Пожар 1879 г. в печати и литературе

Пожар 1879 г. нашёл отражение на страницах печати и в мемуарной литературе. Верную и обстоятельную картину даёт большая статья, опубликованная в 106-м номере столичной газеты «Русская правда».

Многие современники и очевидцы этого трагического события оставили воспоминания в своих записках, дневниках, письмах и т. п. Одни из самых сильных воспоминаний о пожарных днях 1879 г. оставил иркутский первой гильдии купец и общественный деятель К.А. Антонов. В своей рукописной книге, названной «Памятная с 1867 г.», он не только записал интересные для нас события, очевидцем которых был, но, имея аналитический ум и будучи любознательным, наблюдательным, компетентным и хорошо осведомлённым в городских делах (был некоторое время гласным Городской думы и членом Городской управы) человеком, он даёт им оценку и свои личные впечатления, которые не всегда совпадали с другими мнениями, включая и официальные.

Так как воспоминания К.А. Антонова являются хорошим дополнением к настоящему повествованию, здесь почти полностью приводится его рассказ о событиях тех июньских и последующих дней:

«22 июня 1879 г., в пятницу, в пять часов пополудни произошёл пожар в сарае дома Вагина, где никто не жил. Огонь мгновенно перешёл на баню и другие деревянные постройки Останиной и затем стал распространяться к северо-западной части города. С начала пожара помощи от полиции не было. Последняя была на пожаре в предместье Глазковском за рекою Ангарой, где пожар начался за час до иркутского в доме священника, куда и были отправлены пожарные машины с обозом. При возвращении обратно, как говорят, канат, на котором ходил плашкоут, оборвался, что даёт повод предполагать, что пожар произведён с умыслом сначала за рекою, чтобы отвлечь туда полицию и инструменты, а потом и в городе. В мае и июне месяцах была страшная засуха и днём жары сильные. Всё было накалено до чрезвычайности, ветер в продолжение 6-7 дней был постоянно с юго-востока. И при таком-то состоянии вспыхнул пожар, который произвёл опустошение от Большой улицы, за исключением одного квартала по длине улицы, до берега Ангары. По Нижней улице, которая идёт мимо 2-й частной Управы, мясные ряды, рыбные ряды, где помещались склады думского сена и весь порядок домов по этой линии остался целым, в том числе и Солдатовская больница. К югу и юго-западу огонь ограничился домами Зотова, Лейбовича и Тюменцевой, базарной площадью, костёлом и соборною оградою. По соображению, уничтожена пятая часть города. Мы, живущие по сию сторону Большой улицы, увязали кой-какое имущество в узлы и приготовились к выезду из домов. Но, в 24 число снова развязали узлы и разложились, хотя накануне того дня, т. е. в 23 число, ко мне заходил интендант Смирнов, квартирующий по той же Зверевской улице, где и мой дом, человек, никогда у меня не бывавший, зашёл по заднему крыльцу, так как переднее было заперто, и спрашивал, не переехал ли ко мне на квартиру такой-то. Названную фамилию я не припомню, и между прочими разговорами в присутствии моей жены сказал, что есть слух, что будет новый поджог, который начнётся с Арсенальских улиц. Но на такое оповещение я не обратил особого снимания, предполагая, что сказанное так себе, от нечего делать, чтобы показать, что ему известны такие вещи, которые обыкновенным смертным недоступны. Но в 24 число, когда не совсем ещё потух пожар, начавшийся 22 числа, в час пополудни при зное и сильном ветре, том же юго-восточном, вспыхнул пожар на Котельниковской улице. Огонь распространился, быстро охватив оставшийся город, и уничтожал на пути своём всё, что встречал, и захватил части, уцелевшие от предшествующего пожара. И к утру следующего дня трёх четвертей самых лучших, самых богатых частей города не существовало. Огонь от Интендантского сада и 2-й частной Управы наискось до Аресенальской улицы через мой дом, у которого остался благодаря усилиям магазин в полуразрушенном состоянии и склад, дошёл до Второй Солдатской улицы. По левой стороне Арсенальской сгорел один дом Голдобина. С Большой же горела и Первая Солдатская улица, но дом свой Брянцев отстоял, выкатив бочку вина и платя за каждую привезённую бочку воды по три рубля. Отсюда огонь пошёл по Большой улице к берегу, остановился при домах Демидова. Отсюда принял направление также покосное к берегу. Но отстаивая Главное управление и золотосплавню, вместе с тем отстояли дома Синицына и Хаминова. Харлампиевская же церковь сгорела. За кварталом домов Хаминова всё уничтожено до берега Ангары, по всей дуге её до устья Ушаковки, за исключением собора и Спасской церкви. На этой площади уцелела только Троицкая церковь новая. Старая же, бывшая в одной с нею ограде, сгорела. Сгорели Гостиный двор, куда кроме хранившихся там товаров, свезено было имущество жителей, Губернское управление, Казначейство, Государственный, Медведниковский и Сибирский банки. Сгорело всё имущество, вывезенное на площадь, против Гауптвахты в предшествовавший пожар, сгорели бумаги, вынесенные в Городской сад из Губернского правления, сгорел Губернский архив, гимназии Мужская и Женская, Детский сад, Воспитательный дом, Александрийский приют, Техническое училище, уездное училище, школа Никанора Трапезникова, Сибиряковская богадельня, Музей, приходские училища, Публичная библиотека, учебные заведения с их пособиями и кабинетами. Всё дорогое, всё ценное — всё пропало. В Казначействе капиталы и шкатулки учреждений спасены, как спаслось в подвальной кладовой 300 тысяч медной монеты.

Задолго до пожара поговаривали, что Иркутск сожгут. Во время пожара, говорят, что многих ловили с быстро воспламеняющимися веществами и даже на месте преступления. Так, мой знакомый Серебренников во время пожара поймал у себя в квартире подозрительную личность, от которой были отобраны пачка спичек и пук соломы. Но личность эта была освобождена каким-то лицом в офицерском платье, как ему передавали люди, поставленные для караула преступника, когда Серебренников был отвлечён укладкою на воза своего имущества.

Во время пожара и после до 28 числа ездили какие-то люди то в полицейском, то в казачьем платье, предлагая жителям уцелевшей части города выезжать из домов, так как снова оставшийся город будет подожжён. И народ следовал предложению и выезжал из города до тех пор, пока председательствующим в Совете Главного управления Лохвицким, заступившим отсутствующего генерал-губернатора Фредерикса, и исправляющим должность губернатора Измайловым не были сделаны объявления, что никаких распоряжений от полиции насчёт выезда не было и что всё это распространяется неблагонамеренными людьми. А то действительно из домов некоторых улиц, как Жандармской и других, жители выезжали поголовно, оставив дома на произвол и без всякого караула, чему я был сам свидетелем, до того обуял жителей панический страх.

Во время пожара как 22, так и в 24 числа была полная анархия. Никто никого не слушал, да и распоряжаться было некому. Генерал-губернатор был в отсутствии, губернатор (Шелашников) тоже, полицмейстер Заборовский тоже в отпуске и вне города. Воинские команды тоже никакого пособия не оказывали, да их при второй части при пожаре и не было видно. Если помощь была, то со стороны Фёдора Константиновича Трапезникова, машине которого обязана Ланинская улица, оставшаяся от уничтожения. А от неё, конечно, и остальная часть города до горы. Но успеху препятствовал, как всегда, недостаток воды.

Паника общая, но стонов, слез, обыкновенных следствий в таких случаях, я не слыхал ни во время пожара, ни после. Народ как будто ошалел и двигался бессознательно. Много людей сгорело, но официальных сведений пока нет, хотя «Иркутские губернские ведомости» уже и вышли. Но наша администрация крепко держится того правила, чтобы держать язык за зубами. Прибрежные жители от жары спасались в Ангаре. Вывозились на острова Ангары, в Глазковское предместье, в Жилкину, на луг между городом и монастырём, во всю длину Ушаковки от устья её до Архиерейской дачи по обеим сторонам, на кладбище, даже в тюремный двор, причём подтрунивали друг над другом, что живые пришли к мёртвым, а свободные к заключённым.

Сгорело много имущества, вывезена самая ничтожная часть. Ветер был страшный, огонь лавою несся, уничтожая всё на своём пути. В Таможне сгорело, по слухам, за неимением официальных сведений, до 6 тысяч ящиков чая, обгорел и даже леса у строящегося собора на площади и склады леса при устье Ушаковки. Такому быстрому распространению огня способствовали частые деревянные постройки, возникшие вследствие министерского разъяснения считать правую сторону хозяина дома, на которой он может возводить постройки, выход из двора, тогда как прежде было наоборот, т. е. входя во двор. Такое благоразумное разъяснение, в особенности для городов с деревянными постройками, и произвело такую тесноту, которая и уничтожила город.

Сегодня 5 июля, но народ ещё не весь выбрался из своих таборов, платят за квартиры вдвое, втрое против прежних цен и за всем тем отыскать не могут. Купцы строят шалаши или завозни на площадях. Народ относится ко всему пассивно и как будто не сознаёт всей беды, которая, конечно, обнаружится во всей своей прелести при наступлении холодов.

Я возвратился в город после отъезда своего в июле за Байкал только в октябре, город в подвальных этажах ещё горел. Огонь держался по подвалам до декабря месяца, как у меня в домашнем подвале. И сколько ни было принимаемо мер, огонь потушить было нельзя, нет-нет да где-нибудь и прорвётся.

Марта 6 (1860). Дороговизна на все продукты страшная. Хлеб ржаной от 3-50 до 3-60, пшеничный в той же цене. Вчера в квартиру мою приехали крестьяне, привезли 4 воза соломы овсяной немолоченной. Из этих возов сделали 8 возов. Первые 4 воза продали на базаре за 20 рублей, вторые 4 воза — за 22 рубля. Итого, 4 привезённых воза соломы в снопах, выручили 42 рубля. Заношу это как факт настоящих цен в Иркутске. Дрова от 4 рублей до 4-50 за сажень. Лес трёх саженей длины и от 6 до 7 вершков толщины от 4 рублей 50 копеек до 5 рублей 20 копеек за бревно».

А вот как обрисовал общий вид Иркутска в ноябре 1879 г. Н.С. Романов:

«Истреблённая пожаром часть города начинает понемногу обстраиваться. На месте прежних поместительных и порядочных зданий появились небольшие домики. На многих местах уже приготовлен лес для постройки жилья. Исправлено несколько обгоревших каменных зданий.

Иркутск состоит почти из одних пустырей. Прошло четыре месяца со времени пожара, а он всё ещё выглядит «долиной смерти и разрушения». По-прежнему печально высятся, словно могильные памятники, остовы церквей и каменных зданий. Всё прочее покрылось белым саваном, и лишь кое-где производятся работы и местами выглядывают небольшие новенькие домики».

Иркутские повествования. 1661 - 1917 годы. В 2 т. / Автор-составитель А. К. Чернигов. Иркутск: "Оттиск", 2003. Т. 2.