Николай Николаевич Щербаков (29 апреля 1937, ст-ца Крымская Краснодарского края РСФСР, СССР – 21 апреля 2005, РФ) — доктор исторических наук, профессор.
Родился в семье потомственных кубанских казаков. Отец Н.Н. Щербакова, Николай Иванович, был военным, участвовал в Великой Отечественной войне. После окончания средней школы и кратковременной работы на производстве Николай Николаевич поступил в училище первоначальной подготовки морских летчиков, а через год, в 1954, стал курсантом Ейского военно-морского авиационного училища. Служил в авиационных истребительных частях ПВО Черноморского и Тихоокеанского флотов. Демобилизован в 1957 по состоянию здоровья.
В 1958 Н.Н. Щербаков стал студентом историко-филологического факультета ИГУ. Учился жадно, много занимался в научной библиотеке, основательно готовился и часто выступал на семинарских занятиях, был заметным студентом для преподавателей. Ему было интересно все: археология, древний мир, отечественная история. На становление будущего ученого определяющим фактором стало влияние учителей-наставников – преподававших на факультете профессоров С.В. Шостаковича, Ф.А. Кудрявцева, В.И. Дулова, доцента С.Ф. Коваля.
С отличием окончив университет в 1963, Николай Николаевич поступил в аспирантуру на кафедре истории СССР ИГУ. В это же время на условиях почасовой оплаты приступил к работе с будущими абитуриентами на подготовительных курсах Иркутского государственного университета им. А.А. Жданова. Интенсивно занимался подготовкой диссертации. Первая его научная публикация увидела свет в 1966 в Ученых записках Иркутского государственного пединститута иностранных языков. Она отразила актуальность темы политической ссылки большевиков. В том же году в Новосибирске выходит большая статья «К вопросу о численности политических ссыльных в Иркутской губернии (1907–1914 гг.)», а годом позже (1967) в Иркутске – очередная статья «Большевики в восточносибирской ссылке (1907 – февраль 1917)». Исследователь также сдает в печать еще несколько статей. Проделанная автором работа свидетельствовала о серьезной заявке способного исследователя на свое место в теме политической ссылки в Сибирь начала ХХ века. Закономерно, что 6 июня 1967 в Ученом совете при Иркутском госуниверситете он успешно защитил кандидатскую диссертацию на тему «Большевики в восточносибирской ссылке (1907–1917 гг.)», выполненную под руководством С.В. Шостаковича.
С 1 октября 1966 Н.Н. Щербаков – старший преподаватель, затем доцент кафедры истории СССР ИГУ. Ученое звание доцента присвоено в 1969 Как преподаватель он был прекрасной визитной карточкой, или, как принято сейчас говорить, брендом исторического факультета и историков-педагогов в целом. Видный, уверенный в себе эрудированный преподаватель быстро становился кумиром многих студентов.
В 1970 стал лауреатом Всесоюзного конкурса молодых ученых по общественным наукам за книгу «В.И. Ленин и политическая ссылка в Сибири (1907–1917 гг.)».
В 1985–2005 гг. Николай Николаевич заведовал кафедрой истории КПСС госуниверситета (с 1991 – кафедра отечественной истории и политологии). Будучи заведующим кафедрой, он создал и все эти годы поддерживал атмосферу комфорта и доброжелательности, обеспечивающую спокойную и творческую работу ее сотрудников. Требовал от преподавателей не ограничиваться чисто педагогической деятельностью, но сочетать ее с научными исследованиями. Он помогал обращавшимся своим советом и квалифицированной консультацией. Обеспечил стопроцентную «защищенность» членов кафедры.
В 1987 защитил докторскую диссертацию «Влияние ссыльных большевиков на классовую борьбу, общественно-политическую и культурную жизнь в Сибири (1907–1917 гг.)». Достаточно быстро по тем временам, в 1988, ВАК при Совете министров СССР присвоил ему ученую степень доктора исторических наук. В том же году утвержден в ученом звании профессора. В середине 1990-х годов педагогическая и научная деятельность Н.Н. Щербакова вновь получила высокую оценку – он одним из первых в нашем регионе был избран действительным членом Российской академии гуманитарных наук.
Принимал активное участие в просветительской и пропагандистской работе за стенами вуза. Его выступления звучали и в вечернем университете обкома партии, и в трудовых коллективах городов, и в удаленных поселках области. Николай Николаевич был активным лектором общества «Знание», участником агибригад и агитпоездов. Не только среди студентов и своих коллег, но и в рабочей аудитории, среди колхозников, ветеранов войны и труда, он умел находить те слова, которые ждала от него аудитория.
С 1991 по 2005 – председатель Специализированного Совета по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук.
Н.Н. Щербаков успешно сочетал талант ученого с неординарными организаторскими способностями. По его инициативе с 1974 издательством Иркутского госуниверситета начато издание сборника «Ссыльные революционеры в Сибири». За короткий срок сборник объединил исследователей-историков различных регионов страны – Москвы, Новосибирска, Томска, Омска, Екатеринбурга, Красноярска, Читы, Улан-Удэ и стал центром притяжения интересов исследователей сибирской тематики.
Автор более 90 научных работ по истории каторги и ссылки XIX – начала XX вв., участия политических ссыльных в общественно-политической и революционной жизни Сибири. Основатель научной школы. В своей работе с аспирантами и докторантами Николай Николаевич продолжал традиции иркутской исторической школы, творчески развивая их и приспосабливая к изменявшейся политической ситуации. Подготовил трех докторов наук и более 20 кандидатов наук.
17 июня 1999 указом президента Российской Федерации ему было присвоено почетное звание «Заслуженный работник высшей школы».
Александр Иванов, доктор исторических наук, профессор кафедры политологии и истории исторического факультета ИГУ
29 апреля 2012 историческая общественность Иркутска отметила 75-летний юбилей крупного сибирского историка, широко признанного специалиста в изучении проблем политического развития региона конца XIX – начала ХХ вв. Николая Николаевича Щербакова. Он ушел из этого мира в апреле 2005-го. С его именем связано не только масштабное, планомерное исследование истории царской каторги и ссылки, революционного и оппозиционного движения в сибирском регионе.
Научное изучение истории царской политической тюрьмы, каторги и ссылки в Сибирь в Иркутске была начато задолго до Н.Н. Щербакова, в 1920-е годы. У его истоков стояли еще дореволюционные исследователи, и в первую очередь, Б.Г. Кубалов, затем Ф.А. Кудрявцев, опубликовавший сначала серию статей о пребывании в крае декабристов, В.Г. Короленко, Н.Г. Чернышевского, М.В. Фрунзе, а в 1936 работу «Александровский централ: Из истории сибирской каторги». Не случайно, Н.Н. Щербаков считал Федора Александровича, наряду с Сергеем Владимировичем Шостаковичем, своим учителем. Большое влияние на Щербакова оказал и Всеволод Иванович Дулов, помимо прочих проблем, исследовавший историю революционного движения в Иркутской губернии, издавший совместно с Ф.А. Кудрявцевым в 1941 монографию «1905 год в Восточной Сибири». Без сюжета о ссыльных они, естественно, обойтись не могли.
В 1920-1930-е годы тема политической тюрьмы, каторги и ссылки имела особое звучание: революционное прошлое было «осязаемым», еще живы были участники тех легендарных событий. Несмотря на роспуск в 1935 Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, пример героического революционного прошлого широко использовался в пропагандистских и воспитательных целях. В.И. Ленин, И.В. Сталин, Я.М. Свердлов, большинство «видных» политических и государственных деятелей прошли проверку на прочность сибирской ссылкой, а значит, исследование истории политической «тюрьмы без решеток» было важной государственной и идеологической задачей.
С конца 1930-х годов научное изучение политической ссылки, ее роли и места в революционном и общественно-политическом движении региона и страны в целом, было практически свернуто. Оказалось, слишком много «врагов народа», «вредителей», членов всевозможных антипартийных групп, связано с ее историей.
В 1960-е годы, на которые и приходится начало творческого пути Н.Н. Щербакова, изучение истории сибирской политической ссылки, и в первую очередь ссылки большевиков было возобновлено. Однако, как это ни парадоксально, эта тема стала менее актуальной, чем была, например, в начале 1930-х годов. Областные и краевые комитеты партии, парткомы высших учебных заведений региона, где, в основном и были сосредоточены кадры профессиональных историков, выполняя директиву ЦК, настоятельно рекомендовали исследовать современный опыт КПСС по руководству сельским хозяйством, промышленным строительством, освоением природных богатств края. В почете стали темы типа «Борьба коммунистических организаций Восточной Сибири за победу трудящихся в...».
Мне ни коим образом не хотелось бы бросить тень на ученых-историков 1950–1970 гг., исследовавших подобные аспекты истории Сибири – была и «борьба», был и героизм восстанавливавших народное хозяйство, первопроходцев, энергетиков, строителей. Однако проблемные вопросы истории региона, например, многие аспекты гражданской войны, репрессии 1930-х годов, лагеря спецпереселенцев на месте будущих коммунистических городов – все это, естественно, не только не исследовалось, а как бы и не существовало, было вычеркнуто как из истории, так и из науки чьей-то всесильной рукой.
Сегодня мы прекрасно понимаем, что историкам того периода зачастую в директивной форме навязывалась тематика исследований. По-существу они вынуждены были выполнять социальный заказ. При этом, подчеркнем, выполняли его с высоким профессионализмом, проводя по нескольку лет в архивах, музеях и библиотеках страны. Уж что-что, а документальная база этих диссертаций поражает объемом и полнотой.
В такой ситуации выбор темы исследования истории политической каторги и ссылки требовал немалого мужества, твердости характера, принципиальности и последовательности, наконец, преданности и любви к своей профессии. Всеми этими качествами и обладал Н.Н. Щербаков.
Николай Николаевич не был пионером в разработке истории политической ссылки в Сибирь второй половины XIX – начала ХХ в. Практически одновременно с ним различные аспекты этой темы стали разрабатывать во многих городах региона: М.Ф. Богданова в Омске, С.И. Беляевский в Красноярске, Л.А. Ушакова в Новосибирске, Л.П. Рощевская в Тюмене, П.У. Петров в Якутске,А. Николаева в Чите, Б.Б. Батуев в Улан-Удэ, Б.С. Шостакович, С.Ф. Коваль и З.Т. Тагаров в Иркутске.
В 1964 в Томске была защищена, наверное, и первая кандидатская диссертация по этой теме: «Революционная деятельность большевиков в Нарымской ссылке (1906 – март 1917 гг.)». С тех пор и до конца своих дней (2007) ее автор – Эрнст Шайгарданович Хазиахметов – стал самым серьезным оппонентом Николая Николаевича в исследовании пролетарской ссылки. В 1965 защитил кандидатскую диссертацию на тему «Общественно-политическая деятельность и эволюция взглядов петрашевцев в Сибири» Александр Всеволодович Дулов, тогда преподаватель кафедры истории СССР ИГУ. В 1966 появилась еще одна кандидатская – «Революционная, общественно-политическая деятельность ссыльных марксистов в Восточной Сибири (1883–1903 гг.)» А.П. Мещерского.
Каждый из этих исследователей внес весомый вклад в дело научного, изучения истории политической ссылки и каторги в Сибирь, но, да простят меня коллеги, роль Н.Н. Щербакова в нашей историографии особая – практически всю свою творческую жизнь он посвятил не себе в науке, а своим ученикам, созданию своей научной школы.
Первой научной работой, выполненной под руководством Н.Н. Щербакова, стала кандидатская диссертация Виктора Михайловича Андреева «Революционеры-народники в Восточносибирской ссылке». Диссертация была защищена в 1971, то есть всего лишь через четыре года после собственной защиты Николая Николаевича. С этого года и по 2005 по проблемам сибирской ссылки, а также вопросам, которые соприкасались с этой широкой темой, в советах нашего региона учениками Щербакова было успешно защищено еще три докторских и 17 кандидатских диссертаций. Не столько количественный, сколько качественный анализ этих работ свидетельствует о формировании в Иркутске (наряду с Томском и Новосибирском) подлинной научной школы по изучению проблем политической и уголовной ссылки в Сибирь – школы Н.Н. Щербакова.
В.М. Андреев в 1971 работал старшим преподавателем, а затем доцентом общеуниверситетской кафедры истории КПСС. Со Щербаковым его связывали отношения не столько ученика и учителя, сколько дружба, основанная на любви к истории, общих интересах двух преподавателей истфака, исследователей прошлого обширнейшего сибирского региона. Не случайно, на своем автореферате, подаренном Н.Н. Щербакову, В.М. Андреев написал: «Дорогому шефу Николаю Николаевичу от воспитанника. 25.II.71.». Если учесть, что «воспитанник» был лишь на один год младше «шефа», будет понятна легкая дружеская ирония этой подписи.
В изучении истории сибирской политической ссылки, как и в отечественной историографии революционного движения в целом, народники всегда занимали особое место. По-существу, это место «указал» еще В.И. Ленин, назвав их программу улучшения социально-экономического положения крестьянства «реакционно-утопической», а народнический социализм – «ложным», «ненаучным». Этого было достаточно для того, чтобы советские исследователи стали противопоставлять марксизм и народничество, доказывая в своих трудах неизбежную эволюцию последнего в сторону мелкобуржуазного либерализма. По мысли исследователей, народничество неизбежно должно было сойти с исторической сцены, уступив место революционерам пролетарского типа.
И Н.Н. Щербаков, и В.М. Андреев видели, что эта схема слишком упрощена, догматична, а в условиях сибирской ссылки просто «не работает». Сибирь многим обязана именно ссыльным народникам, независимо от того, к какому течению – «либеральному» или «революционному», они относились: народники создавали и содержали за свой счет музеи, участвовали в научно-исследовательских экспедициях и открывали новые земли, острова, полезные ископаемые, прокладывали дороги и телеграфные линии, учили детей, изучали быт и культуру коренных народов. Какой же это «уход с исторической сцены»? Это как раз то, что и нужно было Сибири, где «прослойка» собственной интеллигенции была чрезвычайно мала и недостаточна для развития края, территория которого превосходила размеры самой Европейской России.
Ни о каком плюрализме в методологии научного поиска в начале 1970-х годов и речи быть не могло. В этих условиях, Н.Н. Щербаков и В.М. Андреев нашли, пожалуй, единственно правильный в то время подход к исследованию этой темы – показать народников как предшественников социал-демократов. Несколько непоследовательных, сделанных по конкретному поводу высказываний в этом ключе, было и у В.И. Ленина. Критикуя социально-экономические воззрения представителей народничества, марксисты должны были брать на вооружение все самое лучшее из этого движения: организационные принципы построения, совершенствование конспиративной или подпольной деятельности, опыт борьбы с тюремным режимом.
Диссертация В.М. Андреева внесла крупнейший вклад в изучение народнической ссылки. Необходимо подчеркнуть, что автор впервые в отечественной историографии, обобщив богатейший архивный материал, сумел определить количество сосланных в Восточную Сибирь за весь разночинский период освободительного движения. А это 35 лет! В.М. Андрееву удалось установить и социальный состав народников – почти половину сосланных составляла учащаяся молодежь, разночинцы. Автор приводит многочисленные документальные свидетельства тяжелого материального положения ссыльных, примеры организации ими касс взаимопомощи, артелей, общих столовых.
Есть в работе материал и о культурно-просветительской деятельности ссыльных. В.М. Андреев обращается к теме до него малоисследованной – он анализирует литературно-художественное творчество В.Г. Короленко, П.Ф. Якубовича, П.А. Грабовского, Д.А. Клеменца и многих других в условиях сибирской ссылки, вводя в научный оборот значительный массив ранее неизвестного фактического материала. Третья глава исследования посвящена нелегальной работе ссыльных. В основном, она была сосредоточена вокруг деятельности «Красного Креста» и связана с организацией побегов. Понятно, что рамки марксистской методологии не позволили автору оставить без внимания и тему «эволюции народничества в сторону либерализма»1.
1970 – год столетия со дня рождения В.И. Ленина. Под руководством и пристальным вниманием ЦК КПСС, трудящиеся всей страны брали повышенные плановые обязательства, к этому событию открывались новые монументы и переиздавались труды «вождя мировой революции», снимались фильмы, обновлялись экспозиции выставочных залов музеев. Естественно, такая дата не могла остаться без внимания историков, в том числе исследователей истории сибирской ссылки: в Советской стране каждому школьнику было известно, что сам Владимир Ильич был узником сибирской «тюрьмы без решеток», проведя в селе Шушенском Минусинского уезда Енисейской губернии долгих четыре года.
«Ссыльную» тему Владимир Ильич, таким образом, знал хорошо, но работ по истории царской каторги почему-то не оставил. Однако, оставил несколько высказываний, сделанных им по какому-либо конкретному поводу, как правило, в острой полемике со своими многочисленными политическими оппонентами. После смерти вождя эти высказывания и стали для советских исследователей концептуальными.
Один из главных ленинских догматов заключался в том, что ссыльные большевики – неотъемлемая часть партии, действующая в Сибири только в специфических условиях каторги или гласного надзора. Отсюда вытекала задача для всех исследователей политической ссылки – необходимо было показать ссыльного большевика не просто живущим в глухом сибирском краю и озабоченном повседневной добычей хлеба насущного, а активным борцом с самодержавием. Целое поколение историков вынуждено было разрабатывать эту концепцию, выявляя роль ссыльных в революционном в рабочем движении региона, в создании местных партийных организаций, руководстве профсоюзным движением, в просвещении и культурном воспитании масс. Вынужден был этим заниматься и Н.Н. Щербаков.
У Н.Н. Щербакова еще в 1967 выходят две газетные статьи, посвященные корреспондентам Ленина в Сибири, затем в 1970-м – статья о связях основателя и руководителя партии большевиков с колониями политических ссыльных, а в 1971 – работа методологического характера «В.И. Ленин и политическая ссылка в Сибири (1907–1917 гг.)», в которой автор обосновывает основополагающую роль вождя в изучении этой темы: Ленин – не только создатель методологии исследования, но и один из первых историков сибирской тюрьмы, каторги и ссылки. Писать по-другому в те годы было, наверное, нельзя.
С именем В.И. Ленина связана и вторая диссертационная работа, выполнявшаяся под руководством Н.Н. Щербакова. Эта диссертация Лидии Павловны Сосновской «Использование большевиками Восточной Сибири легальной периодичеcкой печати в революционной борьбе (1910 – февраль 1917 гг.)». Работа была защищена в декабре 1971 и пусть в ее названии нет упоминания В.И. Ленина и ссыльных революционеров, диссертация посвящена, прежде всего, им. Л.П. Сосновская исследует весьма широкую тему. В поле зрения историка и практика распространения изданий в Сибири местными социал-демократическими организациями, основу которых составляли политические ссыльные; и выявление количественных показателей – где и когда применялись партийные издания в пропагандистских целях; и роль политических ссыльных, выступавших повсеместно в качестве корреспондентов «Правды», «Звезды», «Мысли», «Просвещения». Статьи ссыльных не сходили со страниц и местных демократических изданий – «Восточной зари», «Иркутского слова», «Минусинского края», «Забайкальского обозрения». Исследователь аргументировано доказывает и хорошо известную мысль Ленина о том, что периодическая печать – не только коллективный агитатор, но и коллективный организатор оппозиционного движения2.
Необходимо отметить исследовательский интерес самого Николая Николаевича к этой теме. Еще в кандидатской диссертации им проанализировано участие ссыльных большевиков в подцензурной и нелегальной печати Восточной Сибири, а в 1981 в сборнике «Ссыльные революционеры…» опубликована большая статья «Об идейных течениях в рабочем движении Сибири в начале ХХ в. (по материалам газет «Правда» и «Луч»). Журналистской деятельности ссыльных социал-демократов уделено большое внимание и в докторской диссертации, и в монографии Н.Н. Щербакова.
Пример работы Лидии Павловны, анализ исследований других, более «поздних» учеников Щербакова позволяет сделать любопытный вывод: в большинстве случаев при определении тематики диссертаций аспирантам или соискателям Николай Николаевич исходил из своего собственного научного опыта, уже исследованной им проблемы. Зная источниковую и историографическую основу той или иной темы, он всегда был уверен в том, что его ученику удастся более углубленно, чем ему самому, ее изучить.
Эта особенность Щербакова как научного руководителя хорошо заметна с 1990-х годов. Своим ученикам он не то чтобы великодушно разрешал пользоваться собственной картотекой и богатейшими архивными выписками, а просто обязывал их делать это. Помня, что называется наизусть, номера и названия многих фондов и даже отдельных дел (!) центральных и местных архивов страны, Николай Николаевич всегда очень точно ориентировал своих учеников в процессе поиска и сбора источникового материала. Вернувшийся из научной командировки аспирант был всегда им пристрастно опрошен. При этом Щербакову достаточно было одного-двух уточняющих вопросов, чтобы понять, чем занимался и где побывал (а, главное, где не побывал) в столице его ученик.
Не нужно думать, что ученики, последователи были у Н.Н. Щербакова всегда. От защиты Л.П. Сосновской, его второго ученика, до защиты следующего, третьего – Станислава Иосифовича Гольдфарба – 16 лет. Срок не малый. Но всё объективно и закономерно: шел процесс накопления, обработки и обобщения научного материала. Именно в этот период Николай Николаевич сформировался как профессиональный исследователь, выработавший стратегические пути развития своей темы, увидевший ключевые аспекты ее проблематики. За этот временной отрезок им написано около 30 научно-исследовательских статей, издано 4 монографии (три в соавторстве), наконец, блестяще защищена докторская диссертация. Не надо забывать и о педагогической, учебно-методической деятельности. В 1985 Н.Н. Щербаков, будучи еще кандидатом наук, возглавил крупнейшую общеуниверситетскую кафедру истории КПСС.
Так уж было угодно судьбе – защита докторской диссертации Николая Николаевича совпала с защитой кандидатской С.И. Гольдфарба. Учитель и ученик отстаивали свои научные работы в один день – 17 декабря 1987 на заседании специализированного совета при Иркутском госуниверситете. Темой исследования С.И. Гольдфарба стало творческое наследие и общественная деятельность Д.А. Клеменца в период сибирской ссылки 1882–1898 гг. Трудно сказать, какую роль сыграл Н.Н. Щербаков в выборе этой темы, но в структуре работы, несомненно, чувствуется неповторимый творческий почерк учителя.
Прежде всего, С.И. Гольдфарб, анализируя взгляды Клеменца, последовательно рассматривает условия их формирования, дает широкую картину сибирской действительности двух последних десятилетий XIX века, определяет степень и глубину проникновения сюда капиталистических отношений. Именно повсеместная капитализация ранее патриархальной сибирской жизни – ключ к пониманию эволюции народнических концепций Клеменца: Дмитрий Александрович, один из инициаторов и идеологов хождения в народ, в ссылке постепенно приходит к выводу о необходимости изменения теории крестьянского социализма, пониманию неизбежности ломки общинных отношений.
С.И. Гольдфарб подробно исследует вклад Д.А. Клеменца в изучение края. Заслуга народника, считает автор, состоит прежде всего в широком привлечении политических ссыльных к практической научной деятельности. Именно при Клеменце «пришлая интеллигенция» стала участвовать в организации ряда крупнейших географических и этнографических экспедиций, проведении длительных стационарных обследований условий быта коренных народов сибирского региона, определении их численности. Сам Д.А. Клеменц был известен и как неутомимый путешественник, исследователь Енисейского края, Алтая, Монголии, Китая3.
В конце 1989 защитили кандидатские диссертации сразу два аспиранта Н.Н. Щербакова – Дмитрий Иванович Дмитриев и Игорь Алексеевич Хегай. Николай Николаевич сам выработал тематику и структуру их исследований, внимательно и строго следил за сбором материала, обобщением и написанием диссертаций. Именно с этих двух работ Н.Н. Щербаков, наверное, уже совершенно осознанно, стал проявлять себя в новом качестве – организатора Иркутской научной школы по изучению истории сибирской политической ссылки второй половины XIX – начала ХХ вв. Школа именно формируется, а не «складывается» сама собой. В этом – своего рода, подвижнический подвиг Николая Николаевича: ученый совершенно осознанно лучшие годы своей творческой жизни посвятил не себе в науке, а своим ученикам, созданию своей, научной школы.
Д.И. Дмитриев исследует революционную деятельность большевиков в каторжных тюрьмах Восточной Сибири в 1907–1914 гг. Прежде всего он устанавливает численность осужденных революционеров, их социальный состав, вводит в научный оборот большое количество новых имен, уточняя и дополняя тем самым исследования своего руководителя.
Однако самым ценным в работе Д.И. Дмитриева, на мой взгляд, является фактическое обоснование сложившихся еще в 1920–1930-е годы некоторых стереотипов, по существу, не подкрепленных обобщающими количественными выкладками. Например: политические каторжане активно учились, используя тюремное пребывание для своего образования; на каторге повсеместно практиковалась «культурная работа» – выпускались газеты и журналы, писались рефераты по прочитанной литературе; за тюремными решетками никогда не прекращалась борьба заключенных за свои права и т. д.
Именно эти положения и доказывает Д.И. Дмитриев, приводя большое количество статистического и фактического материала. Ему удается исследователь в своей работе и тему нравственной атмосферы на каторге, когда десятки, а то и сотни людей, находясь в замкнутом пространстве, обречены были на вынужденное общение друг с другом. Отсюда – напряженность во взаимоотношениях, нервные срывы, психозы4.
Диссертация И.А. Хегая «Ссыльные большевики и национальный вопрос в Восточной Сибири (1903 – февраль 1917)» разрабатывает новый, ранее практически не изучавшийся сюжет общей темы истории большевистской ссылки. Революционер, попадая в «глухие углы» сибирского края, долгие годы обязан был жить среди людей другой национальности, иного образа жизни, мышления. В этой ситуации определяющую роль играли не столько его партийная принадлежность и знание программы по национальному вопросу, сколько моральные, человеческие качества, умение понимать и уважать чужую культуру.
И.А. Хегай рассматривает прежде всего теоретические труды ссыльных марксистов по национальному вопросу – М.С. Ольминского, А.Г. Шлихтера, Н.А. Скрыпника, Я.М. Свердлова и других. Если оценивать эти работы сегодня, ясно, что в них – больше политики, чем науки («Россия – тюрьма народов»), однако историческое исследование тем и ценно, что, помимо прочего, верно дает нам срез того времени, в котором творил ученый, и подвергать его выводы критики с позиций сего дня – было бы не правильно.
В диссертации рассматривается и вклад ссыльных большевиков в развитие культуры национальных районов Сибири. Автор показывает роль революционеров в организации дела просвещения, обучение грамоте детей и взрослых. Значительное место уделяет И.А. Хегай и медицинской помощи аборигенному населению со стороны ссыльных – А.П. Голубков, Ф.В. Гусаров, Ф.И. Голощекин, В.С. Маерчак – были врачами, Я.М. Свердлов, А.Г. Перенсон – фармацевтами,К. Орджоникидзе – фельдшером. Все они и многие другие непосредственно занимались лечебной практикой, боролись с эпидемиями, вели санитарно-просветительную работу. Напомним, что этот сюжет активно разрабатывался и самим Н.Н. Щербаковым, в этом – еще одно свидетельство продолжения и развития научной проблематики учителя его учениками5.
Диссертации Д.И. Дмитриева и И.А. Хегая примечательны и тем, что это последние работы учеников Н.Н. Щербакова, выполненные по большевистской проблематике. С середины 1980-х годов роль КПСС в обществе меняется. Идеология еще прежняя, однако, уже разрешено открыто высказывать свое мнение, не соглашаться с официальным курсом партии. Возвращается понятие «гласности», плюрализма. Историческая наука – этот чуткий барометр всех общественно-политических перемен в стране, немедленно реагирует на изменения. «Историки спорят» – не только необычайно популярная в те годы книга, чуть ли не впервые за советский период собравшая под единой обложкой разноголосицу мнений и взглядов, но и верное определение состояния нашей науки.
В этой непростой ситуации начинают меняться и взгляды Н.Н. Щербакова на сибирскую политическую ссылку. То, что раньше осознавалось на уровне интуиции, предугадывалось, но не укладывалось в ложе официальной доктрины истории российской революции и большевизма, теперь оформляется в убеждение о необходимости расширения рамок старой темы. Н.Н. Щербаков в этот период пытается выработать новую концепцию изучения сибирской ссылки, активно ищет правильные пути исследования.
Не отказываясь от изучения большевистской ссылки как приоритетного направления, Николай Николаевич первоначально просто несколько расширяет эту проблематику. Итог поиска ученого – создание и защита в конце 1990-го года двух диссертаций, рассматривавших уже ссылку членов РСДРП в целом.
В первой работе, выполненной Натальей Федоровной Васильевой, исследуется роль Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев в изучении и пропаганде истории социал-демократической ссылки в Сибирь. Автор на основе широкого круга историографического материала доказывает существование жесткой зависимости всей научной деятельности Общества от социально-политической обстановки в стране. В начале-середине 1920-х годов в Обществе, объединившем ссыльных революционеров различной партийной принадлежности, господствовала атмосфера демократизма, открытости, плюрализма концепций и мнений, что позволило исследователям приступить к созданию подлинно научной истории политической тюрьмы, каторги и ссылки царской России. В эти годы был сформирован основной объем мемуарного и документального материала по данной теме, научное значение которого остается высоким и в наши дни.
Относительная свобода научного творчества, существовавшая в Обществе в первые годы его деятельности, к концу 1920-х годов сменилась жесткой партийной регламентацией, ставившей изучение истории непролетарской части ссылки фактически под запрет. Исследование влияния ссыльных большевиков на революционную, партийную и общественную жизнь окраин империи стало приоритетным, и по существу, единственно «верным». Невозможность части бывших ссыльных перейти на новые политические позиции, насаждавшиеся системой государственной идеологии, явилась одной из причин закрытия Общества в 1935 году.
Н.Ф. Васильева подробно исследует не только научную деятельность Общества. В диссертации изучена и организационно-пропагандистская работа бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев – создание библиотек, клубов, музеев, всевозможных шефских комиссий, своего театра. Все это было подчинено задаче воспитания молодого поколения в духе революционных традиций, распространению исторических знаний6.
Отметим уже выявленную нами закономерность: настоящая диссертация продолжила на более широкой историографической и архивной основе исследования самого Николая Николаевича, опубликовавшего еще в 1983 две статьи о роли Всесоюзного Общества в создании истории политической ссылки7.
Вторая диссертация, защищенная в том же 1990, принадлежит автору этих строк. Она посвящена определению роли ссыльных социал-демократов в рабочем движении Восточной Сибири начала ХХ в. Характерно, что первоначально данная тема была сформулирована значительно уже: при поступлении в заочную аспирантуру осенью 1986, Николай Николаевич предложил в качестве предмета исследования рассмотреть участие лишь большевистской части ссылки и только в забастовках и стачках местных рабочих. Затем, в процессе работы, рамки диссертации заметно расширились. По требованию научного руководителя, в ней были исследованы численность, состав и территориально-производственное размещение ссыльных социал-демократов в восточносибирском регионе, а также их организационно-политическая и агитационно-пропагандистская деятельность среди местных рабочих. «По ходу работы» в диссертации появились сюжеты и об участии ссыльных в кооперативном и профсоюзном движении сибирского пролетариата8.
По существу, на рассмотрение специализированного Совета в 1990 было представлено иное, более широкое, чем изначально запланированное, исследование. В этом – проявление одного из лучших качеств Щербакова как научного руководителя: Николай Николаевич никогда не следовал уже сложившемуся стереотипу, постоянно заставлял своих аспирантов искать новые пути, расширять историографическую и источниковую базу исследования, а, значит, открывать, казалось бы, уже в давно известной, традиционной теме, новые грани и сюжеты.
Будучи талантливым педагогом, Н.Н. Щербаков в отношениях с учениками умело сочетал принцип предоставления широкой исследовательской самостоятельности с жестким контролем за результатами научного поиска. «Творческий процесс – безграничен». Эту известную аксиому Николай Николаевич прекрасно понимал, однако каждый аспирант знал, что, как минимум, один раз в два месяца, он должен будет подробно отчитаться перед своим руководителем о проделанной работе.
Такая консультация-отчет, обычно начиналась с вопросов самого аспиранта. Чтобы ничего не упустить, эти вопросы выписывались на отдельный листок и один за другим задавались научному руководителю. Н.Н. Щербаков всегда внимательно выслушивал и самым подробнейшим образом старался ответить. Очень часто конкретные вопросы аспиранта им обобщались, и Николай Николаевич значительно расширял предмет обсуждения, а, увлекшись, делал выводы уже методологического характера. Вот так – от простого к сложному, от частного – к общему, он старался привить у своих учеников умение видеть проявление общих закономерностей в совершенно конкретных и, казалось бы, не связанных между собой фактах.
Отчет самого аспиранта Н.Н. Щербаков, как правило, заслушивал в конце консультации. Вопросов много не задавал, стремился больше рассказать, подсказать новую литературу, источники. Часто предостерегал от непродуманных, сделанных в угоду времени, выводов. Постоянно спрашивал о публикациях, требовал активного участия в конференциях, считая научную апробацию разрабатываемой темы важнейшей задачей любого исследователя.
С начала 1990-х годов научное творчество Н.Н. Щербакова приобретает качественно новое звучание. Накопленный ранее исследовательский потенциал, отказ от марксистко-ленинской методологии как единственно верной, позволяют ученому обратиться к теоретическому осмыслению пройденного наукой пути. В этот период Николай Николаевич выделяет ряд ключевых направлений, без разработки которых само дальнейшее исследование темы cтало просто невозможным. Это прежде всего: историографическое осмысление истории политической тюрьмы, каторги и ссылки в Сибирь XIX – XX вв.; организация и функционирование пенитенциарной системы, судебных органов и адвокатуры в Сибири; деятельность ссыльных различной партийной принадлежности в сибирском регионе; история уголовной ссылки в Сибирь в XVII – ХХ вв.; изучение политической и уголовной ссылки советского периода.
Значительное расширение границ исследуемой проблематики заметно уже в диссертационных работах Ирины Владиленовны Путиловой «Ссыльные социалисты-революционеры в Восточной Сибири (1907–1914 гг.)» (1996) и Натальи Григорьевны Степановой (Шенмайер) «Эсеры в каторжных тюрьмах Восточной Сибири 1907–1917 гг.» (1997).
И.В. Путилова анализирует количество ссыльных эсеров, их социальный, образовательный и профессиональный состав, исследует правовое и материальное положение, деятельность внутри колоний, организацию революционной работы. Ею создан и собирательный портрет ссыльного социалиста-революционера: молодой мужчина в возрасте от 20 до 30 лет, выпускник гимназии или училища, разночинец, русский, служащий или реже рабочий, бывший пропагандист или боевик, в ссылку на поселение осужденный впервые.
И. В. Путилова особое внимание уделяет революционной деятельности ссыльных эсеров. Автор устанавливает общее количество партийных организаций, анализирует их состав и основные формы работы. По ее мнению, несмотря на активность некоторых групп, ссыльным эсерам на территории Восточной Сибири не удалось создать объединений, которые оказали бы заметное влияние на леворадикальное движение в регионе и просуществовали сколько-нибудь длительное время9.
Значительные коррективы в уже сложившееся в отечественной историографии представление о ведущей роли ссыльных большевиков в организации борьбы с режимом содержания в каторжных тюрьмах Восточной Сибири, вносит работа Н.Г. Степановой. Ею доказано, что именно эсеры были инициаторами сплочения всех политзаключенных, независимо от их политических убеждений, в единые «коллективы». Коллективы вырабатывали нормы поведения революционеров, организовывали протесты, выдвигали общие требования. Благодаря усилиям эсеров и социал-демократов в большинстве тюрем региона существовал относительно либеральный режим содержания.
Социалисты-революционеры, составляя в отдельные годы более половины тюремного населения, играли активную роль и в организации культурной работы. В Александровском централе, многих тюрьмах Нерчинской каторги они собирали книги для легальных и подпольных библиотек, издавали рукописные журналы, налаживали и поддерживали двусторонние связи с периодическими изданиями в Европейской России. За десять исследуемых автором лет эсерами совершен каждый второй побег или попытка вырваться на свободу. Активное участие принимали социалисты-революционеры и в организации вооруженных прорывов из мест заключения.
Исследование деятельности эсеров в каторжных тюрьмах Восточной Сибири закономерно привело Н.Г. Степанову к изучению и оценке самого режима содержания. Несмотря на сложившиеся в отечественной историографии стереотипы, автор сумела доказать, что положение политзаключенных в каждой, отдельно взятой тюрьме, существенно различалось и зависело от ряда факторов и обстоятельств – общественно-политической ситуации в стране, позиции начальника, организованности и зрелости коллектива. По мнению исследователя, каждая тюрьма имела «свою особую историю содержания в ней государственных преступников». Относительно продолжительное время суровый режим сохранялся только в Алгачах, во всех остальных каторжных тюрьмах «реакция носила временный характер, имели место случай заключения компромиссов» между тюремными служащими и осужденными революционерами, по которым одна сторона отказывалась от побегов, а другая предоставляла первой различного рода льготы10.
Как видим, точка зрения Н.Г. Степановой на режим содержания в каторжных тюрьмах Восточной Сибири в 1907–1917 гг. значительно отличается от утвердившейся еще в советское время и до сих пор существующей концепции «тюремного гнета», «каторжного непосильного труда» «заживо погребенных». Сам Н.Н. Щербаков никогда безоговорочно не принимал эти положения, видел их по существу ненаучный, политизированный характер.
Стремление уйти от когда-то выработанных под давлением государственной идеологии научных стереотипов хорошо заметно и в диссертационных исследованиях Нины Николаевны Быковой «История Александровского централа (1900 – февраль 1917 гг.)» (1998) и Марины Германовны Бодяг «История Зерентуйской тюрьмы Нерчинской каторги (1879–1917 гг.)» (2004).
Хорошо известно, что Н.Н. Щербаков всегда высоко ценил книгу Ф.А. Кудрявцева «Александровский централ: Из истории сибирской каторги», считая ее, одним из первых научных исследований царской тюрьмы в Восточной Сибири. Однако, в центре внимания Федора Александровича находилась прежде всего борьба осужденных большевиков с произволом тюремной администрации. Вопросы численности и состава каторжан, организации их содержания, быт, занятость трудом – все это осталось вне поля зрения историка: отечественная наука тех лет, да и последующих, стремилась показать «деятельность» ссыльных революционеров, их вклад в борьбу с самодержавием на далекой сибирской окраине.
Уже в начале 1990-х годов Н.Н. Щербаков прекрасно видел эти недостатки советской историографии. Именно в это время им было задумано создание многотомного труда об истории каторжных тюрем Восточной Сибири, истории, где предметом исследования являлась бы сама тюрьма, тюрьма – как целостный организм функционирования и содержания политических и уголовных преступников. Диссертации Н.Н. Быковой и М.Г. Бодяг стали первыми книгами этой серии. Далее планировалась разработка истории Акатуйской, Алгачинской и Карийской тюрем Нерчинской каторги, Иркутского тюремного замка. Завершить эту гигантскую работу Николай Николаевич собирался созданием исследования (на уровне докторской диссертации) по истории изучения каторжных тюрем Восточной Сибири за период с XVIII по ХХ века учеными разных школ и научных направлений. Отдельный том должно было составить исследование источников этой темы: известно, что еще в 1996 Н.Н. Щербаков выступил соавтором одного из томов серии «Первоисточники», посвященном источникам по истории Нерчинской каторги11.
Н.Н. Быкова рассматривает Александровский централ прежде всего как место содержания ссыльнокаторжных. Ее интересует архитектурный облик здания и хозяйственных построек внутри тюремного двора, штат администрации и охраны, инструктивные материалы, на основании которых действовали сотрудники Главного тюремного управления, заработная плата медицинских работников и надзирателей – все то, что до нее советская историография не исследовала вообще.
Отдельная тема в диссертации – труд каторжан. В центре внимания смотрителя тюрьмы всегда стояла проблема занятости арестантов производственным трудом: осужденный должен был исправляться прежде всего трудом, однако рабочих мест в мастерских постоянно не хватало. По подсчетам исследователя, лишь две трети общего числа каторжников были заняты работами, включая и уборку помещений внутри тюрьмы. Естественно, ни о каком «каторжном», тяжелом и изнурительном труде не было и речи12.
Значительное место в диссертации Н.Н. Быковой отведено уголовным арестантам. Автор анализирует численный и социальный состав каторжников. По ее данным, среди заключенных преобладали земледельцы, ремесленники, чернорабочие и рабочие. «Население» Александровской тюрьмы было многонациональным и поступало из разных регионов Европейской России. Не могла автор обойти вниманием и вопрос каторжного режима. Интересно подчеркнуть, что Н.Н. Быкова рассматривает режим как установленный властью порядок содержания каторжан, определявший их положение и трудовую деятельность.
М.Г. Бодяк, также как и Н.Н. Быкова, сосредоточивает свое внимание на ранее неисследованных или недостаточно изученных сюжетах истории Зерентуйской каторжной тюрьмы. Один из параграфов диссертации посвящен строительству тюремного здания. По существу оно осуществлялось постоянно и растянулось на весь исследуемый хронологический период. Автор прослеживает ход сооружения помещений для каторжан, казарм для конвойной команды, квартир для служащих. Все это возводилось руками самих арестантов, а строительные работы считались важной составной частью тюремного режима.
Исследуя порядок содержания и размещение заключенных, М.Г. Бодяк подробно анализирует питание каторжан, величину и качественные составляющие тюремного пайка, а также нормы одежды и обуви, выдаваемые заключенным на календарный год. Кроме этого исследуется положение семей, добровольно прибывших на каторгу за своими родными, размер казенного пособия для детей и т.д. Автор анализирует и процесс формирования коллектива каторжан, основные формы его деятельности. Она приходит к закономерному выводу о том, что беспартийные объединения каторжан существовали по принципу равного распределения поступавших с воли денежных средств и сохраняли их физические силы. Впервые в научный оборот вводятся данные о составе тюремной администрации, дается характеристика деловых и профессиональных качеств отдельных чиновников, анализируется материальное содержание как каторжан, так и служащих13.
Новые подходы в изучении деятельности политических ссыльных и каторжан региона нашли отражение и в диссертациях Валентины Николаевны Максимовой «Женская политическая каторга и ссылка в Восточной Сибири (1907–1917 гг.)» (2003), Татьяны Александровны Борисовой «Общественно-политическая, журналистская и научная деятельность Н.А. Рожкова в сибирской ссылке (1910 – 1917 гг.)» (2003), Василия Васильевича Кудряшова «Меньшевики в Восточносибирской ссылке (1907 – февраль 1917 гг.)» (2004). Настоящие работы стали очередным шагом к созданию, по мысли Н.Н. Щербакова, всеобъемлющей истории царской политической тюрьмы, каторги и ссылки в Восточной Сибири.
Тема исследования В.Н. Максимовой соприкасается с историей феминизма в нашей стране и интересна возможностями выявления общего и особенного, существовавшего в мотивации ухода в политическую оппозицию представителей разного пола. Автор совершенно справедливо полагает, что острота политических, социальных и экономических противоречий в российском обществе начала ХХ в. вызвала не только взаимопроникновение феминизма и освободительного движения в целом, но и толкнула их участников на крайние методы борьбы. Неслучайно в составе левых политических партий и организаций было так много женщин. Именно они оказались в каторжных тюрьмах и на поселении в Сибири.
В.Н. Максимовой удалось выявить имена 709 женщин, высланных в регион по политическим обвинениям. Автор последовательно анализирует их социальное происхождение, возраст, национальный состав, партийную принадлежность. Особое внимание уделено режиму содержания женщин в каторжных тюрьмах – он был несколько мягче, чем для мужчин. Вместе с тем положение женщин на поселении из-за невозможности найти работу, а, значит, средства существования, было более тяжелым. В.Н. Максимова отмечает и активное участие женщин в организации коммун, общих столовых, касс взаимопомощи. Немало женщин-каторжанок было и среди постоянных корреспондентов легальных газет и журналов, распространителей партийной литературы14.
Творческая деятельность Николая Александровича Рожкова в период сибирской ссылки стала предметом исследования Т.А. Борисовой.
Прежде всего автор подробно анализирует основополагающую концепцию Н.А. Рожкова о легализации политической борьбы за демократические реформы и свободы в обществе. Рожков считал, что экономическим базисом легальной политической деятельности может служить развитие так называемого «культурного капитализма» в России, сменившего капитализм хищнический, крепостнический. «Культурный капитализм», по мере своего эволюционного развития, должен был неизбежно трансформироваться в социализм. Отсюда неизбежно следовал отказ от нелегальной, а, значит, и революционной деятельности. Именно эта концепция, как справедливо утверждает автор, и легла в основу разрыва Н.А. Рожкова с В.И. Лениным. В сибирской ссылке Рожков пробовал претворить свою научную программу и на практике: известно его активное участие в проводимой в Иркутской губернии предвыборной кампании в IV Государственную думу.
Т.А. Борисова тщательно исследует и журналистскую деятельность Н.А. Рожкова. Ею установлено, что Николай Александрович на протяжении 1910–1917 гг. сотрудничал в 22 легальных изданиях сибирского региона, опубликовав в них 436 статей (159 из них автор диссертации вводит в научный оборот впервые!). Его статьи, посвященные реформированию государственного устройства, во многом определяли политическое направление местных газет и журналов, а, значит, и формировали мировоззрение читателя.
Проявляя отличное знание предмета, широкую эрудицию, Т.А. Борисова исследует и методологические основы политический идей Рожкова. Она приходит к выводу, что ученый, находясь под влиянием школы В.О. Ключевского и позитивистов, в своих работах широко использовал сравнительно-исторический метод, распространявшийся в современном ему западном мире, но еще не достигший пика популярности в исторической и общественных науках. Этот взгляд на методологию истории, полагает автор, «во многом опередил формулирование принципов структурной истории, разработанных в последствии «Школой Анналов»15.
Если диссертация Т.А. Борисовой посвящена изучению творческого наследия одного из крупнейших теоретиков меньшевизма, то в центре внимания В.В. Кудряшова в основном представители так называемой «массовой» меньшевистской ссылки – рядовые участники движения, поднятого волной 1905, организаторы, пропагандисты. Автор установил, что среди меньшевиков, сосланных в Восточную Сибирь в 1907–1917 гг. преобладали рабочие, выходцы из городской среды, однако немало было и представителей интеллигенции, что влияло на уровень образованности и общей культуры революционеров, а также во многом определило характер воздействия на местное общественное оппозиционное движение.
Проанализировав соответствующие фонды сибирских и центральных архивов, В.В. Кудряшов выявил десятки фактов активнейшего участия ссыльных меньшевиков в организации межпартийных объединений, колоний и союзов, в установлении связей с партийными организациями России, в работе сибирских организаций РСДРП. Автор делает вполне обоснованное заключение: по своей активности осужденные меньшевики не уступали эсерам и большевикам, а в некоторых видах деятельности, например, в журналистике, их влияние было преобладающим.
По мысли В.В. Кудряшова, решающую роль сыграли ссыльные меньшевики и в организации кооперативного движения в Восточной Сибири: имея значительный опыт легальной общественной деятельности, они возглавляли правления потребительских союзов и кредитных касс, работали инструкторами, бухгалтерами, заведующими отделений, постепенно превращая небольшие кооперативы в крупные многопрофильные предприятия, оказывавшие значительную помощь рабочим и крестьянам16.
В последнее десятилетие ХХ в. круг исследователей истории сибирской тюрьмы, каторги и ссылки значительно расширился. Специалистами Москвы, Новосибирска, Томска, Омска, Красноярска, Иркутска, Улан-Удэ и Читы рассматривались различные аспекты этой многосторонней и многогранной темы. Однако количественные показатели исследования выявили и пределы ее изучения. Стало очевидным: дальнейшая разработка истории ссылки возможна лишь в контексте исследования истории деятельности судебных органов и пенитенциарных учреждений России в целом.
Н.Н. Щербаков одним из первых осознал необходимость значительных перемен. По его мысли, изучение истории политической и уголовной каторги в Сибирь могло быть возможным только при условии объединения усилий специалистов различного профиля, и прежде всего, историков и правоведов. С этого времени исследование ссылки как составной части государственной пенитенциарной политики, становится одним из основных направлений его научной школы. Закономерным итогом творческих поисков молодых исследователей и самого Николая Николаевича стали успешные защиты диссертаций «История пенитенциарной системы Иркутской губернии (начало 80-х гг. XIX в. – февраль 1917) Светланы Валерьевны Колосок (2000), «История Иркутской судебной палаты (1897 – февраль 1917 гг.)» Татьяны Леонидовны Курас (2002) и «История Иркутского окружного суда (1897 – февраль 1917 гг.» Сергея Анатольевича Абрамитова (2005).
С.В. Колосок прежде всего вводит в научный оборот собственные обобщенные данные. По ее подсчетам, пенитенциарная система Иркутской губернии включала в себя 111 мест постоянного и временного лишения свободы, через которые в исследуемые хронологические рамки проходило от 17 до 23,5 тыс. арестантов в год. В основном, это были лица, осужденные за преступления против общественного и государственного порядка, личности и частной собственности. По мнению автора, численность и состав арестантов «являются показателем, как полицейской деятельности, так и морального состояния общества»17.
С.В. Колосок доказывает, что сущность карательной политики государства проявляется не только в системе учреждений для исполнения наказаний, но и в содержании и условиях отбывания наказания. Автор приводит сводные данные, свидетельствующие о продовольственном снабжении, состоянии здоровья, содержании и лечении больных, погребении умерших арестантов. Она приходит к выводу о том, что хроническое отсутствие должного финансирования, плохая организация управления системой исполнения наказаний, переполненность тюрем, негативно сказывались на условии содержания, а, значит, и здоровье осужденных.
С.В. Колосок пристальное внимание уделяет и исследованию роли труда, как главному средству достижения исправления преступников.
Оказывается, в тюрьмах российской империи, в том числе и в сибирских, неудовлетворительная организация системы труда была свойственна не только для политических, но и уголовных заключенных. Ее данные убеждают: повсеместно труд был организован плохо, рабочих мест не хватало, а значит, тюремное содержание отвечало только целям изоляции и наказания арестантов. Следует подчеркнуть и другой ключевой вывод автора: наказание в России носило ярко выраженный классовый характер, являлось свидетельством стремления власти решать вопросы защиты господствовавших в обществе отношений в основном путем насилия и устрашения. Эволюция же пенитенциарной системы была вызвана не столько гуманизацией и демократизацией общества, сколько «постепенным возрастанием роли мест заключения в осуществлении карательной политики государства».
История Иркутской судебной палаты, созданной в 1897 в результате проведения судебной реформы в Сибири, стала предметом исследования Т.Л. Курас. Автору удалось отойти от господствовавшей в советской историографии оценки царского суда как непременного орудия в руках самодержавия для подавления революционного движения и показать многообразие деятельности Иркутской палаты (как и многих других в империи), направленной на создание условий для беспристрастного и объективного разрешения дел в суде.
Т.Л. Курас последовательно рассматривает структуру Иркутской судебной палаты, а также характер ее полномочий. Территория округа палаты была весьма обширной и занимала Енисейскую и Иркутскую губернии, Якутскую, Забайкальскую, Амурскую и Приморскую с Камчаткой и островом Сахалин области, а также линию КВЖД до станции Пограничной. Значительные расстояния, тяжелые климатические условия, небольшой штат сотрудников – все это усложняло работу судебной палаты. Вместе с тем автор устанавливает, что Иркутский судебный округ занимал одно из первых мест в стране по количеству преступлений против порядка управления, служебным, убийствам и насильственным похищениям имущества, что объяснялось огромным количеством сосредоточенных здесь рецидивистов из числа когда-то осужденных.
Особое место в диссертации занимает анализ деятельности Иркутской судебной палаты по рассмотрению и разрешению дел о государственных преступлениях. Изучив десятки архивных фондов, относящихся к революционным событиям 1905–1907 гг. в Сибири, Т.Л. Курас приходит к интересному и примечательному выводу, напрямую связанному с изучением истории политической тюрьмы, каторги и ссылки: несмотря на стремление царизма превратить судебные палаты в эффективное средство борьбы с революционным движением, Иркутская судебная палата «рассматривала дела о государственных преступлениях объективно, в соответствии с требованиями закона и во многих случаях прекращала производство по делу, либо выносила оправдательные приговоры, или смягчала приговоры окружных судов ее округа, чем внесла важный вклад в укрепление законности на территории Сибири»18.
Одним из семи окружных судов, входивших в округ Иркутской судебной палаты, был Иркутский окружной суд. История его создания, структура и основные формы деятельности рассмотрены в диссертационном исследовании С.А. Абрамитова. Округ, на который распространялась его юрисдикция, охватывал территорию Иркутской губернии и районов Олекминской и Витимской золотопромышленных систем Якутской области – всего 200 тысяч квадратных километров. Редкость населения и отсутствие устроенных путей сообщения, по мысли автора, существенно затрудняли работу суда. В период весенне-осенней распутицы, т.е. практически на полгода, около половины территории округа была вообще недоступна.
Такая природно-климатическая специфика не могла не повлиять на структуру и состав Иркутского окружного суда: здесь служили в основном люди относительно молодые и физически крепкие. Количество дел, ежегодно приходившихся на каждого из членов суда, значительно превышало определенную министерством юстиции норму.
С.А. Абрамитов анализирует процедуру рассмотрения уголовных дел в Иркутском окружном суде. Суду была подсудна основная часть общеуголовных преступлений, совершавшихся на его территории, таких как убийство, грабеж, нанесение увечий и тяжких ран, разбой. Кроме того, Иркутский окружной суд по апелляции проверял приговоры мировых судей своего округа. Проанализировав приговоры за рассматриваемый период, автор пришел к выводу, что в большинстве случаев суд требовал наказания преступника. Такую жесткость можно объяснить спецификой Иркутского окружного суда, связанной с отсутствием в нем института присяжных, а также контингентом подсудимых, большинство из которых были бывшими ссыльными.
Как известно, политические преступления в дореволюционной России были практически изъяты из компетенции окружных судов. На их долю приходилось разбирательство дел о сравнительно маловажных политических преступлениях или, скорее, проступках. Иркутский окружной суд в подобной практике не был исключением – общее количество, рассмотренных здесь политических дел, было незначительным, что, по мнению автора, служит основанием сделать вывод о его «небольшой» роли в «борьбе с революционным движением»19.
В настоящем очерке бегло проанализированы лишь семнадцать диссертационных исследований, выполненных под руководством Николая Николаевича, связанных непосредственно с изучением истории сибирской каторги, тюрьмы и ссылки. Однако рамки научной школы Щербакова гораздо шире и, естественно, не ограничиваются перечисленными работами. К числу исследователей, рассматривавших «ссыльнокаторжную» проблематику в контексте решения более широких, или наоборот, узких вопросов, можно с уверенностью отнести также докторские диссертации Станислава Иосифовича Гольдфарба «Газетное дело в Сибири (XIX – начало ХХ вв.)» (2003), Лидии Владимировны Кальминой «Еврейские общины Восточной Сибири (середина XIX века – февраль 1917 года)» (2003) и кандидатскую Татьяны Сергеевны Аверячкиной «Периодическая печать Забайкальской области (вторая половина XIX века – февраль 1917)» (2005). Хорошо известно, какое видное место занимала ссыльная интеллигенция в сибирской журналистике, организации и деятельности типографий и книжных магазинов, распространении легальных и бесцензурных изданий. Доказана также и определяющая роль института уголовной и политической ссылки в складывании еврейских общин в Восточной Сибири: с середины XVIII до 50-60-х годов XIX в. этот канал был основным источником их формирования и пополнения20.
Безусловно, причастность к школе Н.Н. Щербакова не исчерпывается только исследователями истории тюрьмы, каторги и ссылки, или защитившими докторские и кандидатские диссертации. Число его учеников более значительно. Думается, научные навыки, мировоззренческие приоритеты, умение работать с источником, видеть особенное и отличать второстепенное, а главное – любовь к избранной профессии – приобрели у Николая Николаевича многие сегодняшние историки.
* Материал с небольшими изменениями взят из книги: Н.Н. Щербаков: ученый и педагог / науч. ред. проф. С.И. Кузнецов. Иркутск: Оттиск, 2007. 179 с.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
