Буряты, традиции и обряды, связанные с рождением и воспитанием детей

Изучение всего комплекса культурных традиций жизнеобеспечения и воспи­тания детей у бурят показало, что они имели свои специфические черты, харак­теризующиеся общностью и стабильностью во всех районах Бурятии. Дети в традиционной системе ценностей бурят занимали особое место и считались главным богатством человека, и чем многодетнее была семья, тем счастливее были родители.

Поскольку многодетность всегда почиталась за счастье, родителям, имею­щим много детей, оказывалось больше почтения и уважения. Остаться без по­томства - значило не продолжить рода, не сохранить домашнего (родового) оча­га, а этого больше всего страшился любой член общества. Урэтэй хун - зула, урэгуй хун ула ("Человек с детьми подобен свече, человек без детей подобен по­дошве") - гласит народная мудрость. Отсутствие детей было самым большим не­счастьем для бурят и рассматривалось как наказание свыше.

Если бурят умирал бездетным, говорили: Гал гуламтань унтараа! ("Очаг его потух!"). Именно поэтому самая страшная клятва бурята заключалась в сло­вах "Пусть потухнет мой очаг!"

Бездетность рассматривалась не только как беда супругов, но и беда всей се­мьи, всего родственного коллектива. Поэтому у бурят существовали различные поверья, магические обряды и приемы, к которым прибегали для избавления от этого несчастья.

Отсутствие или наличие детей во многом определяли отношение к женщине и в семье, и в обществе. Бесплодие женщины, когда терялась всякая надежда на рождение потомства, расценивалось не только как известная ее неполноцен­ность, но и столь большой недостаток, с которым связывалось много разных не­добрых суеверий.

В силу существования таких представлений у бурят способность женщины к деторождению считалась самым важным ее достоинством, а потому еще при вы­боре невесты для сына из-за опасения и страха перед возможной ее бездетно­стью особое внимание обращалось на телосложение девушки с точки зрения способности к деторождению.

Желание иметь детей, сознание необходимости продолжения рода были на­столько велики, что они породили обычай усыновления, ставший распростра­ненным и повсеместным явлением у бурят. Каждая бездетная семья старалась усыновить детей, особенно мальчиков, чтобы они продолжили род. Брали на воспитание и девочек. Многодетные семьи охотно делились своими детьми с те­ми, у кого их не было. В знак благодарности новые родители дарили им шубы, рубашки, лошадь, корову. Большей частью усыновляли детей своих родственни­ков в младенческом возрасте, но иногда и в возрасте 3-10 лет. Брали детей и у чужих людей, нередко у соседних русских крестьян-старожилов и переселенцев. Русский ребенок, по понятиям бурят, был огражден от козней злых духов, счи­тался физически более крепким и поэтому имел больше шансов выжить. Если же дети оставались сиротами, усыновить их считалось естественным и почет­ным даже теми, у кого были свои собственные. Приемные дети пользовались всеми теми же правами, что и собственные.

Рождение ребенка, особенно сына, было одним из самых значительных со­бытий в жизни семьи. В мальчике видели не только наследника, будущего хозя­ина и продолжателя рода. Он с самого рождения зачислялся как мужчина в со­став общины и при переделах общинных покосных угодий получал "душевой" надел, в чем немало была заинтересована семья. Рождение девочки, хотя и оно было важным событием в семье, встречалось менее радостно, чем рождение сы­на. Тем не менее, чем больше рождалось детей, тем счастливее были родители.

Человек, у которого родился ребенок, как бы переходил в другую, более до­стойную категорию людей. Отныне его называли не собственным именем, а от­цом или матерью такого-то, по имени ребенка - Дашиин аба или Дашиин баабай (отец Даши), Сэсэгэй эжы или Сэсэгэй мамуу (мать Сэсэг). Такое величание по имени ребенка было самой почтительной формой обращения.

Бедой дореволюционной Бурятии была чрезвычайно высокая детская смертность. Потому именно эта сфера семейной жизни - сохранение и воспита­ние детей - отличалась особенно высокой сакральностью.

Буряты, находясь во власти религиозных представлений и суеверий, объяс­няли недуги, болезни и смерть детей враждебными действиями злых духов, что способствовало сохранению и живучести довольно сложной системы детской обрядности. Существовали различные приемы по сохранению здоровья и жизни ребенка. Самым действенным средством считалось умилостивление или изгнание злых духов с помощью шаманов и лам разными жертвоприношениями, на которые не скупились родители. У буддистов каждый человек с рождения по оп­ределению ламы имел своего гения-хранителя, которого требовалось чтить всю жизнь, ему поклоняться и молиться, чтобы избежать возможных несчастий. У бурят-шаманистов стремление сохранить жизнь детей приводило к тому, что они начинали верить в силу крещения. Отступление от шаманизма и принятие христианства, по их представлениям, могло избавить их детей от посягательств злых духов. Многим отчаявшимся родителям казалось, что у принявших христи­анство бурят, даже самых бедных, дети остаются в живых, в то время как у ша­манистов при самом лучшем, по их понятию, уходе много детей умирает. Имен­но это обстоятельство заставляло склоняться в пользу христианства и истых ша­манистов.

Такое представление о пользе крещения могло сложиться в связи с тем, что в отдельных бурятских улусах местное население, приобщившись к земледелию, раньше перешло к оседлому образу жизни. Их бытовые условия были несколь­ко лучше, а смертность детей ниже. Население таких улусов было большей ча­стью крещеным.

Однако наивная попытка избежать большой смертности детей только при­нятием новой религии - христианства, естественно, не меняла дела. Понятно, что и те, кто по этим мотивам принимал крещение и зачислялся в "стадо Хри­стово", не отходили от шаманства и оставались во власти своих старых верова­ний, соблюдая прежние религиозные обряды, посещая при этом только для фор­мы церкви и общественные православные богослужения.

Большая любовь к детям, стремление сохранить их жизнь при существую­щей высокой смертности порождали и поддерживали у бурят веру в различного рода обереги и магические действия. Соблюдение и их исполнение, в представ­лениях бурят, были столь обязательными и существенными, что их придержива­лись повсеместно с момента рождения ребенка. Из всего комплекса обрядов и церемоний чрезвычайно ответственным и заботливым было отношение к пос­леду, поскольку считалось, что послед - это душа ребенка, и жизнь новорожден­ного зависела от того, какие предосторожности предпринимались относительно последа. Потому захоронению последа, его убережению буряты придавали ис­ключительно важное значение. Действия, связанные с этим обрядом, основыва­ющиеся на архаичных религиозных представлениях, соблюдались в различных вариациях всеми бурятами.

Через несколько дней после родов, когда у ребенка отпадала пуповина, спра­вляли обряд улгыдэ оруулха - обряд первого пеленания и укладывания ребенка в колыбель. По существу, это было празднованием, семейным торжеством по случаю рождения ребенка. Собиралось много гостей: родственники и соседи с детьми. В зависимости от материального состояния родителей специально для этого торжества кололи бычка или барана. Но поскольку главным в этом празд­нике было исполнение обряда улгыдэ оруулха, все торжество носило это назва­ние (Обряды в традиционной культуре..., 2002. С. 74-76).

Любая колыбель, старая или новая, перед обрядом первого пеленания ребен­ка очищалась огнем и окуривалась дымом можжевельника или богородской тра­вы. Трижды вокруг колыбели обносили жертвенник с горящими углями и благо­вонными травами. Обычай окуривания колыбели был связан с верой в магиче­скую силу огня, который не только очищал колыбель от нечистой силы и всяко­го зла, но и обеспечивал ребенку в будущем его спокойствие, сон и безопасность.

У всех локальных групп бурят был известен праздник милаангууд (милаага, милаагад), посвященный ребенку.

Милаангууд - древний обычай, его первоначальный смысл, вероятно, пред­ставлял собой посвящение, прием в члены родового коллектива нового челове­ка. Для милаангууд - обязательного празднества - обряда в честь каждого ре­бенка - необходимо было приготовить столько мяса и угощений, чтобы их не только хватило на всех присутствующих, но и каждая семья непременно могла бы получить определенную долю домой. Каждый пришедший на милаангууд, в свою очередь, обязательно приносил подарок, чаще деньги (или указывал ка­кую-либо скотину), причем подарок был не от семьи в целом, а от каждого уча­стника. На протяжении столетий этот древний обычай трансформировался, пре­терпел в каждой локальной группе свою эволюцию. И потому в дореволюцион­ные годы он в разных местах имел свои особенности.

Постоянная боязнь потерять ребенка и чрезвычайная забота, которой его окружали, выражались и в соблюдении всевозможных предохранительных мер, оберегов, магических церемоний и обрядов. В дом или юрту, где был но­ворожденный, в течение первого полугодия, а иногда и до года не допускались посторонние, кроме ближайших родственников, чтобы уберечь ребенка от не­чистой силы или дурного глаза. Считалось, что злые духи могут пройти в дом вместе с чужими людьми, и ребенок заболеет или станет беспокойным. В знак запрета около домов и юрт устраивались специальные опознавательные знаки. У кудинских и верхоленских бурят перед входом в жилище (дом, юрту) протя­гивали сплетенную старыми женщинами волосяную веревку (из конского хво­ста и гривы), увешанную ленточками, деревянными кубышками, напоминав­шими колотушки от бубнов, а иногда колокольчиками. Случалось, что к ве­ревке прикрепляли изображение лука и стрелы, змеи, обруч (обод бубна) и т.д. Все эти предметы (сторожевые знаки) предназначались для отпугивания злых духов и назывались зэг. У ольхонских и некоторой части кудинских бурят в ка­честве таких знаков ставили березку, от которой к стене жилища протягива­лась волосяная веревка с навешанными на нее лоскутками, ленточками или ку­сок невода. У балаганских и аларских бурят в качестве сторожевых знаков ис­пользовались колючие ветки сосны, шиповника и боярышника, которые раз­вешивались снаружи над входом в дом. Иногда у входа ставили старый чугун­ный котел или кувшин с палкой. При наличии этих предупредительных знаков никто из посторонних не входил в жилище, если посторонние приходили по ка­кому-нибудь делу, то, не заходя в жилище, звали хозяев. В тех же случаях, ко­гда почему-либо нужно было непременно войти в дом, громко стучали по чу­гунному котлу (злые духи боялись этого шума) и звали хозяев. И те выносили горящие угли или головешку, через которые пришедшие перешагивали, что­бы очиститься.

К комплексу предохранительных мер для сохранения жизни ребенка отно­сились и обереги от злых духов. Повсеместно оберегами считались нож или кнут, которые родители кладут под матрасик ребенка, когда его оставляли од­ного или с маленькими детьми. К колыбели в качестве оберегов привешива­ли следующие предметы: бедренную кость, миниатюрный молоток, нож и стрелы. Оберегами также служили шкурка и крылья филина или его голова, которые вешали на стену около колыбели ребенка или над входной дверью. По воззрениям бурят, злой дух боялся филина. Боялся он якобы и волка, поэ­тому новорожденного заворачивали в волчью шкуру. Охранительное значе­ние придавалось и рисункам на колыбели, вырезанным на ее стенках и изо­бражавшим лук с положенной на него стрелой, как бы готовой к полету. Обе­регами считались также ветки шиповника, которые привешивали над дверью или на колыбель.

В качестве защитников детей буддисты приглашали лам, а шаманисты - ша­манов. Они считались покровителями (найжи), оберегающими детей, и исполня­ли различные необходимые обряды. Кроме того, у шаманистов в системе почи­таемых божеств и духов были и особые духи - покровители детей (у разных групп свои), к которым обращались, устраивая молебствия-жертвоприношения, прося защиты и помощи. Покровителями детей считались и заяны - покровите­ли семьи и семейного очага, которым совершали специальные обряды жертво­приношения {Басаева. 1991. С. 78-84).

Традиции ухода за детьми и их воспитание имели у бурят свои специфиче­ские черты и отличались общностью и стабильностью во всех районах прожива­ния бурятского населения. Существовали сложившиеся приемы кормления де­тей, способы их физического закаливания. Отношение старших к детям отлича­лось исключительной мягкостью. Не принято было детей наказывать: всякое физическое воздействие, особенно порка, считались вредными для их здоровья.

Поскольку основной сферой социализации детей в традиционном обществе была семья и семейно-родственная группа, то и у бурят дети с малых лет приоб­щались к труду, усваивали весь комплекс народных знаний, выработанных пред­шествующими поколениями, необходимых для ведения скотоводческого, земле­дельческого, промыслового хозяйства, постигали своеобразные экологические знания во всем их разнообразии очень бережного, осторожного, внимательного отношения к окружающей природе.

Вся система трудового и нравственного воспитания детей имела свои этни­ческие традиции, сложившиеся в течение столетий. Детей к труду привлекали довольно рано, что диктовалось не только хозяйственными потребностями, но и нормами народной педагогики. Передача практических знаний, конкретных хо­зяйственных навыков, семейно-общественных, этнокультурных норм осуществлялась от поколения к поколению, главным образом, в семье. А вся система тру­дового воспитания детей обуславливалась крестьянским бытом, основанным на натуральном, полунатуральном, а затем и товарном хозяйстве.

Одна из главных особенностей нравственного воспитания заключалась в том, что детям с раннего возраста прививалось послушание, почтительное отно­шение и уважение к родителям и вообще к старшим, особенно к старикам. Ос­лушаться, выказать пренебрежение, спорить со старшими считалось в высшей степени недостойным и непозволительным. Прививались и тесные родственные отношения ко всем членам семейно-родственного круга и готовность оказания помощи тем, кто в этом нуждался, как к своим близким. Ребенок с детства при­общался и к нормам и правилам этикета, принятым в обществе.

В формировании нравственных принципов, привычек решающую роль иг­рали нравы, традиции и обычаи народа. Дети в повседневной жизни на примере соблюдения старшими принятых в обществе норм и правил взаимоотношений, проявления доброты, чести и справедливости воспринимали и усваивали эстети­ческие и этические идеалы народа, его представления о человеческих доброде­телях и пороках. Высоко ценили в народе такие качества, как трудолюбие, че­стность, справедливость, доброжелательность, скромность, мужество, которые родители старались воспитать в детях. Огромную роль в воспитании этих ка­честв играли произведения устного народного творчества, во всех жанрах кото­рого ярко отражена народная система ценностей и жестоко высмеиваются и осу­ждаются лень, трусость, эгоизм и другие человеческие пороки. Вообще знаком­ству с фольклором у бурят придавалось большое значение. Слушая рассказы стариков, дети проходили своеобразную домашнюю школу, усваивали богатей­шее наследие устного народного творчества, знакомились с историей и генеало­гией рода, племени. Первая учеба начиналась с детских считалок, загадок, пословиц, поговорок, затем переходили к детским сказкам, далее к сказаниям, пре­даниям, легендам, мифам. Родители, особенно старики (дедушки, бабушки), вся­чески старались привить детям любовь к старине, заставляли их запоминать ро­дословное древо, рассказывали об именитых людях рода, улуса и т.д. Знание все­го этого считалось обязательным для каждого бурята. Неосведомленных или мало знающих историю и фольклор народа презрительно называли нэрэбэй нэлдэр, солобэй сохо (некто без имени, жук без разума, славы). Поощрялись и высоко ценились остроумие, умение импровизировать, знание шуток-прибау­ток, присловий, юролов. Вечеринки, молодежные сборища, семейные торжест­ва, общественные праздники не обходились без состязаний острословов, знато­ков фольклора, сказителей.

Наиболее способные и одаренные дети, обладающие хорошей памятью, проходили учебу у сказителей, улигершинов, тухешинов (исполнителей эпоса, рассказчиков исторических преданий), усваивая историю, обычаи, поэтический склад языка, эпические традиции, композицию и т.п., то есть сложившиеся худо­жественные традиции. Например, классическое исполнение героического эпоса требовало от рапсода умения петь под аккомпанемент хура — смычкового струн­ного инструмента. Это значило владеть искусством игры на хуре, знать весь строй образности народного языка, уметь широко использовать метафоры, эпи­теты, сравнения, аллитерацию, ассонансы и другие средства словесного искусст­ва. Овладевшие всем этим комплексом знаний и мастерством исполнения высо­ко почитались в народе, были гордостью общества, улуса, рода.

Если вся система этических норм, обычаев, традиций, малые жанры фольк­лора прививались детям в семье в повседневном быту, то передачей молодежи всей системы знаний по истории, генеалогии, мифологии и других жанров устно­го художественного творчества занимались наиболее осведомленные старики каждой родственной группы, а затем и улуса. Знатоки, заинтересованные в дос­тойном продолжении традиций, всего духовного наследия народа собирали ребя­тишек, молодежь и передавали им свои знания. Их рассказы, повествования на разные темы, песни привлекали много детей, подростков, молодежь и нередко могли продолжаться ночи напролет. Их дома превращались в своеобразные улусные клубы, куда собирались не только молодые, но и старики (Балдаев. 1961. С. 33-36, 40-41).

Постановка же просвещения, школьного обучения среди бурятского населе­ния была на низком уровне. Причем и в тех немногих существовавших школах (училищах) обучали детей русской грамоте, усвоение которой было для них не­простым делом. Довольно распространенным явлением в бурятском быту, осо­бенно к концу XIX в., становится обучение детей в домашних условиях, причем не только русской, но и старомонгольской и тибетской грамоте. Если для част­ного обучения детей русской грамоте в качестве учителей нанимали образован­ных людей из бурят, миссионеров, нередко и политических ссыльных, то старо­монгольской и тибетской грамоте обучали их ламы или грамотные старшие чле­ны семьи.

С начала XX в. постепенно увеличивается число правительственных школ. Так, в 1911 г. в начальных школах Иркутской губернии обучалось 3249 бурят, из них 2607 мальчиков и 642 девочки. В целом процент обучающихся был ничтож­но мал. Обучением в основном были охвачены дети состоятельных родителей. Девочек в школах было крайне мало, но все же первый шаг в их просвещении был сделан.

Итак, воспитание детей в прошлом заключалось в заботе о том, чтобы со­хранить их и передать им все богатства производственных и этнокультурных традиций, наследие духовной культуры народа. Последовательное усвоение этих богатств, норм социального поведения в духе этнических установок, приобще­ние к новым условиям жизни было основой социализации подрастающих поко­лений. Таким образом, семья выступала в качестве стабилизирующего начала в функционировании и развитии этноса, что особенно ярко проявлялось в транс­миссии этнокультурного наследия.