Декабристов дети в Иркутском сиропитательном доме

Многие из опальных дворян, оказавшихся на поселении вблизи Иркутска, происходили из родовитых семей, в которых принято было давать детям, в том числе и девочкам, приличное образование. Разумеется, в условиях ссылки возможности большинства «государственных преступников», имевших детей, были очень ограниченными. Те, у кого были собственные средства (или надежды на наследство), влиятельные родственники, могли рассчитывать на приличную партию, что в то время считалось наиболее приемлемым вариантом устройства судьбы девушки. Однако за последние десятилетия под влиянием европейских событий в обществе, в том числе и российском, произошли серьезные изменения. Новая литература сформировала несколько новых женских типов – светской дамы, матери-воспитательницы, благотворительницы, даже труженицы, но все они подразумевали определенный уровень знаний, умений и навыков[1]. Для обеспечения этого уровня резко возросла потребность, как в специальных женских учебных заведениях, так и в кадрах учителей, воспитателей и наставников, а правильнее, учитывая специфику еще очень патриархального сознания русского общества, – учительниц, воспитательниц и наставниц. И это открывало новые возможности для девушек из небогатых семей устроить свое будущее вне замужества. Но для этого тем более нужно было получить установленное и одобренное правительством образование. В Иркутске такое образование могли дать Девичий институт, предназначенный для дочерей сибирского высшего чиновничества и купеческой верхушки, и Сиропитательный дом – для остальных слоев населения. Последнее учебное заведение и стало alma-mater для нескольких девочек из семей декабристов.

К числу малообеспеченных, но «благородных», если не официально, то по происхождению, можно отнести дочерей В.А. Бечаснова, Х.М. Дружинина, И.И. Иванова, М.К. Кюхельбекера, Н.Ф. Лисовского. Наиболее тяжелым было положение семейств декабристов, умерших до амнистии 1856 г. О выплате вдовам того небольшого пособия, которое выдавалось правительством «государственным преступникам», приходилось подолгу хлопотать и его едва хватало на самые необходимые нужды. Земля, выделенная им, если не было сыновей, возвращалась сельскому обществу, следовательно, они теряли основное средство существования. Женщинам приходилось обращаться за помощью либо к правительству, либо к родственникам мужей, либо к их товарищам. Родственники умерших в 1838 и 1844 гг. И.И. Иванова и Н.Ф. Лисовского помочь ничем не могли. Первоначальное обращение П.А. Лисовской о принятии ее дочери Надежды в Сиропитательный дом было отклонено из-за отсутствия вакансий. И только вмешательство иркутского купца И.С. Кокорина позволило девочке поступить в заведение. Однако, проучившись немногим более года, 15 августа 1848 г. она умерла «от нервической горячки»[2]. В судьбе Ольги Ивановой приняла участие мать декабристов Е.Ф. Муравьева, а после ее смерти – сам Александр Михайлович, посылавший необходимый взнос из Тобольска. Девочка находилась в заведении в течение положенных семи лет, показав достаточные успехи (в 1850 г. даже получила похвальный лист 2-й степени), и в ноябре 1851 г. была «исключена из числа пансионерок»[3]. Полученные знания, судя по всему, ей пригодились впоследствии. В письме к С.Г. Волконскому в феврале 1857 г., сообщая об иркутских новостях, А.В. Поджио писал: «Ольга – милая трудолюбивая девушка; содержит 6-ть учениц и тем питает себя и чахоточную мать»[4]

В 1848 г. воспитанницами Сиропитательного заведения стали сразу три дочери «государственных преступников» – Христина Дружинина и сестры Анна и Юстина (Устинья) Кюхельбекер. Все три девочки не были сиротами. Из сочувствия к затруднительному материальному положению Х.М. Дружинина, оставившего «по себе приятные воспоминания», воспитание «девицы Христины Дружининой» в Сиропитательном заведении взяла на себя М.Н. Волконская. Полного курса обучения Христина не прошла, и в 1851 г. была «исключена из числа пансионерок, согласно желанию благотворительницы, г-жи Волконской»[5]. Что стало причиной такого желания, неизвестно, но это не могла быть неспособность девочки к учебе, т.к. за все три года, проведенные в стенах заведения, у нее было лишь две четверки по арифметике и одна (в первый год) – по рукоделию, дважды она награждалась книгами с памятными надписями[6]. Видимо, это не было и следствием каких-то денежных затруднений у Волконских, т.к. вскоре пансионеркой Марии Николаевны стала дочь умершего священника Василия Флоренсова Александра. Вероятнее всего, причиной прекращения учебы Христины Дружининой стали семейные обстоятельства, потребовавшие ее возвращения домой. О сильной привязанности девушки к родным упоминает в одном из писем А.В. Поджио: «У дочери было два жениха, которым она отказала, не желая расставаться с родителями»[7].

Положение семейства М.К. Кюхельбекера, жившего в заштатном Баргузине, было сложным не только из-за недостатка средств, но и потому, что сам статус этой семьи с точки зрения официальной морали России того времени был довольно сомнительным из-за развода родителей вследствие «духовного родства», утвержденного Синодом в январе 1837 г. В двусмысленном положении оказались и дочери, даже старшие, родившиеся еще до окончательного решения. В метрическом свидетельстве, в обязательном порядке требовавшемся при поступлении в Сиропитательный дом, благочинный Баргузинской церкви Ксенофонт Шаньгин особо подчеркивал, что «дочь крестьянина из Государственных преступников Михайла Карлова Кюхельбекера Иустина Михайлова родилась 1836 года ноября 2 дня, по истечении четырех месяцев после расторжения брака ея родителей»[8]. Эта официальная сомнительность происхождения детей не была устранена даже после амнистии декабристов. Так в 1857 г. смотрительница Сиропитательного дома Е.П. Ротчева обратилась с прошением принять в заведение ее пансионерками младших дочерей Кюхельбекера Александру и Екатерину. Председательствующий в Совете ГУВС Венцель отдал «распоряжение к удовлетворению ходатайства г-жи Ротчевой», но не настаивал на соблюдении обязательной для всех процедуры, разрешив не стесняться «не представлением их документов, если бы в представлении документов этих встретилось на некоторое время затруднение»[9].

Понимая, что для обеспечения будущего девочек, необходимо дать им какое-то образование и, возможно, профессию, товарищи Михаила Карловича решили помочь ему в этом. Е.И. Трубецкая оплатила обучение Анны, а Юстина стала пансионеркой хорошего знакомого декабристов, подполковника К.К. Максимовича[10]. Обе девочки оказались очень способными и ежегодно получали награды за «отличные успехи и благонравие». Характерная особенность этих наград – обязательное указание имени благотворителя, причем имена жен «государственных преступников» не сопровождаются никакими пояснениями, в то время как об остальных сообщается их социальное положение: «пансионерке генерал-лейтенантши Елены Федоровны Руперт», «коммерции советницы, почетной гражданки Ярославской 1-й гильдии купецкой жены Анны Мясниковой». Хорошая учеба опекаемых декабристками не позволяла лишить их наград, а особое положение их благодетельниц заставляло пренебречь обязательными формальностями.

В отличие от большинства своих одноклассниц сестры Кюхельбекер, испытавшие на себе сильнейшее воздействие декабристской среды, не могли удовлетвориться возвращением в крохотный Баргузин к рутинным и слишком простым домашним обязанностям. Отличные успехи в учебе, хорошее поведение и дружеские отношения, сложившиеся у их попечительниц со смотрительницами заведения А. Сальморан и Н.Ф. Розен, давали им возможность поступить на службу в Сиропитательный дом. Анна прослужила здесь в должности надзирательницы около двух лет, Юстина – немногим более года. Но, если причиной увольнения старшей стало намерение «вступить в брак, с согласия родителя» с чиновником В.Миштовтом, то младшая, продолжила службу в более уважаемой должности воспитательницы училища для девиц духовного звания[11]. Обучались в Сиропитательном доме и младшие девочки Кюхельбекер – Юлия (Ульяна), Александра и Екатерина, правда, курса, по-видимому, не закончили: после смерти их отца (1859) они были взяты на воспитание семьей племянницы декабриста Н.Г. Одинец. Самые младшие были пансионерками смотрительницы заведения Е.П. Ротчевой. положение же Юлии было не совсем понятно. В ведомостях об успехах воспитанниц она присутствует с 1852 г., но в общих списках воспитанниц и пансионерок ее вообще нет[12].

В октябре 1860 г. иркутское общество приняло участие в устройстве судьбы семерых осиротевших детей В.А. Бечаснова. Две младшие дочери были помещены в Сиропитательный дом: Надежда – воспитанницей по предписанию генерал-губернатора М.С. Корсакова, а Зинаида – пансионеркой Комитета, временно учрежденного при Главном управлении для пособия по бедности[13]. Старшая из сестер умерла от тифозной горячки в разгар выпускных экзаменов: в ведомостях проставлены ее годовые оценки, а в экзаменационных графах против ее фамилии пометка – больна[14]. Год спустя, с похвальным листом окончила обучение Зинаида Бечаснова. Некоторое время она, как и сестры Кюхельбекер, служила в женских учебных заведениях Иркутска, а затем вышла замуж за верхнеудинского чиновника П. Гирченко.

Из десяти обучавшихся в Иркутском Сиропитательном доме дочерей декабристов полный курс прошли четыре девочки. Полученное образование было достаточно скромным, но оно дало им в руки профессию и позволило в большей степени, чем многим их современницам, самостоятельно решать свою судьбу.