Бурятский народ, этносоциальные и этнополитические процессы в среде

В 90-х годах в среде бурятского народа происходили сложные этносоциальные и этнополитические процессы: сломались старые формы собственности и власти, в масштабах страны создавались новые политические и экономические структуры общества. Тенденции и векторы разлома старой системы и формирования новой в экономике региона были те же, что и в общероссийской экономике.

Из общих условий "реформирования" надо назвать два очень тяжелых фак­тора: во-первых, грубо насильственный характер слома ранее сложившейся си­стемы и насаждения новой; во-вторых, быстрота протекания всеобщего разва­ла. Эти два фактора очень болезненно повлияли на перестройку народного хо­зяйства республики вначале, и продолжают сказываться в настоящее время.

Здесь, естественно, центральное место занимает приватизация государст­венной собственности и появление новых экономических организаций в услови­ях складывания и внутреннего и внешнего рынка в регионе и государстве. В рес­публике началось, во-первых, формирование крупного капитала в лице концер­нов, связанных с центрально-российской и международной валютно-финансовой олигархией, во-вторых, формирование отечественного "среднего" капитала, главным образом, акционированного и торгово-коммерческого типа. И, в-третьих, появились и численно быстро выросли "новые лавочники", вла­дельцы небольших магазинов, киосков, павильонов, закусочных и т.д.

Как неизбежное следствие перестройки экономики начались изменения в социальной структуре общества. Национальный рабочий класс республики на­чал распадаться на разрозненные группы наемной рабочей силы, обслуживаю­щей государственные, акционерные, частные и другие предприятия и компании. Заметная часть рабочего класса переходит в ряды люмпенов - группы постоян­ных и временно безработных. Распадается бурятское колхозное крестьянство, часть его ушла в фермерство, другая в ряды мелких торговцев, третья часть по­полняет ряды сельских люмпенов. Оставшиеся в колхозах и совхозах крестьяне образуют группы ассоциированных сельскохозяйственных работников. Значи­тельная дифференциация происходит среди бурятской интеллигенции. Часть ее перемещается в ряды новой номенклатуры и предпринимательские структуры. Из обширного слоя служащих - работников неквалифицированного, умственно­го труда, пенсионеров, учащихся, домохозяек, безработных и т.д. формируется, если можно так выразиться, "общенациональный элемент" - слой мелких ло­точных торговцев. По одному этому феномену можно представить симптомы экономического и социального бедствия, постигшего народ. Заметную тенден­цию роста обнаруживает бурятское буддийское духовенство. Однако существен­но значимым фактором модернизации социальной структуры явилось зарожде­ние начальных элементов нового буржуазного класса.

Начиная с 1991 г. в республике появляется достаточно многочисленный слой предпринимателей, коммерсантов, банкиров, менеджеров, маклеров, агентов недвижимости и т.д. Конечно, более эффективным способом замера параметров нарождающейся экономической и социальной структуры были бы, прежде все­го анализы финансово-экономических и материально-ресурсных показателей, но, к сожалению, единых упорядоченных и верифицированных стоимостных данных движения капитала по республике не имеется. Лишь самые общие инде­ксы финансовой и абсолютно числовой характеристики изменения структуры народного хозяйства могут дать определенное представление о происходящих сдвигах. К началу 1994 г. валовый общественный продукт имел прирост до 1 триллиона 69 млрд. 774 млн. руб., то есть более в 185 раза превышение по срав­нению с 1990 г. и национальный доход достиг 658 млрд. 727 млн. руб., превысив прежний уровень более чем в 240 раз.

Здесь главным образом просматривается инфляционное разбухание стои­мости недвижимых и оборотных средств, но можно несколько различить и об­щий рост движения товарной массы на рынке республики за счет импортно-экс­портных операций. Косвенными индикаторами последнего могут служить пока­затели от розничной торговли, от поступления доходов от внешнеторговых опе­раций, общей коммерческой деятельности по обеспечению функционирования рынка, налогов с продаж и частных налогов с продуктов.

Чисто в хозяйственно-структурном отношении общая тенденция сокраще­ния государственного сектора промышленности, транспорта, сельского хозяйст­ва, переплетались с растущей тенденцией частнособственнического, особенно торгово-коммерческого сектора.

В начале 1995 г. в республике насчитывалось свыше 9 тысяч производствен­ных, торгово-коммерческих, финансово-коммерческих предприятий частнока­питалистического и смешанного государственно-капиталистического характе­ра. Это - 63 закрытых акционерных общества (ЗАО), 132 акционерных общест­ва открытого типа (АООТ), 4253 товарищества с ограниченной ответственно­стью (ТОО), 1901 индивидуальных частных предприятий (ИЧП) и 2719 кресть­янских (фермерских) хозяйств (КФХ), охватывающие практически все города и сельскохозяйственные центры республики. Но основные формирующие круп­ные финансово-торговые объединения и средние предприятия сосредотачива­ются в столице - экономическом и индустриальном центре региона.

В Улан-Удэ базируются свыше 90% ЗАО, около 70% АООТ, 80% ТОО. В сельских районах почти 100% КФХ и 30% ИЧП. Предварительное рекогнос­цировочное ознакомление с ними показывает, что все крупные и средние город­ские акционерные объединения и предприятия имеют многонациональный со­став сотрудников, состоящий в основном из русских и бурят, а в сельских рай­онах мелкие частные хозяйства и предприятия дифференцируются по однонаци­ональному составу работников.

Например, из 2719 крестьянских (фермерских) хозяйств 1931 хозяйство яв­ляется бурятским, из 570 индивидуальных частных предприятий на селе 125 - бу­рятские.

В ракурсе поставленной проблемы очень существенны некоторые этноде-мографические и социально-культурные характеристики новых собственников и руководителей предприятий и хозяйств. Из общего состава собственников и руководителей 63 закрытых акционерных обществ 62% являются бурятами, из собственников и руководителей 132 акционерных обществ открытого типа -40% бурят, из собственников и руководителей 4253 товариществ с ограниченной ответственностью - 47% бурят. Хозяевами 992 индивидуальных частных пред­приятий являются лица бурятской национальности, что составляет 52% руково­дителей всех предприятий данного типа, а численность бурят в общем составе владельцев крестьянских (фермерских) хозяйств достигает 71%.

Таким образом, из первоначальных данных появления новых структурных элементов экономической и социальной деятельности можно заключить о дос­таточной активности процесса. Лишь в порядке гипотезы можно назвать ряд фа­кторов, благоприятствующих развитию предпринимательской, коммерческой деятельности местного бурятского и русского населения региона.

Это, во-первых, наличие хороших природных и геоэкономических ресурсов края, во-вторых, наличие собственной национальной государственности, в-третьих, наличие стабильности межнациональных отношений между двумя на­родами, в-четвертых, достигнутый довольно высокий образовательно-профес­сиональный производственный потенциал населения, и, наконец, в-пятых, от­сутствие, вернее слабое проявление конкурентной борьбы крупного междуна­родного компрадорского и метропольного монополистического капитала, кото­рый все еще не успел подобраться к Байкальскому региону. Однако процесс на­ходится в начальной стадии, со временем все может измениться, в том числе со­отношение позитивных и негативных факторов.

Небезынтересными представляются данные локального социологического наблюдения, проведенного социологом П.И. Осинским в конце 1993 г. среди группы предпринимателей г. Улан-Удэ.

Из бурятской группы опрошенных предпринимателей 38,7% респондентов оказались в возрасте от 20 до 30 лет, 40,6% — в возрасте от 31 до 40 лет, то есть почти 80% занимающихся бизнесом оказались люди молодого возраста. Среди них преобладают представители мужского пола (74%), женатые (63%). 83,3% из них имеют высшее образование, 5,6% — незаконченное высшее образование и 7,4% — среднее специальное образование. Это почти стопроцентно высокий уро­вень образования.

Далее, при постановке вопроса - из каких социальных слоев рекрутируются люди бизнеса, выявилась следующая картина: 27,4% предпринимателей — это инженерно-технические работники, 38,8% - интеллигенты, не занятые в матери­альном производстве, и 14,9% - руководители, ответственные работники пред­приятий, учреждений. Остальные источники пополнения: рабочие, служащие, студенты, крестьяне-колхозники и т.д. представляют всего по несколько про­центов (например, рабочие - 7,5%).

По политическим взглядам большинство респондентов относятся к умеренно-демократическим, радикально-демократическим и центристским слоям общества (57,6%). Однако многие уклонялись от ответа, отвечая так: "затрудняюсь отве­тить", "вообще не интересуюсь политикой" и т.д. (31,6%).

Более широкую картину формирования социального слоя предпринимате­лей среди бурятского населения дают материалы исследования 1997 г. Госком­стата Республики Бурятия, дифференцированные нами путем вторичного ана­лиза по показателю "национальность" и данные исследований отдела социоло­гии ИМБиТ СО РАН, проведенных в 1998-1999 гг. При интерпретации этих ма­териалов необходимо отметить, что по ряду суммарных показателей они не гар­монируют с данными 1994-1995 гг. В силу того, что шел беспрерывный процесс реорганизации: распад, разорение, исчезновение одних, создание, укрепление, размножение других групп, предприятий, коммерческо-торговых заведений, фермерских хозяйств и т.д. К тому же возникали большие трудности по своевре­менной их регистрации и стандартизации. По итоговым показателям Госкомста­та в 1997 г. в республике было 13 945 организаций различных форм собственно­сти, в последующие годы их увеличение было незначительным.

Следует отметить, что при дифференциации групп предприятий в первую очередь на основе экономических критериев, в том числе цензовых оценок, учитывалась не только форма собственности, но и их отраслевое и территориаль­ное распределение в пределах региона. При чрезвычайной трудности содержа­тельной фиксации групп населения, занимающихся мелкой торговлей, индиви­дуально-трудовой деятельностью, исследователями была отработана выбороч­ная совокупность, исходящая из 8 тысяч предприятий общего состава (генераль­ной совокупности).

В целом в современной экономической системе республики общая диффе­ренциация (собственность на основе основных и оборотных средств недвижимо­сти) может быть проведена в четырех основных категориях: 1) сверхкрупная; 2) среднекрупная; 3) малая и 4) мелкая, индивидуально-личностная.

В опреде­ленном соответствии с этим формирующийся класс собственников можно разде­лить на слои: 1) владельцев суперкапитала; 2) средних и крупных собственников; 3) представителей малого бизнеса и 4) представителей частной индивидуально-трудовой деятельности.

Говоря о первом слое собственников, группе лиц, контролирующих круп­нейшие акционерные общества и кампании, мы имеем в виду акционерные об­щества в электроэнергетической системе, на которые приходится около четвер­ти уставного капитала всех акционерных обществ.

В добывающей промышленности созданы 4 акционерных общества, в них бы­ло занято более 5,5 тыс. человек, их суммарный уставной капитал составил 0,2 млрд рублей, машиностроении - 10 акционерных обществ с численностью ра­ботающих в 21,4 тыс. человек, с величиной уставного капитала 1,8 млрд рублей. К ним примыкают акционерное общество "Амта", АО "Наран-союз-сервис", "Тонкосуконная мануфактура", АО "Улан-Удэ стальмост", АО "Селенгинский ЦКК", АО "Бурятзолото" и др. Здесь активно подвизается иностранный капитал. Например, совладельцами АО "Бурятэнерго", АО "Электросвязь", АО "Бурят­золото являются иностранные кампании, которым принадлежит до 35,5% акций. Владельцы контрольного пакета акций - руководители и менеджеры названных компаний и обществ являются олигархами местного, регионального масштабов. Следует отметить, что среди этого супервысшего слоя нет представителей бурят­ской национальности. Слой предпринимателей, финансистов, торговцев, менед­жеров и т.д. из среды бурятского народа как слой собственников капитала, владельцев контрольных акций, руководителей предприятий формируется и функционирует в остальных трех сферах: среднее и крупное предпринимательст­во, малое предпринимательство и индивидуальное предпринимательство.

Следует отметить, что в ниже представляемых материалах социологическо­го исследования с целью удобства изложенная категория "средние и крупные предприятия" обозначены сводным индексом "крупные предприятия". Материа­лы отражают ситуацию конца 1997 г., и, по расчетной 10% выборочной модели от общей генеральной совокупности, в среде предпринимательского слоя рес­публики удельный вес лиц бурятской национальности составил свыше 40%. Их социальная характеристика такова.

Из общего состава предпринимателей и собственников бурятской нацио­нальности во главе крупных предприятий лица в возрасте 31—50 лет составили 89%, во главе малых предприятий - 66,2%, занимающихся индивидуально-трудо­вой деятельностью - 50%. Однако число лиц молодого возраста (20-30 лет) за­метно возрастает в группе малых предприятий - 27,7% и особенно в группе за­нимающихся индивидуально-трудовой деятельностью — 46,1%.

Число мужчин во главе крупных предприятий составило почти 80%, во гла­ве малых предприятий — 41,5%, в группе занимающихся индивидуально-трудовой деятельностью - 22,6%.

Таким образом, более половины малых предприятий развивается под руко­водством женщин, и они же составляют основную часть мелких, лоточных тор­говцев и так называемых "коробейников" (77,4%). По уровню образования предприниматели и собственники подразделяются следующим образом. Среди руководителей крупных предприятий – лица с высшим образованием и со вто­рым дипломом высшего образования — составили 66% , с неоконченным высшим и со специальным средним образованием — 18,5%, с общим средним образовани­ем — 11,7%. Среди руководителей малых предприятий — лица с высшим образо­ванием составили 86,2%, со специальным средним образованием— 11,5%.

В группе индивидуально-трудовой деятельности лица с высшим образовани­ем составили 75%, со специальным средним образованием — 11,5%.

Очень важна проблема, из каких социальных слоев рекрутируется начальст­венная элита. В составе руководителей и владельцев крупных предприятий ока­залось 24,5% бывших руководителей советских организаций и учреждений, 50,4% бывших инженерно-технических работников и др. специалистов, 20,3% бывших квалифицированных рабочих. В составе руководителей и владельцев предприятий: 33,7% бывших руководителей и 66,3% бывших инженерно-техни­ческих и других специалистов. В составе группы индивидуально-трудовой дея­тельности подавляющее большинство ассоциированных и неассоциированных крестьян (65%).

По своему социальному происхождению 29,4% руководителей и собственни­ков крупных предприятий - дети интеллигентов и служащих, 53,9% дети кресть­ян и 15,7% - дети рабочих. В малых предприятиях - соответственно 68,2% дети интеллигентов и служащих, 10,9% крестьян и 11,6% - дети крестьян. Среди за­нимающихся индивидуально-трудовой деятельностью 51 % — дети интеллигентов и служащих, 19,6% — дети крестьян и 23,5% — дети рабочих.

Эти данные подтверждают предварительную гипотезу о том, что занятые предпринимательством люди молодого и среднего возраста, главным образом, являются представителями технической и гуманитарной интеллигенции и гос­служащих — управленцев с высшим и средним специальным образованием. Иск­лючение составляет сфера индивидуальной трудовой деятельности.

В сфере крупного бизнеса дело начинали, имея собственные накопления 29,2% предпринимателей, на основе займов — 14,6% предпринимателей, на осно­ве как собственного, так и заемного капиталов — 40,6% предпринимателей. В ма­лом бизнесе на базе собственного капитала начали 33,6% предпринимателей, на основе займов — 14,3% на смешанных накоплениях — 22,7%. Здесь стартовые ус­ловия фактически были одинаковыми у бурятских предпринимателей с русски­ми, украинскими и другими предпринимателями в регионе. Но заметное разли­чие проявилось при выявлении источника "кто помогал открыть предприятие?" Оказалось, что в крупном бизнесе у трети предпринимателей-бурят (27,7%) это были родственники и друзья. У других групп предпринимателей этот источник характеризуется значительно меньшими показателями. Здесь можно, наверное, отметить живучесть у бурят компонентов традиционной социальной организа­ции — семейно-родственных отношений.

Переходя к общей оценке социальной структуры бурятского народа следует отметить, что на процесс распада ее элементов, отмеченный выше, наложились новые тенденции.

Процесс качественно новых изменений в социальной структуре бурятского населения республики развивается по крайней мере в пяти направлениях, в рус­ле каждого из которых обнаруживается тенденция появления каких-то новых групп и слоев.

Верхние ступени социальной лестницы занимает высший слой управленцев, который можно назвать национальной региональной элитой. Характерная чер­та ее - сопряженность с формирующимся местным крупным капиталом и фи­нансовой олигархией.

Следующая ступень - предприниматели, банкиры, коммерсанты, торговцы и т.д., то есть владельцы, имеющие в частной собственности различные пред­приятия - предтеча буржуазного класса в регионе. Об этом несколько подробно было сказано выше.

Третью по счету, самую многочисленную социальную группу образует ос­новная масса трудового населения - рабочие, колхозники, интеллигенция и т.д. Это средняя группа, но вовсе не средний класс, ибо характерная черта жизнеде­ятельности этой группы на сегодняшний день - мучительный процесс адаптации к новым условиям жизни, по существу, борьба за социальное и физическое вы­живание.

Следующую четвертую ступень социальной лестницы занимают хронически бедствующие слои населения - группы пожилых и одиноких пенсионеров, инва­лидов, безработных, многодетных семей, переселенцев, беженцев. И, наконец, пятая – самая низшая ступень социальной иерархии – растущие в численном от­ношении асоциальные группы населения – алкоголики, наркоманы, проститут­ки, бомжи, воры и т.д.

Важно отметить характерную черту трансформационного процесса: зыб­кость почвы под формирующимися социальными группами, расплывчатость контуров, границ их функционирования, перемещения этих групп.

Важно подчеркнуть, что в рассматриваемом регионе нет еще нового, так на­зываемого среднего класса. Но его практически нет во всем нашем отечестве, в огромном, многомерном российском обществе.

Переходя к проблемам этнополитических процессов, происходящих в среде бурятского народа, целесообразно разделить их на три части: 1) Проблемы про­фессиональных и социальных интересов слоя нации, функционирующего в сфе­ре государственного, политического управления бурятского чиновничества; 2) Проблемы формирующегося слоя нации в сфере демократических институ­тов (политических партий, общественных объединений и средств массовой ин­формации); 3) Проблемы обширного слоя рядового бурятского населения, нахо­дящегося в сфере управления — подчиненных, или как говорили в недавнем прошлом, "ведомых партией и правительством". Мы останавливаемся в данном слу­чае на трех категориях населения, представляющих основной состав бурятского этноса. Очень существенно здесь коснуться прецедентов недавнего прошлого. Не будет ошибочным утверждение, что политическое сознание и культура пове­дения массы населения в период социалистического строительства формирова­лись и направлялись только в одном русле: доверия к руководящей политиче­ской партии и принципам незыблемости государственной и общественно-поли­тической организации общества.

Любая личность или группа населения могли проявить деятельность только с целью "помощи" партии и государству в укреплении общественных устоев, и эта деятельность выражалась в собраниях, митингах, праздничных демонстраци­ях, а в повседневной жизни - в выполнении различных постоянных, временных и разовых общественных поручений, осуществляемых гражданами по линии парт­организации, профсоюза и комсомола. Эта структура сознания и поведения, как известно, культивировалась многие десятилетия. Но это - наружные, реактирующие параметры сознания человека. В его глубинных недрах происходят лож­ные явления. Каждый человек в зрелый период социализации постоянно впитывает в себя политические импульсы и у него формируются нормативы и ценно­сти, которые кристаллизуют самые глубинные пласты его мировоззрения и ми­роощущения, которые могут настроить человека на конформность поведения и на внутреннее неприятие сложившихся политических реалий.

Интерес к политике чуть ли не с самого раннего возраста заложен в созна­нии человека, в этом смысле каждый человек — политик. Естественно, уровень отражения окружающей политической реальности у каждой личности собствен­ный, зависящий от множества факторов, в первую очередь, уровня развития ее интеллекта и социальной организации ее жизни, и в этих же параметрах сугубо индивидуален почерк ее социального поведения. Однако очевидно и то положе­ние, что за множеством разных личностных черт просматривается нечто общее, типичное, отражающее общественную систему в целом. Речь идет о феномене общественного сознания, которое в свою очередь и устойчиво, цельно и дис­кретно, разнородно.

Многоуровневость и противоречивость природы сознания особенно четко проявляется в переломные моменты общественного развития. Еще в 1980-е го­ды в нашем обществе политическая идеология социализма и советского строя представлялась нерушимой. Вместе с тем в нем быстро возрастали диссонирую­щие процессы: чувство сомнения, неверия, фальши многих постулатов социализ­ма в сознании людей. Подтачивание политической идеологии общества несом­ненно имело обоснованием объективно возрастающие противоречия между го­сударством и обществом, между привилегированной властвующей верхушкой, контролирующей и распоряжающейся государственной собственностью, и ши­рокими массами трудящихся. Социальным последствием интерпретируемой сис­темы противоречий явилось определенное отчуждение рядового человека от общественной собственности, от средств производства и результатов своего тру­да, от государственного и общественного управления. Депрессия политического сознания и политического протеста проявлялась по-разному, порой в весьма своеобразной форме. Одной из таких форм, на наш взгляд, явилось молчаливое взирание массы рядового населения на распад КПСС и советского строя. Наб­людалось равнодушие, даже во многих случаях одобрение происходящего город­ским и сельским населением. Последовавшие за этим социальные сдвиги вызва­ли еще большего масштаба внутреннюю борьбу и колебание политического на­строя населения, переоценку ценностей и нормативов.

Еще в конце 80-х годов в обследуемом периферийном регионе общественно-политическая жизнь текла в прежнем русле: практически основная масса насе­ления по-прежнему была индифферентна к активным факторам брожения.

В 1987 г. среди 1000 опрошенных трудящихся городов и сел Бурятии 65% людей никаких общественных поручений не выполняли, 31% людей выполняли разовые поручения по месту работы, и только 4% опрошенных (это в основном инженеры и учителя) имели постоянные общественные нагрузки. Вместе с тем на вопрос "Участвовали Вы за последние 5 лет в обсуждении или подготовке в письменной и устной форме (на собраниях, заседаниях и т.п.) документов?" – 39,9% опрошенных отметили, что были на собраниях, обсуждавших проекты за­конов страны, 24% присутствовали на обсуждении решения Совета народных депутатов, 57,6% - на обсуждении решений профсоюзных, партийных, комсо­мольских организаций или их выборных органов и 36,8% опрошенных - при об­суждении и ознакомлении с распоряжениями администрации предприятий, учре­ждений, колхозов и совхозов. В определенной мере созвучными являлись дан­ные исследований 1990 г. по 44 малым селам республики, в совокупности пред­ставляющих содержательную модель малого села республики (Рандалов и др. 1993. С. 4-5). Из 1000 опрошенных глав семей на вопрос "Участвуете ли Вы в об­щественной, политической жизни района (колхоза) совхоза, села?" ответы рас­пределились таким образом: не участвовали ни в каких общественных меропри­ятиях - 77% опрошенных; выполняли какие-либо отдельные поручения - 10,9%, имели небольшие общественные нагрузки - 9,6% (учителя, бухгалтеры, пенсио­неры). При выяснении причин и мотивов такой массовой пассивности к общест­венной деятельности населением были даны различные объяснения, но главные заключались в следующем: во-первых, в признании отсутствия организующего начала ("никто не привлекал меня к общественной политической работе" -27,7% респондентов), во-вторых, в признании экономической несвободы ("нет времени заниматься общественной работой" - 30% респондентов, наконец, в-третьих, в признании бессмысленности этой функции в условиях их жизни ("нет смысла в общественно-политической работе, общественно-политическая работа вообще не нужна" - 15,7% респондентов). В этом ряду находится еще од­на мотивировка, хотя на ее признание решилось немного людей - "не хватает образования, знаний, подготовки" - 6,9% респондентов. Вместе с тем в рассмат­риваемое время реакция на начавшуюся перестройку на общественной арене была более чем слабой, не фиксировалось возникновение инициативных групп, партий, движений, организация сходов, собраний, делегаций и т.д.

Что касается руководителей среднего и низового звена сельской периферии, то их участие в начавшейся перестройке находилось практически на нулевой от­метке. Характерно, что оценку низкого уровня участия людей в перестройке ря­довое население в первую очередь связывало с экономической несвободой и от­чужденностью от средств производства и управления. В числе серьезных причин и факторов, обрекающих перестройку на провал, были отмечены: "бесправ­ность и зависимость рядовых масс работников, отсюда их безразличие, ибо у них отнята власть, право распоряжения землей, средствами и продуктами труда" (27,5% респондентов), "слишком низкий уровень экономики села, запущенность хозяйства, быта, культуры, нищенское материально-техническое снабжение" (48,4%), "полная зависимость района, совхоза (колхоза) от вышестоящих орга­нов (Министерства, Госплана, обкома и т.д.), их бесправность" (16,2%).

Крупные социальные сдвиги, связанные с экономическим и политическим крушением советского строя, еще не вызвали резкого развала традиционного общественного сознания, хотя начало эрозии было очевидно. Вплоть до середи­ны 90-х годов у значительной части бурятского населения еще сохранялся совет­ский менталитет. Характерно, что в обследованиях 1993 г. (1000 респондентов пропорционально из города и деревни) на вопрос о политических предпочтени­ях 43% опрошенных указали, что надо сохранить основы социалистического строя и только 8% отметили, что надо как можно быстрее надо переходить к ча­стной собственности, капитализму. При этом 60,3% респондентов выразили по­зицию закрепления в новой Конституции социалистических принципов права на­рода на бесплатное медицинское обслуживание, образование, на труд, отдых, жилище, обеспечение старости. Но отмеченные коллизии общественного созна­ния не должны абсолютизироваться; новые подходы к осмыслению политиче­ской жизни проявлялись повсеместно. Основой их утверждения являлись новые политические события, вернее расширяющиеся политические процессы. В рес­публике, как и по всей стране развивались демократические процессы создания нового государственного строя: была принята новая Конституция, были разра­ботаны новая система выборов, новая структура высшей исполнительной и за­конодательной власти. При реальном участии населения республики были из­браны Президент, парламент (Народный Хурал), на демократической основе назначено Правительство республики. Закладывались и другие элементы граж­данского общества: свобода совести, печати, свобода коммерческой деятельно­сти, организация политических партий, движений, собраний, демонстраций и т.д. В определенной мере адекватной являлась конверсия политического мышления. Отражение этого мы находим в материалах тех же обследований 1993 г. Напри­мер, на вопрос: "На какой же экономической основе должна строиться респуб­лика Бурятия?" - более 60% респондентов ответили: "на многоукладной эконо­мике". На вопрос о политических принципах - позиции разделились - 21% рес­пондентов: на принципах Президентской республики, 23% на принципах Парла­ментской республики и только 14,8% респондентов - на принципах преобразо­ванного варианта Советов.

Вместе с тем очень важно отметить, что формирующиеся новые элементы общественного сознания прошли через тяжелый экономический кризис, депрес­сию общества, поверженного в бездонную пучину неплатежей зарплаты, пен­сий, безработицы, преступлений, коррупции, духовной деградации граждан. Складывающаяся новая демократия, новые политические институты оказались, по сути, не способными защитить от них простого человека. Это не могло не вы­звать у массы населения новую волну разочарования, политической апатии, от­чуждения от реальных политических событий и процессов. Показательно, что при характеристике деятельности Верховного Совета и Правительства респуб­лики свыше 70% респондентов отказались от положительной оценки, лишь 17,5% указали, что Верховный Совет старается что-то делать, но эффекта от его деятельности мало. Так же оценивалась деятельность только что возникших политических партий и движений в республике. К ним отрицательно отнеслись, или же уклонились от оценки 62,2% респондентов, в принципе одобрили появ­ление партий - 34,1% респондентов, но тут же указали, что не видят результатов их деятельности, 89,6% опрошенного населения не одобряли или же не имели представления о Бурят-Монгольской партии, движении "Нэгэдэл", такую же по­зицию выразили 93,9% респондентов относительно партии "Забайкальского русского союза".

В плане признания лидерства отдельных личностей в масштабах республики вниманию обследуемой группы бурятского населения были предложены фами­лии более десяти наиболее часто упоминаемых в средствах массовой информа­ции деятелей республики. Но ни один из них, за исключением Л.В.Потапова и В.Б. Саганова, не получил даже 4% рейтингового показателя. 47,8% респонден­тов вообще отказались кого-либо признать лидером. Только за Л.В. Потапова, как эффективно работающего руководителя выступили 17,8% респондентов, за В.Б. Саганова - 13,2% респондентов.

В целом анализ событий первой половины 90-х годов показывает, что поли­тический переворот, ликвидация КПСС и советского строя подавляющую массу населения республики явно застали врасплох. Общественно-политическая апа­тия и пассивность населения сохранялись в течение первых лет перестройки и даже в постперестроечное время. Народ Бурятии, по существу, не воспринял ни одной из новых политических партий и движений, ни одну из многочисленных программ и манифестов.

Ситуация стала медленно меняться с конца 90-х годов. События в республи­ке в 1997-1998 гг. обнаружили некоторые сдвиги в социально-психологическом настрое населения, его заинтересованность в том, что происходит в регионе. Свидетельством этого явилась определенная политическая консолидация рус­ского и бурятского населения вокруг президента Л.В. Потапова во время его из­брания на первый в 1994 г., второй в 1998 г. и третий в 2002 г. Президентский срок, а также вокруг мэра города Г.А. Айдаева в выборную кампанию. Такие же симптомы наблюдались в процессе формирования Народного Хурала, когда де­путаты бурятской национальности шли от русского электората, депутаты рус­ской национальности имели широкую поддержку бурятского электората. В це­лом эта позитивная тенденция сохраняется по настоящее время.