Ценным источником для истории городов Сибири часто служат записки иностранных путешественников, побывавших в этом крае. Иногда такие записки могут дать для историка дажеьбольше, чем сообщения его русских современников, так как иностранец тщательно отмечает все, показавшееся ему новым, в то время как местному жителю многие привычные для него явления могут показаться просто недостойными записи. Немало сведений можно извлечь из записок иностранных путешественников и для истории Иркутска. Часть из них переведена и тем или иным способом использована местными исследователями, но многое остается неизвестным. К числу таких произведений принадлежит и книга Генри Лэнсдела «Через Сибирь», первый том которой был опубликован в 1882 году в Лондоне (Lansdell, 1882). Лэнсдел — английский священник, в 70-х годах предпринявший ряд поездок в различные страны Европы для осмотра тюрем и раздачи заключенным религиозной литературы. В 1879 г. с теми же целями он, вместе с переводчиком (русского языка Лэнсдел не знал), отправляется в Сибирь. Перевалив через Урал, он плывет на рейсовом пароходе вниз по Иртышу, а потом вверх по Оби от Тобольска до Томска. Совершив поездку в Барнаул, продолжает свой путь на восток, проезжает Красноярск, Иркутск, пересекает Байкал, спускается вниз по Амуру, садится на корабль во Владивостоке и через Америку возвращается на родину. В первом томе своей книги он заключает описание своего путешествия Кяхтой и Верхнеудинском; Дальний Восток, видимо, предназначался им для второго тома. Его работа не является плодом только личных впечатлений; предлагая ее английскому читателю, он, естественно, должен был давать ему иной раз довольно подробные объяснения, касающиеся Сибири. Лэнсдел поэтому привлек немало научной литературы и сведения, им собранные, сравнительно велики для иностранца. Важной,заслугой автора является его объективность и стремление к точности. Лэнсдел отнюдь не специалист по возделыванию «развесистой клюквы». И если в книге все-таки встречаются ошибки ц неточности, то они вызваны не стремлением автора к сенсации, а недостатками имевшихся у него материалов и трудностью писать о стране, которую видел лишь из тарантаса. Для иностранного читателя, впрочем, эта книга давала представление о Сибири и, несомненно, в этом отношении она вполне достигла своей цели. Лэнсдел приводит довольно подробное описание районов Сибири, отдельных народностей, ее населявших, тюрем и мест каторжных работ и т. д., составленные им чаще всего на основании литературы. Для историков Сибири более интересны его непосредственные наблюдения, рассказы о событиях, очевидцем которых он был. И в этом отношении книга содержит не так много ценного, тем более, что автор не знал русского языка и мог сам разговаривать только с людьми, знавшими английский или французский языки, либо объясняться через переводчика. Все же отдельные путевые впечатления — записи разговоров с местными жителями, некоторые замечания о сельском хозяйстве и ремеслах, о городах, об условиях жизни различных слоев сибирского населения, должны привлечь внимание историков Сибири. Особенно интересными для историков нашего города являются его заметки об Иркутске. Приехав в июне в Александровский централ, он получил в подарок несколько фотографий тюрьмы и ее окрестностей, причем, хорошо выполненных, что, по-видимому, его удивило — одна из них помещена в его книге. Лэнсделу подарили также фотографии дочери одного поляка — служителя централа (не ссыльного). «Фотография была сделана Мальмбергом (Malmberg) в Иркутске,— продолжает Лэнсдел,— и я отмечаю это, потому что она вызвала неподдельное восхищение двух видных лондонских фотографов, которые сказали, что как с технической, так и с художественной стороны не может быть лучшей работы ни в одной части света. Эта фотография на редкость хороша и, как бы мог сказать фотограф, «хорошо построена». Освещение хорошее и задний план выбран удачно, и то, что фотография из Иркутска должна быть сравнена с лучшими образцами, которые можно сделать где-либо, ярко свидетельствует о прогрессе техники в Сибири» (рр. 250—251).
24 июня 1879 г. Лэнсдел приехал в Иркутск и стал поэтому очевидцем второго июньского пожара этого года. Во время катастрофы он ходил по улицам, был среди толпы, даже сам пытался оказать помощь жителям; все это дало ему возможность сделать яркие зарисовки поведения населения во время пожара и интересное описание самого пожара. Этим событиям он посвя.щает в своей книге целую главу «Город в огне». В небольшой печатной литературе о пожаре 1879 года нет таких описаний, к тому же весьма правдопободных, как у Лэнсдела. Поэтому этот отрывок будет интересным для историков города. Далее следует его,текст, некоторые несущественные места опущены.
«Город, построенный на языке земли, образованном слиянием двух рек, с дюжиной церквей, куполов и колоколен, стремящихся к небу, выглядел очень красиво, и приятные виллы, приютившиеся среди деревьев на окрестных холмах, немало способствовали картинности зрелища...
На пароме было множество повозок, которых, однако, наши почтовые лошади опередили. Мы быстро пересекли реку и проехали под триумфальной аркой, возведенной в годы присоединения Амура1 и расположенной у въезда в город. Не успели мы проехать дальше, как увидели, что огонь уничтожил два квартала, угли которых еще дымились. Но это было лишь повторением того, что мы видели в Перми и Тагиле, так что мы не были особенно удивлены. Худшее было впереди. Мы поехали в отель Декока и взяли номер, расплатились с ямщиками и отпустили их, перенесли наши вещи с большого тарантаса и разместили их в комнатах, или, точнее занимались этим, когда вспыхнул новый пожар и поднялась тревога. Я влез на крышу конюшни и отсюда было достаточно ясно видно, что пламя поднималось вверх не далее дюжины домов от нас и на этой же улице, хотя и на другой стороне.
Швейцар сказал, что, по его мнению, огонь не подойдет к отелю, потому что ветер дует в противоположном направлении; но так как я не пожелал ждать у моря погоды, мы уложили наши вещи в тарантас, сказали ямщикам, которые, к счастью, не уехали еще со двора, подать лошадей, и в пять минут выехали на улицу, наблюдая зрелище, которое нелегко описать. Люди бежали во все стороны, не с праздным любопытством лондонской толпы на пожар, но с побледневшими и искаженными страхом лицами людей, знающих, что бедствие может коснуться и их. Они выглядели действительно ужасно: кричали женщины, плакали дети, и на этой улице я с трудом мог получить ответ на самый простой вопрос.
Между тем ямщики спрашивали, куда ехать. Я попытался узнать, где находятся лица, к которым у меня были рекомендательные письма, по люди были слишком возбуждены, чтобы ответить мне; наконец, мой товарищ предложил мне выехать из города за реку. Вскоре мы отъехали почти на милю от огня и достигли берега Ангары, где был плавающий паром. Паром был перегружен и мог взять только один из наших экипажей. Я поэтому поехал первым, оставив переводчика со следующим. Высадившись на берег, ямщик погнал вдоль моста, в конце которого он жестами спросил у меня, куда ему повернуть, направо или налево. Мне было все равно, но я показал налево, и этот поворот имел немалое значение. Я ничего не мог сказать ямщику, и поэтому ждал, пока паром пересечет реку и вернется снова, что заняло больше получаса. .
Между тем усиливающийся дым указывал, что пожар разрастался, и жители небольшого предместья, называемого Глазково, к которому . я приехал, наблюдали за ним около своих домов. Среди народа я заметил хорошо одетую женщину, к которой и обратился, спрашивая ее, говорит она по-английски или по-французски. Она немедленно осведомилась, кто я такой и чего я хочу. Я ответил, что путешествующий английский церковнослужитель, только что прибыл в Иркутск, бежал от пожара и ищу квартиру. Она сказала, что ни в одном из домов на этой стороне реки квартир не сдают, «но,— добавила она,— пожалуйста войдите в мой маленький дом, я буду рада, если вы останетесь по крайней мере на этот день». Конечно, я рад был сделать это и найдя, что рядом был небольшой двор, я попросил позволения поставить туда два наших экипажа, в которых мы могли ночевать до того, как найдем лучшее место. Таково было наше вторичное устройство в Иркутске, весьма жалкое, как читатель, возможно, подумает, но все-таки гораздо более сносное, как это было видно, чем у многих тысяч жителей перед наступлением ночи.
Мы увидели скоро, что наша хозяйка происходила из хорошей семьи и была ссыльной, хотя и не политической, а уголовной. Когда она приехала в Иркутск, генерал-губернатор показал свою доброту, разрешив ей остаться в городе, где она частично поддерживает себя уроками и живет в этом квази-деревенском доме вместе с молодым человеком, которого она называла своим братом, маленькой дочерью, которую она привезла из России, и служанкой, которую она называла «моя маленькая горничная». В доме были две достаточно просторные комнаты и во всем были видны разные знаки изысканности, вынесенной из хорошей семьи. На стене висела фотография нашей хозяйки- невесты, опершейся на руку мужа в офицерской форме; другие фотографии и украшения также говорили о лучшем прошлом.
Случай, однако, не располагал к долгой беседе, потому что огромный пожар в городе усиливался. Во время обеда мы подумали, не сможем ли сослужить службу, и в результате наших размышлений я предложил сопровождать госпожу к ее друзьям, оставшимся в городе, и посмотреть, можем 'ли мы быть им полезными, а мой переводчик останется с тарантасами и маленькой девочкой охранять помещение. Госпожа и я поэтому вышли, сопровождаемые ее горничной. На пароме мы увидели скопление людей, бегущих из города и захвативших с собой все, что было у них самого ценного или самого дорогого,— старушку, шатавшуюся под тяжелым грузом дорогих мехов, сложенных на голове, бедную полуслепую няню, обхватившую руками икону — видимо, самое драгоценное из ее вещей; хрупкую молодую даму в слезах, с кошечкой в руках, и мальчиков, тащивших первую принадлежность русского дома — бронзовый самовар. Ужас был написан на всех лицах. Мы протолкались на главную улицу и попытались взять дрожки, но все было тщетно: дрожки были заняты перевозкой вещей из горящих домов, также как и лучшие коляски и экипажи, принадлежащие городу. Даже роскошные сани, нагруженные всем, что можно было спасти от огня, волочили по уличным булыжникам и гравию.
Гораздо позже мы подошли к широкой улице, на которой находилась лучшие магазины и склады товаров и где огонь бушевал на обеих сторонах и распространялся дальше. Расчетливые люди выносили свою мебель, бухгалтерские книги и драгоценности так быстро, как могли, на дорогу и в коляски, чтобы увезти их. Странную смесь представляли все эти вещи. Здесь были дорогие трюмо, стеклянные подсвечники и картины, в том числе и такая, которую, казалось бы, не найти в Сибири; а рядом, видимо, были товары из бакалейной или продовольственной купеческой лавки и все сорта деликатесов — такие как конфеты и фруктовые консервы... и рабочий открывал консервные банки, чтобы попробовать впервые в жизни ломтики Вест-Индии или сочные персики и абрикосы. Другими важными статьями спасенного имущества были большие семейные бутыли красного вина, некоторые из них несли в руках — так, точно от этого зависела их жизнь; другие бутыли стояли рядом; из них пили те, кто нес. Вино быстро проявило себя в смешных и глупых выходках пьянеющих мужчин.
Странным выглядело поведение некоторых торговцев, которые, казалось, верили в невозможность и держали свои лавки на запоре, как будто боясь воров и надеясь, что огонь не достигнет их помещений. Я заметил одного бакалейщика, двери лавки которого были заперты на засов до тех пор, пока пламя не проникло внутрь двух его домов; тогда, бросившись открывать двери, он позвал народ спасать товары. Народ стал выносить ящики сигар и тому подобных товаров; но вот кто-то вынес стеклянный ящик, наполненный конфетами — на него набросились все, и каждый спешил наполнить карманы среди взрывов смеха. С этим смехом, был смешан плач женщин, которые ломали руки в отчаянии по мере того, как опустошались их дома, и видя, как гибельный огонь уверенно приближается к их жилищам.
На улице были люди всех возрастов и состояний — солдаты, офицеры, казаки, чиновники, купцы, господа, женщины и дети, богатые и бедные, молодые и старые — но не собранные в плотную толпу; некоторые из них помогали соседям, немногие были праздными наблюдателями. У каждой двери стоял кувшин с водой, с чистой водой для тех, кто хотел утолить жажду, и было бы хорошо, если бы ничего более крепкого не давалось. Оборудование пожарной бригады было, как казалось мне, в большем расстройстве. В городе имелось несколько английских машин, одна из них, ярко-красная, была отмечена хорошо известным клеймом «Merryweather и сыновья»,— но сибиряки не практиковались на этих машинах во время процветания и в результате трубы сделались сухими и бесполезными и не хотели служить в день бедствия. Оборудование для доставки воды было неописуемо неуклюжим. С любой стороны города протекала река, но пожарные не имели средств вести воду шлангом, а привозили ее в больших бочонках на колесах
Иногда можно было видеть действующую ручную машину почти такого размера, как садовая поливальная машина или пульверизатор, каким в Лондоне пользуются купцы для чистки тротуаров и витрин. Тем не менее, никто не брал на себя командование. Я заметил в одном случае, когда пламя приближалось к углу улицы (это было также очевидно для некоторых),— что если дом на противоположном углу удалось бы разобрать, огонь мог бы оставить здесь свое стремление сжечь что-нибудь еще. Люди, понимавшие это, взобрались поэтому на крышу дома и с баграми разъединяли бревна и сбрасывали их вниз; но прежде чем пойти дальше, они передумали и, казалось, забыли о том, что огонь сожжет балки, лежащие на земле, так же успешно, как если бы они составляли стену.
Следует отметить, что огонь имел все возможное для достижения успеха. Дерево, как строительный материал, настолько преобладало, что после катастрофы, кроме кирпичной печки в центре, часто не оставалось ничего, что могло бы указать место, где стоял дом. К тому же дул сильный ветер, и хотя дома во многих местах изолированы друг от друга, нередко разделявшее их пространство было занято штабелями дров, которые помогали пожару распространяться.
Зрелище горящих деревянных домов, конечно, много величественнее, чем проникновение пламени через окна кирпичных домов, и жар при этом гораздо сильнее. В Иркутске достаточно было загореться дому на противоположной стороне, чтобы поджечь здание без контакта пламени. Раз я заметил (это был красивый магазин), что оконные занавески были первыми, что захватил огонь, они были так опалены, что, наконец, вспыхнули и подожгли оконные рамы, а затем весь дом.
Вскоре стало ясно, что госпожа не попадет к своим друзьям, которые жили на другой стороне города, а поэтому мы повернули к парому, то здесь, то там предлагая помощь. Одна из ее подруг попросила нас увести свою маленькую дочь, что мы и сделали, и унесли револьвер ее мужа (его взял я) и бутылку вина (она была передана в руки горничной). Нагруженные этим, мы шли к реке, а со всех сторон мужчины и женщины торопились использовать любого рабочего для перевозки пещей. Священники и народ составили религиозную процессию с хоругвями и иконой во главе, надеясь, что пожар будет прекращен. Находясь в таком месте, икона как и все остальное, без сомнения, должна была приобрести репутацию чудодейственной. Это и случилось с маленькой церковью или часовней, находившейся в центре города и уцелевшей от огня, хотя дома по обеим сторонам улицы горели. Я слышал, что об этом говорили, как о чем-то очень удивительном, если не чуде, и мне представляется, что так и было телеграфировано в Петербург; но осмотрев место пожара, я понял, что спасение этого небольшого святилища легко объясняется не только тем, что оно построено из кирпича, но и тем, что дома на другой стороне оказались также кирпичными; поэтому они при сгорании не давали такой жар, какой дали бы деревянные дома. Радуясь, разумеется, тому, что здание уцелело, я не усомнюсь в том, что спустя полвека церковь будет отмечена как чудесно спасенная во время великого пожара 1879 года2.
Еще до наступления вечера достигли мы нашей временной квартиры; видно было, что рабочие устали, так как день подходил к концу. Многие были пьяны; другие впали в отчаяние. Казалось, все поддались мысли, что ничего уже нельзя сделать, что губительная сила должна успокоиться, лишь уничтожив себя. Надежды поэтому исчезали, и пламя продолжало распространяться до темноты, причем видимая линия огня и дыма тянулась не менее чем на 1,5 мили в длину. Казалось, ничего не должно уцелеть. Иногда вспыхивал один большой дом, затем другой, не исключая и церквей. Для оживления сцены следует добавить набат церковных колоколов, раздававшийся внезапно, чтобы сообщить окрестным жителям, что необходима помощь. Можно было видеть вскоре после этого, как пламя играет на крыше и фантастически выглядывает из дверных проемов и окон, затем достигает крыши и представляет потрясающее зрелище башни в огне с пламенем, видимым только на крыше, по середине и внизу. Наконец, все падало с треском, и небо озарялось искрами и страшным блеском, который невозможно забыть.
Между тем, жители продолжали бежать тысячами,— паром недалеко от нас переплывал реку и возвращался непрестанно, доставляя каждый раз свой печальный груз, унося вещи жителей или перевозя обратно других. Многие вынесли все, что могли спасти, на берега и острова двух рек и провели здесь ночь в условиях, по сравнению с которыми наши были комфортабельными.
К полночи город представлял собой удивительное зрелище. Я уже говорил об огромной величине линии огня, которую и видел сбоку; но когда стало совсем темно, я спустился к тому месту на берегу, от которого можно было видеть вершину угла, в форме которого был построен город и где появилось море пламени, покрывавшее площадь не менее половины квадратной мили.
Мы собирались спать этой ночью в тарантасах, но я все время поднимался, чтобы следить за прогрессом огня, который к утру стал ослабевать, но только потому, что все, что стояло на его пути, сгорело. Около 9 часов последние дома, стоявшие на противоположном берегу, были охвачены пламенем и так три четверти города были истреблены огнем почти в 24 часа». (Рр. 253—262). Мы видели, в каких условиях жили люди, убежавшие вчера на берег реки с тем, что они смогли сохранить. Здесь были господа, «разбившие лагерь» под большими ящиками письменного стола, сундуками, столами, устроенными наилучшим образом, какой был только возможен на открытом воздухе; простыни использовались как стены, а занавески — как кровли. Иконы из церквей лежали рядом, подобно столам вместе с физическими инструментами из средней школы и повозками, заполненными движимостью. Инструменты телеграфной станции стояли у столба, к которому была прикреплена бумажная полоска, извещавшая, что это временная телеграфная контора. Поведение народа, однако, странно контрастировало с этими печальными обстоятельствами: многие, сохранив самовары, пили послеобеденный чай; со всех сторон слышались шутки и смех над своим комическим положением.
Мы нашли многих наших друзей на берегу и каждый начал добродушно спрашивать, что другой потерял во время пожара, и что спас». (Рр. 266—267).
Вслед за этим Лэнсдел зашел вместе с иркутским телеграфистом Ларсеном к исполняющему обязанности губернатора Измайлову.
«Что вы потеряли,— сказал генерал моему товарищу. Он весело распахнул плащ и сообщил, что это все, что у него осталось». (Р. 267).
На стр. 268 автор пишет: «Мы встретили несколько ссыльных из высшего сословия, живших свободно в Иркутске, и, спросив, их, что они думают делать, получили ответ: «Мы не знаем. Мы зарабатывали немного уроками, но теперь наши патроны откажут нам. Все виды провизии страшно подорожают, а мы не рискнем уехать. Так что же нам делать?» — Вероятно, имеются в виду политические ссыльные.
Всего нашему городу посвящено 27 страниц (253—280) и две главы (вторая так и называется — «Иркутск»), но интересного там, кроме приведенного, сравнительно немного.
Речь идет о часовне, построенной в честь спасения Александра II от смерти в день выстрела Каракозова — 4 апреля 1866 года. Как это ни странно, Лэнсдел со своим саркастическим предсказанием явно... опоздал. Уже в 1880 году в напечатанной в Иркутске книге Д. Д. Ларионова «Губернский город Иркутск (пожары 22-го и 24-го июня 1879 г.)» на стр. 37 было сказано: «Часовня эта, несмотря на жар пламени кругом ее, чудеснейшим образом осталась невредимой от огня и только задымилась со стороны Трапезникова».Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
