Бурятский язык, образование

В исследованиях последних лет в качестве самостоятельных выделяются следующие монгольские языки: в Монголии — собственно монгольский (халха), в России — бурятский и калмыцкий, в Китайской Народной Рес­публике — монгольский (Автономный район Внутренней Монголии), монгорский (район Кукунора), баоаньский (провинции Ганьсу и Цинхай), дунсянский (южная часть провинции Ганьсу), дагурский (провинция Хэйлунцзян). Могольский язык в Афганистане по последним данным уже теряет свои функции даже в обиходном общении (Ligeti. 1954). Некоторые исследователи относят к самостоятельным монгольским языкам язык желтых уйгуров, которые полу­чили автономию в КНР в 1954 г. Большинство из них действительно являют­ся монгольскими, но пока еще шира-югурский язык не значится в ряду само­стоятельных монгольских языков. Что касается языков таких этнических групп, как суниты, хорчины, чахары, узумчины, хешиктены, авга, джалаиты и др., то их статус существенным образом уточнен в исследованиях Б.Х. Тодаевой, и теперь они рассматриваются как местные (племенные) диалекты (Тодаева. 1960).

Процесс образования самостоятельных монгольских языков начался срав­нительно поздно, в основном после распада монгольской империи (XIII-XIV вв.). До этого монгольские наречия представляли племенные ответвле­ния единого языка.

Бурятский же язык начал складываться как самостоятельный несколько раньше. Археологические, фольклорные и другие материалы свидетельствуют о том, что монголоязычные кочевники, которые впоследствии стали первыми протобурятскими племенами, переселились в пределы Байкальского региона в X-XI вв. н.э.

Из истории края известно, что в те далекие времена в регионе Прибайкалья обитали тюркские (курыканы) и тунгусские (эвенки) племена. О продолжитель­ных и оживленных связях предков бурят и тунгусских племен говорят многие факты языкового, историко-этнического и антропологического характера. Наиболее показательным в этом отношении является то, что современные бу­рятские топонимические названия в большинстве своем имеют эвенкийское происхождение. Эвенкийские топонимы известны на всей территории Республи­ки Бурятия, а также в бурятских автономных округах в Иркутской и Читинской областях.

Названия почти всех основных водных артерий, по долинам которых издрев­ле проживают буряты, являются эвенкийскими: Селенга означает по-эвенкий­ски "железный", Ангара - "раскрытый", Хилок (Килга) - "точильный камень", Кулинга - "змеиный" и т.д. Такой топоним, как Ага (название речки и прилега­ющей к ней территории в Читинской области), означает по-эвенкийски "поле, открытое место, степь", Анга (название речки и местности в Качугском и Оль-хонском районах Иркутской области) означает "щель, узкое место", Могзон (ж-д. станция и местность в Читинской области) - "длинное озеро", Тэгда (мест­ность, название села в Хоринском районе) - "дождь, дождливый" и т.п. Если по­пытаться установить истинную этимологию многих других топонимов, подверг­шихся народной этимологизации, то выяснится, что более 80% всех бурятских географических названий восходит к заимствованиям из эвенкийского языка. Например, очень распространенный топоним Ухэр "Укыр" (название многих сел и местностей) на бурятской почве этимологизируется как "крупный рогатый скот, бык или корова", а между тем эвенкийское слово укури (Сравнительный словарь... 1975. Т. I. С. 256) означает "холм, возвышенность". Действительно, оказывается, что все бурятские села с названием "Укыр" расположены на воз­вышенных местах. Здесь следует добавить, что образование топонимов по на­званию домашних животных, как утверждают теоретики ономастики, нетипич­но. Название большого бурятского села Шунта трудно поддавалось этимологи­зации, а по эвенкийски это слово означает "омут, глубокое место в реке", что аб­солютно точно характеризует местонахождение этого села на р. Ида.

Кроме того, в современном бурятском и эвенкийском языках имеется до­вольно большой пласт лексики, близкий по своему фонетическому облику, что также свидетельствует о языковых взаимопроникновениях. Многие из этих ле­ксем могли иметь иное происхождение, но их почти полное структурное совпа­дение больше говорит о том, что они являются результатом поздних языковых контактов. Ср.: эвенк, бусэ ~ буhэ (Сравнительный словарь... 1975. Т. I. С. 115) -бурят, буhэ "пояс, кушак"; эвенк. бajmahyн "яловая важенка" (Сравнительный словарь... 1975. Т. I. С. 66) - бурят, байтаhан "откармливаемый на убой скот"; эвенк, коколи ~ какол'и (Сравнительный словарь... 1975. Т. I. С. 363) - бурят. хахуули — гахуули "рыболовный крючок".

Немало повествований о тесных контактах бурят и эвенков встречается в бурятском фольклоре. Во многих эпических произведениях и сказаниях, в исто­рических легендах и преданиях часто говорится о брачных связях между бурята­ми и эвенками. Например, в известном улигере "Шоно-батор" повествуется о том, что невесту Шоно-батора отдают в жены Хара-хамнигану, то есть эвенку.

В старинных шаманских гимнах часто встречаются упоминания о том, что некоторые бурятские роды имеют эвенкийское (хамниганское) происхождение. В записях Ц.Б. Цыдендамбаева, произведенных в 1963 г. во время диалектоло­гической экспедиции в Эхирит-Булагатском районе Иркутской области, есть текст следующего содержания: hаншагтаэ изиимнай хамниган йahamaй, эрэ хуумнай баряад яhатаэйэм гээд хэлсэжи hуугши аан — "Прежде говорили, что женщины наши произошли от эвенков, а мужчины наши - от бурят" (Цыдендамбаев. 1978. С. 80).

Еще в начале XIX в. вокруг Байкала обитало довольно значительное коли­чество эвенков, которые назывались байкальскими тунгусами. Они занимали таежные места по берегам Лены и Ангары, обитали в Саянах, недалеко от Ир­кутска и Верхнеудинска, по современному административному делению - в Заиграевском, Хоринском, Еравнинском районах Республики Бурятия и далее в Чи­тинской области. Об этом подробно пишет академик А. Шифнер в предисловии к тунгусской грамматике А. Кастрена. "В Иркутской губернии по левому бере­гу Лены проживали 826 душ мужского пола и 869 душ женского пола тунгусов, в районе самого Иркутска, по берегу Байкала и севернее - 890 д. м. п. и 815 д. ж. п., в Забайкалье - севернее Верхнеудинска - 1250 д. м. п. и 1145 д. ж. п." (Schiefner, Castren. 1856). Надо полагать, что в это время байкальские эвенки были уже дву­язычными, а некоторые, по всей вероятности, уже переходили на бурятский язык. В. Птицын, описавший язык голоусненских тунгусов в 1903 г., отмечает: "От близкого соседства с бурятами... все голоусненские тунгусы умеют говорить по-бурятски" (Птицын. 1903. С. 15).

Это привело в конечном счете к полной ассимиляции двух этносов, а в исто­рии развития бурятского языка имело место, таким образом, изменение состава его носителей. На самом деле субстрат является крайней формой влияния одно­го языка на другой при смене языков. При интенсивной ассимиляции эвенкий­ского и монгольского языков в циркумбайкальском регионе первый фактически оказался поглощенным. Монгольский язык сохранил в основном свою лексику, грамматический строй и фонетику, но под влиянием контактирующего с ним эвенкийского языка приобрел много особенностей в виде субстратных явлений. Это явилось одним из существенных факторов в процессе образования нового самостоятельного монгольского языка — бурятского. И только в этом понима­нии носителей современного бурятского языка можно называть аборигенами данного края.

Определение статуса самостоятельности того или иного языка предполага­ет выявление ряда существенных признаков его системы. Если обратиться к фо­нетическому ярусу бурятского языка, то для него устанавливаются следующие характерные особенности, отличающие его от других монгольских языков: 1) интонационно-ритмическая специфика - замедленно-монотонный темп речи, полногласие и отсутствие количественной редукции гласных; 2) наличие фарингального согласного h; 3) полное отсутствие аффрикат; 4) чередование по диа­лектам щелевого двухфокусного ž и среднеязычного j; 5) появление необычно­го для бурятского языка окающего диалекта; 6) процесс опереднения гласных и появление в некоторых диалектах гласных смешанного ряда æ и ое.

Анализ указанных фонетических особенностей современного бурятского языка показывает, что они имеют субстратную основу. По своим произноси­тельным особенностям бурятский язык заметно отличается от других монголь­ских языков и диалектов: он характеризуется монотонным-замедленным тем­пом речи и отсутствием количественной редукции. В противоположность ему современные монгольский и калмыцкий языки, наиболее близкие к бурятскому по фонетическому строю, отличаются быстрой и напряженной артикуляцией слов, допускающей качественную и количественную редукцию кратких гласных непервых слогов вплоть до полного их выпадения.

На территории Прибайкалья эвенки перешли на бурятский язык, сохранив, однако, свои артикуляционные навыки, которые в сочетании с монгольскими оп­ределили специфику произносительной нормы современного бурятского языка.

Аналогичное явление наблюдается на севере Якутии, где эвенки перешли на якутский язык. "Особенности эвенкийского произношения способствовали воз­никновению особых интонационных приемов в языке якутов северных районов ЯАССР... И действительно, в говорах якутов северных районов при артикуляции делается пауза после каждого слова... К особенностям произношения северных якутов относится появление долгих гласных, соответствующих кратким глас­ным в говорах центральных якутов..." (Романова, Мыреева, Барашкова. 1975. С. 146-147).

Появление необычных для якутского языка долгот, пауз и т.д. — это произ­носительные инновации, характеризующие замедленность темпа речи, монотон­ность ритмико-интонационной структуры языка, что с достаточной очевидностью свидетельствует о существенных изменениях, происшедших в произноси­тельной практике якутского языка под влиянием эвенкийского.

Влияние эвенкийской артикуляции на произносительные навыки носителей якутского и бурятского языков почти идентично. Эти произносительные осо­бенности являются доминирующим фонетическим признаком якутского и бу­рятского языков, отличающим их от других родственных языков, и рассматри­ваются некоторыми исследователями как существенный элемент эвенкийского фонетического субстрата.

Как известно, из всех монгольских языков только в бурятском имеется фа­рингальный согласный h. Наличие этой фонемы в звуковой системе бурятского языка и различные ее модификации и корреляции по диалектам составляют од­ну из доминирующих особенностей современного бурятского языка. Бурятский h — явление сравнительно позднего происхождения. Фонетический процесс s > h — это потенциально возможный путь изменения звуков. Он встречается в финно-угорских, тунгусо-маньчжурских языках, а также в корейском.

Монгольский языковой мир не знает перехода переднеязычного сильного s в фарингальный слабый h, за исключением бурятского.

Из h-языков потенциально могли повлиять на контактирующий с ними бу­рятский имбатские говоры кетского языка, говор байкальских эвенков и якут­ский язык.

Относительно употребления звука h в кетских говорах А.П. Дульзон пи­шет: "Во всех имбатских говорах, кроме елогуйского и суломайского, можно рассматривать звук [h] как глухую экскурсию гласного; в елогуйском же гово­ре этот звук фарингального образования и часто замещается (факультативно) глухим заднеязычным щелевым" (Дулъзон. 1968. С. 49-50). Притом h-говоры локализованы в основном в северной части ареала распространения кетского языка (по р. Курейке). Из бурятских говоров в какой-то мере имел контакт с кетским языком нижнеудинский, в котором общебурятский h нередко заменя­ется аффрикатой кх или просто увулярным х. Влияние кетского языка в дан­ном случае исключается.

В якутском языке фарингальный h, появился сравнительно поздно и рассма­тривается здесь как результат взаимодействия якутского языка с эвенкийским. Е.И. Убрятова пишет, что "появление в якутском языке h, вероятно, связано с общей перестройкой системы проточных согласных, которая была вызвана воз­действием эвенкийского языка" (Убрятова. 1960).

Следует особо подчеркнуть, что в период собственного становления бурят­ский язык имел наиболее оживленный контакт с эвенкийским языком, точнее, с говором байкальских тунгусов (эвенков), который, как показывают материалы А. Кастрена, имел h-основу (Schiefner, Castren. 1856).

Вопрос о том, почему именно фарингальный h, а не другой согласный стал употребляться вместо s, объясняется, во-первых, тем, что в самом языке-ис­точнике h корреспондировал с s. В эвенкийском языке употребление h, s, š по­ложено даже в основу классификации диалектов, выделяются хакающие, секающие и щекающие говоры. Во-вторых, фарингальный h попал на такую язы­ковую почву, где в этот период в диалекте монгольского языка, активно кон­тактировавшем с hакающим эвенкийским диалектом, отсутствовали щелевые глухие согласные, кроме s. Таким образом, в начальный период языкового контакта согласные h и s употреблялись как факультативные аллофоны одной фонематической единицы, хотя с точки зрения акустико-физиологической различие между ними довольно значительное. Даже в современных бурятских говорах встречается произнесение h и s в одной и той же позиции в качестве факультативных вариантов. Аналогичное явление наблюдается в эвенском языке, где щелевые согласные h и s оказываются аллофонами одной фонемы, хотя их объединяет только то, что они являются глухими спирантами. Л.Р. Зиндер пишет по этому поводу, что "щелевой характер", разумеется, очень общий признак в таких языках, где много или хотя бы несколько щеле­вых, но в эвенском языке нет больше глухих щелевых, и, следовательно, уже одно то, что фонема является щелевым согласным, противополагает ее другим глухим согласным..., которые являются смычными. Таким образом, спирантность оказывается признаком, объединяющим аллофоны этой фонемы" (Зин­дер. 1979. С. 55). При отсутствии в языке других глухих щелевых согласных оказалось достаточным сходство признаков глухости и щелинности, чтобы считать эти спиранты аллофонами одной фонемы.

Кроме того, полностью совпадает в эвенкийском и бурятском языках пози­ционное расположение этих чередующихся согласных, которые встречаются в начале и в середине слова. Комбинаторное изменение h полностью совпадает в этих языках: в начальной позиции h бывает глухим, в середине слова звонким.

Можно предположить, что сравнительно быстрому и почти тотальному ос­воению бурятскими диалектами звука h мог способствовать среднемонгольский протетический h (*p > f > h). Время появления первых монголоязычных племен на занимаемой ныне бурятами территории вокруг Байкала относится к раннему среднемонгольскому периоду развития монгольских языков. Как писал Б.Я. Владимирцов, "большинство среднемонгольских наречий знало начальный h в словах, соответствующих монг.-письм., начинающихся с гласного, причем это h восходило к глухому лабиальному прамонгольского языка" (Владимирцов. 1929. С. 411). Когда субстратный h вошел в систему звуков данного языка, то протетический h закономерно выпал из употребления.

Появление фарингального h в бурятском языке оказало существенное влия­ние на другие стороны его звукового строя. Во-первых, оно отразилось на об­щей системе консонантизма. Если во всех монгольских языках наблюдается строгое деление согласных по горизонтали на три артикуляционных ряда, то в бурятском языке появился фарингальный звук h, никак не вписывающийся в эту консонантную систему. Фонетисты выделяют четвертый артикуляционный ряд только для одного звука h. Во-вторых, процесс дезаффрикатизации, который ха­рактерен для истории бурятского языка, непосредственно связан с переходом глухого сильного щелевого s в h. Как известно, из всех монгольских языков только в бурятском фиксируется полное отсутствие аффрикат. Фонетический процесс ts > s (и вслед за ним t`š > š, d`ž > ž, dz > z) мог произойти только после того, когда звук h вытеснил s.

Таким образом, появление h в системе фонем одного из монгольских языков повлекло за собой полную перестройку структурного ряда смычно-щелевых и щелевых согласных. Если в монгольской консонантной системе всегда домини­ровали смычные согласные, то в бурятском начинают преобладать спиранты, что безусловно отражается на артикуляторной специфике языка в целом.

Из всего изложенного следует вывод, что такие существенные особенно­сти бурятского языка, как интонационное своеобразие, появление фарингаль­ного h, полное исчезновение аффрикат, являются результатом языковых кон­тактов, и трактуются они как элементы эвенкийского фонетического субстра­та. Появление "окающих" диалектов, междиалектных чередований ž и j, глас­ных смешанного ряда æ и ое также находятся в сфере действия языковых кон­тактов, но рассматриваются как следы взаимодействия с диалектом одного из тюркских этносов.

Вполне допустимо предположение о том, что при передвижении основной массы предков якутов из Прибайкалья на север отдельные группы их остались на занимаемых ими ранее территориях. Таким местом вполне могли оказаться богатые пастбищами, отдаленные от центра долины рек, в частности Тугнуя и Курбы в Забайкалье, Курумчинская долина в Предбайкалье. Со временем их го­воры были ассимилированы языком основной массы региона (монгольских пле­мен - предков бурят), оставив некоторые следы субстрата, например, по Тугную и Курбе - в виде сильно развитого "оканья", в эхиритском и булагатском гово­рах - в виде «jаканья" и опереднения гласных а и о. Анализ этих фонетических явлений дан в работе И.Д. Бураева "Становление звукового строя бурятского языка" (Бураве. 1987. С. 58-59, 91-93, 95-97).

Таким образом, наиболее специфические черты бурятского языка относят­ся в основном к реалиям, связанным с различными ситуациями экстралингвисти­ческого характера, которые оказали существенное влияние на процесс станов­ления звукового строя бурятского языка и его диалектов.