Великий Сибирский Ледяной поход // Ефимов А. Г. (1954)

Текст¹

Отошли в село Язовское (25 верст от Бетенева). Около 18 часов штаб дивизии только отошел из Язовского, как красные, обойдя с тыла, набро­сились на части дивизии, оставшиеся там и готовые выступить. После упорного боя ижевцы пробились с большими потерями. Во 2-м полку убито 13, ранено 10, без вести пропало 68. В полку состоит раненых и больных 53, в строю осталось 91 штык и 47 в командах. В егерском ба­тальоне из 150 осталось 60; в 4-м полку штыков еще меньше.

Отступили ночью в деревню Николаевскую, где ночевала Самарская дивизия. Все спали и, поднятые нами, не хотели верить, что против­ник подходит. Выстрелы, донесшиеся с заставы, подтвердили прибли­жение красных. Бросились спешно запрягать обозы и готовиться к выступлению. Только начали двигаться — деревня была сильно обстре­ляна. Видны были вспышки от выстрелов, а стрельбы не слышно из-за шума загремевших по мерзлому грунту телег. Еще не все обозы успели обменять колесные повозки на сани. 1-й Ижевский полк прикрывает отход. В этой деревне погибли начальник штаба Самарской дивизии подполковник Мягков¹³² с несколькими своими офицерами, не предуп­режденные начальником дивизии генералом Сахаровым о выступлении. Спасся только один капитан Смирнов, выпрыгнувший из окна и при­бежавший в штаб Ижевской дивизии в нижнем белье.

За этот период — конец ноября, середина декабря — ижевцы час­то шли в арьергардах и, сдерживая красных, несли тяжелые потери. Небольшие кучки бойцов, оставшиеся в полках, были измучены. Во всей дивизии оставалось в строю 400 человек.

Начальник дивизии решил привлечь на помощь Ижевский конный полк, формировавшийся с августа в тыловом районе и теперь шедший впереди дивизии, в двух-трех переходах. Командир полка, подполков­ник барон Жирар де Сукантон¹³³, и его помощник штаб-ротмистр Рачинский, формировавшие полк и взявшие с собой все отпущенные на формирование и хозяйственные суммы, уехали в тыл для приобрете­ния седел и другого имущества. Они не давали о себе знать, и место­нахождение их не было известно. Генерал Молчанов отправил коман­довать полком, с согласия командующего армией генерала Каппеля, своего начальника штаба, подполковника Е. В обязанности начальника штаба дивизии вступил капитан Цветков.

Состав Ижевского конного полка: 4 эскадрона, команды учебная, пулеметная и подрывная и хозяйственная часть. В строю 25 офицеров, 400 сабель и 4 пулемета. В строю только всадники, имеющие седла. Кроме того, около 300 строевых ехало верхом на попонах, на подуш­ках или в санях в ожидании покупки седел уехавшими формировальщиками. Вскоре состав полка увеличился на два эскадрона. Эти два эскадрона состояли из воткинцев и были взяты в свой конвой Форту­натовым — членом Самарского правительства, который хотел пробрать­ся через Тургайские степи в армию генерала Деникина. После несколь­ких переходов воткинцы увидели безнадежность этой затеи и вернулись назад. Не имея возможности сразу найти свой дивизион, они присо­единились к ижевцам. Генерал Молчанов включил их в Ижевский кон­ный полк. Они получили нумерацию 5-й и 6-й эскадроны, но продол­жали именоваться Воткинскими.

Отъезд подполковника Сукантона и его помощника в тыл и их дол­гое отсутствие вызвали в полку недоумение и осуждение. Возмущало так­же и то, что они, кроме ассигнованных на покупку седел крупных сумм, кажется около двух миллионов сибирскими деньгами, забрали и полко­вые суммы. Встретив нового командира ужином, поручик Багиянц¹³⁴, временно командовавший полком, расплывшись в улыбку, заявил:

—      Полковник барон Жирар де Сукантон взял из полковых сумм
200 тысяч и уехал с ними за седлами. Через неделю прислал ротми­стра Рачинского, который забрал остальные 40 тысяч и уехал покупать
уздечки. А вам, господин полковник, ничего не осталось!

Новый командир ответил:

—      Раз не с чем удрать в тыл, придется остаться с вами!

При подходе к реке Оби предполагалось остановиться и дать отпор красным на линии Томск—Колывань—Новониколаевск. С правого фланга должна была ударить 1-я Сибирская армия.

Но расчет на то, что части этой армии, отдохнув и приведя себя в порядок, вольют свежие силы в ослабевшие ряды 2-й и 3-й армий, не сбылись. Не только не было получено ожидавшейся помощи, но при­шлось пережить ряд предательских выступлений. Вышли они из соста­ва старших чинов армии, попавших под разлагающее влияние левых партий и чешских главарей, которые стремились свалить правительство адмирала Колчака.

Еще в ноябре, на третий день после захвата Омска красными, во Владивостоке было поднято восстание бывшим командующим Сибир­ской армией генералом Гайдой при поддержке эсеров и чехов. Здесь, в ближайшем тылу фронта, в городе Новониколаевске 7 декабря поднял восстание командовавший 1-й Сибирской дивизией полковник Ивакин и арестовал командующего 2-й армией генерала Войцеховского. 9 де­кабря командующий 1-й армией генерал Пепеляев, при поддержке своего брата, председателя совета министров, арестовал главнокоман­дующего генерала Сахарова. Все эти выступления были подавлены или кончились ничем, но тяжело отразились на положении правительства и на военном руководстве.

Вся 1-я Сибирская армия, за исключением 3-го Барнаульского пол­ка, окончательно вышла из строя — рассыпалась или перешла к крас­ным. Генерал Пепеляев должен был сам спасаться от ареста своими взбунтовавшимися солдатами. Позднее гарнизон города Красноярска, в составе 4-го Енисейского полка и других частей, вместе с команди­ром 1-го Среднесибирского корпуса генералом Зиневичем открыто выступили с оружием против своих недавних соратников по борьбе с большевизмом.

К бывшим бедствиям, обрушившимся на отступавшую Белую ар­мию — суровой сибирской зиме при отсутствии снабжения одеждой, толпам беженцев, запрудившим дороги, перемешавшимся с обозами и внесшим беспорядок в движение, болезням, в особенности широко свирепствовавшему тифу, преследованию противником, успешно задер­живать которого становилось все труднее за невозможностью попол­нять огнестрельные запасы, падению духа от неудач и т. д., — теперь присоединилось предательство из своих рядов целой армии, что коли­чественно уменьшило наши силы и действовало угнетающе на состоя­ние духа.

При таких мрачных обстоятельствах отступавшая армия приближа­лась к Щегловской (или Томской, или Мариинской) тайге. Зима по­зволила сравнительно легко преодолеть замерзшие реки, но никто не предполагал, что зимою будет встречено такое трудноодолимое препят­ствие, как тайга, и никакой заблаговременной подготовки к проходу через нее сделано не было.

Тайга

К вечеру 22 декабря Ижевская дивизия, двигаясь в арьергарде 3-й армии, сосредоточилась в городе Щегловске — преддверии в тай­гу. Верстах в девяти к юго-западу от города в деревне Комиссарове был оставлен Конный полк дивизии с задачей прикрывать с этого на­правления Щегловск до тех пор, пока дивизия и другие части армии не войдут в тайгу. Обстановка указывала на возможность трагическо­го исхода. В Щегловске и у входа в тайгу скопилось большое количе­ство частей, обозов и беженцев, ждавших очереди двигаться дальше. Сюда попали и части 2-й армии, которые должны были идти север­нее, а также многочисленные тыловые учреждения, не принадлежавшие к составу 3-й армии. Узкая переселенческая дорога допускала Движение только в два ряда. Расчеты, что 3-я армия, двигаясь без больших интервалов, может спокойно и благополучно пройти тайгу, не оправдались.

На Ижевский конный полк, первый раз вступавший в бой, легла тяжелая задача. Было похоже на то, что здесь начинается боевая жизнь полка и здесь же наступит его конец — тот почетный и славный ко- нец, который выпадает на долю арьергардов, жертвующих собою для спасения главных сил. Большинство состава полка было из старых об­стрелянных бойцов — ветеранов борьбы на родном заводе и последу­ющих боев под Уфой, на Урале и в Западной Сибири, и это давало уверенность, что все, что необходимо сделать, будет исполнено.

На рассвете 23 декабря застава, наблюдавшая за противником, за­нявшим деревню Ягуново (5 верст к югу от деревни Комиссарове), донесла о появлении красных. Дежурный эскадрон, под командой пра­порщика Щербакова, немедленно выступил навстречу и загнал против­ника обратно в Ягуново. Появились первые раненые — прапорщик Щербаков, получивший рану в голову, и два всадника. Спешенный эс­кадрон начал перестрелку с красными, засевшими в ближайших избах деревни.

Деревня Ягуново была не далее полуверсты. Местность к ней пони­жалась и была открытой. На слегка возвышенном плоскогорье, где рас­сыпалась цепь эскадрона, росли кусты, хотя и бывшие теперь без лис­тьев, но дававшие некоторое укрытие от взоров врага. На оба фланга были выдвинуты заставы, имевшие хороший обзор.

Позиция оказалась удобной. Все движения противника были хоро­шо видны, и его попытки перейти в наступление быстро прекращались огнем. На подмогу подошли еще один эскадрон и станковый пулемет. При пулемете находился корнет Волков, недавно прибывший в полк из военного училища. Ему было приказано незаметно выдвинуть пулемет в цепь, прикрываясь кустами. Но корнет Волков вылетел по дороге на открытое место. Застрочил пулемет красных, и корнет Волков упал, сраженный пулей в лоб.

Перестрелка с красными продолжалась до 1 часу дня. Около этого времени левая застава донесла, что к деревне, находящейся южнее Ягунова, подходит большая колонна. В бинокль заметили пушки. Ког­да неизвестная колонна вошла в деревню, правофланговая застава со­общила, что противник из Ягунова на санях, числом около 200, уходит на запад. Расположение в колонне обозов и артиллерии, а также бег­ство красных из деревни Ягуново указывали, что появившаяся колонна состоит из наших отставших частей.

Для занятия Ягунова и связи с неизвестными был послан резервный эскадрон. Но едва он появился на виду Ягунова, его оттуда обстреля­ли. Убита одна лошадь. Эскадрону приказано отойти обратно в резерв. В это же время со стороны неизвестной колонны позиция Конного полка была обстреляна артиллерией. Из Щегловска подошел на помощь 3-й Ижевский полк. Необходимо было выяснить, кто занял Ягуново. Было очевидно, что это была передовая часть таинственной колонны.

Подъехали две подводы, и крестьяне попросили разрешения пропу­стить их домой через деревню Ягуново. Им было сказано сообщить солдатам, находившимся в деревне, выслать двух всадников для встре­чи с двумя нашими для опознания. Не без удивления поскакавшие вперед ижевцы встретились с воткинцами. Последние принадлежали к запасному батальону Воткинской дивизии под командой полковника Камбалина — командира 3-го Барнаульского полка. Главная часть всей колонны состояла из частей 7-й Уральской горных стрелков дивизии под командой полковника Бондарева.

Конный полк ижевцев, получив приказ присоединиться к дивизии, в 4 часа дня выступил из деревни Комиссарове в Щегловск и к вече­ру прибыл к назначенному месту на короткий отдых. Дальнейшее при­крытие города Щегловска с юго-западного направления возлагалось на 7-ю Уральскую дивизию. Боевое крещение Конного полка оказалось его первым успехом, хотя обстановка на рассвете этого дня не предвеща­ла ничего хорошего. Полк потерял двух офицеров и восемь всадников и задержал красных от прорыва к городу Щегловску до появления от­ставших частей отходящей армии.

Из города Щегловска последние части Ижевской дивизии, в том числе Конный полк, поздно вечером выступили в деревню Боровушку. На северо-восток от этой деревни, углубляясь в тайгу, идет упомяну­тый переселенческий тракт. С запада к деревне подходят две дороги — от города Щегловска и из района к северу от этого города. Со сторо­ны Щегловска направление прикрывалось 7-й Уральской дивизией. Дорога к северу не охранялась.

Это беспокоило временно командующего 3-й армией генерала Ба­рышникова. Подошедший к Боровушке еще днем 23 декабря 1-й Ижев­ский полк был послан командующим на беспокоившее его направле­ние. Командир полка получил задачу продвинуться до ближайшего се­ления и удерживать его до распоряжения. Оказалось, что на дорогу, по которой двинулся полк, выходили с западной стороны еще две дороги. На обе было выставлено охранение по батальону (к этому времени — не более 100 бойцов в каждом). С третьим батальоном командир пол­ка продолжал движение до встречи с противником. До деревни полк не дошел. Встреча произошла в лесу, недалеко от глубокого и широко­го оврага. Отбросив за овраг передовую группу красных, батальон за­нял берег оврага, и здесь разгорелся продолжительный бой.

В деревне Боровушке у командующего армией шло совещание, на которое отправился только что прибывший из Щегловска начальник Ижевской дивизии генерал Молчанов. Там обсуждался вопрос об обо­роне подступов к Боровушке. Один из присутствующих, генерал Ромеров¹³⁵, доказывал, что красные с севера наступать не будут. Генерал Молчанов, знавший, что красные с утра пытались пробиться к Щегловску, но без успеха, и что они спешно бросились на север из занимае­мой ими деревни Ягуново, когда появилась 7-я Уральская дивизия, за­явил, что следует опасаться именно за северное направление. Генерал Ромеров горячо возражал: «Интуиция подсказывает мне, что оттуда они не появятся». Генерал Молчанов отвечал: «Моя интуиция подсказыва­ет, что они ударят оттуда». В это время входит ординарец от команди­ра 1-го полка с донесением, что полк отбивает упорные атаки красных.

Командир полка просил прислать какие-нибудь части, чтобы сменить два батальона, поставленные для обеспечения дорог. Эти батальоны не имели против себя противника, бездействовали и нужны были для под­держки батальона, уже ввязавшегося в бой. Бросить же охрану дорог было невозможно — по ним могли подойти новые силы противника. Подкрепление выслано не было. Вечером позднее командир получил выписку из приказа по армии, где было указано, что в 7 часов утра его сменит бригада под командой генерала Сахарова.

Всю ночь шла перестрелка с красными. Были тяжелые потери. Тя­жело ранен в грудь навылет командир батальона капитан Блинов. В 7 часов утра никаких частей для смены не появилось. Посланный к ге­нералу Сахарову офицер привез обещание скорой смены. В 9 часов утра командир 1-го полка узнал, что генерал Сахаров со своими частями уже двинулся на восток. Не дождавшись смены и не получив никаких при­казов, командир полка собрал полк и около 10 часов 24 декабря дви­нулся на Боровушку и дальше в тайгу. Красные не преследовали.

Конный полк, достигнув деревни Боровушки около полуночи, не мог найти никакого помещения для отдыха. Вскоре получил приказ двигать­ся дальше. Выступив из деревни, полк влился в общую колонну. Было темно и морозно. Звезды слабо освещали широкую просеку, покрытую глубоким снегом. Посреди просеки дорога, и на ней два ряда саней. Движение медленное, с частыми, продолжительными остановками. Усталые всадники дремлют в седле. По временам спешиваются, чтобы согреться и дать отдых лошадям. Несколько ночных часов показались необыкновенно длинными.

Начало светать, и двигаться стало легче — видно дорогу и движе­ние впереди. Но картина кругом унылая. Нагруженные людьми и раз­ным имуществом сани медленно с большими перерывами ползли даль­ше по мере того, как продвигались передние. По бокам просеки дремучий лес, загроможденный валежником, пересеченный оврагами, занесенный снегом — совершенно непроходимый. Навряд ли и отряд лыжников мог бы двигаться через него. По временам кто-нибудь начинал кричать: «Понужай!» Несколько голосов подхватывали. Толку не было. Кто-то сзади сообразил открыть стрельбу. Люди тревожно насто­рожились, усилились крики «понужай».

Повозки двинулись вперед. Минимальные дистанции между санями, в полшага и меньше, исчезли. Кое-где лошади полезли передними нога­ми на впереди идущие сани. Усилились крики и ругань. Понемногу все успокоилось. Были попытки обгонять, вылезая в сторону. Ослабевшие лошади делали несколько прыжков в глубоком снегу и останавливались. Иногда снег попадался не очень глубокий или кто-то уже проехал в сто­роне и оставил след, соблазняя выехать и обогнать остановившихся. Но зато было трудно вновь влиться в основные два ряда. Против этого осо­бенно боролись части и отряды, двигавшиеся сомкнуто и в порядке и боявшиеся быть раздробленными. Всадникам было легче. Кое-где мож­но было обгонять обозы, следуя по обочине или за канавой дороги, где конные, прошедшие раньше, протоптали тропинку.

Тяжелой дорогой, иногда обгоняя обозы, следуя «гуськом» по одно­му, к 8 часам утра 24 декабря добрались до латышских хуторов. Вы­ступив из Боровушки в полночь, за эти 8 часов прошли только 10 верст. Латышский поселок расположился вправо от дороги. Полк свернул туда, чтобы дать людям погреться, лошадям дать отдых и найти для них корм. Напрасные надежды. Раньше прошедшие здесь части, обозы и беженцы уже все подобрали.

Латыши живут в хорошо построенных, просторных домах. Большие окна, внутри чисто и светло. В домах много оставленных больных, глав­ным образом тифозных. Тяжелая судьба выпала им на долю. Если вез­ти дальше — все равно замерзнут при медленном движении и отсут­ствии впереди больших деревень. Бледные лица с воспаленными, тоскливыми глазами. К тяжелой болезни прибавляется тревога за пред­стоящую судьбу, может быть, с издевательствами и пытками от побе­дителей-палачей.

Через полчаса полк двинулся дальше. На тракте — никаких изме­нений к лучшему. То же продвижение на несколько шагов и продол­жительная остановка. Дорога стала шире, или, вернее, местность по­зволила протоптать новые пути — сани двигались в три или четыре ряда, но в общем еще медленнее. Около глубоких оврагов, занесенных снегом, опять приходилось восстанавливать движение в два ряда — мосты не пропускали больше.

За день продвинулись на 7—8 верст и перед наступающими сумер­ками достигли хутора Граничного (один брошенный дом). Недалеко, верстах в 5 или 6, деревня Дмитриевская. Здесь главная пробка. Как потом выяснилось, к этой деревне подходит дорога с севера, и еще один поток людей и обозов, из 2-й армии и тыловых учреждений, вливается на назначенный для 3-й армии путь движения через тайгу.

Около хутора Граничного послышались сзади выстрелы. Наверное, желание «понужать» передних. Сначала никто не обратил внимания. К этому способу торопить медленно ползущие обозы уже привыкли, как пришлось помириться и с тем, что помочь этому ничем нельзя. Неожиданно впереди, шагах в тридцати, из рядов повозок сорвался начальник 7-й Уральской дивизии полковник Бондарев. Он уже рань­ше со своими санями, где сидела его жена, и с группой конного кон­воя, покинув дивизию, пробивался вперед, расталкивая других. Бросив­шись в сторону, Бондарев с санями и ординарцами пробовал выскочить вперед. Его конвой на хороших, крепких лошадях пробивал дорогу в снегу. Но вот сани застряли среди деревьев. Бондарев выпряг лошадей и посадил жену верхом. Нервная команда: «Леля, за мной!» — и па­нический полковник бросился дальше.

Многие из ближайшего обоза последовали его примеру, бросая сани и удирая верхом. Ижевцы кое-чем поживились. Нашли в брошенных санях патроны, продукты, сено и овес, теплые вещи... Потом узнали, что неподалеку был генерал Молчанов, который хотел прекратить па­нику и стрелял в Бондарева из револьвера. К сожалению, не попал. Тот только поспешил удрать подальше.

Начало темнеть, и казалось, что придется опять провести ночь сре­ди медленно двигавшейся обозной змеи. Но неожиданно повезло. От проводника генерал Молчанов узнал, что в стороне от дороги к югу, верстах в трех-четырех, есть небольшая деревушка Нижние Конюхты, имеющая около 20 дворов. От нее можно потом выйти через деревню Верхний Барсаж прямо в деревню Дмитриевскую.

Дорога на Н. Конюхты очень плохая, с крутым подъемом в гору, и, так как этот путь дает большой крюк, никто им не пользуется. При создавшемся на главной дороге заторе путь на Н. Конюхты сулил не только ночной отдых, но и беспрепятственное движение к деревне Дмитриевской. Генерал Молчанов согласился с начальником 2-й Орен­бургской казачьей бригады, нашими давнишними боевыми друзьями, оказавшимися рядом, идти на Н. Конюхты.

На загроможденной таежной дороге было невозможно поддержи­вать связь. Но каким-то путем генерал Молчанов узнал, что Конный полк дивизии находится недалеко, и приказал свернуть на Н. Конюх­ты. Пробравшийся к полку ординарец должен был указать дорогу. Всад­ники начали пробираться среди саней на правую сторону тракта, про­шли около 100 шагов по снегу и свернули на малозаметную лесную дорогу.

Настала ночь. Люди не могли ничего видеть — ни дороги, ни скло­нившихся над ней деревьев. Даже звезды лишь изредка мелькали через завесу невидимых веток. Только лошади как-то нащупывали дорогу. Подъем на гору по дороге к деревне Н. Конюхты оказался очень труд­ным — лошади скользили и падали. Пришлось идти осторожно и мед­ленно. Одолев этот подъем, двигались дальше легко и, пройдя 3 или 4 версты, добрались до деревни. Редко в походе крестьянская изба ка­залась такой уютной и отдых столь желательным. Хотя заполнили избы до предела, но поместились почти все под крышей, и даже не казалось тесно. Достали кое-что поесть и покормить лошадей — правда, очень немного. Странно, что общая волна движения, загромоздившая тракт, все пожравшая на своем пути, оставила в покое этот пункт, недалеко отстоявший в стороне. Если кто и знал об этом, не сворачивал, боясь потерять место в колонне.

На рассвете 25 декабря части ижевцев и 2-й Оренбургской казачь­ей бригады, отдохнувшие и обогревшиеся в течение нескольких ноч­ных часов, выступили к деревне Дмитриевской через другую таежную деревушку Верхний Барсаж. 1-й и 4-й эскадроны оставались до 12 ча­сов в Н. Конюхтах, а затем перешли в Верхний Барсаж, выставив ох­ранение в сторону Н. Конюхт. Полк в полдень получил приказ перей­ти в деревню Дмитриевскую. Здесь в полном разгаре шел упорный бой.

Перед полуднем противник появился с севера от хутора Одина (к северо-западу от деревни Дмитриевской). Возможно, что это был от­ряд красных, который вечером 23 декабря наступал на деревню Боро-вушку с севера и встретил упорное сопротивление 1-го Ижевского полка. Не будучи в состоянии продвинуться к Боровушке, этот отряд пошел в более глубокий обход, с выходом в наш тыл у деревни Дмит­риевской. По этому пути в предыдущие дни шли некоторые части 2-й армии, в том числе 8-я Камская дивизия.

Движение красных с севера на деревню Дмитриевскую, при успехе, могло отрезать всю часть растянувшейся колонны войск и обозов, кото­рые еще не достигли этой деревни. Но первая атака противника была отбита. После полудня нажим с этой стороны начал усиливаться. Крас­ных отбивали воткинцы и Егерский батальон Уральской дивизии.

Вскоре началось наступление и со стороны хутора Граничного. Здесь сдерживали упорно наседавшего врага полки 7-й Уральской дивизии. В деревне утром было еще большое скопление людей и обозов. Около какого-то здания, кажется школы, лежали разобранные и испорченные орудия. Взрывать их боялись или не имели для этого средств и порти­ли колеса и ломкие части топорами и ломами. Было брошено и много пулеметов и другого ценного боевого и хозяйственного имущества.

В деревне появились какие-то неизвестные, пытавшиеся вызвать возмущение среди усталых солдат перемешавшихся и деморализован­ных частей. Четырех из этих лиц захватили и отвели в штаб стрелки одного из уральских полков. У выхода из деревни в беспорядке скопи­лись обозы, стояла ругань и шла перебранка — кому идти вперед. Прибывший утром в деревню Дмитриевскую генерал Молчанов со сво­ими офицерами и ординарцами начал наводить порядок в деревне и при выходе на дорогу. Была установлена очередь для движения, прика­зано бросить сани и уходить верхом или пешком тем, лошади которых измучены. Недалеко за Дмитриевской движение затормозилось из-за большого скопления обозов. Эти обозы не могли пройти далеко и были обречены на захват красными. Закупорив дорогу, они обрекали на ги­бель и тех, кто двигался за ними, в том числе строевые части, ведшие арьергардные бои.

Накануне Волжской конной бригаде было приказано скинуть такие обозы в сторону и освободить дорогу, для чего обрубить постромки и заставить обозников и беженцев следовать дальше верхом или пешим порядком. Это не всегда помогало. После прохода бригады владельцы саней возвращались обратно, исправляли постромки и вновь загромож­дали дорогу. Генерал Молчанов послал два эскадрона с энергичным офицером поручиком Багиянцем сжечь эти застрявшие обозы, не счи­таясь ни с какими протестами. Заставить выпрягать лошадей, садиться верхом и уходить. Сани собирать в кучу и сжигать, чтобы собственни­ки не возвращались и не впрягали лошадей вновь. Только для больных и детей разрешалось делать исключение.

Чтобы проверить, насколько Багиянц понял свою задачу, генерал Молчанов спросил его:

—  А если встретишь командующего армией, едущего в санях, что будешь делать?

—  Сожгу сани и предложу ехать дальше верхом. Скажу, что дикта­тор тайги, генерал Молчанов, приказал так поступить, — ответил Баги­янц твердо.

Генерал Молчанов убедился, что приказ понят и будет выполнен. Захватив банки с керосином, найденным в обозах же, Багиянц с двумя эскадронами сжег от двух до трех тысяч саней и уничтожил за дерев­ней Дмитриевской образовавшуюся пробку из неподвижных обозов. К вечеру деревня была очищена. Много разных отбившихся частей уда­лось протолкнуть или уничтожить.

Больше 7 часов уральцы и воткинцы отбивали атаки красных. Эти части почти полностью погибли. К вечеру красные продвинулись к са­мой деревне. Ижевцы — 1-й полк и два эскадрона Конного полка —ввязались в бой и задержали красных у выхода из деревни. Вскоре получили приказ отходить. Прикрывал отход 2-й Ижевский полк. В коротком столкновении в двух эскадронах был убит один офицер и потеряно около десяти всадников.

Проходили мимо догоравших костров из саней обозов и беженцев. Можно было видеть, как пламя уничтожало сундуки с одеждой, одея­ла, подушки и прочее добро; шипело сибирское масло, которое везли целыми бочонками; по временам взрывались патроны и ручные грана­ты, пугая наших лошадей... На перекрестке к хутору Тутановскому, который лежал к северу от дороги, был выслан разъезд для выяснения, не занят ли хутор противником. Красных там не оказалось. Ночью пришли в поселок Александровский, где встретили утро 26 декабря.

2-й полк, без нажима красных, видимо отдыхавших после тяжело­го боя у Дмитриевской, отошел к поселку Александровскому. В охра­нении была оставлена рота с пулеметом. На помощь роте охранения был утром послан 1-й эскадрон, который выслал вперед разведку. Про­были в поселке до полудня. Здесь же был и командир Егерского бата­льона 7-й Уральской дивизии полковник Андерс, один из немногих офицеров, вышедших из боя. Потрясенный гибелью дивизии, он с рыданиями бессвязно повторяя рассказ о гибели уральских полков, кого-то обвиняя в этой трагедии, и грозил разоблачить каких-то винов­ников этой катастрофы.

Александровский — небольшой поселок, весь объеден. Для себя не нашли ничего. Лошадям могли дать только многолетнюю высохшую солому с крыш сараев, которую они жевали очень неохотно. Против­ник не показывался. В полдень выступили дальше на поселок Успен­ский. В арьергарде остались два эскадрона. На перекрестке с дорогой, направлявшейся к хутору Придорожному, образовался новый затор. Опять пришлось большое количество саней сжечь и уничтожить это неожиданно появившееся препятствие. Сделано это было как раз во­время. Красные возобновили свое преследование. 2-й полк, сменивший конный арьергард, дал противнику отпор и понес потери, но заставил красных остановиться, не доходя до перекрестка путей на хутор Придорожный. В полку кончаются патроны. Капитан Володкевич направил­ся к застрявшим обозам найти патроны и пропал.

Поздно вечером 2-й полк и два эскадрона Конного полка, находив­шиеся в арьергарде, подошли к поселку Успенскому — всего три или четыре бедных избы, расположенные на дне глубокого оврага. Дым застилал овраг, и через дым светили огни многих сотен костров. Не­возможно было сказать, кто здесь находится, но большая площадь, на которой виднелись костры, указывала, что здесь скопилось несколько тысяч людей. По крутой дороге спустились вниз, казалось — в «преис­поднюю». Начали разыскивать начальника дивизии. Он был занят раз­грузкой дамбы, по которой шла дорога дальше, — торопил тех, кто был в состоянии двигаться вперед, и заставлял съезжать в сторону ехавших на измученных лошадях.

Нашли генерала Молчанова в одной из изб, когда он, после разгруз­ки дамбы, зашел для ознакомления с дальнейшей дорогой. Маленькая керосиновая лампа слабо освещала довольно просторную комнату. На полу, вдоль стен, лежало много больных тифом. Некоторые уже были мертвыми, их вынесли и сложили снаружи. На их места положили других тифозных, недавно привезенных. Посреди избы обогреваются толпы людей. С трудом можно было протиснуться в угол, к столу, где начальник дивизии сидел за картой и расспрашивал местного жителя о дороге.

Вскоре к столу стал пробираться ординарец штаба и тащил какого-то штатского в потертой, но теплой шубе. Этот молодчик вел агита­цию за прекращение дальнейшего похода и за сдачу красным. Один из многочисленных агитаторов, проникших в ряды отступавших под ви­дом беженцев. Они имели успех среди солдат, отбившихся от своих частей, угнетенных тяжелыми условиями похода и потерявших веру в благополучный исход. Для таких агитация советских агентов давала какую-то надежду на спасение. Агитатор оказался тупым и малоречи­стым. Он прямо не отрицал свою вину, а упорно повторял: «Я не про­тив вас, я за народ, я за справедливость»... На свою беду он нарвался на тех, кто хорошо узнал «справедливость» и «заботу о народе» послав­ших его. После допроса не оставалось сомнения, что он — большеви­стский агент. Приговор был короткий — расстрелять. Ординарцы вы­вели его за избу и, чтобы не делать тревоги, выстрелом из маленького «бульдога» закончили его службу нашему врагу.

2-й полк должен был сменить конных ижевцев, но в темноте и су­толоке найти его не удалось. Генерал Молчанов приказал командиру Конного полка принять обязанности начальника арьергарда, разыскать 2-й полк и прикрыть поселок Успенский.

Появился пропавший капитан Володкевич. Он, взяв из 5-го Воткин­ского эскадрона один взвод, отправился в хутор Придорожный набрать патронов для 2-го полка. В этом полку патроны были на исходе. Его предприятие оказалось удачным. Он вернулся из хутора с воткинцами, и все они были обвешаны башлыками и вещевыми мешками, напол­ненными пачками патронов. Володкевичу удалось наткнуться на обоз какого-то полка, где среди хозяйственного имущества были запасы нужных ему патронов, а для перевозки их ему дали башлыки и мешки. Обоз этот, на совершенно обессиленных лошадях, дальше двигать­ся не был в состоянии. Начальник обоза с большей частью своих под­чиненных ушел вперед с небольшим количеством повозок.

Капитан Володкевич сообщил выступившей вперед заставе Конного полка, что по его следам двигается отряд красных — слышен скрип саней. Вместо противника было встречено несколько саней наших от­ставших, вышедших из хутора Придорожного вслед за Володкевичем. Застава заняла место в лесу, верстах в полутора-двух от поселка Успен­ского. Вперед выехал на разведку офицер с одним всадником.

Об этой разведке офицер вспоминает: «Просека слабо освещалась звездами, но на матовой снежной полосе можно было заметить всад­ников на полтораста—двести шагов. Крутом полнейшая тишина. По­явление противника мы могли услышать задолго до того, как его уви­деть. По сторонам дороги — брошенные сани, иногда одиночные, в других местах группами. Послышался скрип полозьев. Опять тихо, и снова скрип. Поехали навстречу. Заметили одиночные сани. Ехал боль­ной фельдшер. Измученная лошадь едва плелась и, сделав несколько шагов, останавливалась на отдых. Сказал фельдшеру, что деревня близ­ко и чтобы он поторопился.

Двинулись дальше. Брошенный возок, и оттуда, заслышав нас, сла­бый голос: «Ваня! Ваня! Скоро ли дальше?» Среди окружающей мерт­вой тишины показалось, что голос идет из-под могильной плиты — голос заживо погребенного, брошенного больного, которого какой-то Ваня оставил здесь на дороге замерзать, а сам отпряг лошадей и удрал. Мы ничем не могли помочь несчастному и не откликнулись на его зов.

Проехали еще вперед. Еще одни сани, запряженные парой лоша­дей. На них священник с двумя маленькими дочками, и опять еле бре­дущие лошади. Священник понукал лошадей вожжами. В меховой шапке, с маленькой заиндевевшей бородкой, с измученным лицом. Глаза священника выражали необыкновенное страдание и покорность судьбе... Если иконописцу нужно бы было найти лицо, с которого пи­сать Лик Спасителя на Кресте, нельзя было бы найти более подходя­щее. Маленькие спутницы священника, попавшие в одну из самых зло­вещих трагедий братоубийственной войны, испуганно смотрели на нас. Но, наверное, они не понимали, какая участь может постигнуть их отца — служителя Христа, военного священника.

Проехали дальше. Красные не появлялись. Но нельзя было зарывать­ся далеко. Прошло полчаса со времени встречи со священником, и Никто больше не показывался на опустевшей дороге. Возвращаясь назад, остановились в двух местах, где было брошено много саней, и, вытащив их на дорогу и запутав постромками и вожжами, устроили завалы. Препятствие не очень значительное, но, когда красные начнут разрубать веревки, разбрасывать сани и ругаться, застава будет предуп­реждена об их приближении. На обратном пути к заставе священника и фельдшера не встретили — они успели добраться до деревушки. Во­зок, из которого слышался призыв к Ване, был безмолвен...»

К полуночи вышло из поселка Успенского все, что могло дальше двигаться. Как и в Дмитриевской, здесь было брошено много саней и разного имущества. Нашими артиллеристами, прошедшими днем или двумя раньше, была оставлена здесь часть наших пушек. Не было возможности с обессиленным конским составом вытащить всю артил­лерию. С большими усилиями вытянули из оврага четыре пушки, сняв с остальных замки и панорамы. Около полуночи генерал Молчанов со штабом отправился в деревню Глухари, в 9 — 10 верстах от Успенс­кого.

Через час или два после полуночи красные подошли к поселку. За­става наша их обстреляла и отошла к своему эскадрону. Арьергард — два эскадрона, около 120 всадников — перешел через дамбу и оста­новился на берегу оврага. По слуху определили подход красных к спуску в овраг. Встретили их тремя залпами. Не столько для того, чтобы нанести потери, сколько для того, чтобы дать понять против­нику, что двигаться без сопротивления ему не удастся. Вместе с тем эти залпы, пронесшиеся над головами сидевших у костров, предуп­реждали о подходе неприятеля. Кто еще имел возможность выбрать­ся — мог это сделать.

Ночь была очень морозная. Стоять на месте и поджидать против­ника было невозможно. Поочередно сменяясь, эскадроны останавли­вались на короткое время, спешивались, высылали дозоры и медленно двигались дальше. Красные, видимо, были заняты обезоруживанием оставшихся в поселке Успенском и несколько часов нас не тревожили.

Приближалось утро 27 декабря. Наступали пятые сутки, когда, кро­ме короткого ночного отдыха в деревне Конюхте, два арьергардных эскадрона были беспрерывно в седле или на ногах, двигались или сто­яли в колонне обозов, несли сторожевку или отстреливались от против­ника. Отсутствие сна и пищи давали себя знать. Усталость была не­обыкновенная. Тем не менее никто не жаловался на этот изну­рительный поход и, падая иногда в снег от усталости на остановках, находил откуда-то силы вскакивать на ноги и быстро выполнять полу­ченный приказ или команду. В продолжение пяти часов арьергард мед­ленно двигался к деревне Глухари, до которой оставалось еще версты две. Близился рассвет. Выстрелы дозорных предупредили о появлении врага. Немедленно об этом донесено начальнику дивизии.

Деревня Глухари, как и пройденный хутор Успенский, лежала в до­лине горной речки, но спуски к ней были более пологие. Всем находив­шимся там частям был отдан приказ выступить дальше. Арьергардные эскадроны, по-прежнему действуя по очереди, занимали позиции, задер­живая красных, и отходили, когда противник рассыпал свои цепи и от­крывал ружейный и пулеметный огонь. В упорный бой не ввязывались из-за отсутствия пулеметов и за недостатком патронов. Более частые ос­тановки на удобных позициях, обыкновенно у поворотов дороги или на перегибе местности, заставляли преследовавшую нас красную конницу спешиваться, разворачиваться, открывать огонь, потом вновь собираться и проделывать вскоре все сначала. Огонь по красным открывали неожи­данно, и это заставляло их двигаться осторожнее и медленнее. Высылкой дозоров они старались вызвать нас на преждевременное открытие огня.

Около 7 часов утра деревня была почти свободна от частей и обо­зов, когда оба эскадрона подошли к ней и перешли на восточный край оврага. Здесь была занята позиция с хорошим обстрелом к противопо­ложному берегу оврага и спуску в деревню, по которому должны были подойти красные.

Послышались их первые выстрелы. Некоторое количество обозни­ков, еще остававшихся в деревне, бросились в беспорядке удирать, на подъеме дороги сгрудились и перемешались. Кое-как распутались и стали подниматься вверх. Некоторые передумали и спустились обрат­но в деревню. На той стороне оврага появилось около эскадрона крас­ной конницы и за ней пехота. Оживленная перестрелка продолжалась минут двадцать. Одиночные сани еще покидали деревню, последние из них выскакивали под пулеметным огнем противника. Послышались выстрелы с правого фланга — красные пробовали обойти нас. Около 8 часов мы начали отход. Дорога шла по пересеченной местности, и это давало возможность часто останавливаться на удобных позициях и задерживать наших преследователей.

На пути от деревни Глухари до деревни Большая Золотогорка оста­навливались около 15 раз и заставляли противника спешиваться и рас­сыпаться в цепь. В нескольких местах загородили дорогу брошенными санями. Иногда прекращали огонь, но оставались укрыто на позиции. Красные собирались на дорогу, чтобы двигаться дальше, и вновь попа­дали под огонь. Было заметно, что они имели потери. Нам везло: не давая красным пристреляться и вести действительную стрельбу, мы своевременно отходили и не имели потерь на всем участке пути от Глухарей до Золотогорки.

На улицах Большой Золотогорки было много обозов и людей, видимо не собиравшихся следовать дальше. Всадники, заранее посланные предупредить о скором появлении красных, были встречены недружелюбно. «Отправляйтесь сами, а с нас довольно!» — «Куда там ехать, на край света, что ли?» — и другие ответы в том же роде слышались на предложение покидать деревню.

За деревней Золотогоркой протекала по широкой долине река Зо­лотой Катат, разветвлявшаяся на много рукавов. Через реку шла дамба с мостами. На восточном берегу стоял выселок Малая Золотогорка. Местность сразу переменилась, тайга кончилась, и кругом были откры­тые поля и редкие небольшие перелески. В выселке — довольно значи­тельной деревне — также еще находились некоторые наши части и начальник Ижевской дивизии со штабом.

К 12 часам 30 минутам арьергардный эскадрон вел с красными пере­стрелку, находясь на восточном конце дамбы. Патроны кончались, и с нашей стороны раздавались отдельные редкие выстрелы. Был получен приказ задержать противника два часа. Срочно второй эскадрон был послан в деревню найти патроны в находившихся там обозах. Нашли несколько десятков пачек. Немного, и пришлось экономить. Деревня была вскоре очищена от наших частей. Под угрозой обхода пришлось отойти раньше времени и арьергарду. Противник проводил нас сильным обстрелом из нескольких пулеметов, но, заняв деревню, остановился на привал, дав арьергарду возможность выиграть второй час.

Отойдя на версту, арьергард остановился у небольшого пригорка и выставил охранение. Всадники спешились. Поджидаем противника. Недалеко от дороги стоял маленький амбарчик с висячим замком. Чу­тьем голодных людей догадались, что тут можно чем-то поживиться. Четыре дня почти ничего не ели. Скудные запасы сухарей на черный день скормили своим походным друзьям — лошадям. Сбили замок и нашли сырое замороженное мясо, подвешенное большими кусками. Наструганное ножом тонкими ломтиками, мясо показалось очень вкус­ным и приятно освежило пустые желудки. Даже некоторые лошади не отказывались от этой, столь несвойственной для них пищи.

Тайга осталась позади. Дорога больше не шла посреди просеки, проделанной в мрачном, непроходимом лесу. Несмотря на необычай­ную усталость, голод и отсутствие патронов, стало веселее.

После большого привала красные возобновили преследование. Задер­живая их, мы стали отходить к селу Красный Яр. Там собрались почти все части дивизии. К вечеру 27 декабря дошли до села. На помощь измученным эскадронам вышли остальные эскадроны Конного полка и 1-й Ижевский полк. Ночью подошли красные и повели наступление на село. Их атака была отбита. В 1-м полку убит командир батальона капитан Помосов.

Движение к Красноярску

При переходе через тайгу 3-я армия понесла огромные потери. Погибли у деревни Дмитриевской, почти целиком, 7-я Уральская ди­визия и Воткинский кадровый полк. Оставлена большая часть артилле­рии, и только ижевцам удалось вывезти четыре орудия. Брошено мно­го пулеметов, погибло много обозов. Застряло большое количество беженцев, не бывших в состоянии протащить тяжело нагруженные сани на обессиленных лошадях, не получавших корма.

Обозные части Ижевской дивизии, в том числе Конного полка, удач­но прошли тайгу, двигаясь через нее на два-три перехода впереди бое­вых частей. Ижевцы привыкли действовать дружно во всех случаях: в боях и в походе. Поэтому и тыловые части дивизии шли сомкнуто, не разбиваясь и не перемешиваясь с другими частями, насколько было возможно в создавшихся тяжелых условиях. Начальники хозяйственных частей и коменданты, в большинстве энергичные и находчивые офице­ры и чиновники, прилагали все усилия, чтобы продвигать порученные им обозы в целости и сохранности. Теперь обозы поджидали боевые части, чтобы двигаться дальше совместно.

После прохода тайги намечался план остановить красных у восточ­ных выходов из тайги, загородив их отрядами с большим количеством пулеметов, обильно снабженными патронами. Если бы это удалось, можно было бы выиграть время для приведения в порядок перепутав­шихся частей, подтянуть отставших, дать некоторый отдых и восста­новить боеспособность. Но обстановка этого не допускала.

Некоторые части 1-й армии, двигавшейся на правом фланге фрон­та, перешли на сторону красных, а частью разоружились и разошлись. Сибирский тракт, проходивший через Томск, был открыт противнику Для выхода в тыл 2-й и 3-й армиям. В Красноярске шли усиленные приготовления левыми группами к восстанию с целью отрезать отсту­павшим движение на восток. На свою сторону эти группы привлекли командира 1-го Сибирского корпуса генерала Зиневича и подчиненные ему войска. Генерал Зиневич объявил об «окончании» Гражданской войны и потребовал от главнокомандующего генерала Каппеля сложить оружие. К взбунтовавшемуся гарнизону Красноярска шли на усиление большие отряды красных партизан Щетинкина, Кравченко и др.

Вместо задержки красных на восточной границе Томской тайги и приведения себя в порядок отступавшим армиям приходилось торо­питься к Красноярску и двигаться в тяжелых условиях. От Щегловской тайги до Красноярска более 400 верст. Не доходя до города, к югу тянется новая полоса тайги, не имевшая дорог с запада на восток. Эта тайга находится на левом берегу реки Енисея, примерно к югу от уча­стка железной дороги ст. Кемчуг — Красноярск. Ст. Кемчуг — в 85 верстах к западу от города Красноярска.

Все отряды и обозы, двигавшиеся южнее железной дороги, главным образом из состава 3-й армии, находились под ударом быть прижаты­ми к этой тайге и отрезанными от путей отступления. Необходимо было выбраться на железную дорогу возможно скорее. Последним пун­ктом выхода из ловушки являлась станция Кемчуг.

Тяжелые условия перехода через Щегловскую тайгу задержали 3-ю ар­мию, и она двигалась на полтора-два перехода на уступе позади 2-й ар­мии. Теперь, после прохода тайги, шли по нескольким дорогам и по срав­нительно населенному району. Можно было ночевать под крышей и находить продукты, а для лошадей — корм. Лошади были сильно изну­рены, и многих приходилось заменять покупкой или обменом. Сибир­ские крестьяне нередко вполне добровольно обменивали изнуренную лошадь на свою, в хорошем теле. Это освобождало их от подводной по­винности или же захвата крепкой лошади бесплатно или за обесценен­ные кредитные билеты. А изнуренную лошадь можно «выходить».

Измена генерала Зиневича в Красноярске заставляла ускорить дви­жение, чтобы не дать возможности перешедшему на сторону красных гарнизону и подходившим к ним на усиление шайкам партизан орга­низовать оборону города и закрыть нам дальнейший путь отступления. Не приходилось думать о столь необходимом отдыхе и приведении перепутавшихся частей в порядок. О дневках забыли, ночлеги и прива­лы были сокращены до предела, величина переходов увеличена.

Несмотря на большие потери в тайге, дороги и на этом участке пути были загромождены большим количеством частей, обозов и беженцев. Только немногие части двигались в порядке. Большинство было разби­то на мелкие группы и перемешались с обозами и беженцами. На слу­чай потери связи с начальником дивизии частям ижевцев было прика­зано пробиваться к железной дороге и двигаться к Красноярску.

Конный Ижевский полк в ночь 27—28 декабря выступил из дерев­ни Красный Яр и, проделав большой переход, дошел до деревни Ново-Троицкой. После еще одного или двух переходов полк нагнал свою хозяйственную часть. Кажется, впервые после выступления из Омска, где полк формировался, он оказался собранным в полном составе. Ге­нерал Молчанов захотел посмотреть полк и отдал приказ, перед вы­ступлением на следующее утро, построить полк для смотра.

Привыкнув за последнее время к малочисленности частей, выстро­енный Ижевский полк показался по крайней мере конной брига­дой. Шесть эскадронов, учебная команда, пулеметная и подрывнаякоманды, штаб с командами связи и комендантской, хозяйственная часть, санитарная и ветеринарная части и, наконец, детище Граждан­ской войны — «семейный» дивизион, в котором насчитывалось около 200 жен, детей и стариков. За боевыми частями каждого эскадрона в 90—100 сабель стояли по 30—40 всадников «запаса», не имевших се­дел, многие без шашек, сидевшие на попонах или других приспособле­ниях. Всего было выстроено более 800 всадников, с обозными и нестро­евыми до 1000 человек, не считая семей. Благодаря большому обозу неудивительно, что построенный для смотра полк казался много боль­ше, чем полк нормального состава. Но несмотря на разнообразие об­мундирования, разномастность лошадей, не говоря уже о необычном виде обоза, полк представлял стройное зрелище.

В условиях тягости похода, после ран, нанесенных всем частям ар­мии проходом через тайгу, здесь чувствовались порядок и дисципли­на — результат забот и работы начальников всех степеней и однород­ности и сплоченности состава. Адъютант полка отправился доложить начальнику дивизии, что полк построен для смотра. Но вместо прибы­тия генерала Молчанова был получен приказ отправить обозы дальше, а полку приготовиться немедленно к выполнению боевых задач. Полку не пришлось больше встретиться со своей хозяйственной частью.

Продолжая делать большие переходы, полк к вечеру 1 января 1920 го­да (по нов. ст.) достиг села Назарова, находившегося в 30 верстах к югу от города Ачинска. За пять дней было пройдено 250 верст. Назарово расположено на тракте Ачинск—Минусинск, вдоль которого идет телеграфная линия. 2 января задачей полку назначалось движение к городу Ачинску и удержание этого пункта от захвата противником. Полк приготовился к выступлению, но в 9 часов утра на телеграфной станции было получено сообщение, что Ачинск уже захвачен больши­ми силами красных. Об этом было немедленно послано донесение на­чальнику дивизии.

В Назарове большая толкучка. Много частей, обозов и беженцев. С юга подошел 1-й Прифронтовой полк, действовавший против красных шаек Щетинкина. Полк этот, видимо, накануне распада. Из строя слышны выкрики солдат: одни хотят скорее идти дальше, другие тре­буют отдыха. К 11 часам утра получен приказ двигаться на Покровское (Чернореченское) для новой попытки выйти к железной дороге и Сибирскому тракту. В 11 часов 15 минут два эскадрона с пулемета­ми двинулись к деревне Улуй — ст. Чернореченская; за ними — осталь­ные части полка.

Дойдя до деревни Улуй и выступив дальше, заметили двигавшуюся нам навстречу Оренбургскую казачью бригаду. Высланный вперед офицер узнал от казаков, что район ст. Чернореченская в руках красных. Они опять опередили нас. Чтобы не задерживать двигавшихся навстречу оренбуржцев, Ижевский полк свернул на восток через Себеж на Плодбище, куда прибыл в полночь и остановился на короткий ночлег.

В 7 часов утра 3 января полк выступил на ст. Козулька, выставив заслон против красных, занявших Чернореченскую. Разведка выясни­ла, что Козулька в руках противника. В 16 часов 30 минут два эскад­рона были направлены на Ничково—Шерловка—ст. Кемчуг, чтобы с этой станции выдвинуться на запад и прикрыть ее от захвата про­тивником. Переходы огромные. Вернее, в день делаем несколько пе­реходов, двигаясь и ночью, с небольшими остановками для отдыха в деревнях.

4 января в 5 часов утра, задолго до рассвета, двинулись на Шерлов-ку—ст. Кемчуг. Когда рассвело, увидели знакомую неприятную карти­ну — дорога была загромождена обозами в три-четыре ряда. Но с кон­ными можно было по обочинам двигаться вперед. По дороге выяс­нилось, что движение остановилось, так как за Шерловкой красные. Они заняли дорогу к ст. Кемчуг, выставили пулеметы и отражают по­пытки их отбросить. В колонне терпеливое ожидание.

Около 7 часов утра 4 января Конный полк ижевцев собрался в Шерловке. Здесь уже было несколько строевых частей, в том числе 4, 11 и 17-й Оренбургские казачьи полки, один кавалерийский полк из 1-й кавалерийской дивизии и еще несколько небольших частей, почти все конные. Старшие начальники собрались на совещание, ко­торое происходило под председательством командира 5-й Оренбург­ской бригады — генерал-майора Кручинина. Решили сбить красный заслон и пробиться на ст. Кемчуг. Задачи распределили по взаимно­му соглашению.

Деревня стояла на поляне, окруженной лесом. Красные занимали северный участок леса, через который шла дорога, и их позицию мож­но было бы укрыто обойти с обоих флангов. Но в лесу был глубокий снег, и обходящим частям пришлось бы потерять много времени на такой маневр. Поэтому решено было отбросить красных наступлени­ем в лоб. Слева от дороги повели наступление цепи спешенного Кон­ного полка. Казаки наступали на обоих флангах. Ижевцы должны были атаковать в конном строю, когда цепи подойдут к противнику.

Спешенные всадники Конного полка смело пошли в атаку по ров­ному снежному полю под жестоким огнем красных пулеметов. Их прорыв замедлялся глубоким снегом. Падали убитые и раненые, но офицеры кричали: «Вперед!» От Ижевского конного полка в голове атакующих шел 1-й эскадрон под командой поручика Лумпова. Снежная поверхность поляны не давала возможности развернуться и атако­вать всем полком. Приходилось вести атаку эшелонам, притом только по дороге. Поручик Лумпов собрал свой эскадрон к северной окраине деревни. Но он раньше времени выскочил вперед, и красные пулеме­ты сосредоточили весь огонь по колонне появившихся всадников. Эс­кадрон понес большие потери и повернул обратно. Был тяжело ранен выделявшийся своей храбростью прапорщик Чирков.

Все эти действия походили больше на самоубийство от сознания без­выходности положения и от отчаяния. При обходе противника с флан­гов или с одного из флангов, может быть, было бы потеряно 2—3 ча­са времени, но успех был более вероятен. После неудачи атаки расстро­енные части скопились на поляне в лесу к востоку от деревни. Было около 2 часов дня. Продрогшие бойцы начали разжигать костры. По­ложение казалось безвыходным. Отступать назад по загроможденной дороге или обороняться в деревне было бессмысленно. Повторять ата­ку и пробиться к железной дороге успеха не сулило — было ясно, что красные крепко там обосновались. Все искали выход из этого безвы­ходного тупика.

На поляну подошел еще один отряд из остатков уральских полков под командой генерала Круглевского. В этом отряде было 350—400 че­ловек, все конные. При отряде три-четыре знамени старых император­ских частей. Генерал Круглевский предложил командиру Ижевского конного полка двигаться дальше вместе. Он сообщил, что у него есть проводник из местных лесничих, который отлично знает тайгу. Про­водник обещал через чащу леса вывести на дорогу, которая приведет к железнодорожному полотну к востоку от ст. Кемчуг. Но надо сделать большой обход в 8 —10 верст, чтобы обойти полосу непроходимой молодой заросли. Предложение это вызвало недоверие. Плутать по та­ежному лесу, когда, по собранным сведениям, железная дорога была верстах в двух от Шерловки, совершенно не улыбалось.

Генерал Круглевский отправился с проводником на юг, Ижевский полк на север к железной дороге. На всякий случай один всадник Ижевского полка был оставлен на месте и должен был запомнить путь генерала Круглевского. На поляне было много следов по всем направ­лениям, и найти путь генерала Круглевского в темноте приближающей­ся ночи было бы очень трудно.

Пройдя по редкому лесу не более полуверсты, ижевцы встретили непроходимую стену молодого березняка. Вынули шашки и стали ру­бить проход. Но скоро убедились, что работа эта медленная и конца березняку не видно. Повернули обратно на поляну. Наступал вечер, был сильный мороз, горело много костров. Ижевцы подъехали к большому костру, около которого расположился круг оренбуржцев. Шло совещание. Говорил, кажется, урядник. Стараясь громким голосом придать убедительность своим словам, он доказывал, что идти дальше некуда, прошли уже много и все жертвы и страдания оказались на­прасными... «Если удастся пройти здесь, — говорил он, — то погиб­нем в другом месте. Надо начать переговоры с красными о сдаче и поставить условие, чтобы всем сдавшимся добровольно, не исключая всех офицеров, была дарована жизнь». Он заметил, что подъехали ижевцы, и добавил: «Вот ижевцы тут, надо действовать вместе, тогда будет легче сговориться с большевиками, и они примут наши усло­вия». Мрачно смотрели кругом говорившего остальные казаки. Был тут и их командир бригады, председательствовавший утром на собра­нии старших начальников. Опершись обеими руками на эфес шаш­ки, он угрюмо возражал оратору.

Совещание могло затянуться, а время было дорого. Начинало тем­неть. Могли подойти красные. И так было непонятно, почему они еще здесь не появились. Поляна была недалеко от деревни, где они, навер­ное, уже хозяйничали. Возможно, что разоружение попавших в их руки наших войск и обозов заняло все их внимание. Ижевцы двинулись дальше. Оставленный маяком всадник, следивший за уходом генерала Круглевского, показал дальнейший путь.

Совсем рядом с костром оказался густой лес молодых сосен, и че­рез него шла узкая, протоптанная в снегу тропинка. Трудно было по­верить, что надо было входить в какую-то темную дыру, когда кругом был редкий лес огромных деревьев. Нагнувшись к самому седлу и за­девая ветки деревьев, начали пробиваться по этому узенькому коридо­ру в полной темноте. Через сотню-полторы шагов вышли опять в ред­кий лес и по протоптанным следам пошли дальше. Примерно через час вышли на лесную дорогу. У дороги стоял стог сена, от которого нам достались мелкие клочья, разбросанные кругом. Не побрезговали и этим даром судьбы, чтобы подкормить лошадей. Движение на север.

На рассвете 5 января вышли на железную дорогу. Ближайший вер­стовой столб указывал цифру 632, но откуда был счет — не знали. Предположительно это было версты три к востоку от ст. Кемчуг. По­шли по сильно укатанной и теперь пустынной грунтовой дороге, шед­шей около железнодорожного полотна. Видно было, что тут прошли тысячи саней. За минувшие три дня — с 2 по 4 января — прошли более 150 верст. От Ачинска до ст. Кемчуг всего около 85 верст, но с попытками выйти к железной дороге приходилось делать крркные дви­жения, возвращаться и проделывать это несколько раз. На измученных задолго до этого лошадях, при плохом питании и коротких остановках для отдыха трудно было рассчитывать обогнать красных, которые на­чиная с Ачинска опередили нас.

Но вот, наконец, обогнали и, казалось, достигли цели последних дней. Но особенной радости не было заметно. Боязнь за оставшихся позади действовала угнетающе. Где семьи, где остальные части дивизии, где генерал Молчанов?.. Все они следовали позади, и их благополучный выход был под большим сомнением. Не хотелось спасаться одним, и не было желания попадать под чье-либо другое начало. Генерал Молча­нов являлся для всех ижевцев незаменимым, и они не представляли себе, чтобы его можно было потерять.

В 9 часов утра 5 января на ближайшем железнодорожном разъезде сделали привал и выпили пустого чая. Через полчаса выступили дальше. К ночи должны были добраться до станции Кача. Впереди широкая, рос­ная, совершенно свободная дорога. Такую бы в тайге — тогда не погиб­ла бы там большая часть нашей армии. Неизвестно, были ли за нами какие-либо наши белые части или нет. На всякий случай прикрывались с тыла, а на север, где шел Сибирский тракт, вели наблюдение.

Поздно вечером добрались до ст. Кача. Около нее небольшая дерев­ня Становая. Вошли в деревню и встретили своего ижевца. Радостная весть быстро пробежала по колонне полка. Генерал Молчанов с неко­торой частью остальных полков дивизии благополучно прорвался через тайгу. Налицо был сильно поредевший, но больше других сохранивший­ся 1-й полк, часть 2-го и остатки малочисленных 3-го и 4-го полков. 1-й полк, потеряв на походе из Красного Яра связь с начальником ди­визии и выполняя приказ пробиваться в таком случае к железной до­роге, направился на город Ачинск. В пути командир 1-го полка встре­тил 3-й и 4-й полки и предложил командирам этих полков взять для верности направление к востоку от Ачинска. Они не согласились и предпочли идти прямо на Ачинск. 1-й полк вышел благополучно на железную дорогу, а 3-й и 4-й полки, по-видимому, погибли при под­ходе к Ачинску. 1-й полк ждал остальных на ст. Кача.

Генерал Молчанов, достигнув со своим штабом и артиллерийским дивизионом села Рыбного, находившегося на окраине тайги, остановил­ся на ночлег. Выяснив к утру, что дорога на Кемчуг забита обозами, он расспросил местных крестьян о тайге и путях через нее. В тайге находил­ся маленький поселок, к которому дороги нет, но охотники ходят туда без затруднений — тайга проходима. От этого поселка есть лесная доро­га к железной дороге, выйдя на которую можно дойти до ст. Кача.

Узнав точно направление, генерал Молчанов по компасу вышел со своим штабом как раз к указанному поселку и из него достиг ст. Кача. Артиллерия под командой полковника Якубовича, по настойчивой просьбе последнего, должна была выйти через полчаса. Лошади артил­лерийского дивизиона совершенно выдохлись, и полковник Якубович просил дать лишнее время для отдыха и корма лошадей. Генерал Мол­чанов сначала на это не соглашался, но потом разрешил, подтвердив приказ выступить не позже как через полчаса. Артиллерия ижевцев (последние четыре орудия) уже не выступила с места своего ночлега и была захвачена противником. С артиллерией или где-нибудь в ближай­ших деревнях погибло и большинство наших обозов.

Станция Кача и расположенная около нее небольшая деревня Ста­новая были забиты большим количеством перемешавшихся частей и обозов. Большинство было из 3-й армии, но были здесь и отставшие из 2-й армии и разных тыловых учреждений. По улицам бродили от­дельные потерявшиеся люди и разыскивали свои части. Кое-как отдох­нули и обогрелись, вклинившись в переполненные избы.

Положение создалось не из блестящих. Далеко не всем шедшим южнее железной дороги удалось преодолеть встреченные препятствия. Осколки перемешавшихся частей представляли собою неорганизован­ную, уставшую и морально издерганную массу, неспособную к бою. К северу от железной дороги, верстах в десяти, проходил Сибирский тракт, а в чьих руках находились селения на этом тракте — никто не знал. 2-я армия прошла в Красноярск, но где была она расположена и где были ее арьергарды — известно не было. Уже несколько дней не было связи ни со штабом главнокомандующего генерала Каппеля, ни со 2-й армией.

Ночью начальник Ижевской дивизии дал задачу Конному полку, усиленному имевшимися налицо пешими частями дивизии, выдвинуться утром на тракт и «оседлать» его, заградив противнику дорогу на вос­ток. Предполагалось, что красные уже могли подойти по тракту в рай­он севернее ст. Кача. В 5 часов утра б января Конный полк ижевцев начал собираться к выступлению, пробираясь через загроможденную санями улицу. Многие обозы также готовились к дальнейшему движе­нию на Красноярск и запрягали лошадей.

Не успел полк собраться, как к западу от деревни затрещали ружей­ные выстрелы. Поднялась паника. Ночевавшие в деревне бросились в беспорядке в сторону Красноярска. Не успевшие запрячь лошадей то­ропились, волновались и кричали. Деревня быстро опустела. Волна па­нически настроенных людей вовлекла в свой поток и тех, кто еще не совсем потерял хладнокровие и способность сопротивляться. На месте остались генерал Молчанов со своим штабом и готовившийся к выступ­лению Конный полк. Генерал Молчанов взял ближайший второй эскад­рон и бросился с ним на выстрелы.

Врагом, поднявшим панику, оказалась кучка в 20 человек больше­виков-железнодорожников, которые учли моральное состояние устав­ших и потрясенных неудачами белых бойцов и решили этим восполь­зоваться. Увидев мчавшихся на них всадников, большевики бросились бежать, но были настигнуты, окружены и уничтожены. Необходимость выхода на тракт отпала. Конный полк получил задачу: после ухода из деревни Становой всех, кто еще здесь застрял, отходить к Красноярс­ку, сдерживая противника, если он начнет преследование.

С генералом Молчановым находилась его супруга, которую обстоя­тельства похода заставили двигаться верхом. У нее через плечо висела большая кожаная сумка — денежный ящик дивизии. При сложившей­ся обстановке все могло случиться. Чтобы избежать возможности по­терять все деньги сразу и, с другой стороны, облегчить своей жене тя­желую ношу, генерал Молчанов тут же, на дороге, выдал командиру Конного полка 1200 тысяч рублей сибирскими деньгами. Ценность их после падения Омска значительно упала, но других денег не было, и эти казначейские билеты еще служили для расплаты за продукты и фураж. Командир полка в свою очередь снабдил деньгами командиров эскадронов.

Эшелонировав эскадроны для последовательной охраны и обороны дальнейшего пути, полк не спеша отходил на восток. Красные не по­являлись. Стемнело, когда полк приближался к последней перед Крас­ноярском станции Минине, находившейся в 15 верстах от города. За 2—3 версты от этой станции на железнодорожных путях стояли один за другим поезда. Они, не было сомнения, были обречены на захват красными. Из вагонов выглядывали беспокойные лица беженцев. Спа­стись от большевиков им не удалось, и теперь наступило для них то­мительное ожидание своей судьбы.

Ближе к станции — также вплотную — стояли эшелоны Польской дивизии. Один из поляков закричал в нашу сторону, на что-то намекая:

—  Продайте револьверы, вам они больше не понадобятся!..
Из наших рядов ему ответили:

—  Вам в вагонах они и совсем не нужны!

Поздно вечером 6 января полк сосредоточился у станции Минино, оставив охранение в будке на железной дороге, верстах в двух от стан­ции. В квартире начальника станции — штаб дивизии. Генерал Молча­нов собирает сведения. Ничего отрадного: Красноярск в руках красных; все пункты на путях к городу и в обход его заняты значительными силами взбунтовавшегося гарнизона, местными отрядами большевиков иподошедшими бандами партизан; 5 января утром  части 2-й армии наступали на город, но потерпели неудачу; армия прорвалась на север; теперь все пункты на север заняты отрядами противника; в ближай­ших деревнях большое количество измученных и павших духом людей сдаются красным; на юг дорог нет. Для нас закрыты все пути. Генерал Молчанов мрачен. Никогда его не видели таким. Он не признавал не­преодолимых препятствий, и, если ныне не находит выхода, значит, дело идет к нашему концу.

***

Для лучшего представления о сложившейся обстановке следует ос­тановиться на тех событиях, которые произошли перед прибытием 3-й армии. Не приходится говорить о том, что об этих событиях нам пришлось узнать позже. О многих подробностях удалось услышать че­рез несколько лет из докладов, воспоминаний и разговоров с участни­ками похода. Много осталось неизвестным, неясным или забытым. Здесь приводятся сведения о движениях и действиях более значитель­ных отрядов, сохранивших некоторый порядок, боеспособность и про­рвавшихся из красной западни.

Как указывалось ранее, Томская (Щегловская) тайга, из-за беднос­ти путей, внесла большое расстройство в движение войсковых частей, перемешавшихся с огромными обозами, тыловыми учреждениями и беженцами. Распад 1-й армии в Томске и восстание генерала Зиневича в Красноярске не позволили 2-й и 3-й армиям останавливаться для приведения себя в порядок и урегулирования движения по дорогам. Управление было крайне затруднено. Приказы и донесения часто не доходили по назначению. Только немногие части могли поддерживать некоторый порядок и относительную боеспособность.

2-я армия генерала Войцеховского двигалась в более благоприятных условиях, имея, кроме второстепенных путей, два главных — Сибир­ский тракт и вдоль железной дороги. Поддержание связи было более обеспечено, и руководство движением было в твердых руках. Начиная с Ачинска движение шло в предположении, что цель похода — проло­жить путь на восток. Фронт менялся в этом направлении, или, вернее, приходилось действовать на два фронта: наступать на восток и отра­жать напор противника с запада.

2-я армия двинулась в следующем порядке: впереди (на восток), вдоль железной дороги, — авангард в составе частей особого назначе­ния под командой полковника Макри; колонны главных сил двигались: по тракту — колонна генерала Вержбицкого, в составе Тобольской и Южной групп; вдоль железной дороги, за авангардом, — группа гене­рала Петрова и в переходе, сзади, — группа генерала Бангерского; южнее, по второстепенным дорогам, для прикрытия с юга, шли каза­чьи части генерала Волкова и 1-я кавалерийская дивизия. Обозы час­тей 2-й армии, тяжелая артиллерия и лечебные заведения двигались отдельно.

Передовые части подошли к окрестностям Красноярска 4 января, утром 5 января была назначена атака города. Группа генерала Петро­ва в составе 4-й Уфимской стрелковой и 2-й Уфимской кавалерийской дивизий должна была атаковать город с запада. Группа генерала Верж­бицкого, ночевавшая в селе Зеледееве, получила задачу атаковать Крас­ноярск с севера. При Уфимской дивизии находился запасный батальон ижевцев, принявший участие в наступлении. Этот батальон квартиро­вал в Томске, и к нему собирались для поправки раненые и больные ижевцы и проходили обучение новички, не бывшие раньше в строю.

Во время восстания в Томске 17 декабря 1919 года подпольных организаций и гарнизона все верные долгу части покинули город. За­пасный батальон выступил в полном составе из Томска, под командой капитана Ильина. Не имея возможности присоединиться к своей ди­визии, он был временно прикомандирован к 4-й Уфимской.

В бою 5 января под Красноярском Запасный батальон наступал с уфимцами от разъезда Бугач, южнее железной дороги — на правом фланге боевого участка. Наступление оказалось неудачным. Кавалерий­ская дивизия, действовавшая к северу от железной дороги, застряла в снегу. Отряд особого назначения полковника Макри начал отступать без видимых оснований. Польский бронепоезд, появившийся из Краснояр­ска, на флаге которого была заметна только красная полоса, был при­нят за принадлежавший противнику; это вызвало смятение в рядах наступавших. Наступление не было поддержано атакой с севера колон­ной генерала Вержбицкого; по неизвестной причине эта колонна простояла день в Зеледееве и только вечером двинулась вперед и прошла севернее Красноярска, пробив себе дорогу. Запасный батальон ижев­цев понес в этом бою большие потери: из состава в 680 штыков вы­шло из боя только 380 бойцов.

У Красноярска

Деревня Зеледеево была вечером 5 января занята регулярными крас­ными войсками, наступавшими по тракту. Противник грозил сжать 2-ю армию с двух сторон. При таких условиях предполагаемая повтор­ная атака на Красноярск, с несомненным ударом красных с запада в тыл атакующим, могла закончиться новой неудачей или тяжелым поражением и большими потерями. Неуверенность в успехе побудила старших начальников — главнокомандующего генерала Каппеля и ко­мандующего 2-й армией генерала Войцеховского — отказаться от захвата Красноярска и обойти город с севера.

Был намечен путь прорыва из района Минино—Зимине, через де­ревню Дрокино, на деревню Темерино (на старых картах — Темирино) и далее, в обход города севернее. Для движения в Темерино из Дрокина, которое расположено на большом тракте, необходимо было пройти по тракту 2 версты в сторону Зеледеева, находившегося в ру­ках красных, и повернуть к северо-востоку, по дороге на Темерино. Для обеспечения этого перекрестка была назначена Камская дивизия гене­рала Пучкова, которая до рассвета б января выступила на Дрокино.

Прорваться благополучно намеченным путем удалось только послан­ным вперед обозам Камской дивизии, под прикрытием 29-го Бирского полка. Навстречу остальным полкам Камской дивизии, развертывав­шимся для обеспечения перекрестка, уже подходили цепи противника из Зеледеева. Произошел упорный бой. Полки камцев понесли тяже­лые потери. Испытывая недостаток патронов, камцы должны были отойти от перекрестка к деревне. Поворот с тракта на дорогу в Теме­рино удержать не удалось.

Подходившие к району Дрокина отряды искали возможности про­рваться к северу без дорог. Так, одной из первых прошла 2-я Уфим­ская кавалерийская дивизия, начальник которой генерал Кантакузен сообщил генералу Пучкову, что он имеет хорошего проводника, и про­шел мимо, не оказав помощи. Подошедшие вслед 4-я Уфимская диви­зия и некоторые другие части подкрепили камцев и приняли участие в отражении красных при их попытках захватить Дрокино.

Прибывший к полю боя главнокомандующий генерал Каппель со своим конвоем выдвинулся для угрозы правого фланга противника, но красные успели предупредить этот маневр своими резервами. Генерал Войцеховский посылал на помощь все, что еще не потеряло боеспособ­ность, в том числе 3-й Барнаульский полк, в большом порядке подо­шедший из Минина. Бой затянулся на несколько часов и дал возмож­ность многим частям проскочить на север. Камская дивизия, выйдя из боя с большими потерями, собралась в Темерине к 15 часам. Уфим­ская подошла туда же к вечеру.

Генерал Войцеховский, распоряжавшийся в районе Минина, не ус­пел, по-видимому, пройти со своим штабом и штабом Уфимской груп­пы генерала Бангерского через Дрокино и к ночи на 7 января достиг села Есаулова, пробившись туда под прикрытием 3-го Барнаульского и 11-го Оренбургского казачьих полков.

Левая колонна 2-й армии — группа генерала Вержбицкого — вече­ром 5 января под давлением красных оставила Зеледеево и обошла Красноярск с севера, пробившись через красные заслоны. В этой груп­пе находилась Боткинская дивизия, которая сохранила все свои пуш­ки. Воткинцы при подходе к Красноярску выслали разведку в самый город. Отправился для выяснения обстановки начальник конной раз­ведки 57-го Воткинского полка поручик Орел, который и побывал в разных местах города и в штабе красных. Его разведка помогла выбрать правильную дорогу мимо Красноярска. Сам он, послав донесение с переодетым всадником, присоединился к полку после прохода воткинцев за Красноярск.

Также небольшая группа генерала Сахарова, бывшего главнокоман­дующего, прошла севернее Красноярска в село Есаулово, выступив ут­ром 7 января дальше по реке Есауловка, и достигла большого Сибир­ского тракта. В отряде генерала Сахарова насчитывалось немногим бо­лее тысячи людей.

Ко всем крупным отрядам, указанным выше, присоединилось мно­го людей, не желавших попадать в руки красных и находивших в себе силы идти дальше на новые опасности и невзгоды. Но было не мень­ше, а скорее больше отказавшихся от дальнейшего движения, уходив­ших в Красноярск сдаваться или ждавших на месте своей участи. Чрез­мерная усталость, отсутствие средств передвижения, потеря веры в возможность успеха в борьбе с красными и другие подобные причины заставляли павших духом людей сдавать свое оружие и оставаться на милость мстительного победителя.

Прорыв у Красноярска остатков 3-й армии

На квартиру начальника станции Минино, где генерал Молчанов собирал сведения о происходивших за день событиях и о путях воз­можного выхода из окружения, приехал генерал Круглевский. Было около 22—23 часов в ночь с 6 на 7 января. Генерал Круглевский под­твердил сведения, что 2-я армия прорвалась днем на север, сообщил, что красные обезоруживают отставших и добровольно оставшихся и что в деревне Минино командующий 3-й армией генерал Барышников со­брал старших начальников на совещание. Генералы Молчанов и Круг­левский отправились на совещание. Там очень обрадовались прибытию начальника Ижевской дивизии. Оказалось, что от 3-й армии вышло не много частей, но и среди пришедших идут колебания: идти ли дальше или сдаваться.

Агенты большевиков ведут усиленную агитацию среди измученных людей и уговаривают идти в Красноярск, где им будто бы ничто не угрожает. Сильное впечатление произвел чей-то доклад о том, что не­которая часть состава Волжской кавалерийской бригады отказывается идти дальше. Бригада пользовалась заслуженной боевой славой, и ее полки считались среди лучших и стойких в армии. Доклад этот, как потом оказалось, не вполне отвечал действительности. Выяснилось так­же, что, кроме поредевших частей Волжского корпуса, налицо есть только группа уральцев, собравшихся около генерала Круглевского в числе 400 человек, и ижевцы. Ижевцы составляли наиболее сильную и крепкую часть армии. Их осталось тоже немного — около 700 чело­век, половина — конный полк.

На совещании было решено пробиваться, притом не теряя време­ни, как только к деревне Минине подтянутся ижевцы. Генерал Молча­нов вернулся на станцию и отдал приказ немедленно собираться. С собой не брали ни одной повозки — все должны были быть верхом или пешими. Путь был без дорог, между деревнями, которые заняты про­тивником, окружившим нас со всех сторон. Предстояло пересекать овраги и прокладывать дорогу по сильно пересеченной местности.

В большой комнате квартиры начальника станции разыгрывалась тяжелая драма. Жена адъютанта, штабс-капитана Виктора К., лишь минувшим летом вышедшая замуж, полная, болезненная и в положе­нии, не могла ехать верхом. Также и еще две женщины не согласи­лись на этот способ передвижения. Их оставляли на попечение жены начальника станции, которая обещала им помочь при первой возмож­ности выехать домой в Ижевск. Многие стали писать письма своим близким. У всех на душе было тяжело, некоторые плакали. И трудно было сказать, кто кого оплакивает — остающиеся уходящих в неизве­стность или уходящие остающихся во враждебном окружении?

Были срочно стянуты эскадроны, бывшие в охранении. Двинулись на север и вошли в деревню Минине. Светлая ночь. На улицах и пло­щадях толпы солдат. Масса саней, костры. Ярмарка, а не войсковой бивак. Многие уже решили дальше не идти. Идет агитация за сдачу. Появился корнет Хорошунов, уже без погон и без оружия. Прибыл он в полк во время его формирования, а с началом боевых действий исчез в тыл. Подошел к строю, когда прошла голова колонны, и агитировал за сдачу. Доложили командиру полка, и тот приказал его привести. Хорошунов немедленно скрылся.

Командир 1-го эскадрона корнет Лумпов с несколькими всадника­ми отправились разыскивать свои семьи. Может быть, Хорошунов тол­кнул их на это — почти наверняка! — ложными сведениями. Лумпов — хороший офицер и храбрый, исполнительный командир эскад­рона, но он отправился на розыски, не спросив разрешения команди­ра полка. Наверное, боялся, что этого разрешения не получит. Что с ним и со всадниками, уехавшими с ним, случилось — осталось неизве­стным. Агитация на ижевцев не действовала, встретиться с семьей — другое дело.

На улице были сложены несколько больших куч винтовок, шашек, подсумков для патронов и тому подобное. Часовые если и были — удрали при приближении полка. Всадники, не имевшие шашек, подо­брали их из кучи и пополнили немного запас патронов. Патронов было мало — не во всех брошенных подсумках можно было найти пачку или одну-две обоймы. Патронный голод давно давал себя чувствовать.

Необычно было это прохождение через селение, наполненное тол­пами людей, большинство которых было еще вчера солдатами, а теперь стало инертной и безличной массой, безучастно относившейся и к себе, и к другим. Не будь сложившиеся обстоятельства так беспросветны, эти толпы можно было бы объединить, организовать и восстановить из них хорошие боевые части.

Генерал Молчанов поехал доложить генералу Барышникову, что ижевцы собраны. В штабе у генерала Барышникова все еще продолжа­ли обсуждать, что делать. Один из присутствующих успел съездить на разведку в деревню, которая считалась в руках противника. Там его не было. «Возвратившись с разведки, — пишет «Волжанин» в своих вос­поминаниях (журнал «Крестный Путь», № 4), — я застал собрание в полном разгаре. Докладываю и настаиваю на немедленном движении. Опять разговоры... Наконец, слава богу, все решено, собираемся вы­ходить из хаты... резкий стук в окошко и голос генерала Молчанова: «Ижевцы подошли, айда, поехал!»

Не ожидая распоряжений и избегая разговоров, генерал Молчанов повел остатки дивизии на север. У него надежный проводник из мест­ных крестьян. Впереди идет 1-й Ижевский полк, за ним — Конный полк. Ночь светлая, местность видна на две-три версты. Пошли без до­рог, взяв направление, по совету проводника, западнее Дрокина. 1-й полк высылает свою конную разведку, она была обстреляна, — противник нас обнаружил. 1-й полк развернулся и продвинулся в направлении выстрелов. Деревни не видно, а с ближайших голых сопок по цепям ижевцев открыт пулеметный и ружейный огонь. Дистанция предель­ная, и огонь не действителен. Наши цепи ответили редкими выстрела­ми и скоро замолчали, сберегая патроны. Командир полка получил за­дачу сдерживать противника, пока не подойдут все части 3-й армии, и затем следовать в арьергарде.

Конный полк двинулся дальше на север. Возвышенное плато было занесено снегом, но кони шли без особого труда. Следовавшая за пол­ком остальная колонна 3-й армии взяла влево, чтобы избежать потерь. Когда красные заметили большую колонну, они, видимо, посчитали, что их окружают, и начали разбегаться из Дрокина. Двигались по разным направлениям, больше в сторону Красноярска. Дозоры Конного полка донесли, что впереди наблюдается что-то странное: по снежному полю от Дрокина в сторону Зеледеева быстро катятся какие-то черные шары. Передовой эскадрон полетел навстречу, развернувшись на ходу в лаву.

Черными шарами оказались головы подводчиков и красноармейцев, которые что-то гнали по большому тракту. Перегиб местности скры­вал лошадей, сани и туловища людей, видны были только головы. За­метив опасность, сани помчались быстрее, а находившиеся сзади по­вернули обратно. Успели захватить только двое саней (некоторые говорят, что только одни).

— Давай деньги! — закричал один всадник конвоиру.

— Вот тут много денег, — ответил красноармеец, показывая на мешки.

Ближайшие конники спешились и проверили. Действительно, там было мелкое разменное серебро.

—      На передних санях есть золото, — сказал красный.

Поручик Багиянц и несколько всадников помчались догнать сани с золотом. Меньше чем через десять минут вернулись. Их измотанные кони не могли, конечно, состязаться со свежими лошадками крестьян, и драгоценный груз умчался в Зеледеево. Всадники Конного полка раз­богатели. На одном из следующих ночлегов у одного из них были сре­заны переметные сумы с серебром, и столь нужный ночной отдых превратился в неприятную сторожевку своего богатства. Кроме сереб­ра, с санями были захвачены два или три наших солдата, попавших в плен. Конвойный был 269-го полка, 30-й красной дивизии.

К северу от большого тракта местность была более пересеченной. Приходилось перебираться через овраги, заполненные снегом. Движе­ние было медленным и утомительным, пока не вышли на дорогу к деревне Темерино. К этой деревне, расположенной на идущем далеко на север Енисейском тракте, подошли глубокой ночью. Здесь сторожить нас был поставлен отряд красных. Ночь была морозная, и красноар­мейцы забрались в избы, не выставив даже часовых. Около первой избы захватили два пулемета «Максим», находившиеся на санях. И пулеме­ты, и сани с лошадьми были для нас приятным подарком.

В избе встретились с проспавшими нас пулеметчиками, с удивлени­ем оглядывавшимися крутом, когда мы их обезоруживали: они готовились к таким же действиям в отношении нас. С печи слезли несколько человек наших, попавших в красный плен, и попросили принять их в наш отряд. Генерал Молчанов отнесся к ним очень сурово. «Если вы уже сдались красным, то нам вас не надо». Головная застава, проехав­шая вперед по улице, донесла, что конные и пешие красноармейцы через огороды удирают в поле. Из-за чрезвычайной усталости пресле­довать их не стали.

1-й полк полтора часа оставался против Дрокина, пока не прошли мимо все части 3-й армии и присоединившиеся к колонне группы от­ставших от частей, прошедших здесь днем. После короткого отдыха, отогревшись в избах, Конный полк двинулся на село Чистоостровское. Забрезжил рассвет, и наступил день 7 января, по старому стилю 25 де­кабря — праздник Рождества Христова. Вечером разместились на ноч­лег в богатом селе. Жители праздновали Великий Праздник и радушно приняли нас. Накормили сытно и вкусно. Давно мы не видели отлич­ного белого хлеба и сладких булок, жареных поросят, гусей, уток и прочего. Наши верные, выносливые друзья-кони получили вдоволь сена и овса. К сожалению, отдых продолжался только четыре часа, но это был первый определенный отдых с 3 января. Подходили другие части, и надо было очистить им место.

Выступив в полночь, догнали арьергард 2-й армии — 2-ю Уфим­скую кавалерийскую дивизию. Никакого противника с направления от Красноярска не появлялось. Пошли по пути 2-й армии к устью реки» Кан.

*   *   *

3-я армия, или то, что от нее осталось, благополучно проскочила у Красноярска мимо заслонов, расставленных красными. Место прорыва было выбрано удачно. Поздний час ночи — около четырех часов — и мороз также содействовали успеху.

Главная часть регулярной Красной армии прошла в Красноярск. В Дрокине, по-видимому, был поставлен заслон из состава перешедшего к красным гарнизона или из партизан, стойкостью не отличавшихся. Обнаружив прорыв нашей армии, этот отряд открыл стрельбу издале­ка, а потом разбежался. Следующий эшелон Красной армии, который мог подойти и заночевать в большом селе Зеледееве, в 10—12 верстах от Дрокина, или не слыхал стрельбы, или не поспел на помощь.

Но больше всего успеху прорыва содействовали точность и быстро­та энергичных распоряжений. Это следует отметить, так как началось далеко не гладко. Обстановка же требовала смелых действий.

Командующий армией генерал Барышников и другие собравшиеся к нему старшие начальники много времени теряли на совещания, ко­торых было несколько, на разведку, на ненужные разговоры, даже на посылку агентов в Красноярск. Об этом довольно подробно говорят вос­поминания одного, уже упомянутого, участника этих совещаний. Боль­шинство стояло за прорыв, но все топтались на месте. Самый прорыв они представляли себе не как боевую операцию, вообще сложную и трудную, а как нечто вроде пробега через прорыв в расположении противника разъезда конницы.

С армией (хотя бы силою не больше полка), даже не обременен­ной артиллерией и обозом, но уже сильно деморализованной походом, так просто прорваться не удалось бы. Еще не прошло суток, как на станции Кача часть этой армии в несколько сот бойцов, а может быть, и более тысячи, в панике бежала от выстрелов 20 большевиков. Спас там положение генерал Молчанов. Он же решительно взял на себя руководство прорывом.

Командуя дивизией ижевцев, он не собирался только с ними уйти из окружения, как это сделал со своей дивизией генерал Кантакау-зен и другие, а благополучно вывел из него всю армию. Бесполез­ное совещание он прерывает коротко: «Аида, поехали!» Помощи никакой не просит. Только что прибывшие из арьергарда ижевцы идут вперед. У Дрокина попадают под обстрел. Что бы полу­чилось с измученными, подавленными духом бойцами и с такими же измученными и не могущими решить, что делать, начальника­ми — показывает вышеприведенный пример того, что случилось у станции Кача.

Генерал Молчанов разворачивает против Дрокина 1-й Ижевский полк и приказывает командиру полка оставаться на месте, затем — следовать в арьергарде. Обеспечив проход армии мимо деревни Дро-кино боковым отрядом из 1-го Ижевского полка, генерал Молчанов на него же возложил обязанности арьергарда для прикрытия дальнейше­го движения с тыла. Сам же генерал Молчанов догоняет Конный полк и идет с ним на следующую встречу с врагом у деревни Темерино. Не возьми генерал Молчанов инициативу в свои руки, навряд ли 3-я ар­мия вышла бы из окружения.

В описании этих действий можно прочитать упрек командующему армией генералу Барышникову за его неспособность справиться с уп­равлением армией в исключительно тяжелых условиях и его стремле­ние собирать ненужные подробности обстановки, теряя на это много времени и давая врагу время на разложение и уничтожение наших колеблющихся частей.

Генерал Барышников не пользовался авторитетом опытного воена­чальника и только временно командовал армией. Это не лишает призна­ния за ним того, что он, как умел, готов был исполнить свой долг и был способен идти на самопожертвование. Когда 3-я армия была отрезана южнее станции Кемчуг от выхода к железной дороге, генерал Барышни­ков прибыл на эту станцию перед самым захватом ее противником. Не получив помощи от частей 2-й армии, уже находившихся в движении на Красноярск, генерал Барышников не пошел вместе с ними для своего спасения, а вернулся к порученной ему армии, отлично зная, что она почти обречена на гибель. Забегая вперед, надо отметить, что через три месяца, при переформировании пришедших в Забайкалье армий и кор­пуса, генерал Барышников выдвигал на пост командира 3-го корпуса, составленного из частей 3-й и половины 2-й армий, генерала Молчано­ва, а сам после принял у него должность начальника штаба.

Действия красных под Красноярском вызывают некоторые недоуме­ния. После боя у Дрокина, когда части 2-й армии прорвались на Те­мерино или Есаулово, авангард красных прошел в Красноярск, Здесь пришельцы почувствовали себя очень неуверенно. Только этим можно объяснить отправку ценностей казначейства города в свой тыл, на Зеледеево. Боялись ли они повторной атаки на Красноярск, или на де­нежные суммы предъявляли свои требования местные большевики и партизаны — осталось неизвестным. Также трудно сказать, какие при­чины заставили красных отказаться от преследования наших войск в первые дни после прорыва. Если их авангардные части были переутом­лены, то за ними шли другие крупные силы. От Омска до Краснояр­ска они располагали пятью дивизиями.

Для полной оценки положения, в котором находилась 3-я армия после прохода Щегловской тайги, интересно отметить, как красные представляли сложившуюся обстановку. 1 января они подходили к Ачинску. К югу, на уровне с Ачинском, к этому же времени подошли передовые части 3-й армии. Продвигаясь удобными путями, враги че­тыре дня опережали наши части, двигавшиеся труднопроходимыми проселочными дорогами.

Все эти дороги упирались в бездорожную тайгу, и красные имели полное основание считать, что 3-я армия не успеет выиграть потерян­ное пространство и ее гибель неизбежна. В час ночи на 2 января ко­миссар авангардной красной бригады говорил по аппарату с Красно­ярском. Его собеседником был эсер Колосов, который пробовал выговорить какие-то милости от победителей за предательскую работу своей партии в тылу противобольшевистского фронта. Для комиссара эсер Колосов был только «прихвостнем буржуазии», и он заявил ему:

«Завтра мы займем Красноярск... 3-я армия нами отрезана. Ни на ка­кие соглашения не пойдем» Заключительная фраза относилась к пред­ставителю с.р. партии: «Мавр сделал свое дело»...

Расчеты красных полностью не оправдались. Им не удалось, как предполагал комиссар, захватить Красноярск «завтра», то есть 3 янва­ря. Да это и не имело большого значения. Город уже несколько дней находился в руках большевиков и их сообщников, преграждая белым армиям дорогу на восток. Не удалось им также уничтожить полнос­тью 3-ю армию. Понеся большой урон, потеряв еще сохранившиеся остатки артиллерии и обозы, строевые части армии пробились на запад, достигли района Красноярска и отсюда вторично проложили до­рогу через заслоны красных.

Река Кан

После коротких ночлегов в селе Чистоостровском части 3-й армии двинулись следом за 2-й армией к устью реки Кан.

Конный Ижевский полк выступил в полночь 7—8 января и через некоторое время встретил арьергард 2-й армии — один из полков 2-й Уфимской кавалерийской дивизии. Восстановилась связь со 2-й ар­мией и с шедшим с ней главнокомандующим, генералом Каппелем. Эта связь оборвалась перед подходом к Щегловской тайге, около 19—20 де­кабря, может быть — раньше. Три недели к армии не доходили при­казы и ориентировки главнокомандующего и сведения о движении соседей. Случайные, краткие сообщения от случайных лиц, иногда по слухам, в счет, конечно, принимать не приходилось.

В арьергарде 3-й армии при движении из Чистоостровского двигал­ся, согласно распоряжению начальника дивизии, 1-й Ижевский полк. Преследования со стороны противника не было.

Конный Ижевский полк, сделав переход около 28 верст, утром 8 ян­варя пришел в большое село Атамановское. Село оказалось пустым. Обнаруженный в одной избе дряхлый старик, единственный житель села, оказавшийся налицо, сообщил, что село подвергалось нападениям карательных отрядов. Бывали жестокие расправы с жителями за нале­ты красных партизан на железную дорогу. При появлении наших час­тей большевистские агенты распространили слухи, что идут большие силы «колчаковцев», от которых никому не будет пощады. Поэтому все население ушло в леса.

Вследствие большой усталости и людей, и лошадей полку устроили «большой привал». В брошенных избах можно было найти картошку, муку и для лошадей — сено. Приказано не брать ничего лишнего и никаких вещей.

В 14 часов полк приготовился к выступлению в деревню Подпорожное. От проводника узнали, что в эту деревню жители ездят зимой по льду Енисея — путь короче и удобнее. Но проводник не был жителем села Атамановского и не знал, где удобный спуск к реке. Из села не­сколько лесных дорог вели в сторону Енисея. Узнать о нужной, пра­вильной дороге было не у кого. Выбрали наугад одну и по ней, пройдя версты две, вышли к реке.

Берег оказался крутым, высотой в пять-шесть саженей. Выбрали мелкую ложбину, почти прямо спускавшуюся к реке, по-видимому русло небольшого ручья. Сначала несколько спешенных всадников про­шли по ложбине, проверили дно и умяли снег. Сделали пробу сводить вниз лошадей. Первый конь начал скользить, поджал задние ноги, сел на круп и благополучно скатился к реке. Большинство съехало тем же порядком, а некоторые падали на бок и скатывались в таком положе­нии. Сани спускали без лошадей. Они шли вниз хорошо, ни одни не перевернулись и, достигнув ледяной поверхности реки, продолжали с разбегу скользить дальше на 100—150 шагов.

Примененный способ отправки лошадей и саней с высокого берега реки понравился всадникам и вызвал оживление. Начали биться об заклад: спустится очередной конь сидя или повалится на бок, проско­чат ли следующие сани дальше других или нет, пролетят мимо или ударятся в уже находящиеся внизу... Операция спуска на лед заняла не больше двух часов. Заседлав коней, полк двинулся на деревню Подпорожное, куда пришел около 20 часов 8 января.

В этот же день после полудня из деревни выступили на Кан части 2-й армии. Впереди шла 4-я Уфимская дивизия, в составе которой находился запасной батальон ижевцев. За уфимцами двигалась 8-я Кам­ская дивизия. Главнокомандующий генерал Каппель со своим штабом и конвоем шел впереди с уфимцами. Его начальник штаба, генерал Богословский, отстал под Красноярском, сдался врагам и был позднее расстрелян красными.

Указанным передовым частям прокладывание дороги по быстрой горной речке досталось тяжело, со многими жертвами (помороженны­ми) и с потерей значительного количества лошадей, саней и имуще­ства. В некоторых местах ледяная поверхность реки была покрыта во­дой и под ней было трудно находить безопасный путь. Очень большим препятствием оказались пороги, где вода бурлила среди камней и най­ти проход являлось рискованным делом, отнимавшим много времени. Недостаточно крепкие морозы последних дней привели к тому, что Кан еще не покрылся льдом в той мере, когда движение по нему могло происходить безопасно. Движение ночью еще больше усиливало все трудности. Жители этого района еще не пробовали ездить по Кану.

Совершенно непроходимыми были пороги при впадении Кана в Енисей. Но их можно было обойти, поднявшись на гору, подходившую к деревне, и спустившись на Кан выше порогов. Подъем на крутую гору, сначала по лесной дороге, потом по просекам и целине, оказался не легким, с частыми задержками и занял много времени. Так же тя­жел был и спуск на лед. К реке головная часть добралась в сумерках. Прошли несколько верст вверх по Кану и остановились: на реке — вода. Были посланы конные разведчики выяснить, возможно ли даль­ше двигаться.

Наступила темная ночь. Ударил сильный мороз. Вдоль пути остано­вившейся колонны зажглись костры. Долго не возвращались разведчи­ки. Начали опасаться, что дальше не пройти. Заговорили о необходи­мости бросить сани и двигаться верхом. Раненых, больных и семьи следовало отправить назад в Подпорожное. Решение — двигаться ли дальше — пришло из рядов ижевцев запасного батальона. Участница похода О.П. Петрова, супруга генерала Петрова, вспоминает об этом эпизоде: «Ижевцам, видимо, надоело ждать, и, кроме того, до них дошел слух, что семьи отправят обратно. Они крикнули: «Аида!» и покатили к голове колонны. На минуту остановились перед полынья­ми, — наверное, представляли себе безнадежность возврата в Подпо­рожное, — и вновь крикнули «Аида!» и — снова покатили. Лед их выдержал. Это были не настоящие полыньи, и вода сверх льда от ка­ких-то ручьев с берегов... За ними снова все потянулись. Вопрос разре­шился сам собой»...

Движение передового отряда было медленным. Приходилось осто­рожно выбирать дорогу, так как встречались полыньи, в которые про­валивались неосторожные люди. Наступивший мороз укреплял лед, но, когда сани попадали в места с водой, смешанной со снегом, они быс­тро обмерзали, и усталые лошади с трудом вытягивали их на сухое место. Если лошади не могли быстро протащить сани, то они пример­зали ко льду и их с трудом могли освободить. Много примерзших са­ней было брошено.

Наступил день 9 января. Ночной мороз не сковал полностью ледя­ную поверхность Кана. Движение продолжалось, как накануне, с час­тыми задержками. Вскоре после полудня 2-я Уфимская кавалерийская дивизия, видимо утомленная медленным движением позади передовых частей, обогнала колонну, прокладывая свою дорогу. Но пришлось вый­ти на общую дорогу, перемешавшись с другими частями. Происшедший беспорядок нарушил управление движением. Тяжелый поход про­должался.

Приходит вторая ночь на Кане. Участники вспоминают о необычай­ной усталости, жестоком морозе, апатии, галлюцинациях, охвативших многих. За каждым поворотом реки ждут появления давно ожидаемой деревни Барги. Начинают мерещиться огоньки, слышится лай собак и крики петухов... Торопятся к этим признакам жилья. Все пропадает... Впереди по-прежнему только ледяная поверхность реки, сжатая тем­ными берегами. От усталости люди засыпали в санях и в седле. Мороз гнал их согреться. Соскакивали на лед и пробовали бегом разогреть промерзшее тело. Часто попадали в воду, промачивали валенки и ноги. Было много обмороженных. Очень тяжело поморозился генерал Кап-пель, шедший впереди с разведчиками и вместе с ними отыскивавший в воде проходы для двигавшейся сзади колонны. Он обморозил ноги и получил воспаление легких.

Медленное продвижение по Кану передовых дивизий вынудило ос­тавшиеся в деревне Подпорожной части 3-й армии оставаться на мес­те весь день 9 января. Они получили неожиданную дневку. Правда, эта дневка не дала настоящего полного отдыха. Небольшая деревня не могла приютить под крышей всех. Люди по очереди сменялись для того, чтобы согреваться в избах. Больше времени приходилось проводить у костров на улице деревни, прыгая на месте и оттирая носы и уши, сильно страдавшие от жестокого мороза.

Мороз, с другой стороны, оказал огромную услугу при дальнейшем движении по реке. Для 3-й армии переход по Кану до деревни Усть-Барга, равный примерно 80 верстам, был значительно легче, чем для шедших впереди Уфимской и Камской дивизий. К утру 10 января все пороги были скованы морозом и вода, во многих местах покрывавшая поверхность льда и сильно затруднявшая продвижение передовых час­тей, обратилась в крепкий лед.

Ижевский конный полк, выступивший в 5 часов утра 10 января, остановившийся на полпути для короткого, получасового привала, до­стиг деревни Усть-Барга за 19 часов, в то время как уфимцам, прокла­дывавшим дорогу, пришлось потратить около 36 часов, а отставшие подходили еще позже.

К 11 января прошедшие по Кану части собрались в деревне Усть-Барга и в ближайших деревнях. Дальнейший кратчайший путь и более удобный лежал через город Канск. По сведениям, там собрались круп­ные силы красных — подошли с севера, из района Тасеева и других мест партизаны, перешел на сторону противника Канский гарнизон и были собраны местные большевистские отряды. Красные усиленно укрепляли позиции на подступах к городу. Заняты были также селения, лежавшие на реке Кан, к югу от города Канска.

Ввязываться в бой, не приведя в порядок свои силы после событий у Красноярска, после тяжестей перехода по реке Кан, не зная еще, кому удалось пройти, не имея в запасе огнеприпасов, — не было никаких оснований. Связь с отрядами, прошедшими мимо Красноярска, еще не была налажена. Дня через два были получены сведения из группы гене­рала Вержбицкого, что попытка пройти через город Канск встретила упорное сопротивление красных. Генерал Вержбицкий решил пробивать­ся в обход Канска с юга. Такое же решение было принято генералом Войцеховским для движения с Уфимской группой (4-я Уфимская и Кам­ская стрелковые дивизии, 2-я Уфимская кавалерийская дивизия и несколько мелких единиц). Генерал Войцеховский, чтобы избежать столк­новений с противником своих сильно пострадавших частей в боях у Красноярска, решил сделать обход города Канска, по маршруту: Высотина — Заозерная — Бородино, Усть-Ярульское — Подъяны.

3-я армия двинулась по более короткому пути на ст. Бражное. В го­лове армии шла Ижевская дивизия с конным полком в авангарде. Из штаба армии на разведку в Канск вызвался подполковник Ловцевич¹³⁶. В солдатской шинели без погон он отправился во вражий стан. В одном месте он был задержан красным патрулем: «Что-то ты похож на колчаковского капитана...» Но Ловцевич сумел отвертеться от подозрений и удачно выполнил свою задачу. Побывав в разных районах города, он собрал ценные сведения, подтвердившие, что красные имеют в Канске значительные силы и продолжают усиленно укреплять свои позиции.

Ижевский конный полк выступил из Усть-Барги 11 января и через деревню Орловку пришел в деревню Ивановку, где расположился на ночлег. Утром 12 января полк через деревню Солянку и через переезд железной дороги у 909-й версты дошел до села Бол. Уринское на боль­шом Сибирском тракте. При пересечении железной дороги была встре­ча с чехами. Их эшелон стоял около переезда, и в нем было несколько конских вагонов. Один из всадников спросил у чехов, не могут ли они дать немного овса; те ответили, что есть только для себя.

—      А если я заплачу вам серебром? — задал вопрос всадник.
Лица чехов сразу прояснились.

—      О, мы очень бы хотели привезти домой, на «память» русские серебряные монеты!

Быстро организовался торг, и была установлена цена на овес. За мерку величиной примерно в гарнец взималась плата «на память», что-то около 30 копеек. Захваченное под Красноярском серебро пригоди­лось, чтобы подкормить наших верных походных друзей.

В другом духе произошла встреча у 1-го Ижевского стрелкового полка. Полк подошел к железнодорожному разъезду, от которого со­бирался двинуться чешский эшелон. Заметив, что полк начал перехо­дить через полотно железной дороги, привыкшие к беззастенчивому хозяйничанью в тылу чехи отправили командиру полка требование приостановить движение, пока их эшелон не пройдет дальше на вос­ток. Требование было предъявлено как подлежащее немедленному ис­полнению. Командир полка тут же отдал приказ командиру пулемет­ной команды поставить по два пулемета с каждой стороны дороги и открыть огонь по вагонам, если эшелон двинется, а чешскому послан­цу заявил:

— Отправляйтесь к своему командиру и доложите мой ответ.

Чех поспешил удалиться. Эшелон не двинулся, пока весь полк не перешел через железнодорожное полотно.

Необходимо оговориться, что один из чинов 1-го полка уверяет, что этот эпизод произошел раньше, у Ачинска. Это не соответствует ходу событий. К району Ачинска полк подошел 1 или 2 января — в то вре­мя все чешские эшелоны были в Красноярске или дальше к востоку.

В селе Бол. Уринское были сделаны попытки узнать от местных крестьян, занято ли Бражное отрядами красных, есть ли у них орудия и так далее. На все вопросы получались ответы, что им ничего не изве­стно. Уклончивые, боязливые ответы говорили о возможности встречи с противником.

Обход города Канска

У Канска и к югу от него красные готовились не пропустить остат­ки нашей армии на восток. За исключением некоторых небольших частей, двигавшихся отдельно и ставших жертвой противника, осталь­ные отряды без особых затруднений проложили себе дорогу. По-види­мому, первой к району Канска подошла группа генерала Вержбицкого (Воткинская, Иркутская, Омская и Добровольческая дивизии с придан­ными и присоединившимися частями). От группы была выслана уси­ленная разведка на город. Она была встречена красными на их укреп­ленной позиции и отошла на свои главные силы с потерями.

Генерал Вержбицкий решил обойти Канск через село Бражное, око­ло 20 верст к югу от города. В авангарде группы в эти дни двигались, по очереди, Воткинская и Иркутская дивизии. В тот раз, 11 или 12 ян­варя, впереди шла Воткинская дивизия. Воткинский конный дивизи­он¹³⁷ атаковал отряд красных партизан, загородивших дорогу. Партизаны не выдержали атаки и разбежались. Часть их, несколько десятков человек, бросившиеся или загнанные на реку, были порублены воткинцами. Заняв село Бражное, группа генерала Вержбицкого остановилась на ночлег.

Южнее действовала группа генерала Сахарова. Со своим небольшим отрядом он к вечеру 10 или 11 января подошел к большому селу Голопуповка (Верх. Аманаш) и там застал много действовавших самостоя­тельно частей, в том числе — 1-ю кавалерийскую дивизию, Сибирскую казачью бригаду, отряд оренбургских казаков и других. По сведениям генерала Сахарова, в селе находилось 5—6 тысяч человек.

Генерал Сахаров объединил действия всех этих частей и на следую­щее утро атаковал красных двумя колоннами. Одна из этих колонн вела наступление в лоб и была задержана противником. Другая обошла красных с их левого фланга и ударила в тыл. Противник дрогнул и, бросая оружие, бежал к городу Канску. После атаки Воткинским кон­ным дивизионом красных партизан в Бражном противник быстро очи­стил большое село и бежал в город Канск. Группа генерала Вержбиц­кого расположилась в селе на ночлег. Это было в ночь на 11 января. Утром группа продолжала поход. Красные, получив сведения об уходе наших частей, вновь заняли Бражное.

13 января утром 3-я армия из села Бол. Уринское двинулась на Бражное. Конный полк ижевцев выступил в 3 часа утра, получив зада­чу отбросить красных из Бражного и обеспечить проход через него частей армии. Подойдя к селу, полк развернул два эскадрона в лаву и двинулся в атаку. С севера, из района села Ачикаул, начался обстрел шрапнелью на высоких разрывах. В селе Бражном противника не ока­залось. По словам жителей, красные партизаны бежали, как только заметили наше появление. Они удовлетворились артиллерийским об­стрелом с расстояния 6 верст, не причинившим никакого вреда.

Но перед нашим приходом, в промежутке времени после ухода группы генерала Вержбицкого, в засаду попал один егерский батальон. На льду реки лежало до 200 трупов зверски зарубленных егерей и сре­ди них несколько женщин и детей. Навстречу нам выбежала обезумев­шая женщина и умоляла спасти ее. Из ее истерических слов, прерыва­емых рыданиями, можно было понять, что красные убедили егерей сложить оружие и обещали всем полную пощаду. Когда егеря сдали оружие, их всех порубили вместе с женами и детьми. Несчастная ус­пела скрыться в крестьянском дворе, спрятаться в курятнике и боялась оттуда выходить до нашего прихода. Ее взяли в сани для больных, и впоследствии она вышла замуж за командира 5-го эскадрона корнета Вахрушева.

Выдвинув заслон на северную сторону села с задачей следить за противником и не позволять никому направляться в его сторону, полк пропустил все части армии и через час выступил дальше.

К Нижне-Удинску

Дальнейший путь 3-й армии лежал по малонаселенной местности с труднопроходимыми дорогами. К вечеру, сделав за день 50 верст, полк через Даниловский завод прошел в небольшую деревню Гавриловку и расположился на ночлег. Это был последний пункт, нанесенный на карту. Дальше в течение последующих четырех дней приходилось идти, расспрашивая жителей. На пути встречались заимки или выселки... Эти мелкие населенные пункты на карте не указаны.

14 января перешли в поселок Тарамба. 15 января, перед выступ­лением утром на следующий переход, сильно опьяневший всадник 2-го эскадрона бросил гранату в избу, отведенную для 1-го эскадрона. Причина — ссора из-за какого-то пустяка. Был ранен один всадник и убиты две девочки — дочери хозяина избы. Сразу же состоялся поле­вой суд, и бросивший гранату был присужден к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.

Часть одной Сибирской дивизии, попавшая на нашу дорогу, пошла ночью пробиваться по заброшенному и занесенному старому трак­ту. Конный полк в 7 часов утра выступил по этому же пути, но через 10 верст уткнулся в застрявшие обозы. Повернули обратно, дошли до поселка Верхне-Требушное, немного отдохнули и двинулись по тяжелой заснеженной дороге. Остаток дня и всю ночь шли медл^енн°- В 8 часов утра 16 января, пройдя всего 60 верст за 25 часов, достигли деревни Саранчет, где отдыхали целый день.

17 января к вечеру достигли деревни Камышелеевки. Сверх ожида­ния, этот район оказался значительно заселенным. Можно было до­стать разные продукты и корм для лошадей. Кроме того, сюда доходи­ли разные новости и самые разноречивые слухи. Здесь, например, мы услышали следующее о генерале Деникине: то его армия разбита и от­ступает... то взял Москву, Самару, Уфу. О чехах — выступили против Семенова и захватили у него три бронепоезда и... вместе с Семеновым бьют большевиков... О красных — получили признание их власти от иностранцев и... бежали из Москвы в Екатеринбург...

18 января переходом в 45 верст через Шелихово—Таловку перешли в село Благодатское. 19 января сделали 70-верстный переход через де­ревню Тамбор в Алгашет на большом Сибирском тракте. Здесь встретились с группой генерала Вержбицкого. 20 января из-за тесноты квар­тирования перешли в Замзор, всего 6 верст. 21 января двинулись на ст. Ук в 30 верстах от Нижне-Удинска. Прошли мимо ст. Камышет, где, по некоторым сведениям, за несколько дней до нашего прихода сдался красным Учебный полк Морской дивизии под командой полков­ника Песоцкого.

У ст. Ук красные пытались преградить дорогу, но были разбиты воткинцами, шедшими в авангарде группы генерала Вержбицкого. После короткой перестрелки отряд противника бросился бежать и столпился на мосту у восточного выхода деревни. Здесь их атаковал Воткинский конный дивизион и изрубил до полусотни человек. Остальные разбежались в лесу, близко подходившем к станции.

Другой очевидец, офицер железнодорожных войск, полковник И., который обычно шел с передовыми заставами, имея под своей коман­дой квартирьеров от всех частей группы, дополняет эти краткие по­казания, он сообщает, что навстречу колонны вышла депутация от большевиков. Они обратились к воткинцам с призывом, что пора пре­кратить вражду, перейти на мирное положение и зажить счастливой жизнью. Воткинцы выслушали знакомые медовые речи и перебили всю депутацию. По словам рассказчика, это произвело сильное впе­чатление на отряд красных, приготовившихся к бою, и они начали разбегаться. По его словам, в рядах отряда было некоторое количе­ство солдат конвоя какого-то большого штаба, перешедших на сто­рону красных в Нижне-Удинске. Они первые покинули свои места и убежали в лес. После захвата воткинцами станции они появились из своего убежища и просили принять их обратно в Белую армию. Веры им не было, не было и пощады: их постигла участь красных комис­саров.

Дорога в Нижне-Удинск была открыта. Красные поспешили город очистить, и он был занят частями генерала Вержбицкого без боя. До­стигнув села Ук 21 января после полудня, Ижевская дивизия на следу­ющий день оставалась на месте, получив дневку. 23 января Ижевская дивизия перешла в город Нижне-Удинск. Здесь многим из обросших в походе посчастливилось постричься в парикмахерских. Это удовольствие стоило 550 рублей на омские деньги, еще бывшие в ходу.

Уфимская группа 2-й армии двинулась от станции Алзамай в обход Нижне-Удинска с севера для удара по красным с тыла. Группа прошла тяжелой и малонаселенной дорогой четыре дня и вышла к городу, ког­да он был уже в наших руках.

Пространство от рубежа реки Кан до Нижне-Удинска, по тракту около 300 верст, было пройдено сравнительно благополучно. Небольшие шайки партизан нападали только на мелкие отряды и, получая отпор, разбегались после первых выстрелов.

После Кана начал быстро налаживаться порядок. Группы 2-й армии, двигавшиеся по тракту, 17 января получили распоряжение в кратчай­ший срок зарегистрировать все части и дать их списки в штаб армии и соседям. Мелкие части подлежали расформированию и сведению в более крупные. Устанавливались строгие правила для взимания продук­тов с обязательной выдачей расписок за подписью командиров отдель­ных частей. Генерал Макри, исполнявший со своим отрядом обязан­ности военной полиции, получил право проверки частей и учреждений, не вошедших в группы. Эти части лишались ночлегов и получения про­довольствия. Никто не вошедший в группу не мог идти по пути ар­мии. Генерал Макри должен был принимать претензии от жителей, объяснять им причину необходимости брать у них продовольствие под квитанции и следить за сохранением порядка, арестовывать нарушите­лей порядка и отправлять их в штаб армии и т. д. Только генерал Макри имел право делать реквизицию в кооперативах. К сожалению, сам генерал Макри и чины его отряда не были безупречны в исполне­нии возложенных на них обязанностей и их действия вызывали наре­кания.

3-я армия под командой генерала Барышникова и отряд генерала Сахарова, двигавшиеся южнее железной дороги, прошли более длин­ный путь. Дорог было мало, особенно в направлении с запада на вос­ток, и приходилось не раз делать большой крут, прибавляя к перехо­дам десятки лишних верст. При этом попадались участки дорог, занесенных снегом, по которым никто перед ними не ездил. Но и в этих частях порядок был быстро налажен. Никаких мелких, самостоя­тельно двигавшихся отрядов здесь не встречалось — они шли по трак­ту и вдоль железной дороги. Не приходилось иметь дело и с шайками красных партизан. В этом малонаселенном районе их, наверное, совсем не было. Кроме того, на двигавшиеся в порядке части, выставлявшие на ночлегах бдительное охранение, партизаны нападать не любили.

В Нижне-Удинске генерал Каппель 23 января созвал совещание старших начальников. Он тяжело страдал от полученной на реке Кан простуды, и здоровье его ухудшилось. Он уже не был в состоянии не­сти свои обязанности, и генерал Войцеховский часто распоряжался за больного главнокомандующего. Генерал Каппель назначил генерала Войцеховского своим заместителем. В командование 2-й армии предназ­начался генерал Вержбицкий. На должность командующего 3-й арми­ей, после опроса присутствующих, генерал Каппель назначил генерала Сахарова.

Прорыв армии из окружения под Красноярском и продвижение дальше на восток вызвали у красных большую тревогу до самого Ир­кутска. С одной стороны, они успокаивали себя тем, что вышли толь­ко жалкие остатки разбитой ими армии адмирала Колчака, а с другой стороны, они дрожали от приближения этих остатков и не имели на­дежды их остановить. Для затруднения нашего движения красные рас­пространяли слухи среди местного населения о жестокостях и насили­ях белых и в некоторых случаях заставляли крестьян уходить в горы и леса, забирая с собой все продовольствие.

Наши «иноземные союзники», в свою очередь и в своих целях, чернили как наших командиров и вождей начиная с адмирала Колчака, так и солдатскую массу, состоящую, по их мнению, из преступников и всяких отбросов. Захватив в свое пользование железную дорогу и уста­навливая вдоль нее «нейтральные» полосы, «союзники» не только хо­тели обеспечить себе спокойное продвижение, но также затруднить наше движение и содействовать разложению армии, которой они не­сколько месяцев тому назад помогали.

Генерал Войцеховский счел необходимым напомнить генералу Жанену, из кого состоит армия, к чему привел эту армию нейтралитет «союзников», и предупредил, что армия будет открывать себе дорогу силой. Здесь приводится телеграмма генерала Войцеховского:

«Чита. Генералу Жанену. Копия атаману Семенову, генералу Вержбицкому, генералу Бангерскому и генералу Феофилову (генерал Феофилов — начальник отдельной Енисейской казачьей бригады, в этот период был командующим Казачьей группой, в состав которой вхо­дили все части). 20 января точка части первой и второй армий объе­диненные моим командованием подходят к Н.-Удинску точка. Воз­никшая по Сибирской магистрали новая гражданская власть после­довательно перерождается в совдепы точка. В тылу армии исключена возможность образовать фронт против большевиков западнее Красно­ярска и Канска точка. По-видимому перерождение в совдеп проис­ходит в Н.-Удинске так как уже имели место боевые столкновения моих частей с бандами и частями стремящимися не пропускать ар­мию на восток точка. Войска армии не могут оставаться в сфере со­ветской власти и вынуждены открывать себе дорогу силой точка. Ней­тралитет объединенных иностранных войск фактически выразился в Красноярске в непропуске всех русских эшелонов что привело к ос­тавлению большевикам всех средств жизни и запасов имевшихся в армии и артиллерии точка. В состав армии входят несколько тысяч добровольцев рабочих ижевцев, воткинцев, михайловцев и других не менее демократических, чем земство Иркутска и Н.-Удинска и добровольно стремящихся уйти из сферы большевистской власти, так как предательство в тылу и нейтралитет иностранцев лишили их вре­менно средств борьбы точка. Связи с Главновостоком (атаман Семе­нов, которому адмирал Колчак передал всю власть на территории Рос­сийской Восточной окраины) в данный момент не имею точка. Не ориентирован в общей обстановке и полагаю, что в свою очередь раз­ного рода власти русские и не русские военные и гражданские на пути следования армии могут не быть ориентированы в отношении цели условиях движения армии почему и довожу все вышеизложенное до вашего сведения точка. № 034/ок. генерал-майор Войцеховский».

После взятия Нижне-Удинска выяснилось, что здесь находятся на складах большие запасы нашей армии. При переходе власти к красным чехи выставили к этим складам своих часовых и объявили их своими трофеями. Необычная жадность их ко всему, что плохо лежит, пора­жала и возмущала всех, хотя в отступающей армии не знали и малой доли того, что эта хорошо организованная шайка мародеров нагружала в вагоны и везла во Владивосток. Для подошедших наших солдат, сильно нуждавшихся в обмундировании и теплом белье, чехи открыть склады отказались.

По рассказу уже упомянутого полковника И., к чехам был отправ­лен офицер, знавший многих из них. Он заявил чехам: «Вы помните меня еще от лета 18-го года, когда мы вместе разгоняли красных на Кругобайкальской железной дороге. Теперь вы с удобствами едете в поездах и всем хорошо снабжены. Мы идем по дорогам, мерзнем и голодаем. Вы откроете нам наши склады, или мы разрушим все мосты по железной дороге, и вам придется идти также пешком». Чехи откры­ли склады, и наши части получили нужную одежду, сахар и многое другое.

Перед выступлением из Нижне-Удинска были получены сведения о предательстве адмирала Колчака, выданного чехами «политическому центру» в Иркутске. Другие сведения говорили, что красные готовятся дать нам сильный отпор у станции Зима.

От Нижне-Удинска к станции Зима

От Нижне-Удинска армии двинулись в прежнем порядке: 2-я по Сибирскому тракту и вдоль железной дороги, 3-я по проселочным до­рогам, отстоявшим от главных путей на 20—50 верст.

Район, по которому шла 3-я армия, был довольно населенным, и по пути встречались большие села и деревни. Было много легче доставать продукты, и не было так голодно, как на переходах от реки Кан до Нижне-Удинска. Но тяжело ударило другое бедствие — сильно распро­странившийся тиф. С каждым днем таяли ряды бойцов и увеличива­лись обозы с больными.

От Нижне-Удинска до ст. Зима было, считая по железной дороге, около 240 верст. Подтверждались сведения, что под Зимой красные готовились преградить нам дорогу. Марши были рассчитаны так, что­бы к 30 января обе армии подошли на переход к Зиме, а 31 января совместными усилиями разгромили противника. Группе генерала Вержбицкого ставилась задача ударить на противника с фронта, 3-й армии генерала Сахарова — атаковать во фланг и тыл.

3-я армия выступила из Нижне-Удинска 24 января. Впереди шла Ижевская дивизия. После перехода в 54 версты заночевали в деревне Чеховской. В следующие дни — 25—30 января, — делая переходы по 30—50 верст через селения Патербей, Икей, Одон (в этой деревне было недостаточно помещений, и Конный полк перешел на ночлег 6 верст дальше, в деревню Каргол), Утолей и Или, достигли 30 января села Батома. Это село находилось примерно в 35 верстах от Зимы. Из Батома часть дивизии вечером перешла в поселок Чебытовский.

29 января, на ночлеге в деревне Или, узнали, что генерал Каппель скончался 26 января. Его смерть тяжело переживалась всем составом армии. Он пользовался большой любовью за его выдающиеся качества военачальника, всегда показывавшего примеры доблести и самопожер­твования. Это и было причиной его преждевременной смерти. На су­ровой горной реке Кан он шел с передовым отрядом разведчиков, ра­зыскивая проходы среди незамерзших порогов, промочил ноги и жестоко простудился. Уже совершенно больной, он заставлял подавать ему верховую лошадь, с трудом садился в седло и отправлялся встре­чать остатки своих полков, зная, что его появление поднимает силы измученных бойцов.

Вечером, по приходе в поселок Чебытовский, получили сведения, что на ст. Зима прибыли из Иркутска в поездах значительные силы крас­ных с большим количеством пулеметов. Неопределенно говорилось о присутствии артиллерии. Ижевцам отдан приказ чистить винтовки и проверить и распределить ограниченный запас патронов. Перед рассве­том должны были выступить на ст. Зима. Сильный мороз — ниже 35 градусов Реомюра.

Глубокой ночью пришла весть, что у Зимы идет бой. Никаких под­робностей не сообщалось. Было 5 часов утра. Генерал Молчанов при­казал частям дивизии немедленно двигаться к Зиме. Конный полк со­брался по тревоге и выступил в авангарде. В эскадронах были выделены всадники на более крепких лошадях, которые двинулись вперед. Осталь­ные следовали сзади, насколько позволяли силы измотанных лошадей. На рассвете подошли к селу, из которого можно было видеть вдали ст. Зима. Там было тихо. Крестьяне сообщили, что накануне был большой бой и красные бежали. Вскоре прибыл из Боткинской дивизии унтер-офицер и подтвердил, что красные были разгромлены и понесли боль­шие потери.

Бой у станции Зима

Приказом генерала Войцеховского армиям Восточного фронта № 1 от 27 января, то есть на другой день после смерти генерала Каппеля, сохранившиеся части штабов фронта и 2-й армии соединены в один «штаб войск Восточного фронта». На должность Начальника штаба войск Восточного фронта допущен генерал-майор Щепихин. В соответ­ствии с принятой группировкой войск и существовавшей ранее орга­низацией и для удобства управления войска фронта временно состав­ляют три колонны: а) части 3-й армии — колонну генерала Сахарова; б) соединенные предыдущими приказами главнокомандующего части 1-й и 2-й армий — колонну генерала Вержбицкого; в) части Уфимской группы и приданные ей — колонну генерала Бангерского. Вступив в командование указанной ему колонной, генерал Вержбицкий назначил командующим Южной группой начдива 4-й Сибирский Стрелковой дивизии генерал-майора Смолина.

2-я армия генерала Вержбицкого, или, согласно новому приказу, колонна генерала Вержбицкого, двигалась быстрее, чем это предпола­галось. Передовая Тобольская группа под командой генерала Бордзиловского вечером 29 января дошла до села Кимельтей и остановилась на ночлег. До Зимы оставалось 25 верст. По чьему распоряжению или по чьей инициативе было решено не терять времени и атаковать крас­ных на день ранее назначенного срока — выяснить не удалось. Во вся­ком случае, Тобольская группа, при необходимости в поддержке, мог­ла рассчитывать на помощь двигавшейся позади Южной группы и следовавшей за ней колонны генерала Бангерского.

Для описания боя у Зимы послужили: 1) статья В. Антоновича «Бой у г. Зимы» («Крестный путь» № 4) и 2) показания участников боя — воткинцев. В описании Антоновича сообщаются подробные сведения о действиях Иркутской дивизии и отсутствуют почти полностью дан­ные о действиях воткинцев. По утверждению Антоновича, бой носил упорный характер, продолжался 5 часов и не может быть сомнения, что все силы Тобольской группы участвовали в бою. К сожалению, о действиях пехоты воткинцев не удалось собрать каких-либо подробно­стей, за исключением противоречивых сведений о потерях.

В 8 часов 30 минут утра 30 января боевые части Тобольской груп­пы — Иркутская, Сибирская и Воткинская дивизии — под командой начальника Иркутской дивизии полковника Ракитина¹³⁸ выступили по тракту из села Кимельтей на деревню Ухтуй, где красные поджидали их на укрепленной позиции. Деревня Ухтуй находилась верстах в трех от Зимы. Позиция красных протянулась по фронту примерно на 3 верс­ты. Правый фланг располагался по возвышенному берегу реки Ока, огибая деревню Ухтуй. Избы деревни были приспособлены для оборо­ны. Левый фланг протянулся к железной Дороге и загибался назад для обеспечения от охвата, не доходя до железной дороги. Позиция состо­яла из снежных окопов, политых водой, и во многих местах перед окопами устроены засеки. Местность перед позицией была совершен­но открытой, и на ней лежал глубокий снег. За правым флангом пози­ции, на противоположном берегу реки, местность заросла густым не­проходимым кустарником, не дававшим возможности произвести охват этого фланга. В общем, позиция была сильной, с отличным обстрелом.

Позиция была занята силами красных численностью около 4000 бой­цов с большим количеством пулеметов. Генерал Сахаров указывает дру­гую численность — 10 тысяч бойцов при пяти орудиях и даже с двумя аэропланами («Белая Сибирь», с. 267), но это не подтверждается дру­гими источниками. Отряд красных состоял из надежных, большевист­ски настроенных шахтеров из Черемховских угольных копей, несколь­ких партизанских формирований, коммунистов Иркутска и других поборников советской власти. Этот отряд в нескольких поездах, при содействии чехов, был переброшен из Иркутска.

Части полковника Ракитина из села Кимельтей выступили в следу­ющем порядке: авангард под командой капитана Зилова: конные ди­визионы Иркутской и Воткинской дивизий и 10-й Байкальский полк. Всего 400—450 бойцов. Главные силы под командой начальника Воткинской стрелковой дивизии подполковника фон Ваха: 9, 11 и 12-й полки, Егерский батальон и артиллерийский дивизион Иркутс­кой Стрелковой дивизии и Воткинская стрелковая дивизия со 2-й ба­тареей при двух действующих орудиях. Остальные пушки воткинцев везлись разобранными. Всего около 1500 бойцов при четырех оруди­ях. За главными силами двигались в санях раненые и большое коли­чество больных тифом. В конце Тобольской группы следовали остат­ки Тобольской Стрелковой дивизии в количестве около 100 человек и с ними генерал Бордзиловский.

Конные дивизионы, отогнав разъезды и заставы красных, к 11 ча­сам утра подошли к деревне Ухтуй, развернулись на широком фронте и повели демонстративное наступление для выяснения расположения противника. Задача была успешно выполнена — фронт и фланги про­тивника выяснены. В 12 часов авангард, а затем и главные силы раз­вернулись и пошли в наступление. Движение сильно затруднялось глу­боким снегом по пояс.

Противник встретил наступавших сильным ружейным и пулемет­ным огнем. Наши части залегли в снегу и начали подготовлять атаку ружейным и пулеметным огнем. Орудие Иркутской батареи открыло огонь по правому флангу противника. На этот участок энергично на­ступал Егерский батальон капитана Дубова. Егеря трижды переходили в атаку. Капитан Дубов был убит. Красные, обманутые энергичными действиями Егерского батальона, начали передвижение своих резервов к правому флангу.

Полковник Ракитин решил, сковывая противника с фронта, нанес­ти удар в его левый фланг. Для этой цели он направил сюда 11-й Нижне-Удинский полк под командой полковника Долгово-Сабурова¹³⁹. Малочисленность всех полков обеих дивизий, за последнее время силь­но ослабленных распространением тифа и насчитывавших в своих ря­дах всего лишь по 150—200 штыков, вызвала необходимость усилить 11-й полк частью воткинцев. В составе Воткинской дивизии находились остатки 49-го полка 13-й Сибирской дивизии под командой капитана Ф. Мея¹⁴⁰, принявших участие в ударе на фланг противника.

Отряд полковника Долгово-Сабурова скрытно обошел противника и атаковал его во фланг и с тыла. 2-я Воткинская батарея капитана Верцинского помогла успеху действий пехоты обстрелом из своих двух действующих орудий. Противник был сбит, и, развивая успех, атакую­щие части двинулись вдоль позиции красных. Резервов у Нестерова не оказалось, задержать спешно продвигавшийся отряд белых было нечем, и у красных поднялась паника. Этому содействовали также чехи. Со­вершенно неожиданно для обеих сторон чешская кавалерия, находив­шаяся на ст. Зима, выгрузила и поседлала своих коней и показалась в тылу у красных. Сведения участников боя о действиях чехов расходят­ся. Одни говорят, что чехи атаковали и рубили большевиков. Другие отрицают это и уверяют, что появление чехов оказало лишь моральное воздействие на красных, усилив их панику.

Чешская кавалерия выступила по приказу начальника 3-й чехосло­вацкой дивизии майора Прхала, одного из немногих чехов, сохранив­ших в себе чувство долга и чести и готового прийти на помощь своим братьям по оружию. К этому времени другие чины чешского воинства, во главе с командующим армией генералом Сыровым, уже давно вста­ли на дорогу уклонения от какой-либо помощи и к прямым предатель­ствам. Сыровой выразил большое неудовольствие действиями майора Прхала и приказал вернуть оружие взятым в плен красным солдатам и отправить их в Иркутск.

Потери большевиков были велики. Около 1000 человек вместе с Не­стеровым, которые бежали к своим вагонам, были разоружены, но, как выше указано, были отправлены в Иркутск, с возвращением оружия, по приказу покровительствовавшего им генерала Сырового. Большая часть отряда Нестерова, бросая винтовки, пулеметы и патроны, бежала спа­саться из деревни Ухтуй на восток, к Балаганску. На месте боя красные оставили около 800 убитых и раненых. Имея в своих рядах плохо обу­ченных бойцов, привыкших в партизанских действиях нападать на ма­лочисленного противника, и притом врасплох или ночью, они не прояв­ляли упорства в бою, не умели действовать холодным оружием и, конечно, не могли противостоять закаленным бойцам белых частей.

Все же бой продолжался около 5 часов. Вскоре наступили сумерки. Проходившие мимо побоища с содроганием рассказывали, как стона­ли и хрипели сотни раненых, кончая жизненный путь на морозном снежном поле. Незначительный кадр медицинского персонала наших частей был занят помощью своим и не имел возможности подать по­мощь многочисленным павшим врагам. Наши потери, по сравнению с противником, были незначительны. Антонович указывает, что Иркут­ская дивизия потеряла 15 убитыми, 67 ранеными и несколько обмо­роженными. Точных сведений о потерях воткинцев не сохранилось. На­зывали цифры от 30 до 100. Начальник Воткинской дивизии определял потери в 50—60 человек. Следует отметить, что свирепствовавший тиф сильно ослабил боевой состав белых частей. У воткинцев в конном дивизионе болели в эти дни командир дивизиона ротмистр Дробинин¹⁴¹, командир 1-го эскадрона поручик Рябков, еще несколько офи­церов и половина всадников. Также сильно были ослаблены стрелко­вые полки.

Пришлось принять меры к усилению пехоты. У воткинцев за цепя­ми пехоты шли в наступление артиллеристы тех батарей, пушки кото­рых везлись разобранными, и нестроевые разных категорий. Все были вооружены винтовками, взятыми от больных. Город и станция Зима с находящимся около нее поселком для железнодорожных служащих были заняты без боя.

Интересное показание о бое написал командир 3-го взвода 1-го эскадрона воткинцев корнет Бут. Оно приводится здесь с неболь­шими сокращениями.

 «Наше наступление велось по большому тракту, а противник, когда был разбит, отступал через деревню Ухтуй, которая растянулась по вы­сокому берегу реки Ока. Мой 3-й взвод 1-го эскадрона, человек 15, и взвод или два конных егерей стояли в прикрытии на левом фланге за небольшим бугром и наблюдали, как пехота Воткинцев и Егерей по от­крытому полю наступала на деревню. А в это время противник был укрыт за постройками домов и обстреливал нашу пехоту из несколь­ких пулеметов. Пехотинцам оставалось только залечь. Одно орудие Воткинцев посылало снаряды в деревню.

После некоторого времени красные начали сдавать. (Примечание: корнет Б., видимо, не видел и не знал о действиях обходной колон­ны.) Егеря первые получили приказ «По коням!». Я сейчас же после­довал за ними и скомандовал: «Шашки вон, за мною, ура!» Мы карь­ером помчались на деревню, но шашки пришлось отставить, так как мороз давал себя чувствовать, да и противника пока не было видно. Он был уже на главной улице, пехота на подводах и всадники перемеша­лись и торопились к выходу. Мы въехали через боковую улицу, перпен­дикулярную к главной улице. Для прикрытия отступления противник выставил пулемет на подводе, но на наше счастье четыре пулеметчика не смогли его запустить. Они так там и остались на месте, долго не мучившись.

Я оглянулся назад и вижу, что нас впереди только 5 — 6 человек моего взвода, а остальные и Егеря отстали. Видимо, лошади были ус­тавшие, да и люди полубольные. Смотрим — последние всадники про­тивника проскакали мимо и, заметив нас, еще больше дали ходу лоша­дям. Казалось, что бой закончен и на улице никого из противников не осталось. Повернули направо и едем по направлению к городу. Вдруг в одном дворе я заметил четырех красноармейцев, которые ожидали, когда мы будем проезжать мимо этого дома. Ворота были открыты. Черемховцы дали залп и убили моего коня. Я успел только махнуть своим ребятам остановиться, чтобы они не попали в ловушку. Я даже с лошади не упал, а как-то спрыгнул. Смотрю — в проулке стоит по­седланная лошадь, как будто ожидающая меня.

Я быстро вскочил на нее и выехал на главную улицу в надежде, что они еще во дворе. Но красные, увидев, что я удираю от них на ихней же лошади, дали несколько выстрелов. Я почувствовал, что лошадь ос­танавливается и падает. Теперь надежда только на свои ноги. Я одет в ватную куртку и легкую шинельку, а они в дубленых полушубках и от меня отстали, хотя и продолжали стрелять. Это уже было в самом конце деревни. Я увидел, что навстречу мне идет отряд всадников со стороны Зимы. Оказалось, это был эскадрон Иркутского дивизиона!

Рассказал им, что за мною гнались четыре черемховца и что они нахо­дятся где-то близко — будьте осторожны.

В последнем доме во дворе я опять вижу лошадь. Видимо, хозяин ее остался на поле брани или прячется где-нибудь. Вот на этой лошади мне удалось добраться до города Зима. На следующий день я обнару­жил, что у лошади пробита пулей шея. Пришлось и эту, уже третью лошадь оставить на месте. Был слух, что чехи напали на красных и отбили от них батарею в 6 орудий, которая стояла на площади, и что это помогло нам завладеть городом Зима».

Из показания корнета Б. видно, что в составе четырехтысячного отряда красных находились бойцы, которые пробовали оказывать со­противление и тогда, когда почти весь отряд разбежался. Могли также быть и скрывшиеся по дворам, не успевшие бежать с остальными. Был отдан приказ быть настороже, тщательно обыскать дома и дворы в деревне Ухтуй, в городе Зима, на станции и в примыкавшем к ней поселке, где жили железнодорожные служащие. Среди последних на­ходились большевики. Обыск отнял несколько часов, и из разных ук­ромных мест было извлечено несколько десятков попрятавшихся крас­ных. Часть из них была найдена на сеновалах, где они зарылись в сено.

Под Зимой была одержана полная победа, причем с нашей сторо­ны участвовало не более одной десятой общего боевого состава всех наших сил. Об этом в Иркутске, уже подпавшем, с помощью чехов, во власть большевиков, было хорошо известно. Утешаясь распространени­ем слухов, что идут жалкие, обессиленные остатки армии Колчака, красные правители Иркутска, учитывая опыт Зимы, лихорадочно гото­вились к защите и в то же время подготовляли свое бегство на север. Всполошились и наши «союзники», не знавшие, что им делать и как выпутываться из той неразберихи, которая создалась с их благосклон­ной помощью.

От Зимы к Иркутску

От Зимы генерал Войцеховский двинул войска тремя путями: на правом фланге, к югу от железной дороги, шла 3-я армия генерала Сахарова; в центре, по большому тракту, двигалась Уфимская группа 2-й армии под командой генерала Бангерского, и на левом фланге, се­вернее главного пути, шла другая часть 2-й армии — колонна генерала Вержбицкого. Для необходимого отдыха была назначена всем одна дневка. В следующие дни все группы усиленными маршами должны были двигаться к Иркутску. Подтверждались слухи, что Верховный Правитель был предан генералом Жаненом и чехами и находится в руках своих врагов. Надежда освободить его заставляла торопиться к Иркутску.

3-я армия выступила из района Зимы 1 февраля. В авангарде ар­мии — Ижевская дивизия генерала Молчанова, имея в голове Конный полк. К вечеру дивизия дошла до села Холмогой, пройдя 49 верст. На 2 февраля была назначена дневка. 3 февраля прошли около 25 верст до деревни Зон и, после привала, достигли селения Куйта, пройдя еще 18 верст.

На следующий день сделали переход в 41 версту до большого села УЗКИЙ Луг на реке Белая. Не доходя нескольких верст до этого села, начали встречать свадебные партии, ехавшие весело на тройках в ра­зукрашенных санях, с песнями и гармошками. Странно было видеть этих радостно настроенных, счастливых людей, которых как будто не затронули ни война, ни кровавые события революции, которые не хо­тели знать ни забот, ни тревог.

Несмотря на эту, казалось, совершенно мирную жизнь, население этого района было под сильным нажимом большевиков, и их агенты вели здесь усиленную пропаганду против правительства адмирала Кол­чака и нашей армии. Недалеко находился крупный очаг красных — Черемховские угольные копи, где большинство рабочих было оболыпевичено и посылало немало пополнений в красные партизанские отря­ды. В бою под Зимою, по некоторым сведениям, участвовало в крас­ном отряде более тысячи черемховцев. На ночлегах приходилось бдительно охраняться и иметь наготове дежурную часть.

Узкий Луг — большое село, которое двумя параллельными улицами растянулось по берегу реки на 3—4 версты. На ночлег полк располо­жился сосредоточенно, а дежурный эскадрон был готов ко всяким слу­чайностям. Некоторые крестьяне предупреждали о влиянии красных и необходимости быть настороже.

О намерениях тех, которые шли на поводу у большевиков и явля­лись местной властью, можно судить по следующему случаю. К коман­диру полка явился находившийся здесь артиллерийский капитан С. и просил его арестовать и вывести арестованным из села. Местные боль­шевики следили за ним и грозили расправой, — и арест необходимо было проделать, чтобы не пострадала семья капитана — жена, ее ро­дители и родственники. Перед выступлением на следующий день ко­мандир 3-го эскадрона, которому было поручено проделать этот «арест», подъехал к дому капитана С. и предложил ему следовать с полком, как обвиненному в самовольном уходе из рядов армии. До­машние плакали и просили освободить от ареста, но «исполнители» закона были неумолимы. Арест был выполнен, как было условлено. Собравшиеся соседи сочувствовали капитану и его семье, и родные избежали преследования красными властителями. Тяжело переживала «арест» жена увезенного капитана. Она ожидала скорого рождения ребенка, и разлука с мужем была для нее действительной трагедией. Позднее, через несколько месяцев, преодолев много препятствий и испытав ряд всевозможных приключений, она вместе с рожденной вскоре после ареста мужа маленькой дочкой вырвалась в Харбин, где встретилась с мужем.

В день прихода в Узкий Луг многие ижевцы Конного полка попали вечером на свадебные пиры. Гостеприимные хозяева любезно их встре­чали и угощали. Ижевцы же, как разбогатевшие под Красноярском захваченным от красных серебром, щедро делились с собравшимися блестящими гривенниками, 15- и 20-копеечными монетами. Впослед­ствии пришлось услышать преувеличенные рассказы о том, что ижевцы целыми горстями разбрасывали серебро.

5 февраля Конный полк перешел в село Тайтурка, которое находи­лось верстах в десяти от железной дороги и тракта. При подходе к этому селу вновь были встречены веселые свадебные партии местного населения. 6 февраля был назначен переход в 40 с лишним верст в село Биликтуй. Утром этого дня полк вышел к железной дороге и к идуще­му рядом большому тракту к югу от поселка Мальта (или Мальтинское). К востоку, параллельно к указанным путям, в 7—10 верстах от них протекала река Ангара, в это время скованная льдом. По собран­ным сведениям, красные расположили свои отряды за Ангарой, по правому берегу реки. Нам следовало идти к Иркутску, не обращая внимания на противника, засевшего за рекой, и очищать от него толь­ко пункты на нашем пути, если бы они были заняты его частями.

Красные держались пассивно. Мы прошли спокойно станции и по­селки Усолье, Тельма и другие и, сделав переход в 40 верст с лишним, к вечеру без боя заняли село Биликтуй. Находившийся здесь неболь­шой отряд красных при нашем приближении ушел на Усть-Китой. Один эскадрон был выслан для разведки на Усть-Китой и имел корот­кую перестрелку с красными, которые отскочили за реку. Ночь про­шла спокойно.

Задача на 7 февраля — захватить станцию Иннокентиевская, в 6 верстах от Иркутска. Город Иркутск лежал на правом берегу реки Ангары. На левом берегу, где шла Сибирская железная дорога и нахо­дилась станция Иркутск, было предместье Иркутска — Глазково. Око­ло этого предместья находились казармы, занятые красными частями. Как потом оказалось, большевистские главари, по настоянию чехов, боявшихся, что произойдут бои у Глазкова и станции Иркутск, где ско­пились их эшелоны, увели свои войска в Иркутск. Кроме того, боясь разгрома, подобного тому, как у Зимы, они готовились к отступлению от Иркутска на север, и оставлять своих у Глазкова было бы бессмыс­ленно.

Утром 7 февраля авангард полка — два эскадрона под командой подполковника Соловьева, пройдя станцию Суховская, около 9 часов утра встретил в районе деревни Звереве отряд красных. Здесь дорога сближается с рекой Ангарой. После получасовой перестрелки красные были отброшены за реку.

К вечеру полк подошел к ст. Иннокентиевская. У станции были расположены огромные склады нашей армии. Захвачены подводы с красноармейцами, приехавшими из Иркутска за разными продуктами. Обнаружена одна трехдюймовая пушка, не имевшая замка. Несколько в стороне кто-то видел второе брошенное орудие. За неимением необ­ходимых лошадей и сбруи, пушки оставлены на месте, и было только донесено о них начальнику дивизии генералу Молчанову. Эта пушка, или пушки, объявлялись как «трофеи» несколькими частями, прибыв­шими позднее, но никто не соблазнился их взять себе.

По сведениям оставшихся на месте сторожей складов, здесь было много разного военного имущества, в том числе обмундирования и продуктов. Одного сахара, несмотря на усиленное расхищение, числи­лось до 30 тысяч пудов. Нашим войскам удалось использовать эти бо­гатые запасы лишь в небольшом размере. Брали, что находили, из теп­лого обмундирования и белья, сахар и продукты. Вывозить лишние за­пасы было не на чем. Из ближайших деревень красные, подготовляя отступление на север, угнали все крестьянские подводы, а наши ограни­ченные обозы были загружены ранеными и больными. К ночи 7—8 фев­раля у станции Иннокентиевская собрались все части 3-й армии.

Уфимская группа следовала от Зимы без задержек по большому тракту. 7 февраля, после ночлега в районе Усолье, группа перешла к ст. Суховская. 8-я Камская дивизия, проходя мимо деревни Усть-Ки­той, имела бой с красными. Так же как накануне в столкновении с ижевцами, противник не оказал большого сопротивления и ушел на правый берег Ангары.

8 февраля Уфимская группа получила задачу захватить деревню Зверево на северном берегу Ангары и удерживать этот пункт, пока не пройдет группа генерала Вержбицкого, находившаяся около одного перехода позади. В 9 часов утра группа выбила красных из деревни Звереве (следует отметить, что, по некоторым источникам, деревней Звереве называется упоминавшаяся раньше деревня Усть-Китой, находившаяся на левом берегу Ангары, а на правом берегу, при впадении реки Куда, стояла деревня Усть-Куда).

Красные в течение дня делали попытки отбросить Уфимскую груп­пу из захваченной у них деревни, ввели в действие свою артиллерию, но успеха не имели. Вечером группа получила приказ перейти на ст. Иннокентиевская.

Группа генерала Вержбицкого предположительно выступила 1 фев­раля из города Зимы для следования к Иркутску по Балаганскому трак­ту. На этот тракт группа вышла в районе между- городом Балаганском и селом Каменка (или Каменское). Точных сведений о задаче, данной генералом Войцеховским этой группе, не имеется. По некоторым дан­ным, группа генерала Вержбицкого должна была захватить Александ­ровскую тюрьму и освободить там арестованных большевиками сторон­ников адмирала Колчака и затем подойти к Иркутску с севера. В этой группе, в рядах Иркутской дивизии, было много жителей Иркутска, которым хорошо были известны подступы к городу.

Свирепствовавший тиф продолжал опустошать наши ряды и замед­лять движение. На ночлегах часы для отдыха сокращались, чтобы хо­ронить умерших. Уход за больными был осложнен необходимостью на больших привалах и на ночлегах вносить больных и раненых в теплое помещение и при выступлении обратно укладывать в сани. В Конном дивизионе воткинцев большую благодарность и добрую память заслу­жил подпрапорщик Евдоким Кудрин — начальник службы связи. Он, не считаясь с усталостью, работал на остановках, перетаскивая десят­ки, иногда до сотни раненых и больных, приноровившись делать тя­желую работу часто без помощи других и отказываясь от отдыха, пока все не будут в тепле. Казалось, что сам он не восприимчив к заболева­нию тифом. Но вот на ночлеге в Каменке он свалился в тифу и скоро умер, к общему горю всего дивизиона и особенно всех больных и ра­неных. Каменка осталась в памяти воткинцев как место, где они поте­ряли подпрапорщика Евдокима Кудрина, самоотверженно и не жалея сил заботившегося о раненых и больных.

По воспоминаниям полковника И., которыми приходилось уже пользоваться, головной отряд генерала Вержбицкого, под командовани­ем генерала Бордзиловского, подойдя к Александровской тюрьме, пы­тался захватить ее открытой силой, но понес потери. Тюрьма представ­ляла собой прочные каменные постройки с толстыми стенами. Чтобы пробить в стенах брешь, требовалось время и значительное количество гранат. У воткинцев и иркутян в скудных запасах снарядов были толь­ко шрапнели. От штурма пришлось отказаться. По словам полковника И., у иркутян был убит один из командиров полков.

К 8 февраля все части собрались к ст. Иннокентиевская и к бли­жайшим поселкам. От Зимы до Иркутска мы прошли довольно спо­койно. После разгрома у Зимы красные держались пассивно и лишь разведывательные части следили за нами и быстро скрывались при на­шем приближении. Только под Александровским заводом и у деревни Усть-Куда были встречи, которые могут назваться боевыми столкнове­ниями.

Иркутск

В историю Гражданской войны Иркутск вписал свои особые стра­ницы с самого начала распространения большевистской власти. Как Петроград и Москва, Иркутск не покорился без сопротивления власти узурпаторов и дал бой прислужникам красного интернационала. Как в обеих столицах, в Иркутске отпор большевикам дали те же верные сыны своей родины — офицеры, юнкера, кадеты и учащаяся молодежь, при бездействии притихших и попрятавшихся горожан. Как и по всей России, большевики ждали, что «это будет последний и решительный бой», наступит их власть и с ними «воскреснет род людской». Но это был только раскат отдаленного грома надвигавшейся грозной Граждан­ской войны.

Захватив власть в Иркутске, красные главари собрались обезоружить тревожившие их Иркутское военное училище и две школы прапорщи­ков. Приказ большевиков о сдаче оружия был отвергнут. Большевики обратились к вооруженной силе и 8 декабря 1917 года повели наступ­ление на район города, где находились училище и школы. Вспыхнули бои. У юнкеров были винтовки и пулеметы, у их противников, кроме того, артиллерия. По сведениям красных историков, бои продолжались 10 дней, до 17 декабря. Юнкера занимали центральную часть города. Большевистские отряды наступали с окраин. Подкрепления к ним при­бывали по железной дороге из Черемхова, Канска, Красноярска и дру­гих мест.

От обстрела города красной артиллерией было разрушено и сгорело много зданий и жилых домов. Убитых насчитывалось у юнкеров около 50 человек и несколько офицеров, в красных убито до 400, были уби­тые и среди жителей. Несмотря на большое преимущество в силах, большевики не могли одолеть юнкеров и пошли на хитрость. Они со­гласились на перемирие и переговоры, обещали установить в городе не большевистскую власть, а выбранную на широком представительстве. Был подписан договор, и юнкера доверчиво сдали оружие. После этого большевики вновь захватили власть полностью в свои руки и начали вылавливать безоружных противников. Части из них удалось спастись, скрывшись в Забайкалье и Маньчжурии.

Противники большевиков не сдались и продолжали тайно готовиться к уничтожению их власти, поджидая удобного момента. Выступление против красных Чехословацкого корпуса дало толчок к действиям тай­ных организаций против большевиков. Одним из первых городов был освобожден 25 мая 1918 года, совместными действиями русских орга­низаций и чехов, Новониколаевск. После изгнания затем большевиков из Омска эта группа — из русских под командой Пепеляева и чехов под командой Гайды — двинулась на восток, на Красноярск и дальше на Иркутск.

Чтобы отвлечь внимание и силы большевиков и содействовать ско­рейшему освобождению железной дороги и города, иркутская местная организация решила действовать. Под руководством полковника Эйлерс-Усова¹⁴² должны были выступить против красных несколько отря­дов, обшей численностью в 1000 штыков. Наиболее крупный отряд в 600 штыков ожидался от Союза фронтовиков. Выступление было на­значено в ночь с 12 на 13 июня. Из обещанных фронтовиков явилось 20 человек, и притом без оружия. Часть остальных отрядов захватили тюрьму и освободили 108 заключенных. Этим успех ограничился. По­явились красные цепи и броневые машины, — восставшие отступили и распылились. Некоторые ушли в лес и там прятались от мести боль­шевиков. Подробное описание этого восстания сделано участником — полковником Долгово-Сабуровым.

Через месяц, 12 июля, Иркутск был освобожден. Большевики благо­получно покинули город, взорвав пороховые погреба, и бежали по же­лезной дороге в Читу. Первоначальную охрану города приняли неболь­шие группы местной военной организации. Около 2 часов пополудни с севера вступил отряд конницы под командой есаула Сибирского казачь­его войска Красильникова¹⁴³. Вечером подошли с запада сибирские отря­ды капитана Пепеляева и чехи под командой капитана Гайды.

После освобождения от красных Иркутск обратился в главный центр глубокого тыла, как в деле снабжения белых армий Восточного фронта военными материалами, прибывающими через Владивосток из-за границы, так и в отношении столкновения политических интере­сов разных партий и группировок, отечественных и иностранных, ко­торые в конце концов и привели к крушению усилия антибольшевис­тских сил. В Иркутске была сформирована, первоначально из местных добровольцев, 3-я Иркутская дивизия Сибирской армии, прибывшая осенью 1918 года на Уральский фронт. Дивизия участвовала в весеннем наступлении к Волге и Вятке, прошла Сибирский Ледяной поход и продолжала честно нести свою службу Родине до конца. Дивизия ир­кутян являлась одной из лучших в Сибирской армии.

Около Иркутска, у станции Иннокентиевская, еще от мирного вре­мени оставались большие интендантские склады. Хотя частично разграб­ленные, они теперь пополнялись и служили для белых армий Восточ­ного фронта. Ко времени излагаемых здесь событий эти склады привлекали внимание как сменявшихся хозяев с русской стороны, так, в особенности, и ненасытных чешских интендантов.

Перед захватом Омска красными правительство адмирала Колчака (его министры) отправились в Иркутск, куда прибыли 19 ноября. Сам Верховный Правитель, адмирал Колчак, покинул Омск накануне его сдачи и продолжал держаться ближе к фронту. В Иркутске, который велением судьбы должен был стать новой столицей, правительство ока­залось в тяжелом положении. На власть и руководство событиями пре­тендовали группы местных деятелей и разных партий, и во все дела вмешивались иностранные оккупанты. Собравшиеся сюда эсеры и близ­кие к ним партийные дельцы образовали «Политический центр», раз­лагавший власть Омского правительства и стремившийся захватить правление в свои руки. Как и прежде, эсеры встречали большую под­держку у чехов. Агенты большевиков сначала подпольно, а постепенно все более открыто вели борьбу против правительства. В конце декабря начались восстания. Крепких надежных частей для поддержания поряд­ка было немного, и они были малочисленны.

Еще в сентябре, при наступлении к Тоболу, адмирал Колчак, пред­видя возможность осложнений в тылу, собирался послать в Иркутск испытанную, надежную часть с энергичным командиром для охраны порядка и спокойствия в этом важном пункте. Его выбор пал на Ижев­скую дивизию под командой генерала Молчанова. Для предваритель­ной подготовки к передвижению дивизии адмирал Колчак командиро­вал к генералу Молчанову одного штаб-офицера из своего штаба. Посланец прибыл в дивизию, привез на весь состав дивизии, в подарок от адмирала Колчака, погоны защитного цвета и имел продолжитель­ный разговор с генералом Молчановым. Переговоры дали благоприят­ные результаты — необходимость иметь устойчивый тыл вполне была понятна. Но на отправку дивизии в Иркутск не согласился командую­щий 3-й армией генерал Сахаров. Он заявил, что отправка ижевцев в тыл сильно ослабит армию и вести успешные операции он не сможет. На этом вопрос заглох.

В конце декабря около Иркутска загремели выстрелы. 21 декабря восстали рабочие на Черемховских угольных копях. 25 декабря произошло восстание в Глазковском предместье. Подавить это восстание помешало вмешательство Жанена. Через два дня восстание переброси­лось в Иркутск и начались бои на улицах города. Подошедшие 29 де­кабря на помощь части из Забайкалья, под командой генерала Скипетрова, имели успех в наступлении на Глазковское предместье, но чехи обстреляли их с тыла. Забайкальские части отступили.

Бои на улицах Иркутска продолжались до 3 января 1920 года. Не­большие отряды, защищавшие город, под командой генерала Сычева, отступили к Байкалу для переправы на пароходах в Забайкалье. Отсту­пившие захватили с собой арестованных в Иркутске большевиков и эсеров, всего 31 человека, подготовлявших и руководивших восстания­ми. Они были убиты на Байкале, и это вызвало большое возмущение, в особенности сильное среди «союзников». Когда большевики уничтожали сотнями духовенство, «буржуев», офицеров, крестьян и рабочих — это никого из иностранцев не возмущало. Об уничтожении в Ижевске почти 8000 рабочих и их родных и около такого же числа в Воткинске, как месть за восстание против кровавого большевистского гнета, плакать и вспоминать тоже не стоит. Сочувствие «гуманных» иностран­цев не распространяется на тех, кто не пришелся им по вкусу.

Об искренности возмущения со стороны чехов и Жанена убийством иркутских заложников судить не будем. Но это убийство было впо­следствии использовано предателями адмирала Колчака как попытка к оправданию своих подлых действий. По этому поводу следует напом­нить, что в это время адмирал Колчак был задержан в Нижне-Удинске и его связь как с армией, так и с тылом была чехами прервана. Что общего мог иметь адмирал Колчак с убийством на Байкале?

В то время, когда в Иркутске происходили события, кратко здесь описанные, то есть в декабре 1919 года и в первые дни 1920 года, армии адмирала Колчака подходили к Красноярску, в 1000 верстах от Иркутска, чтобы пробить себе путь на восток. В этот же период вре­мени адмирал Колчак торопился к Иркутску к своему правительству и был несколько раз задержан в пути чехами, уже тогда подготовлявши­ми свое предательство. 17 декабря поезд адмирала Колчака был задер­жан на 6 дней в Красноярске, 24 декабря, когда адмирал прибыл в Нижне-Удинск, его задержали здесь до 8 января.

К этому времени Иркутск уже был в красных руках и тернистый путь адмирала Колчака подходил к концу. 15 января чехи, по указани­ям генерала Жанена, главнокомандующего «союзными» войсками, пре­дали адмирала Колчака на расправу большевистских палачей. Этим зло­деянием они купили себе у большевиков право двигаться дальше беспрепятственно. 7 февраля на рассвете адмирал Колчак и председатель совета министров В. Пепеляев были расстреляны на берегу реки Ангары дружиной левых эсеров. Более подробно путь и смерть славно­го адмирала Колчака были описаны во многих изданиях, из которых следует выделить книгу генерала Петрова «Роковые годы», где автор по­святил адмиралу Колчаку отдельную главу.

К вечеру этого же, печальной памяти, дня передовые части нашей армии — немногочисленные остатки когда-то крупных сил адмирала Колчака — начали сосредоточиваться к ст. Иннокентиевская.

В обход Иркутска

Три вооруженные группы собрались к 8 февраля в районе Иркут­ска: белые, красные и «союзники». Взаимоотношения между первы­ми двумя были совершенно ясны: это были враги, каждый из кото­рых искал полного уничтожения другого. Третья группа — «союзниче­ская» — состояла из частей Чехословацкого корпуса, и отношение их к русским постоянством не отличалось, колебалось и менялось в зави­симости от разных обстоятельств. Стремление чехов и прочих «союз­ников» к этому времени заключалось в желании скорее выбраться из-под перекрестного огня русских враждующих сторон. Огромное ко­личество грузов, вывозимых чехами из Сибири, сильно замедляло их движение на восток.

После Красноярска регулярные части Красной армии настигли че­хов. Попытки чехов задержать преследование взрывами мостов оказа­лись безрезультатными. Как военная сила чехи за год с лишним на охране железной дороги основательно разложились, и боеспособность их сильно понизилась. Около Канска в середине января красные бьют чехов и захватывают их бронепоезд вместе с командой. Продолжая взрывать мосты, чехи, однако, пробуют прибегать к переговорам о пе­ремирии. Сначала им это не удается. В конце января, желая остано­вить красных, чехи под Нижне-Удинском вводят в бой значительные силы с пятью бронепоездами. Их снова бьют, они теряют 4 бронепо­езда, артиллерию и 16 эшелонов. Часть чехов, бросив вагоны, покидает поле боя и поспешно удирает пешим порядком.

Через несколько дней, в самом начале февраля, у станции Тулун (в 100 верстах за Нижне-Удинском) красные вновь опрокидывают чеш­ский арьергард и забирают 9 эшелонов. Сведения эти взяты из крас­ных источников, и, возможно, их трофеи преувеличены. Чехи о своих поражениях хранят полное молчание. Наконец, чехам удается добить­ся перемирия, и 7 февраля в селе Куйтун (75 верст за ст. Тулун) они подписывают договор о прекращении военных действий. Пункт 5 это­го договора: «Чехо-войска оставляют адмирала Колчака и его сторон­ников, арестованных Иркутским Ревкомом, в распоряжении Советской власти под охраной Советских войск и не вмешиваются в распоряже­ния Советской власти в отношении к арестованным». Пункт 6 гово­рит о передаче золотого запаса.

Обращает на себя внимание содержание пункта 5. Адмирал Колчак был предан чехами уже 15 января, а в день подписания мирного дого­вора, рано утром, он погиб. Представитель мирной делегации (перего­воры затянулись на три дня) от Красной армии комиссар Смирнов мог не знать о расстреле адмирала Колчака. Он беспокоится, что чехи еще могут его спасти или вмешаться в его судьбу. Поэтому пункт 5 тре­бует от чехов, чтобы «чехо-войска оставили адм. Колчака в распоря­жении Советской власти» и не вмешивались в распоряжения «в от­ношении к арестованным». Беспокойство комиссара Смирнова было напрасным. Чехи тщательно подготовили и «добросовестно» выполни­ли предательство. Смирнов в своих воспоминаниях («Борьба за Урал и Сибирь») отдает чехам должное: «...его (адмирала Колчака) ждала более горькая участь. В Нижне-Удинске поезд Правителя захватыва­ют чехо-словаки; Колчака везут заложником, выдают образовавшейся в Иркутске революционной власти, и этой ценой чехи получают выход из Сибири».

Предательство чехами адмирала Колчака и его смерть вызвали ог­ромное озлобление в рядах войск, дошедших до Иркутска. Горячие головы были готовы повернуть оружие против чехов. Но главные пре­датели — генерал Жанен и генерал Сыровой — были уже за Байкалом. Жанен 14 января, накануне выдачи адмирала Колчака, утвердив пре­дательство, скрылся в Верхне-Удинск. Сыровой также «своевременно» исчез за Байкал. Оттуда, в безопасности от возмездия, он диктовал свои приказы оставленному на станции Иркутск начальнику 2-й чешской дивизии полковнику Крейчию. Последний, при подходе наших пере­довых частей к ст. Иннокентиевская, прислал им свое распоряжение, где пишет: «Я решил ни в коем случае не допускать занятия Глазкова вашими войсками»...

Чехи привыкли себя считать полными хозяевами Сибирской желез­ной дороги и заводили там свои порядки. Вдоль железной дороги они установили трехверстную «нейтральную» полосу, в которой запретили появляться вооруженным отрядам как красных, так и белых. Наруши­телей этого распоряжения они угрожали разоружать. Отступающая армия не обращала внимания на наглое требование. Колонны наши двигались, в зависимости от имевшихся путей, рядом с колеей железной дороги, иногда по полотну железной дороги, занимали для ночле­гов и привалов станции, разъезды и прилегающие к ним поселки. Это, конечно, хорошо знал и полковник Крейчий. Знал он и то, что его грозное предупреждение является лишь пустой угрозой. Навряд ли он мог сомневаться в том, что белые части, пробившие себе дорогу через все препятствия на протяжении 3000 верст, разоружить себя никому не позволят. Его предупреждение не допустить и разоружить, скорее всего, предназначалось вниманию его начальников, уже удравших в тыл. Отметим запись одного красного писателя, по-видимому правильно определяющую действительное настроение чехов: «Из чешской инфор­мации было также известно, что белых движется не меньше 35 000, что это самые крепкие части Белой армии и что их даже «сами» чехи вынуждены бояться» (Парфенов. «Борьба за Дальний Восток»). В под­тверждение сказанного советский писатель ссылается на газету «Чехо­словацкий дневник» от 18 января 1920 года.

Дальнейшую судьбу нашей армии решали не красные и не чехи. С приближением к Иркутску дошли сведения, что преданный чехами адмирал Колчак погиб рано утром 7 февраля в то время, когда армия начала движение к ст. Иннокентиевская с последнего ночлега. Армия не успела спасти его. Вернее, приближение армии с намерением осво­бодить адмирала Колчака, о чем красные знали из требований генера­ла Войцеховского, заставило беспощадных убийц поспешить с распра­вой над ненавистным для них Верховным Правителем.

Главная цель нашего движения для захвата Иркутска отпала. Встал вопрос — нужно ли теперь атаковать и брать город? Генерал Войцеховский утром 8 февраля прибыл на станцию Иннокентиевская, где уже находились все части 3-й армии, и собрал старших начальников на совещание. Немногие были за захват Иркутска. Большинство стояло за то, чтобы миновать город и направиться, без ненужных задержек, в Забайкалье. Генерал Войцеховский согласился с мнением большинства.

Причиной такого решения было тяжелое состояние людского и конского состава в армии. Огромное количество раненых, больных и обмороженных, по приблизительному подсчету, доходило в частях до 80 процентов. Для захвата Иркутска можно было собрать около 5000 здоровых бойцов. Этого количества было достаточно, чтобы раз­громить собранные наскоро неустойчивые красные отряды. Бой под Зимой показал ясно их низкую боеспособность. Приготовления к от­ступлению на север говорили, что красные командиры не надеялись на успешную оборону Иркутска.

Но захват большого города, размещение там 15—20 тысяч раненых и больных и потом новые сборы в неизбежный дальнейший поход не соблазняли отступающую армию. Было неразумно делать остановку на несколько дней, когда впереди можно было рассчитывать на долгий отдых в благоприятных условиях, устройство раненых и больных в гос­питалях, пополнение боеприпасов и приведение всех частей в полную боевую готовность.

По вполне понятным причинам были недовольны указанным реше­нием чины армии, у которых в Иркутске находились родные. В том числе у некоторых ижевцев и воткинцев сюда были эвакуированы их семьи, и теперь они поджидали встречи со своими отцами и мужьями. Некоторые семьи заранее, когда в Иркутске начали захватывать власть красные, переправились в Забайкалье и там ждали прихода армии. Тяжелая драма произошла в Воткинском конном дивизионе. Со дня своего формирования 25 мая 1919 года в командование 2-м эскадро­ном дивизиона вступил прибывший из Иркутского военного училища хорунжий Аристарх Пуцилло. Все походы и бои он провел, командуя своим эскадроном, был выдающимся командиром, его любили подчи­ненные и сослуживцы, его очень ценил командир дивизиона ротмистр Дробинин. За свою отвагу Пуцилло получил два производства в следу­ющие чины и дослужился до штабс-ротмистра. В Иннокентиевскую он прибыл, болея тифом в тяжелой форме. В Иркутске у него оставалась семья; его отец — офицер Императорской армии — был в отставке. Известие, что армия не будет брать города, сильно взволновало ротми­стра Пуцилло. Будучи в полубредовом состоянии, он незаметно для присутствующих вынул револьвер и застрелился. Через пять дней, ког­да воткинцы были уже в Мысовке, в штаб дивизиона пришла сестра Пуцилло и спросила, где может встретить своего брата. Его семья ус­пела заранее выехать из Иркутска. Не трудно представить отчаяние и горе семьи, узнавшей о его преждевременной, напрасной смерти.

Генерал Войцеховский отдал приказ о дальнейшем движении в об­ход Иркутска с юга. Начало движения — в полночь 8—9 февраля. Путь был выбран со ст. Иннокентиевская вдоль железной дороги, переход через реку Иркут и, не доходя до Глазковского предместья, сворот на юго-запад к селу Смоленскому. Отсюда по ряду мелких поселков и дачных мест — движение в обход большой лесистой возвышенности, расположенной к югу от Глазкова. Затем снова поворот к востоку и выход к реке Ангаре. Дальше можно было двигаться к селу Лиственичному, у истока Ангары из Байкала, по реке или выйти на правый бе­рег, где шел тракт. Об этом решении генерал Войцеховский предупре­дил чехов, чтобы избежать недоразумений с их стороны. Чехи были удовлетворены решением не брать город и обещали не чинить ника­ких препятствий.

Впереди шла 3-я армия с Ижевской дивизией во главе. За ней Уфимская группа 2-й армии и в конце — группа генерала Вержбицкого. В авангарде Ижевской дивизии шел Конный полк, выступивший в 23 часа. Ночь была темная и морозная. Пройдя Смоленское, продол­жали движение через поселки Медведево, Маркове, Кузьмиха, Грудино и к утру достигли Ангары около станции и поселка Михалево. Пос­ле спуска на лед пошли по реке. Недалеко от Михалева с небольшого острова, находившегося на середине реки, раздались выстрелы. Пули просвистели высоко над головами.

Передовой эскадрон бросился в атаку, и выстрелы немедленно пре­кратились. Без сопротивления 38 человек — весь гарнизон острова, поставленный, чтобы задержать наше движение, — побросал винтов­ки. Эти люди, поняв, что им дали непосильную задачу и что отсту­пить с острова им некуда, благоразумно сдались. Для очистки совес­ти они дали несколько выстрелов поверх наших голов. Они поспешили сдать свои патроны, ручные гранаты и сложить тут же брошенные винтовки. Далее до самого села Лиственичного никаких столкновений не было.

В Лиственичное Ижевская дивизия пришла в 19 часов вечера 9 февраля, пройдя 80—90 верст и останавливаясь по дороге лишь на короткие привалы, чтобы погреться, дать отдых и подкормить лоша­дей. Вслед подошли остальные части 3-й армии и расположились на ночлег. Уфимская группа ночевала в Михалеве, Тальцах и Большереченском. Группа генерала Вержбицкого также благополучно, без стол­кновения с противником, обошла Иркутск по пути, пройденному пре­дыдущими частями.

Первые два-три дня красные преследования не вели, по крайней мере сколько-нибудь значительными силами. В Уфимской группе, при подходе к реке, были слышны со стороны города орудийные выстре­лы. Кто и куда стрелял — было не ясно. Возможно, что нашим врагам, засевшим в городе, нужно было создать впечатление, что белые атако­вали Иркутск, но были отброшены.

Переход через Байкал

Лиственичное — большое село, прижатое горами к озеру и вытя­нувшееся по берегу на 5 — 6 верст. Расположившись по квартирам, начали собирать справки о том, что делается кругом. По сведениям жителей, отряд красных, находившийся здесь, при нашем приближении бежал через Ангару на станцию Байкал, где нашел убежище в чешских вагонах. Жители также сообщили слух о большом бое накануне где-то в районе Мысовска. Кто с кем дрался — они не знали. Мысовск, по их сведениям, в руках красного отряда с бронепоездами.

О возможности перехода через Байкал сведения были неутешитель­ны. Еще никто в эту зиму не переправлялся через Байкал. Незадолго до нашего прихода на середине Байкала стояло озеро тумана — при­знак, что здесь находится полынья — место, не покрытое льдом. Это­го облака теперь не видно, но лед на середине озера не может быть достаточно окрепнувшим. Местные жители советовали для перехода Байкала пройти сначала вдоль берега до села Голоустного, а из него пересечь Байкал на Мысовск. Переход напрямик, около 70 верст, был бы очень утомительным.

Вскоре по приходе в Лиственичное генерал Молчанов собрал коман­диров ижевских частей и дал им важные указания. Еще в 1910 году, будучи молодым офицером 6-го Сибирского саперного батальона, сто­явшего около Иркутска, он получил задачу, совместно с другим офице­ром, сделать инструментальную съемку острова Ольхон. Этот остров, расположенный в 200 верстах к северо-востоку от Лиственичного, слу­жил для жительства прокаженных. Генерал-губернатор и командующий военным округом генерал Селиванов предполагал дать острову другое назначение и приказал сделать точную съемку. Поручик Молчанов не только сделал съемку, но и подробно ознакомился с особенностями Байкала и окружающей природы. По печатным источникам и по рас­спросам местных жителей он отлично знал, какие препятствия можно встретить при переходе озера в зимнее время, и теперь его знания весьма пригодились.

Прежде всего, он указал, что гладкая поверхность льда на озере является пагубной для лошадей, имеющих стертые подковы и шипы. Приказал перековать лошадей, большинство которых давно не переко­вывались. Навинтить новые шипы на подковы, которые допускают это сделать. Затем рассказал, что на льду могут встретиться трещины или эти трещины могут образоваться неожиданно под ногами идущих, и при этом раздается грохот, похожий на пушечную пальбу. Это не дол­жно вызывать беспокойства. Трещина образуется от перемены темпе­ратуры и от притока в озеро воды из многочисленных речек и ручьев, впадающих в Байкал с окружающих гор. Трещина медленно расходит­ся, и ширина ее доходит иногда до 2—3 аршин. В длину она прости­рается на многие версты. Потом лед начинает сходиться, края трещин сталкиваются, ломаются, и обломки льдин нагромождают барьеры до 2 аршин и выше. При этом происходит грохот, напоминающий стрель­бу из нескольких пулеметов.

Для перекрытия трещин генерал Молчанов приказал запастись дос­ками, а для устройства проходов в барьерах захватить лопаты, топоры и другие подходящие инструменты. Затем он сообщил, как поступают местные жители, если лошадь соскользнет в трещину. В этом случае крестьяне накидывают под шею лошади уздечку и начинают ее душить. Задыхаясь, лошадь набирает воздух и легче плавает. Улучив момент, двое сильных людей, взявшись за гриву и хвост, вытаскивают лошадь на лед.

Окончив свои указания, генерал Молчанов приказал немедленно приняться за перековку возможно большего количества лошадей. Кро­ме того, приказал вызвать желающих пойти со следующего ночлега на разведку дороги на Мысовск и выяснить, что там делается и кто зани­мает станцию и поселок. В Ижевском конном полку успели переко­вать, с помощью местных кузнецов, больше половины лошадей.

Утром 10 февраля части 3-й армии выступили на Голоустное. В аван­гарде шла Ижевская дивизия с Конным полком впереди, но все всад­ники как полка, так и конной разведки 1-го полка и разных команд, успевшие перековать лошадей, были собраны вместе и двигались впе­реди. Они должны были «нацарапать» дорогу для идущих сзади.

Лед, действительно, оказался гладким и чистым. Двигались вдоль западного берега Байкала на расстоянии от него не более 1—2 верст. Необычайная чистота льда и воды позволяла видеть отлично дно Бай­кала на глубине десятков саженей. День был морозный, но почти без­ветренный. Переход в 45 верст показался неутомительным. Тяжело пришлось лишь лошадям, имевшим изношенные подковы. Две сотни перекованных лошадей не смогли сделать путь по льду достаточно ше­роховатым и не скользким.

К вечеру дошли до села Голоустного. По количеству дворов — око­ло 230 — село было достаточно большим, но крестьяне не были зажи­точными — необходимых продуктов было мало и еще меньше фура­жа. Здесь удалось перековать еще многих лошадей. Сведения о той стороне Байкала были те же, что и в Лиственичном. Мысовск считался занятым красными. О переходе через Байкал ничего определенного — никто еще на ту сторону не переходил.

На разведку вызвалось несколько желающих. Генерал Молчанов на­значил от 1-го Ижевского полка поручика Лучихина и от штаба диви­зии поручика Понятовского. Они переоделись крестьянами, должны были ночью дойти до Мысовска, сделать разведку и встретить колонну 3-й армии где-то на середине Байкала. С большим трудом был найден проводник. Никто из местных жителей не хотел взяться за рискован­ное дело. Наконец, уговорили одного сравнительного молодого парня, который согласился отправиться за вознаграждение золотом и с усло­вием, что он поедет не как проводник, а как пассажир двух «кресть­ян». Старики снабдили его разными советами из опыта прошлых лет: как идти через замерзшее «море», где в этом году поздно замерзали полыньи, как обойти эти места, как ориентироваться ночью по конту­ру сопок или по огням станций и деревень и т. д. Перед заходом сол­нца разведчики в санях отправились в дорогу.

11 февраля, еще до рассвета, части ижевцев спустились на лед и начали переход. Двинулись по указанному жителями направлению. Начало светать, и вскоре на той стороне из-за гор появился красный шар восходящего солнца. Байкал показал свою величественную зимнюю красоту. Особое внимание привлекали ледяные барьеры. Как только солнце поднялось повыше, причудливые осколки льда засверкали все­ми цветами радуги. Казалось, мы проходили мимо скал, осыпанных бриллиантами. Через барьеры пришлось пройти несколько раз, расчи­щая проходы. Величина некоторых осколков льда была очень значитель­на. По ним можно было судить, что ледяной покров Байкала является прочным.

Больше половины пути мы прошли без задержек. Оставалось не бо­лее 20 верст. Неожиданно позади раздался гром, и глухие раскаты, от­ражаясь от берегов, прокатились по Байкалу. Заранее предупрежденные и готовые к появлению трещин, мы спокойно продолжали движение.

Прошло несколько минут, и от следовавшей за нами части подле­тел генерал X. Молодой и нервный, он был храбрым командиром в обычной боевой обстановке, но очень недолюбливал те случайные про­исшествия, которые именуются «внезапностями». Такой «внезапнос­тью» оказалась для него трещина, образовавшаяся, как потом выясни­лось, как раз под его лошадью. О возможности появления трещин он был осведомлен и в своем отряде имел доски для устройства перекры­тий. От неожиданности и грохота он забыл о предупреждениях. Решил, что трещина возникла оттого, что шедший впереди отряд ижевцев дви­гался тесной колонной по три. Генерал яростно обрушился на коман­дира полка: «Полковник! Что вы делаете? Вы губите армию! Хотите ли вы, чтобы все потонули? Потрудитесь двигаться в строю по одному!»

Было ясно, что какие-либо доводы или объяснения являлись беспо­лезными. Командиру отряда, который не входил в подчинение генера­ла X., оставалось или предложить ему не вмешиваться не в свое дело, или растянуть полк «гуськом». Первое, в присутствии всего полка, было нежелательно — не позволяло чинопочитание, и без того не крепкое в Гражданскую войну. Командир скомандовал перестроиться в колонну по одному.

Едва успели на ходу сделать это перестроение, как с командиром полка поравнялись сани, в которых ехали командующий 3-й армией генерал Сахаров и начальник дивизии генерал Молчанов. Сани пошли рядом. Послышался голос генерала Сахарова: «Полковник! Для чего вы растянули свой полк? Вы должны знать, что толщина льда может вы­держать тяжелую полевую артиллерию. Соберите полк в колонну по три! Разведчики вернулись. В Мысовске красных нет. Там японцы. Раз­ведку и охранение высылать излишне!» — «Слушаюсь, Ваше Превос­ходительство!» — последовал ответ. Сани прибавили ход. Генерал Мол­чанов успел сказать: «Полковник! Я же вас предупреждал!» Плохо в чине полковника пересекать зимой Байкал. За 15 минут можно полу­чить разнос от трех генералов и чувствовать себя «без вины виноватым».

Перейдя Байкал, части 3-й армии разместились в Мысовске на ноч­лег. На 12 февраля назначена дневка. Переход был совершен благопо­лучно, ветра почти не было, и это было особенно важно для наших многочисленных раненых и больных. Единственно, на что можно было жаловаться, — это тяжелая дорога по льду для лошадей, имевших сно­шенные подковы и шипы. Когда они падали на лед, их трудно было вновь поставить на ноги, а если это удавалось, то не надолго. Они вновь падали, и большое количество их было оставлено на льду. Следовавшие за 3-й армией определяли число брошенных лошадей до 300. Крестья­не в Мысовске получили разрешение забирать оставленных на льду лошадей в свою собственность. Значительная часть этих лошадей была таким образом спасена от замерзания.

Вслед за частями 3-й армии двигалась Уфимская группа, которая 11 февраля вышла из Лиственичного утром и к вечеру достигла Голоустного. После краткого шестичасового ночлега группа выступила в ночь на 12 февраля на Мысовск и к вечеру без особых приключений достиг­ла этого пункта. В этот день на Байкале дул сильный ветер и идти было труднее — часто сани заносило в сторону. Группа генерала Вержбицкого выступила из Лиственичного утром

12 февраля, из Голоустного ночью 12—13 февраля и днем 13-го при­была в Мысовск. Генерал Вержбицкий оставил для прикрытия со сто­роны Иркутска арьергард в составе двух дивизий — Воткинской и Добровольческой¹⁴⁴. Добровольческая дивизия должна была удерживать
Лиственичное до утра 13 февраля. Дивизия выставила в сторону Ир­кутска заставу с большим количеством пулеметов (около 10) под ко­мандой поручика Нагурского. В дивизии не все части оказались надеж­ными. Инженерным дивизионом командовал капитан Синев, но за его спиной работал его заместитель капитан Гастиан, оказавшийся преда­телем. Во время стоянки под Иркутском на ст. Иннокентиевская капитан Гастиан подговорил некоторых чинов дивизиона остаться у крас­ных, и свой замысел он скрытно и ловко выполнил, воспользовавшись частыми отлучками командира дивизиона капитана Синева, уходивше­го в штаб дивизии. От двух офицеров — прапорщика Семененко и сильно болевшего поручика Грибули — честных и верных своему долгу офицеров, Гастиан свои планы скрывал. Этим двум офицерам удалось в последнюю минуту, с большими трудностями, выскочить из западни и догнать свою уходившую после всех дивизию.

Приключения энергичного прапорщика Семененко, заболевшего вскоре тифом, чрезвычайно интересны, но сообщить их в краткой фор­ме невозможно — они составляют целое повествование.

Застава добровольческой дивизии, выставленная в 7—10 верстах по дороге на Иркутск, ждала возможного появления красных. Но рота мадьяр, видимо единственная вполне надежная для красных часть, обошла заставу по горам и неожиданно напала с тыла. Часть заставы с поручиком Нагурским прорвалась к своим. Остальные с несколькими пулеметами попали в руки мадьяр и, по всей вероятности, были пере­биты. Мадьяры, может быть, и не были сторонниками большевиков, но отличались большой жестокостью и за это пользовались доверием у красных.

Прапорщик Семененко, догнав с больным поручиком Грибулей ди­визию, достиг села Лиственичного и устроился на ночлег. Среди ночи дивизия была поднята тревогой. Раздались команды «в ружье», и все подготовились к встрече врага. Красные не появлялись — не хотели вступать в бой с более многочисленным противником или пошли в об­ход. Село Лиственичное растянулось вдоль берега Байкала на 5—6 верст и было пересечено несколькими оврагами. По оврагам в село спуска­лись с гор дороги. Обороняться в селе, при невозможности определить, откуда появится противник, было трудно. Начальник дивизии генерал Крамаренко¹⁴⁵ приказал спускаться на лед и двигаться на Голоустное. Дивизия дошла до Голоустного к вечеру 13 февраля, остановилась на большой привал и ночью выступила на Мысовск, куда прибыла в пол­день 14 февраля.

В Голоустном оставалась Воткинская дивизия, выставившая охране­ние на Лиственичное и на север. Были получены сведения, что конный отряд партизан под командой Каландарашвили (более известен как «Карандашвили») должен был обойти с севера через деревню Тарбее-во (30 верст от Голоустного) район нашего перехода через Байкал и преградить нам путь. Со стороны Лиственичного красные не показы­вались. С севера появились красные партизаны, но описания встречи с ними противоречивы.

Начальник Воткинской дивизии полковник фон Бах в своем докла­де о переходе через Байкал сообщает о бое добровольцев у Голоустно­го и об атаке красного разъезда Воткинским конным дивизионом. Разъезд был изрублен, и только начальник разъезда — бывший юнкер Иркутского военного училища — был взят в плен. Он дал сведения о действиях красного гарнизона Иркутска. При отходе Воткинского кон­ного дивизиона из деревни шальной пулей был тяжело ранен в живот прапорщик Худяков. Он был оставлен в избе ввиду сильного мороза, который не позволял спасти его при продолжительном переходе через Байкал. Один из офицеров дивизии посвятил ему стихотворение. По­следние строки его говорят:

 

...Раной смертельною

Измучен он был и не мог он вздохнуть.

В жару он метался... и труп свой страдальческий

По смерти Байкалу в бреду завещал.

И память о нем и о жизни скитальческой

Байкал нам — свободным — хранить обещал.

 

Воткинцы Конного дивизиона не подтверждают этих показаний, не помнят об атаке в этом месте красного разъезда, что могло быть где-то в другое время, и в своих рядах в это время у них не было прапорщика Худякова. Тяжело раненный был, предположительно, из воткинцев-пехотинцев или из какой-либо команды. После ухода воткинцев из Голоустного красные партизаны спустились с гор в дерев­ню. Они осторожно появились на берегу, когда ушедшие были на льду Байкала.

На одних санях, где везлась разобранная пушка воткинцев, сло­малась оглобля. Артиллеристы остановились для починки. Партизаны обстреляли группу остановившихся. Их выстрелы никакого вреда не нанесли и едва были замечены, когда несколько пуль на излете упа­ли невдалеке. На лед красные спуститься не решились и не выслали даже разъезда вслед за последними белыми частями, уходившими на ту сторону Байкала. К вечеру 14 февраля переход всей армии был за­кончен.

В Мысовске, вместо предполагавшихся там красных врагов, мы встретили японцев, принадлежавших к отряду их экспедиционных войск. Японцы знали отлично о нашем движении и встречали нас очень приветливо. По имени нашего погибшего последнего главнокомандую­щего генерала Каппеля мы получили прозвание «каппелевцы», и это наименование осталось за нами до конца борьбы с большевизмом. Японские часовые, встреченные на берегу Байкала, весело кричали нам: «Карашо каппель». Из всех «союзников» японцы оказались единствен­ными, которым было чуждо предательство и которые не заботились только о спасении своей шкуры.

Настроение в наших рядах повысилось. Правильно генерал Петров писал: «...после всех невзгод Мысовск нам показался обетованной зем­лей; главное, не обманулись в надежде, что можно будет отдохнуть, а там, впереди, будь что будет». Из Читы атаманом Семеновым в Мы­совск был прислан поезд с продуктами и фуражом. Первая получка, кажется, со времени перехода в середине ноября через реку Иртыш, когда прекратилась доставка продовольствия и приходилось питаться на местные средства и часто голодать.

Комендантом поезда был полковник Вельский¹⁴⁶. Он также доста­вил первые санитарные вагоны для раненых и больных. Для встре­чи нашего командующего генерала Войцеховского был выслан почет­ный караул из юнкеров Читинского военного училища. Присланный караул отличался от наших частей отличной пригонкой обмундиро­вания, блестящей выправкой и строевой подготовкой. У нас это все было давно забыто. Вспомнились слова Аракчеева: «Война портит войска».

Самое большое удовольствие вызвало то, что раненые и больные могут быть размещены в госпиталях, получат хороший уход и не будут страдать и умирать от морозов или от отсутствия медицинской помо­щи. Правда, огромное количество раненых и больных, прибывших с армией, не могли быть быстро переправлены в госпиталя. Значитель­ная часть еще оставалась при своих частях и должна была вместе с ними совершить некоторый путь походным порядком на санях, преж­де чем санитарные поезда могли справиться с неожиданно большим ко­личеством раненых и больных.

Примечания

Ефимов Авенир Геннадьевич, р. 19 октября 1888г. Симбирский кадетский корпус (1907), Николаевское инженерное училище (1910). В бе­лых войсках Восточного фронта со взятия Казани. Участник Ижевско-Воткинского восстания. В сентябре—октябре 1918 г. командир Ижевского стрелко­вого полка. По окончании курсов военного времени академии Генштаба — в штабе 2-го Уфимского корпуса, с 24 февраля 1919г. начальник штаба Ижев­ской бригады, капитан, затем Ижевской дивизии, с 11 декабря 1919 г. коман­дир Ижевского конного полка, с 12 марта 1920г. командир Ижевского пол­ка, с 25 августа 1921 г. командир Ижевске-Воткинской бригады и колонны в Хабаровском походе, в сентябре 1922г. командир Прикамского стрелкового полка. Полковник. В эмиграции в 1923 г. в Гирине и Шанхае, затем в 1932г. в США. Член Общества Ветеранов, редактор «Вестника Общества Ветеранов Великой войны в Сан-Франциско», к 1967г. сотрудник журнала «Военная Быль». Умер 25 апреля 1972г. в Сан-Франциско (США).

Впервые опубликовано: Ефимов А.Г. Ижевцы и воткинцы (борьба с большевиками 1918—20 гг.). Сан-Франциско, 1974.

Мягков Николай Александрович. Капитан л.-гв. Волынского полка. В белых войсках Восточного фронта; в июле 1918г. в академии Генштаба в Екатеринбурге, прорвался к чехам, затем командирован во Владивосток, в 1919г. начальник штаба Самарской дивизии. Подполковник. Убит 21 ноября 1919г. в д. Николаевской под Ишимом.

Барон Жирар де Сукантонбар Лев Львович. Подполковник. В бе­лых войсках Восточного фронта; с августа 1919 г. командир Ижевского кон­ного полка. Полковник. В эмиграции в Шанхае, с 1928 г. в Шанхайском Рус­ском полку, до 28 декабря 1928 г. помощник командира, капитан.

Багиянц Яков Богданович. Прапорщик. В белых войсках Восточного фронта; в январе—марте 1919г. командир эскадрона Ижевского дивизиона, с весны 1919г. командир Ижевского конного дивизиона, в декабре 1919г. поручик. Участник Сибирского Ледяного похода. В январе 1922 г. Командир батальона Ижевского полка. Подполковник. Полковник. В эмиграции в Ки­тае. Убит хунхузами 9 марта 1936г. в Сан-Сине (Шитоухецзы) на Сунгари.

Гомеров Иван Феофанович, р. в 1887г. в Волынске. Полковник. В белых войсках Восточного фронта; в 1919г. командир 3-го Ставропольского стрелкового полка, затем начальник 13-й Казанской стрелковой дивизии. Дей­ствовал против партизан в Енисейской губ., в декабре 1919 г. в 3-й армии. Генерал-майор. Взят в плен и сварен красными в асфальте.

Ловцевич Леопольд Леопольдович. Окончил академию Генштаба (1917). Капитан. В белых войсках Восточного фронта; с 20 августа 1918г. начальник штаба Симбирской группы войск Народной армии, в январе 1920 г. подполковник штаба 3-й армии, в декабре 1920г. прибыл из Забайкалья во Владивосток с частями армии, в декабре 1921 г. начальник штаба 3-го стрел­кового корпуса до 1 июня 1922 г. Полковник. В эмиграции в Китае, в ноябре 1922 г. вел переговоры в Мукдене.

Воткинский Конный дивизион (Отдельный Воткинский Конный диви­зион). Сформирован в начале 1919 г. на фронте за Камой из кавалерии Вот­кинской Народно-Революционной армии. Входил в состав 15-й Воткинской стрелковой дивизии. Сохранялся отдельной частью в составе Дальневосточной армии и в Забайкалье, и в Приморье. Входил в состав Ижевско-Воткинской бригады. При выходе на фронт в Хабаровском походе в конце ноября 1921 г. выставил 184 строевых чина, из них 32 офицера при 3—4 пулеметах. Нестро­евых в дивизионе было 4 офицера, 4 чиновника и 29 солдат. За исключением командира и 2—3 офицеров, все офицеры дивизиона были произведены из солдат за боевые заслуги. В августе 1922г. переименован в Прикамский конный дивизион (дружину) в составе Прикамского полка Поволжской группы или рати  (см.  3-й корпус). На 1 сентября 1922г. насчитывал 110 сабель. Командир — подполковник Дробинин.

Ракитин Василий Александрович. Капитан. В белых войсках Восточ­ного фронта; с января 1918 г. командир роты Иркутской подпольной органи­зации, осенью 1918г. командир 12-го Верхнеудинского стрелкового полка, в январе 1919 г. полковник, командир группы из 3-й Иркутской и 15-й Воткин­ской стрелковых дивизий. Участник Сибирского Ледяного похода; в январе, весной 1920г. начальник 3-й Иркутской стрелковой дивизии, к 21 сентября 1920 г. командир Иркутского стрелкового полка 2-го стрелкового корпуса; до 21 июня 1921 г. генерал для поручений при войсках Временного Приамурского правительства. Участник Якутского похода — начальник Охотского отряда. Генерал-майор. Застрелился 5 июня 1923г. у Охотска (умер 7 июня).

Долгово-Сабуров Б.А. Полковник. В белых войсках Восточного фрон­та; в январе 1920г. командир 11-го Нижне-Удинского полка. В эмиграции в США, основатель музея Общества Ветеранов в Сан-Франциско. Умер в 1952 г. в Сан-Франциско.

Мей Ф.П. Капитан.  В белых войсках Восточного фронта; в декабре 1919 г. — феврале 1920 г. командир 49-го Сибирского стрелкового полка. Уча­стник Сибирского Ледяного похода. В эмиграции в Китае, начальник Союза монархической молодежи, преподаватель гимназии Дризуль. Умер 25 ноября 1934 г. в Харбине.

Дробинин Владимир Никанорович, р. в 1890г. Из крестьян Вят­ской губ. Реальное училище в Сарапуле (1913), Ораниенбаумская школа пра­порщиков (1916). Поручик, командир батальона 75-го пехотного полка. Ге­оргиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; в августе 1918 г. участник Воткинского восстания, начальник Кельчинского боевого участка, в начале сентября 1918г. командир 3-го батальона 1-го Воткинского Заводско­го 17-го Августа стрелкового полка Воткинской Народно-Революционной армии, в ноябре 1918 г. командир 2-го батальона Боткинского полка, адъютант штаба Боткинской дивизии, с 1 января 1919 г. врио командира 4-го Боткин­ского полка, штабс-капитан, начальник гарнизона Воткинска, с мая 1919г. командир Воткинского конного дивизиона, в январе 1920 г. ротмистр, с 1920 г. подполковник. Участник Сибирского Ледяного похода. На 8 октября 1920г. в Воткинском стрелковом полку. Участник Хабаровского похода; в марте— декабре 1921 г. командир Воткинского конного дивизиона (в сентябре 1922 г. — Прикамского конного дивизиона). В эмиграции в Китае, в 1923г. в Гирине, затем в Харбине и Шанхае. Полковник. Умер 7 марта 1950г. в русском бе­женском лагере на о. Тубабао (Филиппины).

Элерц-Усов Александр Васильевич, р. в 1875 г. В службе с 1896 г., офицером с 1900г. Полковник, командир 58-го Сибирского стрелкового пол­ка. В белых войсках Восточного фронта; с 20 января 1918г. член Иркутской военной организации, с 30 января начальник отряда, с 11 мая командующий подпольным Восточно-Сибирским военным округом. 17 июля — 25 декабря 1918г. главный начальник Иркутского военного округа, одновременно 10 сен­тября 1918 г. командир 4-го Восточно-Сибирского армейскою корпуса, с 29 ян­варя 1919г. в резерве чинов при штабе Иркутского военного округа, с 20 мар­та 1919 г. в распоряжении дежурного генерала штаба Верховного главнокоман­дующего, с 30 мая 1919 г. начальник военно-административного управления Сибирской армии, затем района Южной армии (он же уполномоченный ко­мандующего армией по охране государственного порядка и общественного спокойствия), с 23 июля 1919г. командир 5-го Стерлитамакского армейско­го корпуса Южной армии, с 7 ноября 1919г. в резерве чинов при штабе Иркутского военного округа, на 15 января 1920г. в прикомандировании кштабу того же округа. Генерал-майор (с 18 сентября 1918 г.).

Красильников Иван Николаевич, р. в 1880г. Есаул. В белых войс­ках Восточного фронта; в июле 1918 г. начальник отряда, освободившего Ир­кутск; в июле—августе 1918г. командир Отряда особого назначения, в нояб­ре 1918г. войсковой старшина, командир партизанского отряда в Сибири, участник Омского переворота, с ноября 1918 г. полковник. В сентябре 1919 г. командир партизанской бригады (отдельной Егерской бригады Сибирскогоказачьего войска), затем начальник северного антипартизанского фронта в Ени­сейской губернии. Генерал-майор (с 17 августа 1919г.).

Добровольческая дивизия. Начала формироваться летом 1919 г. в Омске как особый отряд, создаваемый с целью установления в будущем связи между левофланговыми частями Восточного фронта и правофланговыми частями ВСЮР. Руководящую роль в создаваемых частях должны были играть и играли так на­зываемые «южане», то есть чины Добровольческой армии, пробравшиеся в Си­бирь с Юга России через южнорусские и среднеазиатские степи. Ко времени окончания формирования частей особого отряда обстановка на фронте уже не позволяла осуществить задуманный план. Поздней осенью 1919 г. особый отряд, переименованный в Добровольческую дивизию, принял участие в боях к вос­току от Уральских гор, на территории Западной Сибири. Дивизия состояла из четырех (фактически из трех) стрелковых добровольческих полков и артилле­рийского дивизиона. Приблизительно в это же время ей был придан Отдельный отряд Бахтерева в составе двух эскадронов и двух рот, сформирований в авгус­те 1919г. из чинов различных частей. Во время Сибирского Ледяного похода к остаткам дивизии присоединялись группы чинов различных частей, а также мелкие части: 4-й батальон морских стрелков, отряд генерала Макри и др. По приходе в феврале 1920 г. в Забайкалье дивизия была сведена в бригаду, состо­явшую из 1-го Добровольческого полка, 3-го Сводного Добровольческого полка и Добровольческого артиллерийского дивизиона (две батареи). Отряд полков­ника Бахтерева, сведенный в Отдельный конный дивизион, остался при брига­де. Бригада вошла в состав 2-го стрелкового корпуса. В Приморье в марте 1921 г. бригада раскололась. На общем собрании чинов бригады генерал Осипов (ком­бриг), полковник Черкес (командир 1-го полка), полковник Хромов (командир Красноуфимского дивизиона) и подполковник Гайкович (командир батареи) заявили о своем переходе в Гродековскую группу войск, а полковник Урняж (ко­мандир 3-го полка) и полковник Бахтерев (командир конного дивизиона) ос­тались в составе корпуса. Добровольцы носили черные погоны с красным кан­том, офицеры — такие же погоны с красными просветами. На погонах — большая прописная буква «Д». Золотых погон офицеры-добровольцы не носи­ли. Начальники дивизии и бригады: генерал-майор Крамаренко (до марта 1920г.), генерал-майор Осипов.

Крамаренко Петр Павлович, р. в 1873 г. в Киеве. Киевская гимназия (1891), Чугуевское пехотное юнкерское училище (1895). Полковник, коман­дир бригады и командующий 56-й пехотной дивизией. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии и ВСЮР, с июля 1919г. в белых войсках Восточного фронта, формировал в Омске Особый отряд (с осени 1919 г. — Добровольческая дивизия), начальник той же дивизии до марта 1920г. Участник Сибирского Ледяного похода. Летом 1920г. командир Добровольческой стрелковой брига­ды 3-й Иркутской стрелковой дивизии 2-го отдельного стрелкового корпуса Дальневосточной армии. Генерал-майор. В эмиграции в Китае, с 1921 г. На КВЖД (к 1935 г. в Харбине). Умер 16 сентября 1944 г. в Харбине.

Вельский Валентин Яковлевич, р. 24 октября 1898 г. в Санкт-Петер­бурге. Сын коллежского советника, военного ветеринарного врача. 2-й кадет­ский корпус (1915), Константиновское артиллерийское училище (1915). Офи­цер 4-й Сибирской артиллерийской бригады. В белых войсках Восточного фронта в 8-й Сибирской артиллерийской бригаде, затем младший и старший офицер и в июле 1919 г. командир батареи Читинского военного училища; в феврале 1920 г. комендант поезда, посланного атаманом Семеновым для встречи войск, перешедших Байкал. В январе 1922 г. командир артиллерийской сотни 1-го Пла­стунского полка и старший офицер Добровольческой батареи 2-го корпуса, в сентябре 1922 г. командир Добровольческой батареи Сибирского артдивизиона. Полковник (с 6 сентября 1921 г.). В эмиграции в Харбине, затем в США. Член Общества Ветеранов. Умер 26 июня 1974 г. в Сан-Франциско.