Поэзия и Байкал. «На родине», Порфирий Казанский

Всю ширь безбрежную, от края и до края,
От вечных моря льдов до вечных льдов Алтая,
Суровую страну, забытую судьбой,
Всю мыслью быстрою, покорной облетая,
Как очарованный, я вижу пред собой.

Заправляя дорогой далекою,
Весь в мехах, плосколицый якут
Смотрит зорко в просторы окольные;
Сзади – форма и шашка видны;
В середине – туристы невольные
Из далекой-далекой страны.

Бесконечные дали, холодные
Под мерцанием звезд голубым,
Оковали порывы свободные
И забылися сном вековым.

Погасили равнины докучные
Свет былой путеводной звезды…
Только снежные струйки беззвучные
Заметают оленьи следы,

Заметают дорогу постылую
В даль пустынь из покинутых стран.
Ветер песню заводит унылую
Про закованный в лед океан.

Там хмурый Байкал-скопидом собирает
Без счета живые струи серебра,
Но все расточая, смеется-играет
Красавица-дочка его Ангара.

За ним, что волны, без счета и края
Хребты поднялись богатырской гурьбой,
Застыли навек, небеса подпирая,
Как пеной, одеты зеленой тайгой.

Звериные тропы по падям таежным
Теряются в чаще, где выхода нет;
И в хаосе сучьев угрюмо-тревожном,
Бессильный, теряется солнечный свет.
. . . . . . . . . . . . . . . . .

Средь дикого царства неведомых сопок,
У берега буйной, холодной реки
Прижался поселок, затерян и робок,
И взрыты глубоко речные пески.

То в недрах бескрайной тайги нелюдимой,
Оторван от родины горем-нуждой,
Пришелец, безумной надеждой томимый,
Без устали ищет мираж золотой.

И терпит, безумной надеждой богатый,
И холод, и голод, неправду и гнет,
И роет, и роет упорной лопатой,
И сказку богатства другим создает;

Проглочен безжалостной пастью забоя,
В грязи, по колени в холодной воде,
Промерзлую землю усталой рукою
Долбит он, покорен мечте и нужде.

Бесстрастны угрюмые темные ели;
Скала над забоем черна и строга...
В упорной работе проходят недели...
Шумит, насмехаясь, старуха-тайга.

Разрывает ветер злые тучи,
Открывая солнцу выси гор;
Брызжет солнце; и смеются кручи,
И чеканят, горды и могучи,
В синеве серебряный узор...

Вон внизу, меж лиственниц тенистых
Приютился дремлющий аил,
Где под сенью скал седых и мшистых
Дети духа высей серебристых
Ждут судьбы, какую он судил...

А вверху, цепляясь по обрывам,
Между скал и ёрников густых,
По тропы причудливым извивам
Движется с упорством терпеливым
Вереница всадников седых,
Будто сказок витязи былые,
Из-под хмурых старческих бровей
Зорко смотрят очи молодые;
Треплет ветер бороды седые,
Развевает гривы лошадей.

За хребты, в далекое селенье,
В глушь лесов седая едет рать –
Побеждать соблазны и сомненья,
Завершать души освобожденье:
Спор о вере правой завершать.
. . . . . . . . . . . . . .
Высоко, над дремлющей долиной,
Царство льдов, где нет людских дорог;
Только клекот слышен там орлиный.
И спокойны белые вершины
Над путем исканий и тревог.

Гривы седеют, полынью одетые;
Словно цветная по склонам парча,
Лен голубеет, белеет греча;
Церковь маячит далекой приметою;
Травы звенят: ярким солнцем согретые,
Скачут кузнечики, звонко треща.

Бодро, привольно и радостно дышится,
Трав ароматом пьяна голова...
Зноем залитая степь не мертва:
В сочной лощине, где травы колышутся,
Чу, стрекотанье железное слышится, -
Там под косилкой ложится трава.

Ровною поступью лошади сытые
Ходят, направлены верной рукой.
Труд здесь приволен и весел покой.
Рядом пшеницей, как бархатом, крытые,
Нежатся пашни, росою умытые...

Вон, показался дымок над рекой;
Лопастей слышны удары могучие;
Белый и стройный дворец-пароход
Режет равнину забывшихся вод...

Пары взвиваются клубы летучие,
Ухнул свисток двуголосым созвучием,
Яр ему эхо ответное шлет.

Вздрогнула, слушает степь молчаливая...
Брошены сходни. На берег крутой
Люди идут торопливой толпой.

Лиц испитых вереница тоскливая,
Впалые груди да взгляды пытливые,
С тихой надеждой и робкой мольбой.

Родины-мачехи дети опальные.
Горя, нужды бесконечную цепь
Им завещала минувшая крепь.

Манят просторы привольные, дальние
Душу забитую, робко печальную...
Смолкла косилка... задумалась степь.

И тем, кто в кандалах твердил тебе проклятья,
Открыла молча ты широкие объятья, -
И проклинавшие тобой покорены:
Они не узники, они друзья и братья,
Поруганной земли суровые сыны.

И тех, кого нужда гнала в твои просторы,
Кто, помня край родной, твердил тебе укоры
И мачехой считал, и тех ты приняла,
И им и глушь тайги, и дремлющие горы,
И ширь своих степей бескрайных отдала.

Ты всех в одно сольешь, на жизнь благословляя,
И бодро в мир войдешь, судьбой закалена…
И сын иной земли, о жизни размышляя,
Промолвит о тебе: “Великая страна!”