Владимир Фадеевич Мейеров (23 ноября 1928 - 26 июля 1999) — лингвист, преподаватель филологического факультета ИГУ.
Родился в семье рабочего-ремесленника. В 1946 году поступил в Иркутский государственный университет на историко-филологический факультет, который окончил с отличием в 1951 году. После университета работал учителем русского языка и литературы в школе № 9 г. Иркутска, затем перешел в школу № 26. Ему еще не было тридцати, когда он стал директором школы. В 1956 В.Ф. Мейерова пригласили работать в ИГУ, на кафедру русского языка и общего языкознания.
Ушел из жизни 26 июля 1999 года.
Автор научных работ, учебников и программы курса русского языка для 5-7 классов средней школы.
Мейеров В.Ф. Современное русское письмо : Графические орфограммы : учеб. пособие / В.Ф. Мейеров - Иркутск : Изд-во Иркут. ун-та, 1999. - 212 с.
Мейеров В.Ф. Современное русское письмо : Обозначение звуков в слабых позициях : Учеб. пособие. - Иркутск : Изд-во Иркут. ун-та, 1993. - 216 с.
Мейеров В.Ф. Типология буквенных орфограмм. / В.Ф. Мейеров. – Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1988. – 280 с.
Мейеров В.Ф. Типы написаний в современном русском языке: новое содержание термина "непроверяемость" / В.Ф. Мейеров, Л.Ф. Шевченко // Построение гражданского общества : материалы Междунар. гуманит. конгр. (16-19 сент. 2002). - Иркутск, 2002. - Ч. 3 : Русский язык : его современное состояние и проблемы преподавания.
Мейеров В.Ф. Значение и функции русских букв. Иркутск, 1985.
Известный иркутский блоггер langobard так написал о нем в Живом журнале:
"Владимир Фадеевич был абсолютным авторитетом для каждого учителя-словесника, преподавателя русского языка, каждого филолога Иркутска. Его имя знают и ценят далеко за пределами области как выдающегося систематизатора, тончайшего знатока языка и создателя оригинальной системы преподавания. "Фадеич" - имя собственное: суровый ученый, по сути он был поэтом орфографии, философом языка, воителем за точность и осмысленность русской речи". Это цитата из некролога, подписанного ректоратом университета. Писали, конечно, коллеги-филологи, но не это важно. Любой (подчеркиваю и по слогам: ЛЮ-БОЙ), кто закончил филологический факультет Иркутского государственного университета или имел к нему какое-то отношение, вспоминает Владимира Фадеевича Мейерова. Даже если у него он не учился (Мейеров умер в 1999 году). Любой, кто общался с выпускниками иркутского филфака, слышал об этом человеке, ибо его имя звучит в околофакультетских разговорах всегда. Редкий для препода прецедент – не помню ни одного случая, чтобы кто-то высказался бы о нем не просто отрицательно, но хотя бы без искреннего почтения. Что при жизни, что после смерти. Феноменальный знаток русского языка, гениальный преподаватель, автор каких-то чудодейственных методик усвоения русского и т.п. Университетское здание, в котором расположен факультет, постепенно оперяется табличками, на которых указаны имена разных великих ученых и преподов, работавших/преподававших в нем. Таблички с именем того, кого ВСЕ ВСЕГДА вспоминают В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ – на здании нет. И я не слышал даже разговоров о том, что оно там должно быть. Даже от тех, кто замирает при упоминании имени этого человека. Ларчик открывается, судя по всему, очень просто. Мейеров не был профессором и доктором наук. Он даже не был кандидатом наук. Доцентом его сделали каким-то обходным образом, тормозив с этим делом довольно долго...»[1]
Из воспоминаний поэта и журналиста Андрея Широглазова
Быть студентом Иркутского филфака было ой как тяжело. Например, у лингвиста В. Ф. Мейерова, один вид которого у впечатлительных филологинь вызывал чувство ужаса, имелась привычка врываться в аудиторию и с порога кричать: "Я, конечно, понимаю, что все вы здесь круглые идиоты, но ведь не до такой же степени!!!". Вообще, Владимир Фадеевич был настолько яркой и колоритной фигурой, что только о нем можно написать целую книгу. Еще в начале 50-х годов он работал директором одной из иркутских школ, где в завучах ходила моя бабушка - Лариса Тимофеевна Широглазова, а в самых разглидяистых учениках - ее младший сын Гена. Так что когда я появился в стенах филфака, Мейеров лично удостоил меня вниманием, долго хмыкал и бормотал под нос: "Ну надо же, - Широглазов!". Личностью он был неповторимой. Автор трех орфографических словарей (каждый из которых суть докторская диссертация), Владимир Фадеевич в бытность мою студентом был лишь старшим преподавателем без научного звания. Это было просто непостижимым и объяснялось только одним - картами. Мейеров слыл в Иркутске самым отчаянным картежником и "своим человеком" на всех городских "блатхатах", "малинах", "притонах" и проч. Время от времени он возвращался домой в одних трусах, проигравшись дотла. Причем, я предполагаю, что мнение случайных прохожих о его наготе волновало Владимира Фадеевича мало, поскольку существовал он лишь в мире русского языка и карточных игр и никакие человеческие законы не признавал. Однажды он долго пытался подать в суд на магазин, расположенный в доме, где он имел честь проживать, за то, что на рекламном щите в витрине была орфографическая ошибка: "торта" вместо "торты". А после того, как его выставили из народного суда, сочтя, что он издевается над советским правосудием, он обменял квартиру в центре на какую-то конуру на окраине - лишь бы не видеть ежедневно пресловутую рекламу. По-своему в области орфографии он был настоящим революционером. По его теории русский человек сам должен был определять нормы литературного языка. Он утверждал, что если 70 процентов населения страны употребляет слово "кофе" в среднем роде, то глупо настаивать на роде мужском. А слово "творог" должно иметь два равноправных варианта ударения. Однако бездумного повторения своих лекций Мейеров ни от кого не требовал и всегда был готов к диалогу. Студент имел право опровергнуть любое преподавательское заключение, но сделать это нужно было весьма доказательно.
Когда я поступил на филфак Иркутского госуниверситета имени А.А.Жданова, преподавателю кафедры русского языка и общего языкознания Владимиру Фадеевичу Мейерову было 49 лет, меньше, чем мне сейчас. Но он уже тогда был Фадеичем, приводившим нас в трепет и появлявшимся в дверях аудитории, как судьба. 14 лет назад его не стало. Откладывать написание его апологии невозможно: еще немного, и наше поколение начнет по одному сваливаться с пенсионного обрыва в прохладные объятия фармацевтики, а там не только писать – и читать уже будет некогда в коротких перебежках между горшком и поликлиникой.
За те 14 лет, которые прошли после его смерти, университет, которому он отдал 43 года, кажется, вспомнил его, только издав какую-то брошюру (брошЮра, парашЮт…). Его имени нет ни в числе «Выпускников Иркутского государственного университета» (есть такая статья в Википедии), ни среди «известных выпускников ИГУ» (в статье об университете в той же Википедии). Нет ни памятной доски на филфаке, ни доски внутри филфака… Нет ничего.
И это – совершенно правильно, справедливо и хорошо.
На первом курсе филфака он вел у нас, кажется, «Научные основы школьной грамматики». На первом же занятии он объявил нам: «Вы можете без уважительной причины пропустить мои занятия три раза за семестр. Мало ли какие бывают причины: например, встретили человека, мимо которого не можете пройти…» От нас в случае прогула требовалось затем обязательно посетить его консультацию, показать конспект пропущенного занятия и ответить на вопросы по этому пропущенному занятию. И всё.
Как-то мгновенно мы все втянулись в эту его систему. У него на занятиях было боязно (он мог припечатать за глупость), но было – хорошо, причем интересны были не только занятия, интересен был он сам. Интересен своим отношением к предмету изложения (он преподавал русскую грамматику и орфографию с таким подъемом, будто сам все это придумал). Своим отношением к нам (безжалостным, но искренним, заинтересованным и все равно «поднимающим» нас в собственных глазах). Своим отношением к себе (он знал себе цену, но никогда не манипулировал этой ценой). Очень быстро стало понятно, что именно к нему мы и пришли учиться в университет, причем не столько русскому языку, а языку вообще, языку как способу существования. И вообще отношению к жизни, отношению к людям, отношению к работе. Хотя и русскому языку, конечно: весь блок основных русских словарей, с их различиями, историей и всем прочим – до сих пор у меня в голове, как будто я слушал Фадеича вчера, а не 25 лет назад.
Почти сразу после нашего поступления у Фадеича случилась неприятность: мелкие факультетские начальники попытались не переизбрать его на должность доцента. Студенты вступились за любимого преподавателя (и мы, первокурсники, в том числе), писали куда-то письма… Он не был кандидатом наук – и так никогда им и не стал. Хотя еще в начале 70-х даже уходил в трехлетний творческий отпуск для написания диссертации. Злые языки говорили, что все эти три года он, якобы, просто играл в преферанс. Смешные, мелкие люди! Что он играл, и не всегда удачно, было правдой (его пару раз попрекала при мне этим супруга, а он, смеясь, отбрыкивался: «Так я же для того и зарабатывал!»). Но вряд ли это было причиной. А причиной того, что он так и не защитился, была его натура, его личность.
Он не собирался писать работу, чтобы просто формально защититься. Потому что это претило его благородной натуре. Он, сын рабочего, был настоящим аристократом, которому была чужда суета подлаживания под существующие правила. Наверное, таким же аристократом был и его отец. И, наверное, его дядя, однажды мельком увиденный мной в его прихожей старичок в огромным носом, по словам Фадеича, известный силач, всю жизнь проработавший грузчиком. Помню, как, столкнувшись со мной в прихожей, этот старичок, будучи ниже меня на три головы, спокойно посмотрел на меня сверху вниз и неспешно удалился.
Так вот о кандидатской. Будучи серьезным филологом, Фадеич понимал, что действительно прорывную работу написать не сможет, что научное творчество – это не его конек, а дело, в котором он действительно силен – это осмысление сделанного кем-то другим и хорошее изложение, хорошее преподавание. И пересилить себя в угоду правилам ему, как настоящему аристократу и человеку, дорожащему своим внутренним равновесием, было, конечно, невозможно. Тратить себя на вымучивание кандидатской, а затем на суету и возню с защитой того, что ты сам считаешь несерьезным? Увольте, уж лучше без кандидатской.
Кстати, его благородная натура проявилась и в истории с получением научного звания доцента. Должность доцента ИГУ у него была, а вот научного звания доцента, ВАКовского звания, не было. Поскольку кандидатом наук он не был, для получения научного звания доцента ему необходимо было отправиться в какой-то университет и прочесть там публичную лекцию (или несколько лекций, точно не знаю). И уже на основании этой лекции, видимо, по отзывам каких-то остепененных товарищей, ВАК решал вопрос о присвоении звания доцента. Это справедливо считалось делом крайне рискованным: какие-то незнакомые люди должны были оценивать незнакомого немолодого некандидата наук, да еще с нетитульной фамилией… Но Фадеич умел ценить настоящие вызовы жизни - и отправился в Казань. И прочел там эту лекцию, наверняка блестящую. И стал доцентом.
Он и в частной жизни был человеком уравновешенным, не склонным к стадным формам существования, ценившим в людях способность к индивидуальному жизненному поведению. О моем старом товарище, давненько не появлявшемся у него в гостях, он как-то отозвался с неожиданной теплотой и проницательностью: «Он, насколько я понимаю, становится таким особенным человечком…» И никакого следа обиды: чего, мол, он давно не заходит?
Иногда бывало, что мы, зайдя в гости, попадали в застолье: жена Эмма Исааковна была фантастическая кулинарка. Фадеич научил меня ценить застолье и даже правильно выпивать за ужином: мы очень быстро опрокидывали с ним три 40-граммовые стопки водки – и только после этого закусывали вкуснейшими соленьями, а потом и к горячему! И в его отношении к еде тоже была видна его великолепная натура и порода: за прекрасным ужином в приятной компании он выглядел абсолютно счастливым человеком и предавался этому с не меньшим увлечением, чем типологии графических орфограмм.
Ну и как мог такой человек сделать научную карьеру? Какую память мог сохранить университет, по коридорам которого уже давно стремительно, как стая тараканов, бегает и командует всякая мелкая конъюнктурная шелупонь, о таком преподавателе? «А где его научные степени? Заслуги? Он даже не профессор! Не доктор! Не кавалер!» Ну конечно! Он был просто преподавателем университета, проработавшим в нем 43 года, независимым, уравновешенным и благородным человеком, ни разу не позволившим себе ни одного суетливого душевного движения. Разве что за игрой в карты и за ловлей ускользающего грибочка на тарелке.
И поэтому правильно, что в нынешнем университете нет и следа того, что он там преподавал и выучил всех нас.
Но когда-нибудь это время пройдет, как наваждение. И тогда мы, не сговариваясь, встанем со своих продавленных старческих диванов (а может, и из своих могил) и все равно приползем к стенам университета, чтобы слабеющими руками прибить на его вратах чугунную доску с именем Владимира Фадеевича Мейерова.
Автор: Владимир Демчиков Источник: Живой журнал Владимира Демчикова
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
