кругах ОГПУ были известны в 1930-м году события, происшедшие в Северо-Байкальском лагере, расположенном в местностях Акукан и Букачан. В Букачанском лагере в ноябре заключенные произвели убийство начальника «командировки» и, завладев винтовками и наганом, ушли в тайгу. Задержанные «бандиты» рассказали представителям ОГПУ, что восстание подготавливалось с лета и включало в план налет на резиденцию ГПУ в поселке Губа, обезоруживание крестьян, уничтожение коммунистов и комсомольцев, беспартийных руководителей учреждений, захват парохода или уход через Северо-Байкальские горы в Китай. Часть плана осуществилась но ГПУ объявила район на военном положении, создала Штаб по борьбе с бандитами и изолировала административно высланных, поддерживающих заключенных. Объективно сделанное следствие выявило ужасающие безобразия, которые творились в лагерях района. Вот строки из показаний: «Нас за каждую мелочь или за то, что мы жалуемся, избивают до полусмерти, связывают и голыми бросают на лед, а летом раздетых и связанных бросают на съедение комаров и мошки. Нас не кормят по 30 и 48часов, а когда обессилим и не можем работать — опять начинают мучить».
С отголосками приведенных событий встречались путешественники по северу Байкала в недавнее время. Э.Павлюченкова вспоминает в описаниях о своих поездках по этим местам то, как старый охотник рассказывал ей и спутнику, как заключённые тридцатых годов однажды перебили охрану и разбежались по тайге:
«— Ну, дак чо, житьё у них было несладкое, жили, можно сказать, в норах, вот тут под горой, пойдёте, дак увидите. Сильно тяжёлые были условия, видно, невтерпёж стало. Это дело было, однако, осенью. Они тогда разбежались, поперву — то ягоды, видать, ели да грибы, а потом, когда похолодало, стали в охотничьи зимовьюшки наведываться, припасы там брали и тем питалися.
Ну, а охотник чо, придёт в свою зимовейку, а она пустая ни припасу, ни курева, а ему ведь жить надо, охотиться — считай, сезон пропал, у нас многие мужички охотой кормятся.
Иннокентий Петрович вытряхнул из мятой пачки сигарету, прикурил от головни и продолжал:
— И стали охотнички охотиться не за зверем, а за людьми и вроде бы не без ведома властей.
— На людей?!
— Так это ж вредители были, враги народа.
— И всех перебили?
— Коих перестреляли, кои сами в тайге сгибли».
Равнодушное отношение к судьбам людей вызвано, конечно, обыденностью таких обстоятельств в тюремной Сибири из века в век. И в наше время пребывание в Сибири ассоциируется не только с прелестями тайги и одухотворенной природой, но и с возможностью стать узником её лагерных мест. Английский писатель А.Силлитоу вспоминал, что два американских журналиста, летевшие с ним в самолёте и собиравшиеся сделать пересадку в Иркутске на другой лайнер для полёта в Китай, острили, что задержка в Сибири может продлиться двадцать пять лет (высший срок, который давали в то время советские суды заключённым).
Таким образом, «тюремная» сущность дореволюционной и послереволюционной России оставила на берегах Байкала свои угрюмые следы. И, наверное, для памяти стоит оставить какие-то ее факты, как это собираются сделать на Сахалине. Администрация Сахалинской области намерена воссоздать на острове дореволюционную каторгу, которая, по мнению чиновников, будет способствовать притоку на Сахалин туристов. По замыслам авторов идеи, экскурсанты будут платить за посещение каторжного туристического комплекса от $50 до $100.
Сахалинцы уверены что туристов интересует не только живописная природа, но и исторические достопримечательности. Поэтому будут построены в натуральную величину тюрьмы, административные здания, кузницы, в которых ковали кандалы. Туристу покажут: здесь люди возили тачку, здесь их расстреливали». Предполагается, что каторгу воссоздадут в Александровск — Сахалинском или Корсаковском районе. Если говорить откровенно, то такие мероприятия важный для Байкальского региона. Сколь ни кощунственно звучит: и для памяти и для привлечения туристов.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
