Из книги «Записки и замечания о Сибири» // Авдеева Е. «Иркутск. Бег времени»

Авдеева Екатерина Алексеевна (урожд. Полевая; ноябрь 1789, Курск – 21 июня (или июля) 1865, Дерпт), первая сибирская писательница-мемуаристка, прозаик-очер­кист, издатель русских народных сказок. Автор книг «Русские сказки для детей, рас­сказанные нянюшкою Авдотьей Степановной Черепьевой», «Записки и замечания о Сибири с приложением старинных русских песен», «Записки о старом и новом рус­ском быте» и др.

Местоположение города Иркутска прелестно, особливо когда подъезжаешь к нему из России. Летом надо переезжать Анга­ру на карбазе (так называют там плоскодонное судно вроде барки). Ангара вытекает из озера Байкал, верст за шестьдесят от Иркутска. Она соединяется близ города с Иркутом и обтекает Иркутск. За рекой ви­ден обширный луг, а вдали Вознесенский монастырь.

В Иркутске, полагаю, около шестнадцати тысяч жителей. Чиновники, купцы, мещане и цеховые составляют его народонаселение.

Жители Иркутска почти все бреют бороду и стригут волосы, не носят русских кафтанов, и даже черный народ носит летом халаты, а зимою ту­лупы, крытые китайкою или нанкою; летом круглые шляпы и картузы, а зимою шапки и меховые картузы. Отличительный наряд женщин низших сословий – покрывало, которое они называют накидкою. Прежде все купчихи носили юбки и кофты, а на головах платки. Ныне все молодые женщины, купчихи одеваются точно так же, как и в столице. В богатых ку­печеских домах женщины с давних времен подражали столичным модам, и нигде более, я думаю, не сохранились наряды прабабушек.

Иркутск можно почесть средоточием и складочным местом сибир­ской торговли. Все товары, идущие из России, проходят через Иркутск в Кяхту, Якутск, Охотск, Камчатку. Из России идут для Кяхты сукна, мер­лушки, кошка, немецкие бобры, корсак, юфть, сафьян, козел; также из­делия наших фабрик: затрапез, плис, зеркала, красные кораллы, которые китайцы и русские купцы называют маржан. Из пушных товаров, которые доставляет Сибирь, промениваются китайцам белка, лисица, низкие по сорту соболи, хорьки; бобры и выдры идут через Американскую компа­нию [1]. От китайцев получается чай разных сортов, как-то: байховый, чер­ный, сквозник, цветочный разных сортов, зеленый и кирпичный, сахар- леденец, часть китайки, дабы, канчи, фанзы, чанчи[2], флер, трубки, не­большое количество фарфора и деревянной крытой лаком посуды, разные сухие фрукты, виноград, плоды, табак курительный. Есть еще много това­ров, промениваемых от русских купцов и вымениваемых от китайцев, но я не упоминаю обо всем подробно, ибо не смею взять на себя описывать такой важный предмет.

Из всех товаров, проходящих через Иркутск, оставляют нужное коли­чество для города. Если чего нельзя иметь в Иркутске, то это свежих пло­дов: все другое можно достать. Есть много предметов промышленности, которые совсем другим образом производятся, нежели в России. Народ привык к этому порядку вещей; например, в Иркутске нет мучных лавок; всякий покупает в торговые дни на рынке муку пшеничную, крупу, овес; многие заготовляют все это на года, кто не в состоянии – те покупают по­немногу.

Лет тридцать назад в Иркутске вели жизнь патриархальную. Хозяйки сами занимались хозяйством: в семействах, где жили женатые братья, не­вестки ходили поочередно в кухню смотреть за приготовлением кушанья, а девицы разливали чай. Девиц с малых лет приучали к хозяйству. В до­статочных домах все заготовлялось впрок, годовое.

Лет сорок назад все дома строились самым старинным манером. Обык­новенно двор обносили высоким забором, что в Иркутске называют за­плот; большие ворота были заперты засовом и отпирались только для про­езда экипажей; для пешеходов была сделана калитка, у калитки задвижка, к которой привязывался ремешок. Передний двор вымощен бывал доска­ми. Дома были высокие и строились в два жилья: вверху горницы, а ни­жнюю половину занимала кухня, которую называют там подклет, и кладо­вая, по-тамошнему – подвал. В иных домах были мезонины, которые на­зывают в Иркутске чердак; они были по большей части холодные. Горни­цы разделялись сенями на две половины; их обыкновенно называли зад­няя и передняя; передняя на улицу, а задняя во двор. Из сеней входили прямо в горницу. там на правой стороне изразчатая печь с вычурами. В переднем углу ставили образа; перед образами висели лампады с восковыми свечами. Комната обыкновенно разделялась надвое; за перегородкой бы­ла спальня и стоял шкаф с посудой. В задних комнатах помещались дети; иногда старики хозяева уступали переднюю горницу женатым сыновьям, а сами жили в задней. Трудно поверить, сколько помещалось людей в двух­трех комнатах. Можно сказать, что где нынче тесно четырем человекам, там в старину жили десять человек.

Жизнь была так же патриархальна, как и убранство комнат. В простые дни, вставши до света, разумеется, зимой, все пили чай; мужчины зимой с рассветом, если семейство было большое. После этого в купеческих се­мействах одни оставались дома, а другие шли в гостиный двор; но прежде завтракали, потому что редко приходили зимой обедать, а если и приходи­ли, то поздно. Обед в простые дни, когда случалось много дела, был в два часа; после обеда опять занимались всякий своим делом; часа в четыре пи­ли чай, а часов в восемь или девять ужинали. После ужина женщины и особливо девицы сидели и шили. Где в семействе было несколько девиц и женщин, там все шили сами белье, платье и разные домашние мелочи. Де­вицы особенно занимались разными рукоделиями: вышивками шелками, золотом, фольгой, в тамбур и гладью, вышивали разными узорами поло- тенцы; но главное занятие было хозяйство. В больших семействах, как я уже сказала, ходили поочередно в кухню; но в праздники или именины там заботились все. Каждое воскресенье ходили к заутрене и к обедне. Обед в праздники был рано. После обеда старики отдыхали, а люди молодые еха­ли кататься или в гости. Даже в богатых домах вся прислуга состояла из двух или трех женщин: это были кухарка, горничная и при детях нянька. При такой чистоте и порядке, какой наблюдался во всех домах, немудре­но, что хозяйкам было много дела.

Именины праздновали в Иркутске обыкновенно вот каким образом: утром пекли множество пирогов, сдобных, из простого теста, с вареньем, изюмом, черносливом, винными ягодами, с пшеном сарачински [3], капус­той, морковью и другими начинками. Пироги рассылались к родственни­кам по три и по четыре пирога; где были маленькие дети, то клали малень­кие пироги по числу детей. Разносили и развозили их женщины. Вече­ром, когда приезжали гости, подавали вина, потом кофе (хотя и не вовре­мя) и чай; к чаю подавали женщинам каждой тарелку с разным пирожным. В комнате, где сидели гости, стоял стол, уставленный вареньями и фрук­тами; мужчинам подавали после чаю вина и пунш. Они говорили о торгов­ле, о вновь полученных известиях, о том, что пишут в газетах, которые многими получаются. Иногда вечер оканчивался танцами и ужином, но никогда не видно было карт.

Лет за тридцать свадьбы отправляли в Иркутске со многими обрядами.

Как у бедных, так и у богатых отец и мать сначала советовались между собою; потом призывали жениха, объявляли, какую невесту назначают ему, и ес­ли она ему нравилась, то собирали ближних родственников и советовались с ними; но это был уже только обряд, где объявляли, что намерены женить сына. Тогда из среды родных назначали одного, кого почитали способным к переговорам. Если назначаемая невеста не нравилась, то жених мог сам избирать, только с согласия родителей. Со стороны родителей и самого жениха почитали главным, чтобы невеста была хороша собою и кроткого характера и чтобы семейство ее было известно с хорошей стороны. Обык­новенно говорили: «Лучше взять без приданого, но доброго роду». Дочери сварливой женщины могли спокойно сидеть в девках, потому что о них го­варивали: «Яблоко недалеко падает от яблоньки». Хорошей рекомендаци­ей почиталось и то, когда старшая сестра, вышедши замуж, была хорошая хозяйка и почтительная к старшим в семействе. Я упомянула уже, что о приданом никогда не рядились; всякий давал по своему состоянию. Мно­го есть пословиц по этому случаю, которых я не слыхала нигде в другом месте. Например: «Платье на грядке, урод на руке. Не с высокими жить хоромами, не с частыми переходами, а жить с человеком. Не жени на те­ще, не отдавай дочери за свекра. Жена не скрипка, на спичку не пове­сишь». Последняя клонилась к тому, чтобы муж мог содержать жену. Де­виц можно было видеть у обедни, на сговорах или у знакомых; но никог­да не делали смотров, как ведется во многих городах России. Почли бы за обиду, если б кто предложил такую невежливость. Иногда делалось это, но инкогнито, то есть приглашали невесту куда-нибудь к знакомым в гости, где был жених, однако родители и невеста не знали этого.

Когда предварительно было все улажено, то сват отправлялся в дом невесты и делал предложение. Обыкновенно с одного разу не решались, а просили дать время подумать и посоветоваться с родными; это делалось даже и в таком случае, когда не намерены были выдавать: считали невеж­ливостью отказать с первого раза. Если же почитали союз приличным, то приглашали близких родственников и, посоветовавшись с ними, назнача­ли день рукобитья. Прежде никогда не спрашивали согласия невесты: она должна была повиноваться слепо воле родителей; теперь это уже выве­лось.

В назначенный день приезжал сват. Обряд рукобитья состоял в том, что зажигали свечи у образов, молились Богу, и отец и мать или тот, кто заступал их место, давали руку свату и пили за здоровье помолвленных. Жених и невеста не бывали при этом обряде. На другой день приезжали сваты и назначали день сговора; до тех пор помолвленные не могли ви­деться.

Дня за два до свадьбы невесте с песнями расплетали косу и девиц дарили бантами из лент. В этот день водили ее в баню. Накануне свадьбы вечер назывался девичьим вечером и девичником. Приезжал жених с ты­сяцким, свахою и боярами. Тысяцкий был обыкновенно человек женатый и почетный, ближний родственник или человек, уважаемый в семействе. Бояр было трое или четверо; двое из них назывались малые бояре или меньшие, это то же, что нынче шаферы. Сваха была близкая родственни­ца или короткая знакомая. В девичник опять садились за стол и пели пес­ни. По отъезде жениха невесту усаживали за стол вместе с подругами; де­вицы пели песни. В это время приезжали двое меньших бояр и привозили ларец и туалет. Ларец или коробка – то же, что в Париже свадебная кор­зинка. Там, по состоянию жениха, были более или менее дорогие вещи; но обыкновенно находились серьги, перстень, перчатки, ленты, белила, румя­на, мыло, гребень, булавки, шпильки, помада, духи, веер, гребенка, цветы, платки ручные и одна или две пары чулок и башмаков, из которых в каж­дый клали по соболю. Приданое невесты обыкновенно отправляли поутру в день свадьбы. Когда все было готово, то обыкновенно присаживались и потом молились Богу, благословляли невесту образом, который отсылали с приданым.

По отправлении приданого начинали одевать невесту; надевая каждую вещь, невеста крестилась. Когда все было готово, то благословляли невес­ту образом и она прощалась с отцом, матерью и подругами; ее сажали за стол, вокруг которого садились девицы. между тем у ворот обыкновенно караулили жениха, и когда только показывался поезд его, то давали знать; девицы вставали из-за стола, а подле невесты сажали маленького мальчи­ка или девочку – продавать косу. Жених приезжал с тысяцким, боярами и свахой; впереди шел богонос с образом, обыкновенно небольшой маль­чик, родственник. Поезд невесты составляли: сваха, три провожатые моло­дые женщины, трое мужчин и мальчик с образом. У невесты тысяцкий да­вал мальчику, сидевшему подле нее, деньги и ссаживал его; это называлось купить косу. Потом все садились за стол; посидевши немного, когда были пропеты всем песни, вставали из-за стола, отец и мать брали руку невес­ты и отдавали жениху, прося в коротких словах любить и лелеять ее. По­молившись Богу, выходили и ехали в следующем порядке: богоносы вме­сте и впереди всех, за ними тысяцкий с женихом, потом бояре и сваха. У богатых были кареты и коляски; у кого не было, те просили у знакомых. Кареты были в Иркутске только у главных чиновников, и все они охотно ссужали ими. На венчании иногда в церкви пели певчие. Новобрачных встречали с хлебом и солью на крыльце отец и мать жениха. Если было ле­то, то тут же и благословляли образом, а зимою этот обряд происходил в комнате. Новобрачных и гостей сажали за стол и подавали чай, потому что жених и невеста постились до венца. Потом начинался стол, во время ко­торого играла музыка; на двор выставляли кади с пивом и подавали вина. Так в доме новобрачных пировали три дня. По окончании веселий молодые ездили с визитами ко всем родным и знакомым, которые были на свадьбе. Спустя несколько дней тесть давал для молодых и для новых родственни­ков два дня сряду пир, и тем кончались все обряды свадьбы.

При рождении младенцев были обряды следующие: в то время, когда новорожденного мыли, клали в воду серебряные или золотые деньги, ко­торые брала бабка. Между тем извещали родных, и они приезжали навес­тить родильницу. Каждый посетитель или посетительница привозили сере­бряные деньги, иногда ассигнации, а у бедных медные деньги, которые и клали под подушку родильнице или ребенку. В крестины по окончании ду­ховного обряда был обед, ужин или закуска; но во всяком случае подава­ли кашу из сарачинского пшена, вареную на молоке, а в пост – на воде. Сначала подносили вина, а потом кашу; и от этого есть пословица: я у не­го на крестинах кашу ел. На кашу повивальной бабке клали деньги. Если дитя было перворожденное, то часто, подшучивая над отцом, старались приготовить ему ложку каши с солью и с перцем и говорили, что он дол­жен разделить страдания матери.

Описывая, как умею, разные обряды иркутских жителей, наконец, я приступаю к тому неизбежному к концу жизни обряду, о котором человек не может сам заботиться, но оставляет это другим; я говорю о похоронах и опишу, как они отправляются в домах достаточных. Известно, что у бед­ных бывает то же самое, только в малом виде. По окончании религиозных обрядов умершего кладут на стол, который убирают полотном или кисеей и черными лентами, ставят подсвечники, пол устилают ельником, этим се­верным кипарисом. Дети и ближние родственники бывают попеременно при теле усопшего. Прежде жена и дочери непременно должны были си­деть при теле усопшего и причитать со слезами, высчитывая все добрые качества его. Если кто не соблюдал этого, то говорили, что рады и не жа­леют о смерти его; надобно было, если нет слез, закрыть глаза платком, положить голову на стол, где лежит покойник, и приговаривать. У девиц при смерти отца или матери распускали волосы по плечам, завязывали го­лову черным платком. Даже при этом случае видно гостеприимство сиби­ряков: к покойнику ходили все знакомые, многие и чужие; знакомые из приличия, а посторонние – посмотреть, как одет, какою парчою покрыт и плачут ли родные; но всякому приходящему подавали рюмку вина и чаю. Для того приставлены были особые люди, и под их надзором самовары ки­пели с утра до вечера. Один из верных людей подавал милостыню; рассы­лали по возможности подаяния по монастырям, богадельням, в острог и в больницу; служили два раза в день панихиду. Между тем приготовлялись к похоронам, которые обыкновенно бывали в третий день. В Иркутске нет готовых гробов и нет людей, которые бы делали из этого промысел; трау­ра не отпускают напрокат, и даже всех покойников носят на носилках, по­крытых сукном или ковром. Гроб заколачивают на кладбище. В этот день бывает большой обед, который называют горячим. Кроме священников и причетников приглашаются на него родственники и знакомые; кому угод­но из посторонних, всякий может прийти и обедать: никому не отказыва­ют. Траур носят ближние родные целый год.

Между жителями Иркутска нет или не было, по крайней мере, утон­ченного светского обращения; но легко разгадать причину этого. При всей охоте перенимать хорошее и учиться всему изящному там нет учителей и учительниц танцеванья, музыки и пенья; нет театров, концертов; даже нет ни одного пансиона или училища для девиц; учатся как кто может, некоторые дома, другие у священников. Были при мне дома два, где по нескольку де­виц учились, более по знакомству, русской грамоте и разным рукоделиям.

Посты и постные дни строго соблюдались в Сибири. Многие жители сами налагали на себя посты и постились Кирику и Иулитте, Иоакиму и Анне, Илье пророку и Воздвиженью. Накануне Рождества, то есть в со­чельник, не ели ничего до звезды и уже вечером пили чай и ужинали. Де­вушки сберегали от этого дня лучинку, которою засвечивали огонь для во­рожбы; а в Сибири большие охотницы ворожить и множество рассказыва­ют чудес, кому что виделось. Так как я хочу описать все мне известные обычаи и поверья, то опишу и гаданья. Все игры и гаданья относятся бо­лее к девицам, но и молодые мужчины в них участвовали. Назначивши ве­чер, подруги собирались в один дом поиграть и погадать. Всегда начинали подблюдными песнями. После песен хоронили золото. Эта игра всем из­вестна и, кажется, одна из самых старинных. Потом играли именами, в ку­рилку и в жмурки, которые в Иркутске называют имальцы.

Наигравшись, некоторые разъезжались по домам, а многие девицы ос­тавались ночевать у подруг. Тогда-то, под предводительством опытных, приступали к тайнам – угадывать будущее. Гадали о суженом, о том, ве­село ли проживут следующий год; лили олово, воск и по вылитым фигу­рам разгадывали свою участь. Около полуночи выходили во двор полоть снег. Взявши немного снегу в фартук, качали его, приговаривая: «Полю, полю белый снег; где собака залает, там мой суженый», – и прислушива­лись. Где залаяла собака, там быть отданной замуж. Толстый и хриплый лай означал старика, звонкий и тонкий – молодого. Главные, важные га­данья были: смотреть в зеркало в полночь, когда все лягут спать, или на­бирать два прибора на Васильев вечер или на Крещение и в сочельник хо­дить слушать к верее, к амбару, к проруби, на перекресток, и все это в пол­ночь. Я сама нарочно испытывала многое, но мне никогда и ничего не чу­дилось; напротив, от других я слыхала чудеса, и они божились, что это точно было. Гляденье ночью в зеркало делалось так: девица, которая хоте­ла гадать и надеялась на свою бодрость, садилась одна, а если немножко трусила, то, неизменная своей природе Евина внучка, который хочется знать, хорош ли, молод ли будет суженый, сажала няню или какую-нибудь Сивиллу [4] в смежной комнате и ставила два зеркала одно против другого. Перед одним она садилась одна и ставила две свечи, а другое зеркало ста­вила сзади, очертив лучинкой (которою был зажжен огонь в сочельник), и глядела в него пристально. Сначала зеркало подергивалось туманом; потом мало-помалу прояснялось, и суженый глядел через плечо девицы. Тогда надобно было зачураться: «Чур меня, полно!» – и отнюдь не оглядывать­ся, а то могло быть худо. Конечно, все это одно воображение, но многим стоило жизни или тяжелой болезни.

С окончанием Святок – конец всем ворожбам: старые люди постятся да Богу молятся, а молодые свое смекают. Вечером в крещенский сочель­ник везде окропляют святой водой, ставят кресты мелом на окнах и две­рях, и тем все оканчивается.

После Святок игры утихают, начинаются свадьбы; после этого дожида­ются Масленицы; тогда свои северные забавы: катанья по улицам, каталь­ные горы. Бег устраивается в Иркутске с начала зимы на устье Ушаковки, а после на Ангаре. Лед блестит как зеркало и бывает обставлен елками. Тут по воскресеньям и в праздники, а особливо на Масленицу выезжают охот­ники в маленьких санках, на рысаках и иноходцах. Горы бывают часто в двух местах: на Ангаре и на Ушаковке. С четверга начинаются гулянья. К Масленице варят пиво и делают хворосты; столы накрыты скатертями и ус­тавлены конфетами, вареньями. Хворосты (род пирожного) как принадлеж­ность Масленицы видны везде; самовар всегда готов. Родные ездят друг к другу и между тем не забывают кататься. Во многих домах делают ледяные катальные горы, с которых катаются на кожах, на лубках, на санках и даже на льдинах. Вот что еще иногда бывало на Масленице для забавы народа: начальники города приказывали сплотить вместе несколько огромных са­ней и устраивали на них корабль со снастями, парусами. Тут садились и люди, и медведь, и госпожа Масленица, и разные паяцы; все это вообще называли Масленицею. В нее впрягали лошадей двадцать и возили ее по улицам; позади обыкновенно следовали толпы мальчишек и гуляк; они провожали ее песнями и разными прибаутками.

К чести иркутских жителей надобно сказать, что они очень набожны; не только пожилые люди, но и молодые всю Масленицу ходят в церковь. В прощальный день ездят на кладбище, служат панихиды и поклоняются праху родных; потом весь этот день посвящают прощальным визитам к ро­дителям и старшим родственникам. Вечером тот же обряд повторяется до­ма: служители прощаются с хозяевами, дети с родителями. На другой день начинается пост.

Хотя Пасха случается и в марте, но почти всегда в это время сходит снег и бывает сухо.

К празднику Воскресения Христова приготовляются богатый как хо­чет, а бедный как сможет; но во всяком доме пекут куличи, красят яйца, делают сыры. Из достаточных домов посылают разной провизии в острог, в богадельни. Святую неделю, так же как и другие торжественные дни, проводят в кругу родных и знакомых. Их всех увеселений, известных в сто­лицах, на святой неделе только качели ставят на площади. Тут бывают ка­чели круглые, большие, с сиделками, и коньки; качаются, ездят, другие смотрят; но тем и кончится праздник.

Когда Пасха была поздняя, то в этот день уже есть цветы, и весело смотреть, как около вечера беспрестанно переезжают чрез Ангару карбазы, наполненные народом, и у всякого в руках трофеи весны – букеты цве­тов. В день Троицы и Духов день тоже ездят и ходят гулять за город. Все жители Иркутска, от богатого до бедного, любят гулять за городом. Лю­бимое гулянье простого народа – около Ушаковки, потому что это место всех ближе к городу. Если у кого нет лошади, то все семейство, иногда и не одно, собирается в воскресенье или какой праздник гулять на Ушаков- ку, пить чай и купаться. Всю ношу разделяют по частям: один несет само­вар, другой чашки, третий булки, калачи, пироги, ведут и несут детей, по­тому что почти все выбираются из дома, который запирают, попросивши соседей посмотреть, или оставляют какую-нибудь старуху, говоря по-си­бирски, домовничать.

Окрестности Иркутска прелестны, как сельская красавица; одна при­рода все украшает, но какова эта природа! Местами дремучие леса, где веко­вые деревья свалились от бури и, лежавши, истлели так, что прикоснись – и они рассыпаются прахом. В глубоких оврагах ключ нередко образует ру­чей, опушенный зеленым мхом. Вот узкая тропинка, она ведет нас в гус­той лес, где коренья дерев высунулись из земли и, кажется, свидетельству­ют о своей древности. При малейшем ветерке в лесу отдается какой-то гул; кажется, что это древние священные леса, жилища друидов. [5]

Примечания 

[1] Российско-американская торговая компания была основана в 1798—1799 гг. пу­тем слияния основанной в 1781 г. купцами Григорием Шелиховым и Иваном Голико­вым торговой компании с Коммерческой американской компанией сибирских (иркут­ских) купцов.

[2]  Даба, канча, фанза, чанча — названия китайских шелковых и бумажных мате­рий, ввозившихся в Россию через Кяхту. 

[3] Сарацинским (или сарачинским) пшеном в старину называли рис. Культура ри­са была завезена в Европу, в Испанию маврами.

[4] Сивилла — знаменитая в древности легендарная пророчица-старуха. 

[5] Друиды — жрецы кельтских племен, населявших в древние времена теперешнюю Францию. Леса, которых друиды приносили жертвы божеству, считались священными.