Первые ссыльные в Иркутской губернии появились в начале правления династии Романовых. В 1618-1619 годах в Иркутскую губернию были сосланы 22 русских человека, оказавшихся в плену у литовцев. В 1826 году прибыли в Иркутск первые декабристы: И. Заикин, А. Муравьев, В. Давыдов, Е. Оболенский, А. Якубович, С. П. Трубецкой, С. Г. Волконский, Андрей и Петр Борисовы, А. Веденяпин, С. Кранокутский, Н. Чижов, В. Голицын, М. Назимов.
У царской власти в России всегда было много противников. Династические перевороты, заговоры, временщики и фавориты не подрывали устоев самодержавия. Другое дело «политики», те, что хотели изменить строй, свергнуть монархию. Подальше их, вон из больших городов. Куда? Конечно, в далекую малонаселенную и холодную Сибирь. На каторгу, в ссылку, на вечное поселение.
И потянулись порознь и партиями ссыльные: крестьяне и стрельцы, чиновники и аристократы, политические и государственные деятели - враги Романовых.
Ссылка становится орудием репрессий царизма. А самыми первыми политическими ссыльными были жители Углича... И сразу встает перед глазами картина убиения царевича Дмитрия 15 мая 1591 года. Пошли слухи, что это дело рук Бориса Годунова. В гневе угличане бросились громить Приказную избу, расправляться с государевыми людьми. Гудит над древним Угличем колокольный набат, словно призывает отмстить за смерть малолетнего чада... Сослали угличан возмутителей, сослали и звонкоголосый колокол весом 19 пудов 20 фунтов. В наказание за призыв к бунту отсекли ему ухо и сделали надпись: «Сей колокол, в который били в набат при убиении царевича Дмитрия, в 1593 году прислан из города Углича в Сибирь, в ссылку...»
Ссыльных с каждым годом становилось все больше и больше. С одной стороны, это удаление преступников из центральных районов страны, а с другой - способ заселять новые земли. Ничего лучше «лучшие умы» России придумать не смогли.
В 1618-1619 годах привезли в Сибирь 22 русских, бывших в плену у литовцев, в 1634 – 14 шляхтичей, через год 140 «иноземцев», за бунт ушли в ссылку астраханские стрельцы. В 1711 году появились пленные шведы.
С каждым годом ссылка в Сибирь обрастает государственными указами, законами и разъяснениями: кого ссылать, за что и как.
Вот он, указ 1729 года «Об отсылке бродяг и беглых в солдаты или в ссылку в Сибирь» и указ 1760 года «О приеме в Сибирь на поселение от помещиков дворовых, синодальных, монастырских, купеческих и государственных крестьян...» И еще пять указов были изданы один за другим в течение полутораста лет начиная с 1761 года.
Иркутск не избежал участи других сибирских городов. В разное время проходили по его улицам ссыльные, находили приют «невольные изгнанники».
Любопытная деталь. Позднее, в XIX веке крестьяне и посадские, ставя избы, не забывали прорубать в той стене, что смотрела на север, небольшую отдушинку. В народе ее называли «бродяжкино окошко». Кто табачку оставит, кто сухарей... Беглые ссыльные или каторжные всегда находили для себя нехитрый припасец.
Ссылка была возведена в ранг политики и стала широко применяться против политических противников самодержавия и внутренних группировок в самом правящем лагере. Так, в иркутском Знаменском монастыре томилась Анна, дочь А.П. Волынского, крупного государственного деятеля, выступившего против Бирона и его сторонников. А. П. Волынский был сослан в Сибирь со всей семьей.
В 1734 году иркутский вице-губернатор разрешил бывать в городе другому опальному – графу Де Санти, бывшему обер-церемонийместеру императорского двора. В Сибирь графа спровадил Меньшиков. Злая судьба – могущественный князь, опекун малолетнего самодержца и сам не избежал участи изгнанника. Он оказался в Сибири почти в одно время с Санти.
В 1799 году в Иркутске был основан ремесленный дом и суконная мануфактура при нем, где работали исключительно ссыльные. Число их доходило до 365 человек.
Царизм, превращая край в место каторги и ссылки, мало заботился о своих жертвах. Тысячи погибали, не выдержав всех тягот и лишений долгого пути, сибирского климата, разительных перемен. Не случайно вопросам ссылки и каторги было отведено значительное внимание при разработке реформы Сперанского. Были составлены так называемые уставы о ссылке и этапах. Увы, все проекты автора уставов Г. С. Батенькова остались на бумаге. В конечном итоге удалось утвердить лишь 61 этап, на каждом из которых ставилась тюрьма. В них осужденные «отдыхали» между переходами.
Отказываясь прекратить штрафную колонизацию края, царизм пытался убедить общество, что для Сибири ссылка чуть ли не благо, что ссыльные - это как раз тот элемент, который должен осваивать дикие просторы, где не ступала еще нога человека.
Точных сведений о количестве сосланных в наш край нет. Называются разные цифры. К примеру, за 1807-1860 годы - чуть меньше трехсот тысяч человек. Сама по себе численность значительная. Но сколько ссыльных действительно дошло до Сибири, сказать трудно.
И вовсе не опальные, а вольные переселенцы, спасающиеся от крепостного гнета, эксплуатации помещиков, - истинные пионеры освоения сибирских просторов.
Практически с самого начала своего существования ссылка в Сибирь разделилась на политическую и уголовную. «Черные валеты», как стали называть последних местные жители, были настоящим бедствием для крестьян и горожан. Воры, мошенники, растратчики и всякого рода авантюристы, они, выйдя на поселение, почти всегда возвращались к своей прежней деятельности. Нередко собирались в шайки и занимались грабежами и убийствами.
Политическая ссылка, одним из центров которой стал Иркутск, сыграла выдающуюся роль в развитии сибирского общества. Ведь представители ее были, как правило, высокообразованные люди, известные в России и за ее пределами. Они несли в край культуру и науку, заводили прекрасные библиотеки, основывали музеи, школы и т. п.
Особая честь - декабристам. Известны точные даты: 25, 27, 29 августа 1826 года. В эти три дня прибыли в Иркутск первые декабристы: И. Заикин, А. Муравьев, В. Давыдов, Е. Оболенский, А. Якубович, С. П. Трубецкой, С. Г. Волконский, Андрей и Петр Борисовы, А. Веденяпин, С. Кранокутский, Н. Чижов, В. Голицын, М. Назимов. И хотя все связанное с «государственными преступниками» держалось в строжайшем секрете и служило своего рода мерилом преданности монарху Николаю I, к встрече их в Иркутске готовились заранее, и не только городские власти. Дело в том, что в губернском городе существовал филиал томской масонской ложи, созданной в свое время Г. С. Батеньковым. Членами этой организации состояли председатель губернского правления Горлов, учитель гимназии Жульяни, чиновник Здор, купец Кузнецов. Нет потому и ничего удивительного в том, что весть о прибытии участников восстания на Сенатской площади мгновенно облетела Иркутск. В день приезда декабристов к Московским воротам собрались горожане. Да, именно у Московских ворот, построенных в честь одного из Романовых, происходила эта памятная встреча с теми, кто поднялся не только против одного из самодержцев, но и против векового строя.
Прошло почти девять месяцев со дня восстания. До Иркутска дошли только слухи, только эхо. Но их оказалось достаточно, чтобы вызвать интерес, сочувствие, симпатии.
Волнуются иркутяне - как пройдет встреча; волнуются власти - такого числа политических ссыльных, личных врагов императора, охранять не приходилось. Да и ссыльные не какие-нибудь разночинцы да мещане - знатнейшие фамилии России. Многие их родственники у кормила той же власти, что вершит суд в государстве. Тут было над чем задуматься.
Известно, как проходила встреча у Московских ворот, как приветствовали иркутяне декабристов. Но первое мгновение, каким было оно?
Вот причалил к пристани плашкоут, съехали на землю повозки, в которых следовали декабристы. Сопровождавшие их фельдъегери, бряцая оружием, быстро погнали коней во двор председателя губернского правления. А вслед неслись восклицания и выкрики, из которых нетрудно было догадаться, что все это - знаки одобрения и поддержки декабристов.
Первые встречи иркутян с декабристами были короткими. Очень скоро «государственных преступников» отправили дальше, к месту каторжных работ. Лишь с выходом их на поселение начинаются тесные контакты с иркутянами. Кстати сказать, иркутская колония декабристов была одной из самых больших. Мы видим здесь Лунина и Волконского, Трубецкого и Муханова, Поджио, Анненкова, Вольфа и Юшневского, Якубовича и Раевского, Штейнгеля и других.
До 1845 года большинство из декабристов бывали в Иркутске лишь наездами. Постепенно в городе обосновываются семьи Трубецкого и Волконского. Здесь прекрасные библиотеки – в литературных беседах, разговорах об искусстве участвовали многие иркутяне. «Зимой, - пишет в своих воспоминаниях бывший ученик декабристов Н. А. Белоголовый, замечательный врач, журналист, друг Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Герцена, - в доме Волконских жилось шумно и открыто, и всякий, принадлежавший к иркутскому обществу, почитал за честь бывать в нем».
Декабристы ставили домашние спектакли, в их домах шли дискуссии на самые злободневные темы российской жизни. Они давали уроки по различным предметам, щедро делились знаниями, приобретенными в лучших учебных заведениях России.
А в это время против декабристов плелись сети настоящего заговора, последствия которого трудно было предугадать. В заговор оказались втянутыми высшие правительственные чиновники и даже сам император, до конца дней своих панически боявшийся даже воспоминаний о дне 14 декабря 1825 года.
В центре событий находился известный авантюрист, сын бывшего содержателя Московского театра Роман Медокс.
Похождения Романа Медокса начались в трагические для России дни войны 1812 года. «В те дни, как Россия зрев пламенем объятую Москву, мечтала снова пасть рабою перед другим Батыем, я, 17 лет от роду, в пылу юности рвался на ее защиту, быв корнетом по кавалерии... Когда Москва, моя родина, обратилась в груды пепла и ее окрестности усеялись смердящими трупами людей, во мне родилось какое-то презрение к жизни и смерти... Объятый хаосом отважнейших предприятий, кои одобрил сам монарх, вызвав подражателей Пожарскому, Палицыну и Минину, я, без малейшей мысли самосохранения, вздумал составить конное и пешее ополчение... и с ними идти на поля брани».
Этим же высоким «штилем» составляет Роман Медокс инструкцию от имени военного министра и объявляется с ней на Кавказе.
А там как будто ждут с нетерпением авантюриста. Верят и Медоксу, и его липовой инструкции. Ополчение? Благородное дело. Генералы и чиновники не только доверились юнцу, но и усердствуют в сборе денег. В Петербург же летит верноподданническая реляция. Там - в недоумении и ужасе. Никто понятия не имеет, что происходит на Кавказе.
Кончилось все печально. Роман Медокс угодил в Шлиссельбургскую крепость. Здесь он и встретился с декабристами. Собрат по несчастью, узник одиночки. Словом, доверие было полнейшее. Похоже, что именно с этого момента начинается история провокации Медокса против декабристов.
Осенью 1829 года он неожиданно появляется в Иркутске. Бывает в доме декабриста А.Н. Муравьева, встречается с другими членами тайного общества, влюбляется (или разыгрывает сильные чувства?) в Варвару Шаховскую, невесту декабриста Муханова.
А через три года между Иркутском и Петербургом завязывается строго секретная переписка о новом заговоре декабристов. В тайные планы государственных преступников проник все тот же Роман Медокс!
3 сентября летит из Иркутска письмо авантюриста к могущественнейшему графу Бенкендорфу:
«По сделанному мне вопросу о сношениях государственных преступников Петровского завода, я сродни сильной борьбы чувств, при невозможном отвращении от доносов, наконец, вынужден священнейшим долгом писать вашему превосходительству, как для открытия тайны, могущей иметь чрезвычайные последствия, так и для совершенного отклонения от себя подозрений в деле, которое мне кажется гнусно, паче всякого доноса, - гнусно тем более, что после четырнадцатилетнего ужасного заточения в Шлиссельбурге, освобожденный милосердием государя, обязан его величеству жизнью...
...Скажу искренне, в последнее время моего заключения (1826 и 1827 годы) я невольно познакомился с многими государственными преступниками, особенно Юшневским, Пущиным и Н. Бестужевым в Шлиссельбурге, с Фонвизиным (М. А.) и Нарышкиным (М. М.) в Петербурге; с тех пор при всяком случае мы взаимно пересылаемся поклонами, чрез что самое и познакомился я с посредниками сношений петровских арестантов. К тому же мое имя сделалось известным 14-летним томлением в крепости... Меня считают естественным врагом власти, а я, напротив, чувствую себя виновным, обязан за освобождение беспредельнейшею благодарностью, о которой судить может лишь тот, кто, подобно мне, быв долго узником, в сыром и темном углу, вдруг велением царя очутился под светлым сводом неба, средь роскошной природы...»
Любовь и преданность царю и отечеству как будто Медоксом доказана. Каждая строчка письма говорит о покаянии, о желании быть полезным власти. Бенкендорф, старый, прожженный царедворец, между двух огней. Он до конца все-таки не может поверить авантюристу, но и закрывать глаза на известия Медокса не решается. А тут еще новый донос авантюриста с приложением письма Юшневского:
«(Медоксу) Нестор (Юшневский). В полной надежде, что воспоминания, как мы взаимно друг для друга составляли целый мир, вы не можете сомневаться не только в моем совершеннейшем доверии к вам, но и самой сердечной привязанности, я объясняюсь без обиняков и скажу просто, что ваше письмо, столь же странное, как и любезное, привело меня в весьма затруднительное положение. Будучи (?) я не могу приобщать вас (Союзу Великого Дела), ниже вступить с вами в малейшее сношение без воли (Думы), о существовании которой можно сознаться лишь пред (членом 4-й степени). (Основные заповеди) чрезвычайно строги. По всем другим рассуждениям нет ни малейшей причины таиться от вас, тем более что вам уже известно столь многое. Если бы вы уведомили, каким образом вам известно, то, может быть, мы могли бы исполнить ваше похвальное желание, здесь единогласно всеми принятое. К сожалению, мы связаны; при всевозможной внятности и точности определений исключения не допущаются. Впрочем, тут теряет лишь дело, вы совершенно ничего...»
Медокс убеждает Бенкендорфа, что нити заговора тянутся в Москву, Одессу, а значит, ему необходимо быть там.
События развиваются молниеносно. В подробности заговора уже посвящен Николай I, он даже как будто рад. Его подозрения и неверие в то, что декабристы забыли тайные планы, полностью подтвердились. А раскрытие нового заговора оправдает его в глазах Европы.
Курсируют секретные агенты, длительные вояжи совершает и сам Медокс. Без малого четыре года вел он игру. В один же прекрасный день огромная пирамида «заговора», мастерски воздвигнутая авантюристом, рухнула. Абсолютно все было выдумкой. Царская охранка села в лужу. Медокс вернулся... в крепость, где и провел остаток жизни...
Вслед за декабристами прибыли в Сибирь поляки, петрашевцы, участники героического «хождения в народ», народовольцы, социал-демократы, большевики. Сибирь становится центром массовой политической ссылки и каторги.
Гольдфарб С.И. Иркутск, Иркутск... Рассказы из истории старого города. - Иркутск: Комсомольская правда - Байкал, 2007.
Энциклопедии городов | Энциклопедии районов | Эти дни в истории | Все карты | Всё видео | Авторы Иркипедии | Источники Иркипедии | Материалы по датам создания | Кто, где и когда родился | Кто, где, и когда умер (похоронен) | Жизнь и деятельность связана с этими местами | Кто и где учился | Представители профессий | Кто какими наградами, титулами и званиями обладает | Кто и где работал | Кто и чем руководил | Представители отдельных категорий людей
