Буряты. Охота // Карнышев А. Д. «Байкал таинственный, многоликий и разноязыкий» 3-е изд.

Божества бурятского народа

Не уходя в дискуссию о происхождении этнонима, отметим, что околобайкальские степи, лесостепи и межгорные долины нередко называют землей Гэсэра, памятуя о древнем бурятском баторе — герое Гэсэре. О нем существует множество сказаний в благодарной памяти народа. Они сохранили до сих пор свою первозданность, поэтич­ность, яркие описания жизни бурят и их вождей. Русский перевод эпического сказания «Абай-Гэсэр-Богдо-Хан», записанный бурят­ским этнографом и фольклористом М.Н.Хангаловым со слов народ­ного рапсода Петкова-Тушемилова и своего отца Николая Хангалова, был опубликован в 1893 году знаменитым русским путешественником Г.Н.Потаниным во втором томе описания его путешествия в цен­тральную Азию в 1884-1886 годах.

Абай-Гэсэр в своей земной жизни совершал знаменитые подвиги ради людей. Богатырь в родных и чужих краях встречается со мно­жеством разных людей, человекообразными существами, вступает с ними в противоборство как с непознанными и враждебными силами. Совершив свою миссию на земле, обеспечив мир и покой народу, Гэсэр должен был вернуться на небо, но он отказался от этой счаст­ливой участи и остался в родных краях:

На любимой земле цветущей,

И людей и зверей кормящей,

Табуны и стада пасущей,

Родниковой водой поящей,

Стал по-прежнему мирно жить,

Для народов защитой быть.

Байкал не мог быть для большинства бурят - прежде всего де­тей степи — обетованным местом, «и людей и зверей кормящим», но они его знали и почитали. По поверьям западных бурят у озера-моря был свой хозяин — владыка водных просторов, который пред­ставлялся в облике белобородого старца в белых одеждах, а жил он в серебряном дворце на дне озера. Об аналогичных вещах говорят пре­дания, записанные М.Н.Хангаловым. В частности, Байкал имел лич­ное божество, представляющее само олицетворенное озеро или море; буряты, жившие на байкальском острове Ольхон, приносили жертвы особой богине — хозяйке моря (далай эжин) Аба-хатан; существова­ла особая богиня — дочерь моря. Балаганские буряты говорили, что Байкал имеет 9 сыновей и одну дочь; девять сыновей моря — это река Селенга с ее притоками или 9 больших рек, впадающих в Байкал, а дочь — река Ангара. Байкал (эжин Байкала) говорит следующее: «9 сыновей моих собирают мне добро, а единственная дочь моя всегда его увозит и не скажет довольно».

По-видимому, можно и нужно говрорить о том, что в давние времена для бурят, знавших Байкал, он был не столько «источни­ком пропитания», сколько местом поклонения и обожествления. А.М.Станиловский так говорит об этой особенности прибайкаль­ского бурята: «Он в целом ряду поколений рождался здесь; он сжился с этим таинственным и могучегрозным морем. Он не себя, а его привык считать своим хозяином. Бурят почтительно просит у моря добычи, молится на него, трепещет, глядя на него...».

Одной из причин почитания бурятами Байкала и окружающей его местности было, по-видимому, наличие на этой территории высоких гор. Вообще культ гор занимал исключительное место в тра­диционных верованиях бурят, являясь самым распространенным, универсальным и многоплановым культом, охватывающим все сферы жизнедеятельности родового сообщества.

Скорее всего, истоки культа гор уходят в глубокое прошлое, когда мифологическое сознание древнего человека связывало в еди­ное целое природу (макрокосмос) и человека (микрокосмос). Образ горы выполнял в этом сознании роль посредника между противопо­ложными началами мироздания - небом и землей, миром духов и миром людей, жизнью и смертью и т.д. Священная гора нейтрали­зовала и гармонизировала эти оппозиции, приводила их к синтезу, позволяла осуществлять взаимодействие человека с космическими силами (см. 1).

В географическом плане горы позволяли иметь четкие ориентиры, по которым узнавалась территория, где жил род и это чувство объе­диняло соплеменников. Обряды, совершаемые на «родовых» горах, способствовали социально-психологическому единению сообщества, вносили во внутренний мир человека переживания взаимовыручки и взаимопомощи. Кроме того, особо примечательные и причудливые скалы выполняли порой определённые психологические миссии. Мы уже писали о шаманском камне в истоке Ангары — «заставляющей вздрогнуть скале», которой приписывалась бурятами способность выявлять правду и ложь у человека, на ней находящегося, возмож­ность быть своего рода критерием истины. Камни как бы отражали для аборигена общую праведную благочестивую сущность природы: она не терпит неискренности и фальши как по отношению к себе, так и во взаимодействии между людьми. На это настраивали и различ­ные небесные кумиры.

У бурят вслед за почитанием божеств неба шло почитание земли. Земля считалась благодетельным божеством, дарующим всевозможные земные блага. Буряты представляли ее в виде ста­рухи, добродетельной матери, кормилицы всех живущих на земле и одаривали ее эпитетами «золотая» и «желтая». Кроме общего почитания земли свято чтились и места, на которых расположены жилища. Названия духов - хозяев родных мест — ухэр — счас­тливый и байан — богатый — показывали, что божества являлись добрыми существами покровителями семейного счастья и до­машнего хозяйственного благосостояния. Почитание земли сочета­лось с почитанием духов - предков, давших жизнь и благососто­яние. Копание земли без надобности или удар по земле нарочито считались у бурят грехом.

Упоминание о матери Земле почти во всех религиозных ритуа­лах все же не сопровождалось специально установленными для богини земли жертвоприношениями. По мнению бурят, она настолько обильна и добра, что в приношениях не нуждается:

Земля — море богаты,

Есть — пить просить не будут.

Среди бурханов, пользующихся общим почетом у бурят, были до­брые божества — хозяин острова Ольхона — Высокий белый князь, живший в трех великолепных дворцах и имевший 33 присутственных места; хозяин Голоустной. По мифологии, Высокий белый князь счи­тался братом Эрлек-хана и Далай-ламы. Он мог творить людей, и такие люди считались весьма предприимчивыми, энергичными и сильной воли.

Как и для многих кочевых народов, основой хозяйствования бурят были пять видов скота (табан хушуун мая): лошади, овцы, коровы, козы, верблюды. И многие особенности жизни и быта бу­рят связаны с этими животными. Для примера можно взять имена и фамилии бурят. С основой «конь, лошадь» встречаются мужские имена Азарга (жеребец), Дааган (жеребенок), Адуун (косяк); осно­ва «корова»: Буха (бык — производитель), буру (теленок), Мухар (комолая корова). Основа «коза» дала жизнь именам Амагай (самка козла), Ухана (молодой козел), а овца -Хурьган (ягненок), Хуса (баран — производитель).

Немало у бурят имен и фамилий, связанных с названиями диких животных: Баахалдай — медведь; Барас — барс, тигр; Бодон — дикий кабан, вепрь; Буга — олень, изюбр; Гуран — самец косули; Хэримэн

-    белка; Хулгана — мышь и др. Среди «птичьих» названий распро­страненностью пользуются: Бурхууд — беокут, Галун — гусь, Турлааг - ворон, Наман — сокол, Харсага — ястреб. Рыбы представлены именами Ангана - окунь, Зоодой - ерш, карась, хотя такого рода названий в бурятском языке мало. Чаще имена увязываются с расте­ниями: Зандан — сандаловое дерево, Ногоон — зелень, трава; Хуша

-    кедр; Таряан — хлеб, зерно; Сэсэг, Цэцэг — цветок и др. Как уже говорилось выше, эти моменты были еще одним связующим звеном между миром человека и миром природы.

Основная линия нашей книги — повествование о Байкале — предполагает обязательное освещение позиций бурят по отношению к водной стихии. У них был свой «сонм» царей морей, озер и рек, так называе­мый Ухан-Хат. Первое место между божествами Ухан-Хата принадле­жит Ухан-Лобсону и его жене Ухан-Дабан, покровителям морей, рек и озер, разделяющим с другими божествами Ухан-Хата господство над водной стихией. Эти божества живут на дне глубоких вод и оттуда властвуют не только над стихией, но и покровительствуют бурятам, защищая их от злых духов, так как сами принадледжат к существам добрым, благорасположенным к людям. Но в то же время в воде и на земле обитало множество низших существ, называемых «ухани бохолдой» — «водяные духи», которые не что иное, как души утопленников обоего пола. Эти водяные духи живут в воде и стараются, если возмож­но утопить в воде человека, чтобы душа утонувшего присоединилась к ним. Когда человек утонет, то на его теле бывают синие пятна. Это объяснялось тем, что водяные духи, чтобы человек не вышел из воды, руками схватывают его, жмут и тянут на дно.

Согласно поверьям бурят, у леса и тайги был свой хозяин Оин эжин. точно также, как у зверей - свой анйи эжин. Причем последних, в отличие от первого, было много в различных местах: когда уменьшалось количество того или иного зверя в каком-нибудь районе, буряты говорили, что хозяин зверей проиграл другому хо­зяину. Хозяин леса считался божеством очень богатым, но богатство его заключалось в разного рода зверях: у него целые табуны лосих с жеребцами — конями, изюбрих с жеребцами — изюбрами. Он ездил верхом на громадных черных лосях, почему буряты считали грехом бить темно — бурых лосей. Однажды один голоустинский бурят убил громадных размеров темно — бурого лося, который, падая замертво, по словам охотника, застонал протяжным, в душу проникающим го­лосом, как больной человек. Охотник рассказал об этом на таборе, а ночью во время сна увидел сон, «что он стоит перед белым — белым стариком, который стал бить его камышовой тростью, приговаривая: «Зачем ты убил самого лучшего, большого моего жеребца?» С каж­дым ударом старика, рассказывал потом бурят, терял я сознание. На утро бурят пробудился больным в беспамятстве. Его отвезли домой. И только после принесения жертвы тунгусским шаманом хозяину зверей бурят выздоровел».

Охота у бурят

Существовала долгое время у бурят традиция, которую по современным меркам можно отнести к хищнической и даже губительной. Была она в историческом прошлом и у других народов земли, при­чем даже раньше, чем у азиатских этносов. Называется она в разных местах по своей сути — облавная охота, то есть коллективные загоны зверей для их использования в пищу. Именно последний момент и был по основной причиной такого рода занятий. Известная в исто­рии Руси облавная охота на зайцев, была устроена киевским князем Всеволодом в 1088 году, и до этого и после этого русские также участвовали в подобных мероприятиях. Более детально обратимся мы к этой традиции на примере прибайкальских бурят, чтобы лучше разобраться в общих для многих народов обычаях.

«Зэгээтэ — аба» - одна из разновидностей облавных охот мон­голов, практиковавшихся с древних времен. Они были распростра­нены у  Иркутских:   приленских,   приангарских  и  прибайкальских бурят (место сбора на охоту у последних на облаву у последних на­зывалось тобша). Одним из первых описал их один из известнейших бурятских этнографов М. Н. Хангалов в 1880 году, затем вместе с политссыльным Д. А. Клеменцом, подготовившим и опубликовав­шим статью «Общественные охоты у северных бурят».

Название «зээгэтэаба» Д. А. Клеменц и М. Н. Хангалов перево­дят как охота на росомах («зээгэн» — росомаха, «аба» — облава). В последствие первоначальное значение слова расширилось и им стали называть охоту общими силами на всех зверей. Этот перевод вошел в современные словари бурятского языка.

С этим переводом не согласен, например, Е. М. Залкинд. Он убежден в том, что выражение «зээгэтэ аба» следует переводить как охота забором, то есть облава. Высказав уверенность в том, что об­лавные охоты никогда не составляли основу хозяйственной жизни бурят, Залкинд все же показывает, что они способствовали увеличе­нию запаса продовольствия, имели известный общественно-родовой характер, и в прошлом, со времен Чингисхана, играли роль и в во­енном обучении.

Мнение Д. А. Клеменца и М. Н. Хангалова оспаривает также С. П. Балдаев. Он полагает, что слово «зээгэтэ» происходит от «зээгэ» — обжора. Свою позицию он подкрепляет следующим рассужде­нием. Облавная охота у бурят возникла на заре их истории, когда техника охотничьего промысла находилась на очень низком уровне развития. Охотники выходили на охоту либо с голыми руками, либо вооруженные палками или камнями. При неудачной охоте они голо­дали неделями и месяцами, вынужденно питаясь ягодами, травами, кореньями. При удачной охоте они набрасывались на добычу, ели досыта, до отвала — «зээглэхэ». Зиминские буряты до сих пор мясо, добытое охотой, называют «зээгэ», а об еде такого мяса говорят - «зээглэхэ».

С. Г. Жамбалова в противовес цитируемым взглядам на основе фольклорных записей увязывает название облав с количеством уча­ствующих в них людей: «Если в облаве до 300 человек, то она назы­вается зэгэтэ — аба, если в ней участвует до 500 человек, то — hакта

-    аба». Впоследствии было высказано предположение, что при уча­стии 300 стрелков охота называлась зэгэтэ аба у прибайкальских бу­рят и аба хайдак — у забайкальских; при участии более 500 стрелков

-    хушуута аба, более 1000 — галшата аба».

На облавные охоты буряты собирались улусами, родами и даже племенами. Некоторые охоты насчитывали от трехсот до тысячи облавщиков. Для руководства такими коллективами избирались начальники: тубшины, галшины, хулушины, гаршины и прочие. Тубшин — это глава и распорядитель родовой, племенной или межплеменной охоты; галшин - начальник родового или племенного

огнища;  гаршин - начальник флангов;  газаршин - знаток мест охоты.

Охотники         облавщики были  вооружены луком  и  стрелами, мечами и копьями. Каждый имел тридцать стрел. Они хранились в колчане. Охотник имел при себе нож, а также железные лопатки для рытья съедобных кореньев и топор.

Стрелам приписывалась особая магическая сила. К ним нельзя было без необходимости прикасаться. К стрелам относились как к живым, наделяя их именами, способностью угадывать намерения незнакомцев, определять правого и виноватого в споре, мстить за причиненную обиду и так далее. Столь же строго оберегалось стрелохранилище, украшенное, обычно знаками из белого волоса, выра­жавшими (особенно белый цвет) удачу и счастье на охоте.

Облавные охоты проводились поздней осенью, зимой и весной, но всегда во время холодов. Летом облавы не устраивались. Перед выездом на зээгэтэ аба охотники совершали ритуальные кропления

-  обряд «сасали» (от слова «сасали» — брызгать, окроплять). При выполнении обряда на разведенном костре очищали все то, что приносилось в жертву, - вино, молочную еду, мясо. Огнем очищались и сами охотники. Бурятские облавы имели традиционную для мон­голов структуру: два фланга (крыла) и центр. По сигналу тубшина загонщики флангов продвигались навстречу друг другу. Постепенно цепь замыкалась, оба крыла, смыкаясь, образовывали круг охоты. Площадь круга порой была очень значительной. Двигаясь к центру круга, облавщики «загоняют» туда же зверей, и там убивают их.

Попавших в круг облавы зверей убивали либо стрелами из лука, либо копьями. Если в кругу облавы оказывались крупные звери - сохатые, изюбры, медведи, то облавщики спешивались и поражали зверя копьем. Такие схватки не всегда оканчивались победой охотни­ка, иногда звери наносили ему тяжелые ранения. Бывало, что звери прорывали круг облавы и уходили. Но на крупных охотах это слу­чалось редко, поскольку облавщики шли, сужая круг, двумя-тремя цепями.

В конце мая, после нескольких облав, все охотники направля­лись к месту ночлега, куда уже свозились туши диких зверей и где они разделывались. Мясо делилось между всеми участниками. Если же добыча была большой, то часть мяса выделялась в особый «хан»

-  запасник, из которого оно бралось в случае последующей неудач­ной охоты или в случае, когда облавы в течение нескольких дней не проводились из-за погодных условий.

В бурятской легенде «Шаманов мыс», записанной Д. Лоровым в 1928 году, есть эпизод, рассказывающий об облавной охоте вблизи озера Байкал, проводимой ханом Ашхабадом вместе со своими родовичами, за которой наблюдал шаман. «Зэгэтэ — аба идет уже пя­тый день. Хан Ашхабад трех сохатых свалил, изюбра, двух козлов. Сыновья, охотники на конях и пешком, не чувствуя усталости, били стрелами зверей, охваченных кольцом. Один шаман не выпускал стрелы, сидел на пне, не двигался, молчал... Но глаза его блестели, дрожали руки, и он переживал азарт.

В ряды уложена добыча: изюбры, сохатые, косули, кабаны. Кругом охотники толпятся, как вороны над жертвой. Ищут стрелы. Выдергивают, рассматривают тамгу: наконечник железный четырех­гранный или плоский с костяной зэбэ. Узнают, кто более удачлив, меток, храбр в тайге.

Зажигаются костры, трещат смолистые поленья, искры, сизый дым поднимается столбом. Шкуры сняты с добытых зверей, развеше­ны повсюду, головые ветвистыми рогами кругом лежат. На листвен­ничных вертелах жарятся косули. Тащат тарасун в кожаных мешках. Все садятся в круг, мясо рассекают, режут, рвут, пьют терпкое вино. Шум голосов по тайге гудит и долго не смолкает».

Естественно, с современной экологической точки зрения подоб­ные описания вызывают, мягко говоря, отторжение. Но реально этот обычай нельзя выносить за пределы житейской необходимости бу­рят, как и других народов, причём живущих в определённое время и в определённых условиях.

Не вызывает сомнения экономическое значение облавных охот, особенно на ранних этапах развития производительных сил. Од­нако, по данным конца 19 - начала 20 вв., на первый план вы­ступают чаще иные причины, так как скотоводство, земледелие и индивидуальная охота на мясного и пушного зверя давали доста­точно средств к существованию. Вероятно, при проведении облав большее значение придавалось их идеологической стороне. С. Г. Жамбалова пишет, что современные долгожители, представители этноса, подчеркивают, что аба проводилась не ради добычи, а для соблюдения обычая, завещанного предками. Аба - это «праздник мужчин».

Рассказу о «зээгэтэ-аба» нельзя не провести параллель к современности. И сегодня существуют в быту у всех прибайкальских народов традиции охоты в загонах на коз, изюбрей, других животных. И это зачастую выливается в массовое убийство братьев наших мень­ших. Скудеет тайга, и от этого проигрывает сам человек. Не только потому, что обедняется окружающий мир, но и потому, что человек от таких действий становится более агрессивным, безжалостным, же­стокосердным. А ведь так сейчас нужно милосердие не только к лю­дям, но и ко всему окружающему миру.