Гольдфарб Станислав Иосифович (род. 5 августа 1956 г. в Харькове), журналист, писатель, историк, доктор исторических наук. Член Союза российских писателей. Председатель Иркутского отделения Союза российских писателей. Автор книг «Мир Байкала», «Золотая кариока», «Час выбора» и др.
Над летниками тесными бурятов
Сыченный дух да хмель болотных трав;
Сюда бежали, бросивши Саратов,
И вольный Дон, и старой веры нрав.
И город встал в пролете этом узком,
Суму снегов надевши набекрень,
И наречен он был в веках Иркутском,
Окуренный пожарами курень.
Михаил Скуратов
В 1647 году в старинных русских актах впервые встречается название новой реки – Иркут. Открыл ее «енисейский сын боярский, бывший прикащик пашенных крестьян Иван Похабов».
Думал ли, гадал ли он, что именно у этого «кипящего» притока Ангары будет поставлен рубленый город, названный Иркутском? Увидел ли опытным глазом «передовщика», сколь пригожи здесь места, или другие заботы и мысли владели им в тот момент, когда отписывал бумагу о реке Иркуте?
История основания Иркутска покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся мнение. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун так и написал: «В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело с первоначальной историей основания Иркутского острога». Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида. Были уточнены дата основания и имя человека, который построил острог.
Летом 1661 года Похабов, но не Иван, а Яков, во главе отряда служилых людей приступил к возведению укреплений. И полетел гонец в воеводский город Енисейск с донесением: «Государя царя великого князя Алексея Михайловича и всея Великие и Малые и Белые России самодержца воеводе Ивану Ивановичу енисейский сын боярский Якунька Иванов Похабов челом бьет. В нынешнем 169-м (1661) году июля в шестой день против Иркута реки на Верхоленской стороне государев новый острог служилыми людьми ставлю, и башни и потолок срублены, и государев житный анбар служилые люди рубят, а на анбаре башня, а острог не ставлен, потому что снег не достает, лесу близко нет, лес удален от реки. А инде стало острогу поставить негде, а где ныне бог позволил острог поставить, и тут место самое лучшее, угоже для пашени, скотинной выпуски, сенные покосы и рыбные ловли все близко, а опроче того места острогу ставить стало негде, близ реки лесу нет, стали места степные и неугожие. А как Бог совершит наготово острог, и о том будет писано в Енисейский острог к воеводе Ивану Ивановичу».
Но Дмитрий Резун вновь обращает внимание, что во всех списках иркутских летописей утверждается, что первый острог все-таки был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах. Далее приводим мнение ученого относительно основателя острога: «Этот район (речь идет о западном Прибайкалье. – С. Г.) был хорошо известен также и боевому сотоварищу И. Похабова енисейскому сотнику М. Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени... И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его дьяком. Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
Трудно, конечно, судить однозначно, «менять или не менять» дату основания Иркутска, отдавать ли пальму первенства в деле основания Иркутского острога казаку Перфильеву. Но пусть и это мнение участвует в давнем споре историков относительно основания будущего города.
Термин «острог» имел несколько значений. Но прежде всего острогом называли тип крепостного сооружения. Когда говорили: «острог» – это означало, что прочие хозяйственные и административные строения внутри него не имеют оборонительных приспособлений. Роль последних выполняли башни и ограда.
Остроги не были похожи друг на друга. Опытный глаз древнего строителя сразу различал их не только по внешнему виду, но и по планировке, системе укреплений. Здесь все имело значение. И высота ограды, и форма оборонительных элементов.
Вот стена врытых в землю обыкновенных бревен – тынин высотой от четырех до шести метров, заостренных вверху – это «стоячий тын». Стена могла быть и косой, и в сочетании с земляным валом. Такое сооружение относили к острогам.
Теперь представим себе, что к ограждению добавили более четырех башен. Укрепление переводилось в разряд городов. Но «настоящим городом» укрепление становилось, имея рубленые стены и башни. Иркутск относился к разряду последних. Вот почему довольно быстро получил титул рубленого города.
Если первая крепость Иркутска имела небольшие размеры (19,4 х 17,3 метра), то при очередной перестройке в 1670 году она имела уже квадратную форму с длиной стороны в 108 метров.
Какова была конструкция Иркутского города, сказать трудно. В Красноярске, к примеру, к рубленой острожной стене через определенные участки были сделаны треугольные прирубы. На них укладывался помост для защитников. В Якутске ограда состояла из двух стенок, параллельных друг другу. Для устойчивости они соединялись переборками. Такой способ называли террасами. Поверх стен обычно делался облам, или заборало – бруствер, из-за которого можно отбивать нападение врага. Стены острога нередко крыли сверху тесом. Кровля придерживалась особыми стояками.
Для каждого острога тщательно выбиралось место. Оно должно было отличаться удобными участками земли для будущей пашни, близостью реки, лесов. Часто землепроходцы ставили укрепления в том месте, где река делала петлю. Тогда будущая крепость как бы замыкала собой круг.
Строители умело использовали естественные преграды – овраги, откосы, протоки, болота...
И еще одна замечательная особенность первых русских городов. С ростом посадов новые поселенцы, «боясь потерять плечо соседа, пристраивались как можно плотнее. Компактность была непременным условием успешной обороны». Таков вывод крупного исследователя истории архитектуры В. Кочедамова.
В 1669 году Иркутск представлял собой укрепление, окруженное тыновыми стенами «с тремя по углам башнями и четвертою среди крепости, обведенной рвом. Окружность крепости составляла 88 сажен». Высота стен была семь метров. Над ними возвышались двадцатиметровые башни.
Иркутский острог довольно часто перестраивался. Это отражалось в специальных описях. В 1684 году он выглядел следующим образом: «А по острогу строенья: 6 башен с мосты, 3 башни покрыты тесом, 3 – дранью, в 2 башнях ворота проезжие створные, у одних башенных ворот калитка проходная на железных крюках с петли железными и с замком весным, да в острожной же стене двои вороты, у одних ворот засов железный с петли железными да в острожной стене калитка малая проходная, в той же острожной стене приказная изба с сенью покрыта тесом...
Да на проезжей башне казенный анбар, а у дверей замок... всереди острога церковь... под папертью кругом шесть лавок о двух житнях, колокольня новая рубленая шатровая с переходы, а под него четыре лавки да анбар церковный, казенный; в остроге же анбар житничный об одном житье, крыт тесом. В острожной же стене государев двор, где живут иркуцкие воеводы, две горницы, одна под башней, а другая на жилом подклете...
Да в тех же горницах в 3 окошках колодных 3 оконницы слудныя, обиты железом белым, а меж теми горницами двое сени; изба ж о двух печей и кровлей, где живут воеводские люди; анбар о трех житьях покрыт тесом... погреб с выходом; над ним анбар крыт тесом; ледник, а над ледником анбар, крыт дранью; поварня, мыльня на режах, да за острогом мыльня ж людская; огород частокольный с воротцы, а в огороде рассадник; двор огорожен забором, ворота створные. В остроге ж под башнями 3 избы, где живут холостые казаки. В остроге ж изба гостина двора, а против избы клеть с подклетью и сеньми, крыты дранью. В остроге ж караульная изба, а в караульне три человека аманатов».
Известный русский писатель XIX века С. Максимов, автор многотомной книги «Сибирь и каторга», делил все русские города на «излюбленные» и «неизлюбленные». Иркутск был явно в числе первых. Удачное географическое положение способствовало его росту. Он считался важным стратегическим опорным пунктом державы, и потому ему уделялось гораздо больше внимания, чем острогам, которые возникли ранее. «Иркутск, – пишет С. В. Манассеин, – становился своего рода центром для окружающих острогов, из которого рассылаются распоряжения во все эти остроги».
Важным событием было основание в 1672 году на левом берегу Ангары, ниже устья Иркута (ныне поселок Жилкино), старцем Герасимом мужского Вознесенского монастыря. Иркутск становится центром не только светской, но и церковной власти.
В остроге хранились все богатства царские. Каждый клочок бумаги, каждый аршин ткани, обычная чернильница были вписаны в специальные счетные списки, по которым сегодня можно представить себе жизнь и быт первых иркутских жителей.
И вот уже в начале 1680 года в городе вместо приказчиков-управите- лей появляется воевода. Специально для него строят дом в две горницы.
Поначалу Иркутский острог входил в состав Енисейского уезда и во всем следовал приказам енисейского воеводы. Но уже в 1682 году Иркутск становится центром самостоятельного уезда.
В 1690 году Иркутск получил герб и печать. Он постоянно перестраивался. В 1693 году воевода князь Гагарин доносил в Москву, что он построил «в Иркутске город со всяким городовым строением, с башнями и с вороты, с верхним и серединным и подошвенным боем».
В 1697 году Иркутск был уже крупным по тем временам городом. Каждая стена его укрепления равнялась 130 метрам, а высота их достигала 21 венца!
Хорошо известно то место, где располагался древний Иркутский острог. Тщательные исследования А. В. Дулова говорят, что он находился на месте Спасской башни или недалеко от нее. «Государев двор» лежал на месте перед современным выездом на пешеходный мост Ангарской набережной; одна из угловых башен стояла в районе мемориала. А если подняться на пешеходный мостик, можно легко представить себе высоту городской стены семидесятых-девяностых годов XVII века.
Кстати сказать, именно в девяностые годы XVII века Иркутский острог был изображен в «Чертежной книге Сибири» первым сибирским картографом С. Ремезовым. Этот чертеж сохранился и по сей день. Если внимательно изучать архивные документы, то вырисовывается любопытная система управления городом, которая сложилась в конце XVI века. В 1697 году 1 ноября по указу Петра I город передавался от одного воеводы к другому. Но царский указ – указом, а вот прелюбопытнейшее замечание из счетного списка. Что принимал Перфильев? Иркутский рубленый город «по выбору всех иркуцких градских людей»? Естественно, сам город со всеми его строениями – башнями, избами, амбарами, конюшнями и прочими строениями. В приказной избе хранились иконы – образ Пресвятой Богородицы Владимирской, «писан на цке (доске), риза и венец с короною серебряные вызолочены, чеканные, поля серебряные ж, позолочены, резныя». В приказной избе был и другой образ Господа Бога и Спаса нашего Христа Вседержителя, в подножие преподобных отец Зосимы и Сав- ватия Соловецких. Передавалась и печать серебряная: «на ней вырезан бабр поймал соболя».
Новый воевода принимал пушнину. И особую связку, предназначенную на подарки иноземцам. На представительские расходы отпускалось целое состояние – 40 соболей по 100 рублей каждый, 2 пуда моржовой кости, 11 выдр, 32 рыси и много чего другого.
В счетном списке значатся некоторые вещи в таком количестве, что просто диву даешься, откуда они здесь взялись. Представьте себе, имелось в городе «стеклянных сосудцев сулеек и стаканов и соловеничков 114 сосудов»! Вот тебе и таежная сторона...
А еще была слюда, которая хранилась в 14 коробах. Из этой слюды делались окна и оконца. Имелся и приличный запас стрелкового оружия – «2 пушки медные длиною по 3 аршина по 7 вершков в станках, пушка ж медная енисейской присылки в станку, 69 ядер пушечных, 9 мушкетов с жагры, 74 мушкета в ложах без замков, 16 стволин мушкетных без лож и без замков, 9 стволин раздутых и рваных», и копья имелись, и бердыши, барабаны, протазаны и другая воинская амуниция. Новому правителю передавались и все столбы – рукописные дела, касающиеся судебных дел, разбирательств, следствий. Дела здесь были разные – челобитные государю и отписки к нему же об отправленных караванах пушнины, о взаимоотношениях с коренными жителями, о том, как строился Иркутск... Были столбы хлебного стола (своеобразного департамента), окладные книги, соляные книги, в коих фиксировалось все, что касается такого ценного продукта, как соль. Приемка такого хозяйства требовала не одного дня и ночи... (Первое столетие Иркутска. СПб., 1902. С. 2)
Строительство острогов братской линии, в особенности Иркутского, имело не только важное экономическое, но и политическое значение. Оно содействовало укреплению безопасности бурятского населения. Ведь с середины XVII века западно-монгольские феодалы все чаще и чаще совершали опустошающие набеги на земли ангарских бурят. С вхождением последних в состав русского государства воинствующие кочевники поняли, что будут иметь дело с великой Московской Русью, которая разбила Золотую Орду.
Иркутск стал тем центром, который во многом определил пути дальнейшего освоения края, его социально-экономического развития.
***
Смелость, сметливость, повадка
Рыскать по стране,
Чистоплотность, ум, приглядка
К новой стороне;
Горделивость, мысли здравость,
Юмор, жажда прав,
Добродушная лукавость,
Развеселый нрав;
Политичность дипломата
В речи при чужом,
Откровенность, вольность брата
С истым земляком;
Страсть отпетая к природе —
От степей до гор,
Дух, стремящийся к свободе,
Любящий простор;
Поиск дела, жажда света,
Юной жизни кров,
Без предела и завета К родине любовь;
Страсть отстаивать родное,
Знать: да что, да как?
Стойкость, сердце золотое, —
Вот наш сибиряк.
Иннокентий Омулевский
Отдаленная, сказочно богатая и огромная малоизведанная сибирская земля рождала фантастические рассказы, «свидетельства». Чего только не рассказывали и о самих сибиряках! Будто едят они друг друга, а на голове у них рога, что вместо стопы – чертовское копыто, что имеют третий глаз и клыки пострашнее кабаньих...
Сказки становились былями, легенды превращались в предания... Но даже много позднее, в XVIII, XIX и даже в XX веке было довольно расхожим нелепое и смешное утверждение, что по улицам сибирских городов медведи бродят, в избы заходят и кашу едят. Те, кто знакомился с краем не по слухам, старались рассказать правду. Вот и Семивский, автор книги «Новейшие, любопытные и достоверные повествования о Восточной Сибири, из чего многое доныне не было всем известно», изданной 170 лет тому назад, вынужден был написать: «...многие по сие время об Иркутской губернии думают, что она есть ужасная, не заселенная пустыня и земля как будто Богом отверженная, для житья одним только ссыльным и диким, не просвещенным народам определенная; как напротив того заключает она в себе неисчислимые выгоды, разительные красоты и неисчерпаемые источники различных богатств благодетельной природы по всем трем ее царствам; и несмотря на отдаленность ее от российских столиц и прочих внутренних губерний, сама в себе имеет города и селения, при самых выгодных и привольных местах расположенные и издавна очень хорошо устроенные, в коих жители, по истинной приверженности к христианской вере, по благонравию и неиспорченности своих нравов и по беспрекословному повиновению ко всем общеполезным распоряжениям смогут почитаться для всех примерными.
Из всего вышеписанного явствует, что Восточная Сибирь, или Иркутская губерния, не есть ужасная пустыня, особенно в южной и средней ее части, где при благотворном воздухе, здоровом климате и при довольном народонаселении все служит на пользу человеку, и не только для безбедного, но даже и для избыточного его существования нет там ни в чем недостатка. Она поистине, между прочим, достойна того, чтобы все достаточные молодые люди из россиян, предприемлющие путешествия в чужие края, прежде того для любопытства и совершенного познания своего Отечества, проехали Сибирью по прекрасным, спокойным и безопасным ее дорогам... дабы собственными глазами видевши там во всем изобилии богатство и различные, не все еще описанные красоты природы, прежде отъезда своего из России могли быть уверены, что с нею, а тем паче с Сибирью по многим отношениям и преимуществам в избытке разного рода естественных произведений никакое иностранное государство сравниться не сможет; и что Россия в сем отдаленном и несправедливо называемом диким краю имеет такие пособия и неисчерпаемые источники богатств, каковых, так сказать, взятых всех вместе, никакое государство не имеет».
Славу Иркутскому рубленому городу добывали его жители. В повседневных трудах осваивали они землю, обживали тайгу, изучали реки, прокладывали дороги, строили Иркутск. Кто же они, первые иркутяне, откуда пришли в эту суровую страну?
Заглянем в писцовую книгу 1686 года. Воеводский служка самым дотошным образом составил «паспор» на каждого посельца Иркутска. «В Ир- куцком остроге на посаде двор, а в нем Спасской церкви поп Григорий Иванов...
В Иркуцком же остроге на посаде двор, а в нем Спасской церкви дьячок Ивашка Терентьев... В Иркуцком же посаде посадские люди: двор, а в нем посадский человек Якушка Псковитин; по скаске его родом он псковитин, был посадский же человек, из Пскова прислан в Енисейск по указу великих государей, а из Енисейска пришел в Иркутск и приверстан в посад при приказном енисейском сыне боярском при Дмитрии Аввакумове; годовой оброк платит 7 гривен, а как поверстан в посад, тому ныне 20 лет; жены и детей у него нет; пашенной же земли и сенных покосов у него нет же, а на рыбный де промысел посылает он, Яков, неводиш- ки для домашней своей нужды, а коли случится рыбы продать, а он де, Якушка, с той рыбы платит в казну великих государей таможенную пошлину.
Двор, а в нем посадский человек Пахомко Сидоров. По скаске его родом де он московитин, присыльный человек, женат, детей у него нет, сенных покосов косит 5 десятин, сена ставит на том сенном покосе по 40 копен на десятине, а сенными де покосы владеет он, Пахомко, по иркуцким записным отводным приказной избы книгам; рыбных де ловель и птичих угодий у него нет.
Двор, а в нем посадский человек Ивашка Галактионов сын Рагозин; по скаске его родом он, Ивашка, устюжанин, а отец его на Устюге был государев пашенный крестьянин, а он де Ивашка с Устюга пришел в Иркуц- кой гулящим человеком для свидания с сродичи своими и в Иркуцку поверстан в посад тому ныне 15 лет; годового оброку платит в казну великого государя полтину. Детей у него: Степка 17 лет, женат, детей у него нет, пашенной земли и рыбных ловель и птичих угодий в даче за ним нет, сенных покосов косит по полудесятине 20 копен смежно с иркуцкими жителями по записным книгам».
По пять человек прибыло из Москвы и Устюга, четверо из Яренска, по три – из Пинеги и Соли-Вычегодской, двое из Енисейска, по одному из Мизени, Пскова, Усолья, Переславля Залесского, Усть-Цельма, Шацка. Числился и один «украинец».
Судя по документам, почти половина первых посельцев была из «гулящих людей», бродивших по всей Московской Руси в поисках средств существования. Нередко правительство приказывало своим наместникам переселять в тот или иной населенный пункт сразу десятки семей. В 1697 году верхотурскому воеводе велено было послать в Иркутск пятьсот семей хлебопашцев. Из года в год появлялись и ссыльные, как правило, опальные приближенные царя, пленные солдаты и т. п.
Население города представляло собой сложную систему, в которой каждому посельнику отводилось определенное место. Каждый житель острога выполнял определенные функции и нес повинности.
Известный историк и общественный деятель П. И. Словцов делил всех посельников на два «отдела»: свободных и податных. К первым принадлежали три сословия: духовенство, должностные трех степеней до приказного включительно и служилые казаки. Ко вторым относились крестьяне и ямщики «со своим поколением», посадские из промышленников, «окор- мившихся в городах и острогах», крестьяне, пришедшие в город по воеводскому вызову и переселившиеся самовольно.
Ядро населения Иркутска составляли казаки. В 1673 году их было 25, в 1681-м – 44. Служилое население росло постоянно. К началу XVIII века в городе уже было 428 служилых.
Появляются московские дворяне. В числе государевых людей 11 боярских детей, 4 подьячих приказной избы, 143 конных и 150 пеших казаков, десятников и пятидесятников, мельник казенной мельницы, «заплечный мастер». Прибыли переселенные «в вечное житье» служилые люди из других городов – по 15 человек из Сургута и Туринска, да 26 из Верхотурья, 9 из Березова.
Вся тяжесть государевой службы – суд и расправа, сбор ясака, караулы и дипломатические поручения – лежала на казаках.
Люди духовного звания – ружники пришли в Иркутск довольно рано. В городе были свой поп, дьякон, два дьячка, пономарь, просвирница.
Главным административным лицом в остроге был наместник, или воевода, как правило, из числа боярских детей. Помните, как начинались челобитные письма к государю: «...енисейский сын боярский Якунька Похабов челом бьет...» Конечно же, он не был потомком московских, владимирских или новгородских бояр – знатнейших представителей русской аристократии. В Сибири в «сыновья» или «дети» боярские жаловались люди низших чинов за особое усердие и отличие в каком-нибудь полезном деле «в награду и другим в поощрение». Звание становилось наследственным, т. е. переходило от отца к сыну. Но обладатели его не имели практически никаких особых преимуществ или привилегий. В таком же положении находились и сибирские дворяне. Им не дозволялось иметь деревень, совершать крепости, покупать крестьян. В 1737 году в огромном крае находилось 76 сибирских дворян и 277 детей боярских. Любопытно, что сами московские дворяне всячески отмежевывались от своих сибирских «собратьев». Так, в 1767 году, когда стала работать Екатерининская комиссия, депутат Ярославского дворянства князь Щербатов заявил, что «сибирский дворянин не есть звание, а чин», и предложил для лучшего порядка управления учредить там постоянный дворянский корпус.
И боярские дети, и сибирские дворяне тоже использовались в основном «для посылок и служб» государевых. Они единственные были свободны от многочисленных податей и повинностей. Правительство внимательно следило за тем, чтобы служилое население пополнялось только за счет детей или лиц, принадлежащих к этому разряду.
У детей боярских и сибирских дворян был свой особый «подчинительный слой» – «задворные», «деловые» люди и половники. За определенное жалованье, вознаграждение они исполняли различные работы.
К податному сословию относились посадские и крестьяне. Последние делились на пашенных и оброчных.
В 1681 году Иркутский посад насчитывал всего 27 человек, а в 1698 году «посадских, жен посадских и их детей мужского пола» было уже 350.
К посадским же относились ремесленники, наемные работники, мелкие торговцы и «хлебные оброчники», которые хотя и жили в посаде, но занимались хлебопашеством и платили в казну оброк.
Среди посадских видим мы солеваров, винокуров, пивоваров и мельников.
Торговые люди делились на купцов, приказчиков и лавочных сидельцев. В самом Иркутске торговые люди, по мнению иркутского историка В. П. Шахерова, появляются к началу XVIII века. Основатели многих известных купеческих династий – Сибиряковых, Трапезниковых, Басниных – были выходцами с Русского Севера. Самые крупные купцы – «гости» – вели дело в Иркутске только через своих приказчиков. У приказчиков в подчинении находились лавочные сидельцы, которые и вели непосредственную торговлю. Последним подчинялись «работные промышленные люди». В эти первые годы развития Иркутска купцы были самой многочисленной группой посадского населения. В 1724 году только в Иркутске их проживало 2,5 тысячи человек, что составляло 80 процентов от общего числа жителей города. В 1775 году случилась страшная история. Правительство решило навести «порядок» в купеческих гильдиях. Все торговые люди, которые имели капитал менее 500 рублей, оказались в новом сословии – мещанском. Быть купцом в те годы было не только престижно, но и выгодно. Купец не облагался многочисленными налогами и подушной податью, рекрутской повинностью, казенными службами; а те, кто состоял в первых двух гильдиях, не могли быть наказаны телесно. После реформы в иркутских купцах осталось всего 77 человек. Зато какие капиталы складывались, какие фамилии засверкали на городском небосклоне – Мыльниковы и Солдатовы, Трапезниковы и Кузнецовы, Баснины и Сибиряковы, Дудоровские и Медведниковы... А какие дела воротили они, бывшие странники российских дорог, те, кто шел нередко с одной лишь котомкой и яростным желанием достичь в жизни высот известных. Они торговали с Китаем и Америкой, гоняли корабли и караваны в неведомые большинству российских купцов страны. Они имели собственные крупные компании на Тихом океане, в Русской Америке... Известно, что первое время именно иркутские торговые люди играли ведущую роль в Российско-Американской компании. 15 из 20 компаньонов ее представлено иркутянами!
Относительно самостоятельной группой городского населения были промышленники. Их основные занятия – охота, рыбная ловля, добыча соли, железной руды и слюды. Но и у промышленников хорошо заметно расслоение на «хозяев» и «рабочих». На низшей ступеньке промышленных людей стояли «покрученники», или «покручники». Они «покручивались», т. е. закабаляли себя в разные работы. Xозяин оплачивал их повинности в казну, кормил, давал небольшое вознаграждение.
Добирались до Иркутска «гулящие люди» – городская и сельская беднота, бродячие ремесленники, скоморохи, крепостные, бежавшие от помещиков в поисках лучшей доли.
И, наконец, крестьяне, кормившие все увеличивающееся население города. В Сибири государством была заведена государева десятинная пашня. Это означало, что вся земля объявлялась собственностью царя. Ее предоставляли крестьянину при условии, что он кроме своего поля обработает и государеву десятину. Она выделялась особым полем.
В отличие от пашенных крестьян, оброчные платили пошлину уже готовым продуктом – хлебом. Размер ее устанавливался так – четвертый сноп с «хорошаго хлеба», пятый сноп со среднего, шестой с плохого. Но, как правило, в казну шло гораздо больше. В царствование Михаила Федоровича встречались крестьянские семьи, которые накашивали до 300 копен сена!
Со временем исчезают одни названия зависимых людей, появляются другие. Неизменной остается лишь суть – бедные и богатые, хозяева и служащие, правители и подчиненные...
С момента присоединения Сибири к Московскому государству и до конца XVII века, когда Иркутск получил статус города, прошло чуть более ста лет. Как же выглядели тогда иркутские «сибирянины»?
В одном из документов, датированном 1684 годом, можно найти такое описание сибиряка: «Черные волосы, серые глаза, скуловатость, татарко- ватость, слабая растительность на бороде». Появляется и своя особенность в одежде: «чулки по-сибирски».
На одежду шла ткань, которую производили в собственном хозяйстве. Конопля, лен, посконь, крапива шли на холст. Шерсть – на сукно.
Обувь, носки, рукавицы плели из конского волоса, использовались кожа, мех. Xолщовые одежды наши предки называли волоконщиной или портяниной. Суконные – пониточиной или сермяжиной. Для зимней одежды применялись меха и кожи животных. Поселянки носили прямые рубахи, юбки или сарафаны, телогрейки или шушуны, передники-запоны; на голове – повойники, кокошники, платки, косынки.
Посельцы щеголяли в длинных рубахах, шароварах. На голове зимой носили чебак, весной и летом – колпак.
Очень любили «сибирянины» пояса. Были они тканые, плетеные и ременные. На поясе крепились нож, кисет и другие необходимые предметы.
Среди верхних одежд распространены были суконные халаты-однорядки, зипуны, шабуры, балахоны, шинели, армяки. Для верхней одежды считался обязательным кушак.
В холодное время надевали рукавицы – верхние и исподки. Верхонки делали из кожи, собачьих шкур мехом наружу.
Осталось упомянуть об обуви наших посельцев. Она состояла из оберток ног – чулок и собственно обуви.
Основными материалами для изготовления обуви служили кожа и мех. От местных жителей посельники заимствовали унты, пимы.
А вот описание более позднего времени. Его оставила русская писательница иркутянка Е. А. Авдеева-Полевая: «Жители Иркутска почти все бреют бороду и стригут волосы, не носят русских кафтанов, и даже черный народ носит летом халаты, а зимою тулупы, крытые китайкою или нанкою; летом – круглые шляпы и картузы, а зимою шапки и меховые картузы.
Отличительный наряд женщин низших сословий – покрывало, которое они называют накидкою. Накидки бывают обыкновенно ситцевые; носят и каныватные, с золотом. Прежде были накидки каныватные рублей по сту; и теперь многие за стыд почитают выйти из дому без накидки. Обыкновенную одежду женщин из простого народа составляют рубашки с широкими рукавами и узенькими запястьями (у пожилых женщин бывает у рубашек высокий ворот и широкий воротник), юбка и душегрейка или шушун. Шушуны бывают разных кроев. Голову повязывают платком. Прежде все купчихи носили юбки и кофты, а на головах платки; платки были парчовые, глазетовые, тканые, с золотыми каймами, шитые золотом, битью, канителью; бывали платки по сту пятьдесят рублей; дома носили в достаточных и бедных домах бумажные вязаные колпаки. Ныне все молодые женщины, купчихи, одеваются точно так же, как и в столице. Кто приедет прямо из Москвы или Петербурга, тот мало заметит разницы в одежде; зато его слух жестоко пострадает от тамошнего выговора.
В богатых купеческих домах женщины с давних времен подражали столичным модам, и нигде более, я думаю, не сохранились наряды прабабушек. В маскарадах встречаете роброны, фуро, на головах кораблики; мужчин видите в старинных французских кафтанах. На женские наряды употребляли прежде штоф французский, китайский, штоф по саржирону».
Население Иркутска растет. В 1700 году в городе проживало 726 человек мужского полу, через 22 года цифра приблизится к трем с половиной тысячам. В 1775 году перевалит за четыре. К концу XVIII века Иркутск становится крупным социально-экономическим, культурным и политическим центром Сибири. В нем живет десять тысяч иркутян, довольно значительное число по тем временам.
Теперь поговорим о праздниках, которые отмечали иркутяне. С чего начать? Конечно, с Нового года.
Как отмечается Новый год в наши дни, знает каждый. Ну, а что было раньше? Совершенно верно – ставили елку. Правда, есть сведения, что до 1850—1860-х годов праздник-елка (так называли в старом городе Новый год) был редкостью. А вот к концу восьмидесятых годов XIX века он прочно вошел в обычаи сибиряков. Новому году предшествовали рождественские праздники, начинались они 25 декабря с организации детских увеселений.
Вот что писали иркутские газеты об этом в 1888 году: «Как гласит хроника Иркутска, праздники нынешнего года начались также с детских вечеров и елок. Иркутские елки и детские праздники блестящи, оживленны благодаря множеству городских школ и значительному количеству учащихся детей. Нам удалось видеть елку, устроенную для всех городских училищ, где собрались все дети городских школ, учителя и учительницы. Имея семейный характер, елка эта была для детей, конечно, величайшим удовольствием».
Нет ничего удивительного в том, что прежде всего Новый год с нетерпением ждали дети. Именно в эти радостные дни для них специально устраивали гуляния, ярмарки, театральные представления.
Перелистаем еще раз старые газеты: «2 января в Иркутском театре дан утренний спектакль для детей всех городских школ. Поставлены были сцены из «Ивана Сусанина» и «Волшебной флейты». До тысячи детей были размещены в театре...»
Кстати, на праздниках-елках богатые купцы делали пожертвования. Например, только А. К. Трапезников в том же 1888 году подарил 30 тысяч рублей для образования и воспитания детей и 35 тысяч на содержание городских школ.
Детские хороводы водили под «Елочку». Да, да, ту самую, что и сегодня предлагают спеть малышам.
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла...
Зимой и летом стройная,
Зеленая была.
Песенка, стихи которой написала поэтесса Р. Кудашева, мелодию – музыкант-любитель А. Бекман, пришла к нам из той далекой поры.
Апогей праздника наступал 31 декабря. В этот день город был особенно красив. 31 декабря 1856 года, рассказывает «Иркутская летопись», «вечером старый год провожали, а новый встречали великолепною иллюми- нациею. Против дома генерал-губернатора Муравьева устроен был фейерверк в разных видах, вензель из плошек, и играла музыка; по всей Большой улице, начиная от берега Ангары и до речки Ушаковки, по обе стороны... улицы, поставлены были плошки и протянуты на подставках веревки, вышиною наравне с фонарными столбами; на этих веревках развешены были очень часто разноцветные фонари – около трех тысяч. Публичный театр был весь иллюминирован...»
С началом весны в городе устраивались народные увеселения. Строились качели, особые горки, «с которых можно было скатываться по деревянным рельсам в небольших колесных повозочках».
Впрочем, массовых, истинно народных развлечений явно не хватало. Об этом писал еще Семивский: «Кроме вторника на Фоминой неделе и последних дней на Сырной неделе, или Масленицы, публичных, или общенародных гуляний, по примеру прочих российских городов, в Иркутске никогда не бывает».
Еще об одном занятии горожан упомянул путешественник Вязовский. Ему бросилось в глаза, что «особенность иркутского центра – это скамейки на тротуарах, где иркутяне любят сидеть в свободное время».
Конечно, отмечались именины. Сегодня их нередко путают с днем рождения. В те времена каждому имени соответствовал святой. И вот в день празднования этого святого отмечались именины. В Иркутске, по рассказам Авдеевой-Полевой, это происходило так: «...утром пекли множество пирогов, сдобных, из простого теста, с вареньем, изюмом, черносливом, винными ягодами, с пшеном сарочинским, капустой, морковью и другими начинками. Пироги рассылались к родственникам по три и по четыре пирога; где были маленькие дети, то клали маленькие пироги по числу детей. Разносили и развозили их женщины. Вошедши в комнату, женщина молилась Богу, кланялась хозяевам и, поставив пироги на стол, просила пить чай к имениннику или обедать, как было приказано; потом отправлялась в другой дом. У кого было много родни, те рассылали несколько женщин с пирогами. Знакомых звали без отсылки пирогов. Вечером, когда приезжали гости, подавали вина, потом кофе (хотя и не вовремя) и чай; к чаю подавали женщинам каждой тарелку с разными пирожными».
Масленицу праздновали с блинами, катаньем по улицам на широких санях с ряжеными, шутами. Сани расписывали, устилали коврами. Кто мог, делал себе маску. В разгар праздника появлялась лодка с мачтой, в которой сидели потешники и ряженые. Она катилась на полозьях, запряженная шестью, а то и двенадцатью лошадьми. Настоящий карнавал. Однажды в одном городе мачта перепугала лошадей у полицмейстера, и старинный обычай – «плавание лодки» – был запрещен.
Масленичный кортеж свидетельствовал о знатности и богатстве участников. Те, кто имел капитал, строили огромные сани с настланным полом, беседкой. Здесь же сидели музыканты.
Именно таких участников Масленицы высмеивал фельетонист иркутской газеты, задавая вопрос: «Кому предстоит настоящая Масленица?» И давал злой и ироничный ответ: «Заседателю N-ского округа, добравшемуся до места и пустившемуся во все тяжкие свои мечты о наживе; Масленица горному исправнику X, подобравшемуся к золотопромышленникам; Масленица инженеру, получившему добрую командировку и заведшему тотчас же пару лошадей и модную камелию; Масленица торговцу, скупившему выгодно хлеб при повышении цен и ожидающему нагреть руки во время голодовки; Масленица аферисту, явившемуся с благодетельным проектом водоснабжения, когда глупая дума поддалась на его обольстительные речи и выкладки, а он положит десятки тысяч в карман, пустив вместо воды только пыль в глаза. Вот это Масленица!»
В самом начале XIX века в Иркутске были распространены вечеринки, непременной частью которых являлись танцы. Кроме традиционных русских, популярностью пользовался придуманный иркутянами танец под названием «восьмерка». Сибирский романист Иван Калашников оставил нам описание «восьмерки», при которой пары «становятся в кружок и потом, начиная с первой, вертятся по порядку, одна за другою: вначале первая со второю, потом с третьею, четвертою и так далее. После первой начинает то же вторая, там третья и все последующие, делая разные фигуры, как-то: крест, круг, плетень и т. п. «Восьмерка» есть танец самый продолжительный и утомительный, особенно при большом числе пар. Незадолго до настоящего времени она была в употреблении на самых парадных балах иркутских, и, бывало, какой-нибудь секретарь казенной палаты или заседатель земского суда, расфранченный по иркутской моде, со всею провинциальной ловкостию подбегал к оркестру и торжественно провозглашал: «Восьмерку!»
Кроме вечеринок, в городе устраивали многолюдные маскарады. Новый человек, прибывший в Иркутск, был бы чрезвычайно удивлен, услышав на бале-маскараде сплошной колокольный звон, который шел от пола... а точнее – от каблучков обуви. Именно в них были встроены колокольчики. Долгое время «поющие» сапожки были самой изысканной принадлежностью маскарадного костюма не только дам, но и кавалеров.
Были здесь и свои франты. Они носили разную обувь. Таким «щеголям» какой-то остроумный иркутянин дал прозвище «дже и фордуле и разные вакрантасы». «Дже» означало сапоги со стоячими голенищами; «фордуле» – голенища в виде мехов гармошки; «вакрантасы» – каблуки, набитые медными гвоздями... А в целом обувь – «черт-те что».
***
Герб – это условное изображение, являющееся символом и отличительным знаком государства, города, а в старину – рода или отдельного лица и отражающее исторические традиции владельца. Обычно герб составляется по правилам, принятым в данное время или в данной стране, и утверждается определенным законодательным актом.
В. Драчук
Живописец Станислав Лопуцкий еще и еще раз перечитал царский именной указ. В особенности эти несколько слов: «...на том знамени написать разных государств четырнадцать печатей в гербах».
Он кликнул своих учеников Ивана Безминова, Дорофея Ермолаева да Андрюшку Москвина, которого только-только приобщал к своему ремеслу. Прочел указ императора.
— Знамя гербовное государя Алексея Михайловича работать предстоит. Уяснили, отроки, смысл и величие, что содеять предстоит? – спросил учитель с необычной для него веселостью.
Иван и Дорофей молча переглянулись, пожав плечами. Знали, учитель не любит, когда «да» говорится слишком быстро, без обдумывания и сомнений. Еще бы! Их труды годом-другим не измерить. Десятилетия пройдут, а может, и больше... Больше Лопуцкий не загадывал, боялся сглазу. Xотя свято верил – и этих тысяч дней, мелькавших зимами и веснами, вполне достанет, чтобы их работу оценили по достоинству.
Ученики ждали похвалы и одобрения – ведь видит учитель воочию плоды воспитания своего. Но на этот раз Станислав Лопуцкий не похвалил за терпение и выдержку. Казалось, учитель чем-то встревожен. Он быстро передвигался по палате, которая одновременно служила и домом, и мастерской, время от времени останавливался у начатых работ, что-то обдумывая, ища решения.
— Сейчас же и начнем, – совсем тихо сказал учитель и принялся готовить дорогую красную и белую тафту.
— Иван, займись красками и кистями, а ты, Дорофей, рисунками гербов. Подбери их, разложи, как сказано по указу. Андрей, около Дорофея будь, вникай, взором и умом охватывай – то наша первая заповедь.
Знал Лопуцкий страсть Ермолаева к геральдике. Не раз замечал, как тщательно подбирал Дорофей элементы будущих гербов, как долго просиживал над эскизами...
Дорофей разложил перед собой все гербы.
— Андрей, гляди, – подозвал он подростка. – В середине в кругу будет двуглавый орел под двумя коронами. В правой лапе скипетр, в левой – держава. В середину орла впишем всадника на коне, колющего змия. Теперь так. По правую и левую стороны в клеймах гербы новгородский, владимирский, казанский, киевский. Над орлом станет вид Кремля с надписью «Москва», а под ним поставим еще два герба – астраханский и сибирский...
Андрюшка вздрогнул.
— Ты чего? – удивился Дорофей.
— Брат мой старший в Сибирь ушел, год вестей нет. Поди, сгинул...
Он взял эскиз сибирского герба – две собаки или волка держат в зубах корону, а между лап у них лук и стрелы. Взглянешь на герб – кажется, все так просто, но Андрей уже знал, сколько сил затратит создатель, пока появится эта миниатюра. Ведь нужно было следовать особым правилам, собрать обширные сведения о местности, которой даруется этот особый знак. И здесь все важно, говорил учитель, – природные условия, ремесла и традиции, история и легенды.
Он наизусть помнил вопросник, который рассылался по городам России герольдмейстерской конторой, прежде чем приступить к составлению очередного герба: «Сколько давно и от какого случая или причины и от кого те городы построены, каменные или деревянные или земляные, и от каких причин, какими имянами названы, которых языков и в тех языках те речения не знаменуют ли какого сходства;
и каждого из тех мест каких родов скоты, звери и птицы всем имена, а особливо где есть род какой партикулярной;
и самые те места гористыя или равныя, болотныя ли или сухия, степныя ли или лесныя и плодовитым древам партикулярным наипаче какой род; какова хлеба в котором месте болши родитца;
и те городы на морях или на каких озерах или реках, и как их имяно- вали, и в них каких родов партикулярных наипаче рыб обилие бывает;
и огородных, и полевых, и лесных овощей и всяких трав и цветов чего где больше родитца;
и в которых местах какие народы живут: русския ли, или татарские, или иной какой нации и какова звания;
и который город взят осадою или войною (задачею или добровольным подданством, сочинением или установлением мира) или иными какими случаями, какие возможно сыскати...»
А еще Андрей знал, что геральдика не допускала существования одинаковых гербов. Вот почему и Дорофей, и учитель часто листают книги с изображениями знаков. Пытаются запомнить их, чтобы не ровен час самим не ошибиться.
Дорофей позвал его и молча протянул уже готовый рисунок герба.
— Иркуцкий рубленый город, – прочитал Андрей...
Именно так. В 1686 году возведенный в статус города, Иркутск через четыре года получает свой герб – особый знак.
В летописи П. И. Пежемского и В. А. Кротова сказано:
«...Герб города Иркутска высочайше пожалован первоначально 18 февраля 1690 года, а сего года 26 октября высочайше подтвержден. Он представляет в серебряном поле бабра, бегущего по зеленой траве в левую сторону щита и имеющего в челюстях своих соболя. Многие у нас разумеют сказанного бабра за бобра. Бобр (castor liber) – известное земноводное животное, шкура которого ценится очень высоко; а бабр (lelis pantera) – кровожадный, сильный и лютый зверь, живет в жарких странах. Он иногда забегает в Сибирь из Китая. Шкура его светло-желтоватого цвета с чернобурыми поперечными полосами, с длинным хвостом. Этот-то зверь и изображен на гербе города Иркутска и всей Иркутской губернии».
Скажем, что кроме герба Иркутск имел еще один особый знак – печать. В сибирских острогах печати появились вскоре после вхождения края в состав России. Ими накладывали «слепки на товары, пошлиною очищенные».
Иркутская городская печать своим изображением повторяла герб: «Печать в Иркутском серебряная, вырезано же: печать Государевой земли Сибирской».
Кроме того, особый знак, повторяющий городской герб, имели должностные лица – волостные старшины, городские головы, базарные смотрители. Но это произошло гораздо позже – во второй половине XIX века.
Нам, конечно же, интересно подробнее узнать о деталях иркутского герба, о том, что они символизируют. Заглянем еще раз в мастерскую Станислава Лопуцкого.
Дорофей посвящал Андрея в тайны геральдики.
— Запомни, Андрей, все гербы в основании имеют щит. Сия традиция испокон веков идет. От рыцарей. Щит может быть пяти форм – варяжской, итальянской, испанской, немецкой и французской. Для этого сибирского города Иркутска мы избрали последний. Серебряное поле – это вода. Географы и путешественники рассказывают о могучей реке Ангаре и Байкальском море. Соболь в зубах бабра – символ пушных богатств.
— А бабр? – спросил Андрей, рассматривая странного зверя, похожего на тигра.
— Бабр забегает в Сибирь из Китая. Зверь могучий...
— Наверное, им хотели показать силу города, обширность подвластных земель, богатства рек и тайги.
— Может быть, и так...
Оставим мастерскую художников и перенесемся в XVIII век. Перелистаем страницы удивительной, поистине волшебной книги, названной по имени автора словарем Даля. Известный русский собиратель, писатель и ученый, он раскрыл нам тайный смысл тысяч слов, которые сегодня не встретишь в обиходе. Вот что писал он о бабре: «Бабр – сибирский зверь, равняющийся по лютости и силе льву; тигр, полосатый, королевский, царский тигр...» Может быть, бабр в значении «царский тигр» был введен в печать и герб Иркутска не случайно? Может быть, именно так московский государь подчеркивал свою власть над новой «землицей»? Ведь геральдика всегда была спутницей дипломатии.
Нередко в старинных книгах, на сургучных печатях, которыми скрепляли документы, можно увидеть иркутский герб, увенчанный короной, – это символ императорской власти.
Кроме герба и печати, в Сибири, в том числе в Иркутске, был распространен еще один особый знак. На этот раз денежный.
Долгое время в Сибири «били» монету из «золотистой и сребристой меди». Она была разного достоинства: полушечная, десяти-, пяти-, двух- и однокопеечная.
Чеканка сибирских денег – результат политики императрицы Екатерины II, которая объявила край царством. Всего выпустили денег на пять миллионов рублей. Запрещение чеканить монету с сибирским гербом относится к 1787 году.
История герба Иркутска продолжилась в 1995 году, когда был принят городской Устав. Городская дума обратилась в Государственную герольдию в Санкт-Петербург. Эскизы фактически нового герба были сделаны главным художником Иркутска В. Ким Кир Xо. После доработок эскизов герб был зарегистрирован под номером 132. Свой номер – 133 получил и флаг Иркутска.
Новый герб города был серьезно изменен по сравнению с историческим геральдическим знаком. Современный герб выглядит так: на зеленом поле земли изображен черный бабр, бабр теперь смотрит направо, а не налево. Голова зверя смотрит анфас, а не в профиль. Из герба удалили название города, которое значилось сверху. Бабр также изображается на городском флаге. Сам флаг представляет собой белое полотнище с голубой полосой.
После получения регистрационных грамот эти символы стали официальными знаками отличия Иркутска.
***
Иркутск есть город, который, особливо благодаря его обширной торговле, заслуживает внимания отменного. Он есть склад всего торгового дела сей губернии, исключая те товары, что, не попадая в него, идут из Якутска прямо в Енисейск... Иркутск, будучи теперь истинным центром сибирской торговли, будет распространяться паче и паче, и если можно проницать слабыми нашими взорами будущее, он по положению своему определен быть главою сильныя и обширныя области.
А. Н. Радищев
25 лет понадобилось Иркутску для того, чтобы из острога стать городом. Событие по тем временам исключительно важное, означавшее, что Иркутск приобрел особый политический статус, что его экономический, культурный уровень, административное устройство поднялись на ступеньку, вполне соответствующую его новому положению. После 127 лет воеводского управления, когда, как писал М. Ядринцев, «управление вверялось совершенно усмотрению воевод: «делати по тамошнему делу и по своему высмотру, как пригоже и как Бог вразумит», в Сибири вводится губернское правление.
В 1719 году громадный край делится на пять провинций. Иркутск становится центром одной из них. Он еще не свободен во всем, и его вицегубернаторы подчинены Тобольску. Но в 1764 году, после очередной административной реформы, когда указом Екатерины II Сибирь провозглашается царством, а провинции – губерниями, Иркутск уже числится губернским городом. Появились органы самоуправления – посадская община. Она выбирала городовой магистрат, или ратушу, во главе которой стояли два бургомистра и четыре ратмана.
Первая ратуша открылась в 1722 году. Потом ее заменили магистратом, он ведал городскими делами до 1728 года.
Важную роль играл посадский сход, представлявший интересы торгово-ремесленного населения Иркутска. В его ведении находились слободы, сотни, гильдии и цеха. В слободах и сотнях избирались староста и сотники, в гильдиях и цехах – старшины. Слободские старосты следили за точным исполнением гильдейских решений, собирали различного рода подати, вели учет слобожан и т. п.
Посадский «мир» выбирал двух земских старост, в распоряжении которых находилась канцелярия – земская изба.
В состав исполнительного органа кроме старосты входили писчик, рас- сыльщики и два сторожа. Земской староста обычно являлся выходцем из купеческого сословия, ведь главная часть его обязанностей заключалась в регулировании торгово-экономической жизни города. Староста обладал немалой властью. К примеру, только он мог созвать посадский сход по решению магистрата «советоваться о мирских нуждах».
Нужд было немало: выборы должностных лиц, отбывание казенных служб, правильный расклад подушной подати, добывание денег по специальным указам правительства и оброка с лавок, торгов и промыслов. Все эти вопросы были жизненно важными для Иркутска и иркутян. Вот почему участие в мирском сходе считалось непременным делом для каждого взрослого мужчины.
Иркутск стал центром торговли и ремесла. Два гостиных двора на Тихвинской площади едва вмещали всех торговцев. В одном находилось 224 лавки, а в другом – 243. В 1778 году начали строить новый гостиный двор. Прежний обветшал, да и стал тесноват для Иркутска. С утра до ночи на главной городской площади – Тихвинской – царило оживление. Подъезжали новые и новые караваны с грузами. Случалось, в день здесь покупалось и продавалось товаров на полтора миллиона рублей. Сумма по тем временам колоссальная!
В. П. Шахеров сделал очень интересный вывод. Оказывается, в Иркутске очень рано сложился слой предприимчивых торгово-промышленных людей. Люди были под стать условиям. Рисковые, бывалые, изведавшие всего, они тянулись в этот город в надежде обрести славу и богатство, осесть навсегда, обзавестись семьей, домом... Их влекло и выгодное географическое положение Иркутска, и «ориентация на внешнюю торговлю с пограничными странами. Еще до официального признания его как города к стенам Иркутского острога стали приходить бухарские караваны, – рассказывает В. П. Шахеров. – Самый большой, состоящий из 172 верблюдов, привез в 1686 году товаров китайских и бухарских на 2 тысячи рублей. К их прибытию в город съехалось столько торгового люда, что все складские помещения были забиты товарами. Из-за начавшейся в Монголии войны бухарские караваны перестали приходить в город, но с девяностых годов XVII века начинают формироваться первые торговые транспорты в Китай».
Как крупный торговый центр, Иркутск имел четыре выезда. Московский вел через тайгу и реки, через Каменный пояс в Европу. Заморский – в Забайкальские степи. Кругоморский – в Южное Прибайкалье, к знаменитому Китайскому торгу, в Монголию и Китай. Якутский простирался на север, в Русскую Америку, к Лене и Амуру, холодным морям и Восточному океану. В 1768 году в Сибири были официально учреждены ярмарки. «С этого момента, – считает В. П. Шахеров, – Иркутская ярмарка превращается в ведущую для всего Восточно-Сибирского края. Обороты ее быстро росли. В конце XVIII века достигли 3,7 миллиона рублей, что составляло 6 процентов от общероссийского ярмарочного оборота».
Иркутский гражданский губернатор Корнилов в любопытном сочинении «Замечания о Сибири», изданном в 1807 году, размышляя о положении Иркутска, отметил, что оно «весьма способствует коммерческим она- го оборотам со всею Восточною Сибирью. От полуденной страны все с китайских границ вымененные товары складываются в Иркутском каменном гостином дворе; а от северо-восточной привозится туда множество пушного товара якутской и американской промышленности. В мое время купцы имели здесь до 400 капиталов, с которых взималась в казну подать, и, несмотря на затруднительную переправу чрез Байкал тамошних грузовых судов, иркутское купечество не токмо не теряло, но ежегодно умножало свои капиталы».
К 1726 году Иркутск занимает значительную площадь: от берега Ангары, где был построен острог, до Большой улицы. В нем два «города»: большой – центр торговли, ремесленников, где стояла полковая казачья изба, тюрьма, полицмейстерская контора, и малый – с его канцелярией, судебной палатой, вице-губернаторским домом и амбарами, местом, где жили лучшие люди Иркутска. 939 домов насчитывал город – цифра по тем временам и сибирским условиям немалая.
В 1744 году в Иркутске проживает уже 7 тысяч человек, а к концу века – более 10 тысяч.
К концу XVIII века насчитывалось около 60 улиц. Главной была Заморская. Она делила город на две части. Обе получили название по имени рек. Северная звалась Идинской стороной (река Ида), а южная – Ангарской стороной (река Ангара).
В Иркутске развиваются практически все ремесла, известные в России. В топографическом описании Иркутского наместничества 1791 года отмечалось, что горожане «наиболее обращаются в торговле пушных товаров и вместе с тем занимаются промыслом зверя, рыбы и ремеслами: иконным, плотничным, сапожным, кожевенным, шапочным, портновским, рукавичным, гребенным, свечным, пряничным, кирпичным, бочарным, котельным, чеканным, скорняжным, шерстобойным, мыльным, кузнечным и др.»
Вильгельм Лагус, биограф известного путешественника, ученого и промышленника Эрика Лаксмана, который долгое время жил в Иркутске, так описывает город конца XVIII века: «...подобно оазису в пустыне, лежащий близ Байкала Иркутск привлекал к себе торговые пути Азии, вместе с ними и людей различного восточного и западного происхождения, огромные капиталы и весьма оживленные торговые сношения. Народонаселение и богатство города возрастали с каждым годом; в нем уже было 20 тысяч жителей, 12 церквей, между которыми также и лютеранская, несколько училищ, библиотека, кабинет редкостей и театр, не говоря уже о банках, лечебницах и прочих обыкновенных публичных учреждениях. Вследствие чрезвычайной роскоши уже называемый сибирским Петербургом, Иркутск вместе с тем замечателен был своим гостеприимством...
Погруженный в материальные интересы, Иркутск не чуждался и литературных занятий...
Здесь жили естествовед Карамышев и весьма начитанный граф Ман- тейфель, здесь гащивали сплошь и рядом иностранные исследователи француз Патрен, корреспондент Палласа, и монголист Иерич, потом в 1786 и следующем году – Биллинг с своею большою экспедицией, в 1787 году – англичанин Ледьяр, в 1788 году – Лессеп, потом Сиверс...»
Долгое время утверждали, что в промышленном отношении Иркутск был самым отсталым городом России. А ведь еще с середины XVIII века здесь действовали мануфактуры, которые с полным основанием можно назвать фабриками.
Стефан Иванов имел шелкоткацкую фабрику. Этим же делом промышляли купцы Прокопьев и Глазунов. По указу Екатерины II из адмиралтейства в Иркутск отправился мастер прядильного ремесла.
Под иркутским парусом ходило большинство кораблей Байкальской флотилии, на Охотском море и в Восточном океане.
А Иван Шароглазов в предместье Глазково сам стал выращивать пеньку.
Крупным дельцом слыл и Михайло Сибиряков. Он открыл специальное полотняное производство.
«Братья гость Иван и купчина гостиной ситни Алексей Ушаковы» входили в число самых крупных хлебных, квасных, пивных, винных и банных откупщиков. Они владели пашнями и мельницами, солеварницами и солодовнями. Товары их раннекапиталистических предприятий можно было встретить в самых крупных городах Сибири и Европейской России. В 1686 году Ушаковы отправились в Ярославль и наняли там шесть мастеров «на несколько лет для изготовления добрым мастерством против ярославского 14 800 юфтей кожи из расчета по две юфти кож каждому за день и обучения двух ушаковских людей своему мастерству отделки кож от золения до окраски».
В 1688 году иркутский посадский Иван Штинников открыл мыловаренный завод. В 1695 году он ходил самостоятельным торгом в Китай. А вскоре его можно было увидеть во главе Иркутской таможни.
В 1750 году на левом берегу реки Ангары у устья Иркута Прокопьев поставил стекольный завод, в 1768 году в Иркутске появляется вторая стекольная мануфактура.
В начале 1740 года появились в Иркутске братья Андрей и Алексей Курсины. Они стали проводить опыты по изготовлению из местных материалов фарфоровых изделий. Один из братьев специально отправился в Китай, чтобы узнать, в чем секрет знаменитого китайского фарфора. Основы производства иркутского фарфора были заложены. В начале XVIII века Алексей Евсеевич Полевой, отец будущих знаменитых литераторов, освоил производство фаянса в Иркутске. Через несколько десятков лет в Тальцах станут делать настоящие фарфоровые изделия. Пройдет еще немало лет – и в устье реки Xайтинки встанет завод, где получат фарфор изумительной красоты. Слава о нем разнесется по всей России.
Но как торгуют иркутские купцы и ремесленники, что за мысли рождаются в их голове, интересуются ли они еще чем-нибудь, кроме торга и денег? Вот несколько любопытных высказываний на сей счет.
Из «Описания Иркутского наместничества 1792 года»: «Товары получают из Москвы, от города Архангельского, а также с ярмарок Макарьев- ской, Ирбитской и Енисейской. Азиатские – из Китайского государства. И во все оные места отвозят для продажи пышные товары. Нет недостатка ни в виноградных винах, ни в водках, ни в сахаре, ни в чае, ни в сукнах, полотнах и материях. Легко можно достать всякую посуду: серебряную, медную, хрустальную и деревянную, масло, уксус, спирты, травы, краски и все почти, что только есть в Москве и Петербурге, только что не в равном качестве, количестве и цене».
М. Александров, посетивший Иркутск в 1827 году, оставил любопытные высказывания как раз по интересующей нас теме: «Тут продавалось все, кроме птичьего молока». Г. Н. Потанин: «Города Восточной Сибири отличались от городов Западной тем, что последние отвозили в Европейскую Россию громоздкие сырьевые материалы для заводской обработки, так называемый жировой товар и другие произведения сельской промышленности, тогда как города Восточной Сибири доставляли в Европейскую
Россию дорогие и удобные для перевозки продукты: золото, меха, чай... Купцы Западной Сибири со своими тяжелыми и громоздкими, но дешевыми товарами ездили сбывать их на ярмарку в Ирбит, купцы же Восточной Сибири приезжали со своими легкими для провоза, но дорогими мехами и чаями до Нижегородской ярмарки. Таким образом, иркутские купцы имели случай ежегодно проезжать на тысячу верст дальше на запад и очень близко подъезжали к столицам государства, особенно к Москве. Для усвоения если не духовной, то, по крайней мере, внешней культуры, иркутские отправители сибирских товаров были поставлены выгоднее, чем жители западносибирских городов».
А вывод Г. Н. Потанин сделал такой: «Поэтому иркутский купец – поставщик на запад элегантных продуктов востока: золота, соболей, чая. Томский купец отправляет кожи, сало, шерсть. Иркутянин – негоциант, томич – прасол. Негоциант ищет удовольствий в чтении книг, в беседе с учеными, путешествии с просветительными целями, выскочка из прасолов находит их только в удовлетворении своих животных потребностей».
Приведем еще один показательный факт, характеризующий роль и значение Иркутска в сибирской жизни. Когда в конце XVIII века в Москве была создана Екатерининская комиссия для составления проекта нового Уложения, в числе заседателей было 29 представителей Сибири. Иркутскую губернию, и главным образом Иркутск, представляли восемь человек.
Немногие города России так активно участвовали во внешнеполитической деятельности, как Иркутск. Он становится проводником русско-монгольских и русско-китайских экономических и культурных связей. В 1793 году существовал даже проект создания компании на паях местными купцами для развития этих контактов. «Составление каравана, закупка товаров, наем работников – все это должно было осуществляться в Иркутске. Компаньоны, пытаясь заинтересовать правительство, предлагали вывозить из Китая предметы, необходимые стране, главным образом драгоценные металлы и сырье для промышленных предприятий: золото, серебро, шелк, сырец, ревень, сахар и т. д. Предлагалась даже промышленная переработка некоторых видов сырья. Так, планировалось создание в Иркутске или близ него сахарного завода, для чего авторы проекта испрашивали государственной привилегии».
Иркутские купцы часто бывали в Урге. Они вели здесь обмен товарами, заключали сделки.
Золотой век для купечества наступил в 1762 году, когда отменили казенную монополию в кяхтинской торговле и разрешили торговать всеми видами пушнины.
В пятидесятых-шестидесятых годах XVIII века Иркутск, наряду с Москвой, Петербургом, Казанью, Киевом, Ригой, Xарьковом, Калугой и Нижним Новгородом, входил в число важнейших городов России. Именно тогда эти города считались главными торговыми, ремесленными и промышленными центрами страны, именно они снабжали Россию товарами местного и заграничного производства.
В 1769 году в Иркутске учреждается банковская контора. Вместо магистрата, ратуши в 1787 году открывается городская дума, призванная управлять общественными делами. Это стало следствием введения в 1785 году городового положения.
Что же нового приобрел Иркутск с появлением этого крайне важного и необходимого документа?
Прежде всего, расширился сам состав «общества градского», в который попали теперь все проживающие в Иркутске и имеющие недвижимость или иную собственность. Иркутяне получили право выбирать своего городского голову. Сам голова мог быть избран, если ему было не менее 25 лет и он обладал капиталом не менее 5 тысяч рублей. Все иркутское общество разделилось на шесть категорий. «Настоящими городовыми обывателями» становились лишь те, кто имел собственность или недвижимость. Далее шли купцы первых трех гильдий. Затем шла группа цеховых ремесленников, затем иногородние и иностранцы, работающие в Иркутске. Пятую группу составляли именитые граждане, судовладельцы или люди свободных профессий с высоким образовательным цензом. И наконец, последнюю категорию иркутских посельцев составляли посадские, те, кто жил в Иркутске издавна. Такой крайне сложной и регламентированной системой представляется начальное самоуправление иркутского общества. Иркутян к моменту начала истории самоуправления было в городе немало по тем временам. В 1792 году в Иркутске проживало ни много ни мало – почти 9 тысяч человек обоего полу. Только в купеческих гильдиях значилось более 500 человек.
История же собственно городской думы началась с забавного курьеза. 1 января 1787 года состоялось торжественное открытие городского органа самоуправления. 17 января состоялось заседание общего присутствия думы. И вот тут все увидели, что вместо шести гласных избрано 20. Пришлось иркутянам провести первые в своей истории не только выборы, но и перевыборы. Вот он, первый состав Иркутской городской думы:
Настоящий городовой обыватель Андрей Шалев, мещанин 1-й части Григорий Трушков, настоящий городовой обыватель Петр Попов, купец 2й гильдии Андрей Савватеев, цеховой Михайло Радионов, цеховой Алексей Фередгеров.
Первым городским головой стал Михаил Васильевич Сибиряков. Памятным днем стало 19 января, когда из губернского магистрата гласные думы получили большую серебряную печать городского общества.
Работы у думы хватало. Она обязана была способствовать развитию торговли и заниматься благоустройством города, собирать доходы, сохранять город от ссор и нерадивого поведения граждан... Всех обязанностей не перечесть.
С появлением в Сибири М. М. Сперанского, который реформировал в том числе и управление городами, история Иркутской думы получает очередной виток – новый закон «Учреждения для управления Сибирских губерний и областей». Отныне все города делились на три категории – многолюдные, средние и малолюдные. Попав в категорию многолюдных городов, Иркутск получил и общественное управление, что называется, по полной схеме. Сама же функция думы была сведена к хозяйственной деятельности, но фактически она занималась всеми вопросами внутренней жизни города. 15 пунктов определяли функции думы. Сюда входили сиротский суд и опека, цеховая управа и городской суд, сбор налогов и надзор за маклерами...
Много других изменений и дополнительных дел ожидало Иркутскую городскую думу. Менялись названия должностей и структура этого городского органа управления. Главными функциями думы являлись регламентирование местной жизни, создание условий для развития городского хозяйства, для жизни и работы людей.
Население столицы обширной губернии постоянно увеличивалось. Время от времени происходили переписи – когда общероссийские, когда свои, местные. 15 января 1884 года в Иркутске прошла однодневная перепись населения. Когда подвели итоги, оказалось, что в Иркутске проживает 36 117 душ обоего пола, в том числе 19 488 мужчин и 16 629 женщин. Но перепись давала не только представление о количестве населения, данные ее говорили о вероисповедании, образовании иркутян, характере недвижимости. Иркутский летописец Н. С. Романов приводит такие данные: «По вероисповеданию жители распределяются: православных – 89,58 процента, евреев – 5,25 процента, католиков – 2,37 процента, магометан – 1,43 процента, лютеран – 0,53 процента, шаманствующих – 0,34 процента, старообрядцев – 0,29 процента, ламаистов – 0,16 процента, армяно-грегориан – 0,04 процента, англиканского исповедания – 2 женщины.
По сословиям: мещан и цеховых – 37,29 процента, крестьян – 15,6 процента, поселенцев – 9,13 процента, солдат служащих – 7,85 процента, чиновников служащих – 4,36 процента, отставных – 2,15 процента, дворян – 3,98 процента, казаков – 3,96 процента, купцов – 2,96 процента, почетных граждан – 0,6 процента, духовенства – 1,81 процента, офицеров служащих – 0,62 процента, отставных – 0,2 процента, иностранцев – 0,88 процента, иностранных подданных – 0,27 процента, политических ссыльных – 0,26 процента, лишенных всех прав состояния (в тюрьме) – 0,84 процента, лиц, не принадлежащих ни к одному из перечисленных разрядов, – 1,06 процента.
По возрасту достигших преклонных лет: от 70 до 100 лет – 113 мужчин и 325 женщин, 100 лет – 1 мужчина и 3 женщины, 106 лет – 1 мужчина и 109 лет – 1 женщина. По образованию окончивших курс:
К общему числу, %
|
Следовательно, грамотных 32,2 процента общего числа населения».
Вот такие любопытные сведения дала перепись 1884 года.
Сто лет понадобилось Иркутску, чтобы войти в число лучших городов России. Титул стольного града Сибири закрепляется за ним прочно. Путешественник М. Геденштром, побывавший здесь, издал позднее книгу «Отрывки о Сибири». Есть в ней такие строчки: «Иркутская губерния – обширнейшая в Сибири и во всех отношениях возбуждает большие внимание и любопытство. Зная ее, остальная Сибирь представляется уже во всех предметах в виде знакомом». Немало порадел для этого город Иркутск.