Энцы // «Историческая энциклопедия Сибири» (2009)

ЭНЦЫ, один из малочисленных народов Сибири. Этноним «энцы» был введен в 1930-е гг. Г.Н. Прокофьевым. Как и ряд других названий народов Севера, он имеет искусственный характер и является производным от энец. энэтэ/эннэчэ — «человек», «мужчина».

В настоящее время энцы живут в основном в Воронцовском сель­совете Усть-Енисейского района, Потаповском сельсовете Дудинского района, а также в Авамском районе Краснояр­ского края. Численность по переписям: 1989 — 117 человек, 2002 — 237 человек.

Энцы относятся к западно-сибирской группе популяций уральской расы.

Энецкий язык относится к северной ветви самодийских языков уральской языковой общности, в которой он наиболее бли­зок ненецкому, несколько отличаясь от последнего фонетическим строем и лексикой, по звуковому составу сходен с нга­насанским. Подразделяется на 2 диалекта: тундровый (маду бада) и таежный (бай бада), соответствующие 2 территориальным группам энцев.

Тундровые энцы  (хантайские самоеды), платившие ясак в Хантайское зимовье, составляли приблизительно ²/3 численности этноса. Летом они кочевали в тундрах между Енисеем и рекой Пура, зимой откочевывали южнее — в ле­сотундру между рекой Малая Хета и озером Пясино. Эта группа состояла из нескольких крупных родовых объединений (Сомату, Бай, Муггади) и имела самоназвание сомату/онэйэннэчэ. Прочие энцы называли их маду — «родственники по жене», ненцы — манто/мадо. Лесные энцы (карасинские само­еды) платили ясак в Карасинское зимовье и постоянно кочевали в лесной зоне южнее Дудинки. В их состав входили родовые группы Муггади, Ючи и ряд семей группы Бай, образующие единство с самоназванием пэбай — «лесные баи», также их называли энцами группы сомату. Имевшаяся в прошлом этнографическая  специфика этих групп в настоящее время в значительной степени утрачена, и сейчас они рассматриваются в качестве территориальных подразделений. Этническая территория энцев исторически граничила на западе с кочевьями «обдорских самоедов» (ненцев), на юге — с «казымскими самоедами» (лесными ненцами), «турухан- скими самоедами», «остяко-самоедами» (селькупами) и «инбаками» (кетами), на востоке — с «тунгусами» (эвенками) и «пясидской самоядью» (нганасанами). Административно она входила в Мангазейский уезд Ени­сейской губернии.

История энцев обычно рассматривается в рамках об­щесамодийского этногенеза. В родовой этнонимике энцев и ряде элементов их культуры присутствует южно-сибирская традиция, которая проникает на Север с переселением в К и ХШ вв. ряда южносамодийских родов, прини­мавших участие в формировании лесных ненцев и энцев. Второй этнокультурный компонент, выделяемый в составе энцев,  — аборигенский, арктический, зафиксированный в ряде энецких преданий в качестве персонажа Моррэдэ-нью — «охотника за дикими оленями». Влияние аборигенов, процесс ассимиляции которых южносамод. населением был достаточно дли­тельным, прослеживается в одежде, жилище и ряде других элементов культуры энцев. Трактовка ряда этнонимов энецких родов также говорит об участии северного, аборигенского населения в их формировании. Анализ родового состава энцев пока­зывает что соотносятся южно-сибирский и аборигенский компоненты следующим образом: у тундровый энцев — 44,5 % южно-сибирских компонентов, 33,3 % аборигенских компонентов, 22,2 % тундрово-ненецких, селькупских и прочих компонентов; у лесных энцев  — 98,2 % южно- сибирских компонентов, 1,8 % аборигенских компонентов.

Сложение этничечкой территории обеих этнотерриториальных групп энцев, вероятно, закончилось к ХVII в. В этот период территория тундровых энцев включала обширные пространства тундры и лесотундры от бассейна Нижнего и Среднего Таза на юго- западе до правобережья Енисея и Енисейской губы на северо-востоке. Лесные энцы расселялись в бассейне Среднего и Верхнего Таза и далее на восток до правобережья Енисея в районе рек Нижняя Тунгуска и Курейка. В первой половине XVII в. на северо-востоке Западной Сибири начинается процесс измене­ния этнической территории энцев, связанный с переселениями селькупов и формированием их северной этнографической группы. К концу XVII в. селькупы окончательно закрепляются в бассейне Таза, а в XVIII в. по обеим Баихам. Взаимодействие энцев с селькупами носило различный характер: от прямых военных столкновений до переселений на новые территории, ближе к низовьям Енисея, и вхождения части энецких семей в состав селькупов.

Энецкие исторические предания повествуют о военных столкно­вениях в этот период между энцами и эвенками и кетами. В результате этих процессов наибольшему изменению подверглась этническая территория лесных энцев, многие родовые подразделения которых переселились вниз по Енисею. Но наибольшее влияние на энцев в этот период оказали их западные соседи — ненцы. Уже в первой половине ХVII в. тундровые ненцы- оленеводы, «юрацкая каменная самоядь», в поисках новых пастбищ активно осваивают бассейн Таза и Низовую тундру (Гыданский полуостров), прилежащую к левобережью Енисея и Енисейской губе. Продвижение ненцев на запад носило достаточно ярко выраженный военный характер. Исторические повествования энцев упоминают о «трех больших войнах», последнюю из которых энцы выиграли, но в итоге все же были в основном вытеснены с левобережья Енисея и из бассейна Таза. Продвижение обдорских ненцев на восток происходило в течение всего ХVIII в. и объяснялось стрем­лением хозяйственного освоения новых территорий.

История энцев на левобережье Енисея имела свое продолжение в истории образованных в Туруханском крае Енисейской губернии по реформе 1822 Тазовской и Береговой инородных управ, этническую основу которых составило ненецко-энецкое население. В границах этих образований некоторые группы энцев уже к началу ХК в. практически полностью утратили свою этническую специ­фику, восприняв ненецкий язык и культуру (Береговая управа), другие же, при практически полном усвоении ненецкой культурной традиции, еще долго сохраняли язык и представления о своей этнической принадлежности (Тазовская управа).

Окончательно современная этническая территория энцев стабилизи­ровалась к середине ХК в. Итогом этих процессов явилось сокращение численности и территории энцев, ограничение ее в основном низовьями Енисея в пределах зон лесотундры и тундры, а также включение их в различные территориальные груп­пировки, в состав которых энцы входили вместе с ненцами, нганасанами и долганами. Другой процесс, определявший этническое развитие энцев в этот период, состоял в частичной интеграции их этнотерриториальных подразделений. Лесные энцы, у ряда семей которых в ХХ в. появляются многооленные стада, начинают кочевать в северные тундры, в пределах территории тундровых энцев, что способствовало культурному сближению обеих групп. Этнические параметры культуры энцев  традиционно фиксируются весьма неопределенно, что объясняется историческими судьбами и характером расселения этого народа, а также демографическими факторами. С одной стороны, можно отметить общесамод. основы культуры энцев,   с другой — более тесные связи с нганасанами, са­мым самобытным самодийским народом, что и определяет специфику энецкой культуры. Немаловажное влияние на ее атрибутику оказал региональный процесс становления крупностадного оленеводства (ХVIII—ХIХ вв.).

Комплексное оленеводческо-промысловое хозяйство энцев требо­вало гибкой системы организации общества, основы которого бази­ровались как на принципах родства, так и на территориальных связях. В конце ХVIII — начала ХХ в. в экономической жизни энецкого общества значительную роль играли патронимические объединения и большесемейные коллективы, занимавшиеся совместной добычей дикого северного оленя и выпасом домашних оленей. Относительной стабильности этих объединений способство­вало и четкое половозрастное разделение труда. Так, при массовой загонной охоте на дикого оленя из коллектива в 25—30 человек 5—7 мужчин непосредственно занимались промыслом, старики и подростки охотились на под­ранков и отдельных оленей, а женщины разделывали добычу и заготавливали мясо впрок. Аналогичным образом, что касается разделения труда, была организована жизнь и в оленеводческом стойбище. К началу ХХ в. у большинства населения низовьев Енисея большесемейные коллективы прекратили свое существование. Дополнительные характеристики энецкой культуры могут быть прослежены в ряде стерео­типных установок, определяющих отношение человека к др. людям в различных культурных ситуациях. Хотя в данном случае собственно энецкий материал часто соответствует общесибирским, общесамодийским либо региональным энецко-нганасанским культурным традициям.

Отношения между полами, а также между взрос­лыми и детьми в энецком обществе строились на основе половозрастного разделения труда, чем и определялась социальная стратификация. Главенствующую роль в обществе играл мужчи­на, в функции которого входила деятельность во всех сферах традиционного производства и обеспечение благополучия семьи. Женская деятельность ограничивалась сферой домашнего производства, которое также играло социально значимую роль, пос­кольку мужчина не мог выполнять женскую работу по изготовлению одежды, приготовлению пищи и т. п. В этой связи можно отметить паритетные социальные роли полов в принятии важных для семьи решений и воз­можность развода, инициатива которого могла исходить и от женщины. Единственным обстоятельством, снижающим социальный статус женщины, было отсутствие у нее детей. Ритуальное ограничение деятельности женщины в периоды бе­ременности, родов или месячных не свидетельствует о  ее социальной сегрегации.

Этими же обстоятельствами определялось отноше­ние к детям. Количественный состав малых семей у энцев был небольшим, что объясняется высокой детской смертностью, хотя имелись семьи, в которых было 6-7 детей. Предпоч­тительным считалось рождение мальчика. При рожде­нии ребенка ему давали имя-прозвище, связанное с его внешностью либо ситуацией рождения. Оно заменялось в отрочестве, часто на имя умершего сородича (деда, прадеда). Отношение к детям было весьма терпимым, любые попытки ребенка принять участие во взрослой деятельности поощрялись, а с 7-8 лет детям поручались несложные обязанности, соответствующие их будущим социальным ролям. Зрелым мальчик считался, когда начинал самостоятельно охотиться (в возрасте 15-16 лет), при­чем в отношении его менялся социальный идентификатор - с «мальчика» на «парень». Девочка считалась взрослой с начала репродуктивного периода. С этого времени они могли вступать в брак.

Отношение к старикам определялось относительным снижением их социально значимых функций в сфере производства, но они полностью находились под покрови­тельством семьи и сородичей. В целом можно отметить у энцев достаточно стойкую традицию взаимопомощи между соседями, родственниками, выражающуюся в перераспределении добычи (за исключением пушнины), оленей, одежды и т. п. В энецком обществе довольно высок уровень представлений о «должном», которые реализуются следо­ванием обычаю. Так, порицанию предаются воровство, за которое может постичь небесная кара, неуважение к старшим, гостю и т. д. Аналогичные установки существуют и в отношении природы, которая рассматривается как податель всего необходимого человеку. Это реализуется в высшем пантеоне Матерей Природы, в обрядах воз­вращения «жизненности», взятой в природе (предание земле глаз добытых диких оленей), рациональном регулиро­вании количества добываемых зверей, птиц и рыб и т. д. Данные стереотипы энецкие культуры способствовали сохранению этнической традиции, несмотря на сложную историческую судьбу энецкого народа.

Особое место по отношению к общесамодийской занимает и энецкая идеология, которую можно определить как сочетание традиционной мировоззренческой системы с ша­манизмом. Энецкий  пантеон включает, с одной стороны, персонажей высшего уровня, соответствующим ненецким (Нга, Тодоте, Дя-Меньюо), более низкий уровень составляют многочисленные духи-хозяева природных объектов, духи-по­мощники и покровители, выступающие часто в антропо- либо зооморфном виде. С другой - в основе традиционные мировоззрения энцев лежали представления о Матерях

Природы - Земле-матери (Моу-нямы), Солнце-матери (Коу-нямы), Огне-матери (Туй-нямы), Воде-матери (Бы-нямы), которые и определяют целостность миро­здания, соотношение и взаимодействие его ипостасей, место человека и его отношение к миру, трансформацию жизненности и т. п. Энецкий шаманизм типологически соответствует общесибирскому.

Погребальный обряд характеризовался тем, что умерших, облаченных в специальную одежду и зашитых в оленьи шкуры, отвозили на нартах в тундру, где соору­жали над покойником деревянный шалаш без входа. Возле шалаша убивали оленей, везших погребальную нарту, оставляли имущество покойного (копье, лодку, капкан - для мужчин, котел, посуду, игольник, наперсток - для женщин) - все вещи в поломанном виде. В погребении принимал участие шаман. Возвращаясь в стойбище, участ­ники похорон проходили ритуальное очищение, переступая через костер или через убитую собаку.

До XIX в. у энцев сохранялись патрилинейные экзо­гамные группы, патриархальные большие семьи, мно­гоженство, левират, уплата калыма.

Основное традиционное занятие - охота на северного оленя. Охо­тились с луками, коллективно, на перешейках между озерами, загоняя оленей в ловушки с сетями на речных переправах. Сейчас применяется облепленный с внешней стороны снегом маскировочный щит на полозьях с отверстием для ружья. Была распространена пушная охота (на песца, лисицу, горностая) с применением пастей - самодельных ловушек давящего типа. На Енисее было развито рыболовство с использованием сетей и неводов, добывали сельдь, омуля, нельму, сига, чира, осетра. Оленеводство в основном вьючное, у ненцев были заимствованы упряжное оленеводство и нарты. В 1930-х гг. организованы оленеводческое и промысловое хозяйства. Общая динамика хозяйства энцев состоит в переходе от промысловой экономики, «культуры охотников на дикого оленя», к домашнему крупностадному оленеводству у тундровых энцев  и сохранении у лесных энцев таежного промыслового хозяйства с элементами домашнего оленеводства, в основном  транспортной на­правленности. Хозяйственный комплекс энцев представлен в традиционном промысловом календаре, где названия месяцев отражают тот или иной род занятий. Так, март у лесных энцев носил название «сойдадюнгул адири» - «хорошей охоты на дикого оленя» (период промысла оленя загоном и скрадыванием), ноябрь - «кэдэроирио» (у тундровых энцев), «кэдэрко- радири» (у лесных энцев) - «гон дикого оленя» (период охоты с оленем-манщиком). Охота на водоплавающую птицу в период линьки отражена в названиях августа: «кану- ирио» (у тундровых энцев) - «птенцов месяц», «дедюдири» (у лесных энцев) - «лебедя месяц». С рыболовством свя­зано наименование июня: «наардири» (у лесных энцев) - «лов рыбы». Пушной промысел, в частности охота на песца, имел скорее ситуационный характер и не нашел отраже­ния в календаре северных самодийцев. Усиление же роли оленеводства в хозяйстве энцев, а в низовьях Енисея самое большое поголовье домашних оленей было сосредоточено именно в их правобережной группе, нашло отражение в традиционном промысловом календаре. Апрель тундровые энцы называют «надииро» («первые телята родятся»), октябрь - «мого- диирио» («месяц, когда пороз-олень роняет рога») или «кораирио» («оленя-самца месяц»). Май в календаре лесных энцев- «надидири» («рождение оленьих телят»), сентябрь - «отудайдири» («гон оленей»), октябрь - «могудидири» («конец оленьего гона»).

Основное жилище энцев - чум - имеет ряд отличий от общесамодийского типа и сближается с нганасанским, что определя­ется принадлежностью этих народов к единой культуре охотников на диких оленей. Для энецко-нганасанского чума характерны 2 основных шеста, расположенных у входа и за очагом, наличие 3 шестов надочажного устройства, 4—8 нюков перекрытия, постановка зимой чума на землю, в вырытую в снегу яму, а не непосредственно на снег, что связано с традицией углубленного в землю жилища, подкрепляемой еще и лексической формулой «спуститься с горы», т. е. сесть ближе к огню, ориентировка чума в пространстве входом на восток.