Весь июнь 1879 года Иркутск изнывал от жары. Полный штиль сменялся порывами сильного ветра, который разносил по городу пыль с улиц и солому с постоялых дворов. Селяне, торгующие в выходные на хлебной площади, рассказывали о засухе, которая, несмотря на начало лета, уже поразила практически все районы, прилегающие к Иркутску. В многочисленных трактирах города все чаще говорили о возможном пожаре, вспоминая, как ровно год назад огонь, возникший что называется из ничего, уничтожил почти весь Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ). В итоге сложилась ситуация, когда Иркутск просто хотелось поджечь. И люди, которые были готовы сделать это, уже находились в Иркутске.
Помимо аномальной жары и наличия поджигателей будущей трагедии способствовали еще несколько обстоятельств, на которые указывали наиболее прозорливые жители города, но, как обычно бывает, эти люди не были услышаны.
Во-первых, лагерь местного батальона, бойцы которого должны были придти на помощь горожанам в случае чрезвычайных ситуаций, находился на правом берегу Иркута, примерно в полутора верстах от его впадения в Ангару.
«Не могу одобрить выбора места под лагерь, — писал иркутский губернатор в своем отчете еще в 1878 году. — Оно чрезвычайно неудобно для части, несущей караульную службу в городе, и особенно в виду перевоза через такую широкую и быструю реку, какова Ангара.
Затруднительность скорой переправы большей части войск в город делает их как бы удаленными от города и при надобности в них они не могут скоро явиться, а в случае непогоды на реке при задержке самолета могут и вовсе не переправиться».
Добавим, что самолетом тогда называли паром, который ходил от одного берега к другому на жестком тросе, натянутом поперек реки. За счет придания парому определенного угла по отношению к течению он двигался в нужном направлении. Некоторое подобие тогдашнего «самолета» можно увидеть сейчас на переправе в поселок Шаманка через Иркут. Понятно, что такой способ сообщения был крайне ненадежным.
Во-вторых, в начале лета 1879 года из города чудесным образом исчезли все начальники. Не осталось ни одного человека, который мог бы быстро принять нужное решение, мобилизовать разные службы и скоординировать их работу.
Генерал-губернатор объезжал Забайкалье.
Губернатор еще весной уехал в Санкт-Петербург.
Начальник штаба отправился в командировку на Амур.
Губернский воинский начальник находился на Лене.
Полицмейстер ушел в отпуск и покинул Иркутск.
Городской голова также был в отпуске и тоже отбыл из Иркутска.
В третьих, в Иркутске напрочь отсутствовал водопровод в каком-либо виде. Одним из источников воды являлись колодцы, которые находились практически в каждой зажиточной усадьбе, но были крайне малы и не могли быть использованы как нормальный источник воды. Большинство дворов пользовались привозной водой, которую доставляли местные водовозы. Парадокс, но в городе, который стоял на берегу огромной реки, вода была одним из самых дорогих товаров.
И наконец, в четвертых, Иркутск был застроен крайне беспорядочно и кучно, без соблюдения нужных интервалов и без использования так называемых брандмауэров — капитальных каменных стен, которые должны задержать огонь и не дать ему распространиться дальше. Надо сказать, что бестолковая застройка всегда была характерна для Иркутска. Еще в начале XIX века иркутский генерал-губернатор озадачился этой проблемой и из ссыльных поселенцев сформировал так называемую команду Гущи. Команда пыталась навести порядок в городском хозяйстве и, надо сказать, добилась на этом поприще определенных успехов, но к 1870-м годам Иркутск по-прежнему представлял собой беспорядочное скопление домов и подсобных построек.
Единственное, что как-то успокаивало иркутян, это наличие в городе достаточно сильной и неплохо оснащенной пожарной команды. Возгорания в Иркутске случались нередко, но пожарные, вооруженные паровым пожарным локомотивом, 21 ручной пожарной машиной, 19 пожарными бочками и четырьмя выдвижными лестницами, всегда справлялись со стихией.
Однако поджигатели знали об этом и разработали хитроумный план, как нейтрализовать городскую пожарную команду.
Вопрос о том, подожгли Иркутск или город загорелся сам, долго обсуждался обывателями и местным начальством. Первые были уверены в наличии поджигателей, вторые отрицали присутствие оных. Понятно, что генерал-губернатору Фредериксу с окружением и полицмейстеру Заборовскому была выгодна версия о случайном возгорании. Иначе как бы они объяснили свое полное бездействие, когда незадолго до пожара весь город судачил о появлении в Иркутске шайки поджигателей — той самой, которая спалила Верхнеудинск в июне 1878 года? В итоге органы дознания не нашли причин говорить о поджоге, хотя элементарный здравый смысл и даже поверхностный анализ событий 22 и 24 июня подсказывал обратное.
Итак, 22 июня 1879 года стояла тихая и жаркая погода. В четвертом часу дня на каланчах были выброшены пожарные знаки, но никто не обратил на них внимания, поскольку ни огня, ни дыма нигде не наблюдалось. Ничего удивительного в этом не было, поскольку пожар вспыхнул на левом берегу — в Глазковском предместье, на даче купца Черных. Мы уже говорили о трудностях переправы через Ангару. Самолет представлял из себя медленную и ненадежную конструкцию, однако другого пути не было. И пожарный обоз во главе с брандмейстером и приставами всех трех пожарных частей Иркутска погрузился на паром и отправился на левый берег. Примерно одновременно с прибытием пожарных к даче Черных прибежали солдаты третьей роты местного батальона, расквартированного, как мы помним, на правом берегу Иркута, под командованием поручика Фотенгауэра.
Пожарные вместе с военными успешно боролись с огнем, который к их появлению успел набрать силу и уже грозил местному церковному двору и самой церкви. Когда стало ясно, что пожар локализован и дальше усадьбы Черных огонь не пойдет, над центральной частью Иркутска внезапно появился столб дыма. На часах было примерно полшестого. Как потом выяснилось, пожар начался на Баснинской улице, в одном из надворных строений в усадьбе мещанина Ушакова. По словам хозяина, подтвержденным всеми соседями, стайка, откуда началось возгорание, была совершенно пуста, ее долгое время не использовали и никаким образом без посторонней помощи она загореться не могла. В мгновение ока огонь распространился не только по двору Ушакова, но и по близлежащим усадьбам чиновника Вагина и купчихи Останиной. В городе на тот момент находилась лишь вторая пожарная часть, причем без брандмейстера и пристава, которым оставалось лишь наблюдать с левобережной Глазковской горы, как огонь охватывает все новые кварталы правобережного Иркутска.
Поборов первое оцепенение, пожарные бросились к берегу. Полковник Липинский, исполняющий обязанности начальника штаба и присутствовавший на пожаре в Глазково, отдал аналогичный приказ военным. В спешном порядке все погрузились на самолет. Солдаты поручика Фотенгауэра на пароме не поместились, их усадили в баркас и прицепили к самолету. Однако на середине реки трос самым неожиданным образом лопнул, и нижних чинов на совершенно неуправляемом суденышке (в баркас никто не догадался положить хотя бы пару весел) понесло вниз по течению. Ценою неимоверных усилий пассажирам баркаса удалось пристать к берегу значительно ниже Иркутска, и они прибежали на пожар, когда полыхал уже весь центр города.
Вряд ли вся эта цепочка событий, происшедших в Иркутске 22 июня с четырех до шести часов пополудни, явилась трагическим совпадением случайностей. Совершенно очевидно, что один или несколько человек разработали план поджога Иркутска и сделали все возможное, чтобы план успешно осуществился.
Сначала была подожжена дача купца Черных, расположенная в Глазково. В поджоге здесь никто не сомневался, поскольку дача стояла пустая и сам по себе огонь здесь возникнуть не мог.
Затем, когда пожарные едва ли не в полном составе переправились на левый берег, вспыхнула опять же необитаемая постройка в усадьбе Ушакова. И в этом случае поджог был очевиден. Однако здесь официальное расследование не дало окончательного ответа о причинах возгорания.
И наконец, баркас с солдатами оторвался от самолета, и пожарные остались без столь необходимой помощи. Этому инциденту в то время никто так и не дал должной оценки, однако есть свидетельства того, что на злополучном канате были видны следы топора.
Мы еще поговорим о том, что за люди появились в 1879 году в Иркутске и зачем эти люди с маниакальным упорством поджигали город. А сейчас проследим за тем, как развивались события 22 июня. К моменту, когда основной пожарный обоз возвратился на правый берег, пылало уже несколько центральных кварталов. Огонь переходил на Грамматинскую улицу. Ветер беспрестанно менял направление с северо-западного на юго-западный. Сориентироваться в этом огненном хаосе и толково выставить оборону было крайне сложно. Лошади второй пожарной части, долгое время беспорядочно сдерживающей распространение огня, были до крайности измучены и напуганы. Не лучше выглядели лошади первой и третьей пожарной частей, только что вернувшихся с Глазково. В придачу к этому подвоз воды был крайне затруднен из-за полной неразберихи на улицах. Исполняющий обязанности полицмейстера Филипович, вовремя осознав, что бороться с огнем невозможно, отдал приказ о разборке зданий, смежных с горящими кварталами, дабы затруднить огню дальнейшее продвижение по улицам. В месту пожара были призваны все рабочие.
Несмотря на усилия пожарных и личную доблесть некоторых горожан (в частности, брандмейстера Верле и управляющего золотосплавочной лабораторией Савицкого), отмеченную всеми современниками, огонь полностью уничтожил такие важные объекты, как Владимирская церковь и юнкерское училище. Возле церкви располагалась квартира полковника Липинского, который, как мы уже сказали, исполнял обязанности начальника штаба и с первых минут был на переднем краю битвы с огнем. Известие о том, что его квартира сгорела, а денщики успели вынести только самое необходимое, полковник воспринял с внешним спокойствием и продолжал руководить военными.
К десяти вечера в городе горело 11 кварталов. Пожарные сконцентрировались возле Спасской церкви, полные решимости отстоять архиерейский двор с расположенными там духовной консисторией и мужским духовным училищем. Сюда же по распоряжению тайного советника Лохвицкого, председателя в совете главного управления, и действительного статского советника Измайлова, взявшего на себя функции губернатора, была переброшена часть войск. Разборка прилегающих к усадьбе заборов и деревянных построек шла настолько успешно, что огонь действительно был здесь остановлен. Оценив героизм пожарных и военных, уже на следующий день сам архиерей преосвященнейший Вениамин привез Измайлову 200 рублей для раздачи наиболее отличившимся нижним чинам.
Лишь в пять часов утра горожане наконец-то смогли вздохнуть спокойно: несмотря на бушующее море огня, по направлению ветра гореть в Иркутске было нечему: все деревянное было истреблено, а от каменных зданий остались одни остовы. Полностью сгорели 11 кварталов, еще три были повреждены частично. Были жертвы: в огороде своего дома сгорел маленький ребенок, посреди улицы от встречного пламени вспыхнула женщина. Одному из рабочих листом кровельного железа обрезало пальцы обеих рук, еще один рабочий расшибся, упав с крыши здания Губернского собрания. Досталось даже действительному статскому советнику Измайлову (он получил легкие ушибы при защите духовного училища) и штабс-капитану юнкерского училища Домбровскому (все в том же архиерейском дворе его ударили багром по голове).
Несмотря на столь жуткие последствия пожара, цель поджигателей достигнута не была. Город ожидала новая трагедия. Однако иркутяне не знали об этом и провели 23 июня на редкость легкомысленно, уверенные в том, что все несчастья уже позади.
О поступке преосвященнейшего Вениамина мы уже рассказали. В этот же день, 23 июня, собралась городская дума Иркутска. Всех думцев почему-то более всего поразило то обстоятельство, что единственная пожарная машина, приписанная к городской управе, оказалась недееспособной. Сразу же последовал оргвывод: поручить городской управе передать машину городскому механику на исправление. Кроме того, убедившись в явном недостатке воды, думцы разработали ряд мер, которые, по их мнению, должны были исправить положение.
Во-первых, они обязали водовозов доставлять воду на пожары с оплатой из городского бюджета по 50 копеек за бочку и 30 копеек за полубочку. По мысли авторов этой идеи, гласные думы и члены управы должны были обязательно присутствовать на пожаре и выдавать водовозам специальные марки, по которым те впоследствии могли получить деньги. За неявку на водовоза накладывался штраф не более 15 рублей.
Во-вторых, думцы обязали городских извозчиков, имеющих более трех лошадей, посылать на пожары одну бочку с водой и лошадью.
В-третьих, думцы обратились с просьбой к домовладельцам присылать от каждого дома на пожары лошадь с бочкой.
Наиболее здравомыслящие горожане, в том числе и некоторые члены городской думы, очень скептически оценили результаты работы высокого собрания. И надо сказать, правильно сделали. Впоследствии губернатор отклонил первые два пункта как противоречащие закону. Что касается третьего пункта, то никто из домохозяев не изъявил желания стать добровольным помощником пожарных. Так что законотворческая деятельность думцев 23 июня оказалась близкой к нулю. Многие ожидали, что в думе будут обсуждать причины пожара. Однако ни о чем подобном, равно как и о наличии поджигателей и необходимости их скорейшего поиска, думцы даже не заикнулись.
24 июня было воскресенье. Жители пригородов, получив известие о минувшем пожаре, приехали в Иркутск в большем количестве, чем обычно. На всех рынках города развернулась бойкая торговля. Погода благоприятствовала новому поджогу. Согласно данным иркутской метеостанции, с утра в городе дул юго-восточный ветер. В 8 утра его сила составляла «двойку» (то есть слабо) по принятой в то время шкале. Далее метеорологическая картина дня складывалась таким образом:
10 утра: сила ветра 0 — тихо;
12 часов: сила ветра 4 — умеренный;
1 час пополудни: сила ветра 8 — буря;
2 часа: сила ветра 7 — очень сильно;
3 часа: сила ветра 7;
4 часа: сила ветра 6 — сильно;
5 часов: опять сила ветра 7.
И лишь к шести вечера ветер стал заметно стихать.
Пожар начался в полдень, когда ветер стал заметно набирать силу и стал ясно, что, скорее всего, будет приличный ураган. Поджигатели не могли не воспользоваться чрезвычайно удачными погодными условиями. Они действовали быстро и решительно. И вот ровно в 12 часов загорелся дом мещанина Закатина на Котельниковской улице.
В городе начался переполох. Народ, напуганный слухами о новых пожарах и внезапно получивший подтверждение правоты этих слухов, даже не пытался каким-то образом противостоять огню. В городе началась паника. Селяне спешно пытались покинуть Иркутск. От постоялого двора Закатина огонь моментально перебрался на соседние строения. Это был район максимально плотной застройки: рядом находились гостиный двор, мелочный и толкучий рынки; на противоположной стороне Арсенальской улицы — хлебная площадь, главное торговое место Иркутска. Любопытно, что часовня, сооруженная в память об избавлении Святейшей особы государя от злодейского покушения 4 апреля, стоявшая на углу Котельниковской и Большой (то есть в самом эпицентре возгорания), осталась целой и невредимой, что не могло впоследствии не поразить наиболее богобоязненных горожан.
Еще до прибытия пожарных народ стал разбирать смежные строения, однако сила огня и скорость ветра были таковы, что все усилия остановить огонь оказались тщетными. Три пожарные машины, прибывшие под личным руководством полицмейстера Заборовского (полковник вернулся в Иркутск накануне и, хотя срок его отпуска не закончился, вышел на работу), встали против ветра и пытались отстоять новое двухэтажное здание военно-топографического отдела Восточно-Сибирского военного округа. Заборовский бросил все силы на спасение этого дома не только потому, что ему было жалко новое строение: во дворе был складирован строевой лес для надворных построек, и полковник понимал, что, если загорится все это хозяйство, крупной беды не миновать.
Однако тут началась буря, и военно-топографический отдел вспыхнул как свечка. Песок, поднятый бурей, и черный дым от военно-топографического отдела полностью закрыли солнце. В полумраке пожарный обоз едва успел отойти в сторону Большой улицы. Лестницы и часть оборудования спасти не удалось — полковнику Заборовскому осталось лишь наблюдать, как огонь уничтожает брошенный инвентарь.
Здесь же, в здании военно-топографического отдела, разыгралась настоящая трагедия. Заведующий топографическим отделом подполковник Щечилин бросился в здание в надежде спасти часть документов. Помочь ему вызвались мещанин Ивельский и трое нижних чинов. Однако дом вспыхнул так быстро, что огонь моментально отрезал все пути к отступлению. Нижние чины успели-таки выскочить на улицу и выволокли за собой совершенно обожженного Ивельского, который, впрочем, через три дня скончался в больнице. Что касается Щечилина, то он из здания так и не вышел. Нижние чины рассказали, что видели, как на подполковнике вспыхнула одежда, он упал и его поглотило пламя.
Огонь тем временем распространился на Блиновскую и Пестеревскую улицы. Ветер усиливался. В воздухе летали горящие головни и целые фрагменты пылающих крыш. К трем часам дня горел весь центр города — огромная территория между Главной Арсенальской улицей и Тихвинской площадью. 12 кварталов, два гостиных двора, мелочный рынок представляли собой сплошной костер.
Пожарный обоз отступил к Тихвинской площади, рассчитывая здесь удержать пламя. И безусловно, ему удалось бы это сделать, если бы каким-то непостижимым образом вдруг не вспыхнул квартал лютеранской церкви, где находилось казначейство и отделение Государственного банка. Новый очаг возгорания находился от пожарища на огромном расстоянии. Огонь перебросило через Тихвинскую площадь, строящийся собор и склады гостиного двора. Официальные лица видели причину нового возгорания в сильном ветре, который смог перенести горящую головню через площадь. Однако, как мы видим из метеосводки, к четырем часам дня ветер слегка поутих, да и элементарный здравый смысл подсказывал несостоятельность официальной версии.
Как бы то ни было, к военным чинам, сосредоточившимся возле гауптвахты для конвоирования арестованных, прибыл нарочный с просьбой обеспечить охрану ценностей, вывозимых из Государственного банка. Резервом распоряжался уже знакомый нам исполняющий обязанности начальника штаба полковник Липинский. По рассказам очевидцев, полковник едва вознамерился выделить несколько военных на охрану казначейства, как несколько человек вызвались добровольцами. Липинский удивился, поскольку до этого никто из военных чинов не высказывал особого рвения, однако возражать не стал.
Когда конвой прибыл к банку, все ценности, равно как и документация, были вынесены нижними чинами из банка и казначейства. С помощью военных все добро было уложено на подводы и отправлено к дому генерал-губернатора. Ценный груз сопровождали помощник управляющего казенной палатой Лавров, губернский казначей Рыбников, управляющий отделением банка Щигровский, кассир Вильде, контролер с очень злободневной фамилией Головня. Всей операцией руководили председательствующий в Совете Главного управления Восточной Сибири тайный советник Лохвицкий и командир батальона полковник Савелов. С перевозом ассигнаций и части документов (другая часть, в том числе и кредитные документы, была уложена в саду и впоследствии сгорела) проблем не было, а вот монеты — медь, серебро и золото — оказались практически неподъемными. Медную монету на сумму 29,5 тысячи рублей решили запереть и оставить в кладовой. Как оказалось впоследствии, это было правильным решением: кладовые, построенные по проекту иркутянина Александра Разгильдеева (позже — статского советника и иркутского губернского архитектора), смогли противостоять гигантской температуре и разрушению, медь осталась нетронутой.
А вот 45-пудовый сундук банка с золотыми и серебряными монетами на улицу вынесли, но на подводу погрузить не смогли. Причем было ясно, что, даже если каким-то образом удастся взгромоздить сундук на подводу, та не выдержит груза и попросту рассыплется. Вильде и Головня предложили открыть сундук и везти монеты частями на разных подводах. Лохвицкий, с тревогой поглядывающий на приближающееся пламя, готов был уже согласиться, хотя и понимал, что уследить за всем золотом будет крайне сложно. Но тут кто-то из военных предложил альтернативное решение: поставить сундук на катки и укатить, привязав к телеге. Тем более что очень кстати возле казначейства объявилась свободная повозка.
Лохвицкого с компанией должно было насторожить такое странное совпадение, тем более что все лошади были мобилизованы на пожар. Но размышлять уже не было времени, и тайный советник дал добро на этот план. Катки тоже нашлись на удивление быстро, и сундук медленно покатил в конце обоза. Несколько раз из-за дыма и неразберихи на улицах сундук теряли из виду, потом он снова появлялся. Однако, по слухам, к дому генерал-губернатора сундук так и не прибыл. Нашлись люди, которые утверждали, что на следующий день нашли злополучный сундук во дворе одного из домов по Преображенской улице. Естественно, пустой. 45 пудов золота и серебра бесследно исчезли.
Этот прискорбный факт отсутствует в официальных отчетах о событиях 22 и 24 июня. Не исключено, что ничего такого не было, а исчезновение золотого сундука лишь плод воображения обывателей, которые к моменту эвакуации банка уже покинули свои жилища и столпились на Иерусалимской горе, наблюдая, как огонь охватывает все новые кварталы Иркутска. Однако есть свидетельства современников, которые утверждают, будто после пожара полицейские чины начали серьезное расследование на предмет, не появлялась ли где крупная сумма денег с сомнительным прошлым. Но, насколько нам известно, результатов это расследование не принесло.
Вернемся, однако, к событиям того воскресенья. После того как вспыхнуло здание банка, следить за ходом и распространением огня не было никакой возможности. Город полыхал в разных пунктах и во всех направлениях. Иркутяне бросали дома, расположенные как в непосредственной близости от огня, так и с заветренной стороны пожара, к востоку от Главной Арсенальской улицы, и, как мы уже сказали, лезли со всем скарбом на Иерусалимскую гору. Мужики выносили из погребов спиртное и пили прямо на улицах.
Однако среди этого хаоса и полного беспорядка оставались люди, которые не потеряли силу воли и старались противостоять стихии. Так был спасен дом купца Брянцева (сейчас более известный как покосившийся и полуразвалившийся дом Шубина). Брянцев платил по три рубля за каждую бочку воды и при помощи домочадцев смог отстоять свою усадьбу. На Почтамтской улице, мобилизовав членов семьи и наемных работников, спас свой дом купец Маслов, в то время как все соседние дома, оставленные хозяевами, сгорели дотла. Люди, нанятые прежним городским головой, действительным статским советником Хаминовым, а также уже известным нам по событиям 22 июня управляющим золотосплавочной лабораторией Савицким и содержателем городской типографии Синицыным, остановили огонь возле Харлампиевской церкви. И хотя саму церковь отстоять не удалось, ближайшие к Ангаре кварталы были спасены.
Однако это были лишь эпизодические победы над стихией. Решающая победа над огнем была одержана в усадьбе купчихи Поповой. Главным фасадом усадьба выходила на Хлебную площадь, боковыми — на Арсенальную и Преображенскую улицы. Хозяйка уже вывезла все свои вещи на берег Ангары и погрузила на суда. Дом был застрахован, так что купчиху, в принципе, уже ничего не удерживало у родных пенатов. Она бросила прощальный взгляд на свое хозяйство, смахнула слезу и уже готовилась ретироваться, но была остановлена своими жильцами. Квартиранты стали убеждать купчиху, что усадьбу можно отстоять. Надо было лишь воспользоваться прикрытием сада и разобрать строения и заборы, смежные с уже пылающими домами. «И вы хотите, чтобы я работала багром?» — вспылила Попова. Квартиранты объяснили, что просят лишь лошадей и рабочих.
Попова согласилась. Лошади моментально были запряжены для подвоза воды; было нанято 24 человека из числа нижних чинов, бесцельно бродивших по Преображенской улице. Образовалась команда из 50 человек, готовых дать бой стихии. Ударными темпами заборы и строения Поповой были отделены от соседней усадьбы купца Голдобина, давно уже покинувшего свое жилище вместе с семьей и работниками. Строения, которые неизбежно должны были стать жертвой огня, были обложены камнем. Были разобраны даже деревянные тротуары. Неизвестно, удалось бы отстоять усадьбу купчихи, если бы на помощь команде Поповой не примчался купец Трапезников со своей пожарной машиной. Дом Трапезникова уже сгорел, однако купец мужественно не оставлял поле боя.
В итоге напротив уже загоревшегося дома купца Голдобина были выставлены три пожарные машины. Женщины, квартирантки Поповой, вытащили ковры, занавески, холсты, вымачивали их в воде и набрасывали на голдобинские строения. Вскоре особняк Голдобина обрушился, однако огонь не пошел дальше. Преображенская улица и весь оставшийся Иркутск были спасены.
Утром 25 июня глазу досужего наблюдателя предстала бы следующая картина: центр города лениво дымился, изредка выбрасывая последние языки пламени. Народ столпился на Иерусалимской горе, на берегу Ангары и Ушаковки. Здесь же были в беспорядке свалены узлы, тюки, сундуки — все, что удалось вывезти из обреченного города. В Иркутск никто не возвращался — даже те счастливчики, чьи дома не сгорели. По-прежнему ходили слухи о поджигателях и о том, что должен сгореть весь город. Виновниками поджогов называли ссыльных социалистов. Несколько женщин родили прямо на Иерусалимской горе — без врачебной помощи, на виду у всех беженцев. Дети, появившиеся на свет недоношенными, естественно, не выжили.
Власти тем временем начали подсчитывать убытки от пожаров. За два дня, 22 и 24 июня, огонь уничтожил 61 квартал — самые густонаселенные и с самыми богатыми строениями. Из более или менее приличных улиц осталась лишь Преображенская, тут же ставшая центральной, половина Ланинской и часть Большой. Погорельцами стали 14 887 иркутян. Для сравнения: в оставшейся части города (вместе с тремя предместьями, войсками и тюрьмой) проживало 17 634 человека.
В Иркутске сразу поднялись цены на стройматериалы и продукты. Однако предложение находило спрос: в город полились страховые деньги, так что зажиточная часть иркутян не бедствовала. Мастеровые в свою очередь резко подняли цены на свои услуги, но, даже несмотря на это, рабочих рук для восстановления города не хватало. Узнав о высоких заработках, в Иркутск потянулись люди из близлежащих городов и деревень. В общем, в регионе наметился небольшой экономический подъем. И о расследовании причин пожара в Иркутске быстро забыли.
Разговоры о поджоге, равно как и легенда об исчезновении «золотого» сундука, ходили в Иркутске вплоть до Октябрьской революции. Пожар и сундук народная молва не зря связывала вместе, поскольку совершенно очевидно, что целью поджигателей являлось именно казначейство. Зачем было затевать такой глобальный костер, спросите вы. Не проще ли было поджечь само казначейство?
Не проще. Во-первых, банк и казначейство неплохо охранялись, так что поджечь их отдельно, без всеобщего хаоса вряд ли удалось бы. Во-вторых, если даже удалось бы, не факт, что служащим банка удалось бы вынести сундук. Огонь, по замыслу поджигателей, должен подходить со стороны, и у сотрудников банка должно было хватить времени на эвакуацию золота.
И вот 22 июня загорелась стайка мещанина Ушакова. Огонь шел в нужном направлении, то есть к казначейству, но, вопреки плану поджигателей, был остановлен в архиерейском дворе — сравнительно недалеко от банка. Стало ясно, что необходимо организовывать второй пожар — и как можно быстрее, пока сохраняется сухая погода. Удобный случай представился через день. Тактика поджигателей была проста: сначала отвлекающий маневр, а потом удар по цели. Устраивать пожар в Глазково или в каком-либо из иркутских предместий злоумышленники не стали — слишком уж это напоминало события двухдневной давности и сразу бы навело на мысль о поджоге. Они запалили самый центр — с наиболее плотной застройкой и густым населением. Когда горожане, включая пожарных, полицейских и военных, были истощены и деморализованы, якобы от головни загорелся «нужный» квартал.
Кто были эти поджигатели? Сейчас мы вряд ли ответим на этот вопрос. Если верить слухам, которые ходили в то время в Иркутске, некоторые члены шайки были из числа военных (или переодетых в военную форму людей) — те самые, которые вызвались конвоировать сундук. Важную, если не главную роль играл человек на лошади, в нужный момент появившийся возле казначейства и управлявший перевозкой «золотого» сундука.
Управляющий отделением банка Щигровский, допрошенный полицейскими чинами на предмет, помнит ли он человека на лошади и на кого тот был похож (к чему, в самом деле, этот допрос, если сундук никуда не исчезал?), сообщил, что он походил на обойного мастера в конторе Грончевского. Щигровский якобы часто пользовался услугами Грончевского и осенью заметил у него нового напарника. (Судя по всему, Щигровский имел в виду обойного мастера Гасса, который появился в Иркутске в конце октября 1878 года.) По словам Щигровского, этот самый напарник приехал из Верхнеудинска (сейчас Улан-Удэ), где имел большую практику, якобы потерянную после пожара.
То обстоятельство, что во время пожара в Верхнеудинске Гасс (если это, конечно, он был тем загадочным человеком на лошади) находился в этом городе, придает словам Щигровского дополнительный интерес. Верхнеудинск был сожжен 10 июня 1878 года. Как рассказывают очевидцы, в пять вечера, когда дул сильный северо-восточный ветер, вспыхнуло надворное строение в усадьбе полицейского надзирателя Гордона. Огонь моментально распространился на соседние строения, и к сумеркам в Верхнеудинске полыхало уже десять кварталов.
Каких-то отвлекающих маневров поджигателям не потребовалось: в городе и так царил легкий хаос. Уда была в сильном разливе, смыло целую улицу, где помимо домов богатых купцов находился и гостиный двор. По слухам, именно там уже долгое время хранились крупные деньги, предназначенные для отправки в Троицкосавск и Кяхту. Когда вода стала заливать гостиный двор, ценности успели вынести в почтовую контору. Нужно ли говорить, что именно почта оказалась в числе первых «жертв» пожара.
Сообщим, что помимо почты и телеграфа в Верхнеудинске полностью сгорели еврейская молельня, аптека, каменная соборная церковь, каменное полицейское управление с деревянной каланчой, здание гауптвахты. Погибли два человека, но не от пожара, а от воды. Утонул мещанин, спавший на берегу реки, и старик, бросившийся к лодке и провалившийся в затопленный погреб. Когда вода спала, старика нашли стоящим по шею в иле и грязи.
Поскольку пожар начался с усадьбы полицейского чиновника, расследования причин возгорания в Верхнеудинске было проведено на сносном уровне, и основной версией был назван поджог сеновала. Причастны ли поджигатели Верхнеудинска к пожару в Иркутске? Ответ скорее положительный, тем более что некоторые обстоятельства и действующие лица этих событий удивительно схожи.
А.Н. Гаращенко — историк, редактор журнала "Земля Иркутская":
"Настоящая статья является, безусловно, только версией. Предположения о поджоге в конце XIX в., и правда, циркулировали в иркутском обществе. Но документального подтверждения не получили. Хотя в Государственном архиве Иркутской области сохранился ряд дел о результатах расследования причин пожара. Автор добросовестно пересказал книгу Ларионова Д.Д. "Губернский город Иркутск. 1880 г. Пожары 22 и 24 июня 1879 г." И все бы ничего, если бы не фантастическая версия о "золотом сундуке", из-за которого, якобы, и был совершен поджог, что является результатом фантазии автора. Следующее утверждение: "Нашлись люди, которые утверждали, что на следующий день нашли злополучный сундук во дворе одного из домов по Преображенской улице. Естественно, пустой. 45 пудов золота и серебра бесследно исчезли" — является вымышленным. Даже в пересказываемой автором книге на с. III Приложения отмечается: "Денежная казна и свинец спасены". Версии и предположения нужно строить, но основываясь на фактах и документах. К родной истории надо относиться более аккуратно."
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
