Кудрявцев, Фёдор Александрович // Гольдфарб С.И. «Иркутск...»

Федор Александрович Кудрявцев принялся за докторскую диссертацию на семидесятом году жизни. Тем не менее академик Окладников, сам крупнейший историк, еще ранее назвал его «патриархом сибирской исторической науки». Кудрявцев оставил более ста пятидесяти научных работ, написал историю целого народа, основал несколько научных школ, выпустил больше ста кандидатов и докторов наук... Но «личное дело» его, которое мне дали в архиве, оказалось до обидного тонким...

Ф.А. Кудрявцев родился в селе Олонки. Учился в классической гимназии. Конечно, старая гимназия была «школой зубрежки и муштры», но она давала серьезное образование. Тем, естественно, кто хотел его получить. Федор Кудрявцев хотел. Хотя, на первый взгляд, в этом необходимости не было — он был купеческого сословия. Но и купец купцу рознь. Первый советский ледокол был назван именем купца Сибирякова. И Кудрявцевы занимались торговлей не по призванию, а по наследственному ремеслу, для поддержания, прокормления многочисленных детей. Да и наживешь ли миллионы с мелочной «колониальной» торговли в Олонках, в деревне, особенно если не драть три шкуры, а торговать по совести? Недаром из Кудрявцевых выходили не только купцы, но и инженеры. Конечно, внешне было удивительно: купеческий сын — и не в реальное, не в коммерческое училище, а в гимназию. Но только гимназия давала право продолжать образование в университете.

Иркутскую гимназию Федор окончил сразу после революции. Вскоре его мобилизовали в армию колчаковцы. Белая армия разваливалась. В нее загоняли даже студентов, чего в России никогда не было. Кудрявцев оказался оторван от дома, от родных и близких. Но он никого не просил о помощи, освободился сам. В автобиографии профессор напишет об этом кратко и спокойно, как о само собой разумеющемся:

«Осенью 1918 года был мобилизован в белую армию, служил рядовым, ротным писарем. В 1919 году, будучи отправлен в прифронтовую полосу в Тобольскую губернию, добровольно перешел в Красную армию, служил в Свердловске красноармейцем, писарем и учителем в школах Красной Армии».

Война заканчивается, и можно продолжать учебу, тем более, что пролетарскому государству нужны не только воины, но и педагоги, врачи, инженеры. Кудрявцев возвращается в Иркутск и поступает в университет на историческое отделение.

Воспоминаний профессор не оставил, хотя прожил долго. Разговоров о своей особе не любил. Он был человеком дела, поступков, а не объяснений. Дипломные работы обычно пишутся для диплома, для оценки, а потом забываются и пылятся в институтских архивах. Дипломная работа Кудрявцева «Восстание поляков на Кругобайкальской железной дороге» оказалась столь сильной и полезной, что была сразу переведена на польский язык и опубликована Польской секцией Истпарта при ЦК ВКП/б/.

1925 год учитель Кудрявцев встречает вдали от Иркутска, в Бурят-Монголии. В глубинке, как теперь говорят, в районе, где еще постреливали «атаманчики».

Что это — шаг в сторону от науки и цивилизованной жизни? Нет — в жизнь и в науку. Во-первых, в школе он преподает историю, во-вторых, выполняет поручения солидных научных обществ и пишет статьи. Они следуют одна за другой.

Кудрявцев поступает в Архивное управление Бурят-Монгольской АССР.

Архивист между тем не просто «соприкасается с первоисточниками, а понемногу продвигается к созданию истории бурят-монгольского народа.

«История бурят-монгольского народа» была издана в 1940 году в Ленинграде. Ее отметили лучшие наши историки, среди них - Емельян Ярославский. Впоследствии она стала основой еще более капитального сочинения «История Бурятской АССР».

Он всегда искренне радовался чужому успеху, может, даже больше, чем собственному. Вспоминает сибирский поэт Михаил Скуратов:

«Однажды я увидел его на Большой, он нес под мышкой, захватив в целое беремя, охапку сибирских рассказов и повестей Исаака Гольдберга... Я только запомнил, что молодой Федор Александрович был рад-радешенек выходу этой книги, не своей, а чужой, еще пахнущей типографской краской. Вот какой он был поистине «удивительно добрый человек...» Он бескорыстно радовался успеху даровитого писателя-иркутянина, сибиряка. А родную Сибирь Федор Александрович любил преданно и сыновне,.. посвятив ей свой подвижнический труд изыскателя исторических сведений о ней, об Иркутске. Он был живая летопись своего родного края! Для меня он тут был поистине кладезь ценнейших и редчайших сведений».

Ни одно серьезное исследование, обсуждение или конференция не проходили без участия иркутских историков. Институт истории Академии наук СССР пригласил Кудрявцева для обсуждения фундаментального проспекта, как «Очерки истории исторической науки в СССР».

Впоследствии он написал главу для второго тома этих очерков.

Федор Александрович читал «Историю Сибири». Этот курс был одним из первых историко-краеведческих курсов, официально введенных в университетах РСФСР.

Как историк, он знал массу и великих и низких поступков. Но уповал более всего на великие. Он мало говорил о своих взглядах на жизнь, но был гуманистом. Это совсем не значило, что он безоглядно любил все человечество. Он не признавал человека «вообще», к которому можно относиться «вообще», по общим правилам, то есть никак. Он признавал только конкретного человека, со всеми его достоинствами и недостатками. Но именно потому, что любил и верил в человека, в то, что он может быть лучше, недостатки прощал не очень охотно.

Он был человеком мягким, но мог ненавидеть, хотя об этом мало кто догадывался. Более всего эту ненависть переживал сам Кудрявцев, мучился, копался в себе... И только окончательно убедившись, что недостаток человека — не минутная, случайная слабость, а принцип — наказывал. Нет, не выговаривал, не писал докладные, не «зажимал» по службе, а просто не допускал к себе, к своей работе. Здоровался легким кивком как вежливый человек — и проходил мимо.

Чинов, чиновной субординации не признавал. Запросто заходил профессор «на огонек» к начинающему ученому, подолгу засиживался за чаем. И самое удивительное, совсем непостижимое - старый профессор просил его объяснить некоторые исторические вопросы...

Удивлялись и скромности профессора. Он много работал, и, следовательно, много зарабатывал, но личного транспорта не имел, любил и в немалые годы свои ходить пешком. Медленно, улицу за улицей проходил он по родному городу, как проходил по его истории, по своей жизни - одно от другого было неотделимо. Кудрявцева не раз приглашали в Москву и в только что организованный Дальневосточный научный центр Академии наук СССР. Он неизменно и спокойно отказывался.

Высокую, большую фигуру профессора в неизменном, несколько уже старомодном черном костюме хорошо знали в Иркутске. Его приветствовали, останавливали, окружали, беседовали. Он не торопился вырваться из этого окружения, не спешил прервать беседу. Добрыми усталыми глазами смотрел он на собеседника, словно поощряя его к разговору, живо, с интересом слушал и с интересом отвечал. «Человек должен быть доступным для людей, если они в нем нуждаются». Эти слова для Кудрявцева были не просто красивым афоризмом. Он следовал им.

Только после выхода в 1968 году третьего тома «Истории Сибири», автором и редактором которого он был, Федор Александрович решил, что наступило время защиты выполненных им работ. Но диссертацию опять писать не стал, представил доклад. Тем не менее в откликах защита была названа значительным событием сибирской науки.

Новому доктору шел семьдесят первый год. Но он продолжал много работать. На здоровье почти не жаловался, хотя оно не было прекрасным, и только посещая свою любимую библиотеку краеведческого музея, сетовал на зрение и память. А как-то признался, что начал понемногу раздаривать свою библиотеку. В университете на кафедре его всегда ждали, сообщали новости, советовались. И он чувствовал свою причастность к делу, а если улавливал нотки снисхождения к возрасту, обижался. И по-прежнему консультировал и преподавателей, и студентов, писал отзывы на диссертации, заседал в ученом совете.

Никто не думал о его смерти. Разве что он сам. Но он бы долго не сдался, если бы не трагическая случайность.

...Ноябрьским днем 1977 года на историческом факультете Иркутского университета открыли мемориальную доску и кабинет истории СССР имени Ф. А. Кудрявцева. Он завещал свою библиотеку факультету. Уникальное собрание, насчитывающее тысячи томов научной и художественной литературы, редчайшие издания, подобные «Атласу» Ремизова (ХVII век), теперь становились доступными всем.

День был серенький, дождливый, но с утра в гуманитарный корпус университета тянулись десятки людей. Они толпились в вестибюлях, коридорах, негромко беседовали – выпускники разных лет.

Каждый из них шел сейчас своей дорогой, и не все занимались историей. Но все они учились у Федора Александровича Кудрявцева, жизнь которого отразилась и в их судьбах. Это, кроме книг и трудов, было еще одно наследство, которое он оставил.

...Отправляясь в путь, Колумб мечтал найти обетованную землю. Открыв Америку, он на склоне лет с горечью признался: «Я не нашел нигде в книгах указания о местонахождении земного рая».

Так случалось и случается со многими мореплавателями и не мореплавателями. Профессор Кудрявцев нашел его. Не рай, конечно, а «область наибольшего бескорыстия». Точнее, не нашел, а сам создал ее. Каждый может создать эту «область», и не только в науке.